АНЖЕЛА
Шёл дождь. Мы встретились в зоопарке, у вольера с карликовым бегемотом.
– Она пропала, – сказал мой друг.
– Кто? – спросил я.
– Я не знаю, где её искать.
– Так, – сказал я. – Кто пропала?
– В субботу мы заходили в книжный. Помнишь?
– Ну?
– Она пропала!
– Ну, – повторил я, начиная догадываться. – А причём здесь ты?
Я вспомнил, как мой друг перекинулся несколькими фразами с этой милой продавщицей наших лет. Вспомнил, как она улыбалась, забирая у него чек и протягивая книгу.
Он уставился на меня безумными глазами.
– Ну? – сказал я в третий раз.
– С воскресенья мы были вместе! В среду она исчезла.
– Сегодня четверг, – уточнил я. – То есть пропала она вчера, четвёртого октября. То есть ты уверен, что она пропала?
– Я… я не смогу без неё! Её зовут Анжела.
– Иди ты! (Мне нравится эта фраза: «Иди ты!» – так определяет свои эмоции по-русски один мой литовский приятель. Всеобъемлющая фраза).
– Иди ты! – сказал я.
Его взгляда было достаточно.
– Ну? – сдался я.
– Подумай, придумай! Ты же умеешь! У тебя интуиция!!!
– Иди ты?!. – сказал я. – Почему ты уверен, что я могу тебе помочь?
Он удивился.
Такого удивления я никогда не видел на его лице. Особенно на небритом. Он не брился, как минимум, дня три. Когда он бывал небрит, он напоминал мне спившегося гинеколога. Но сейчас – невероятно удивлённый – он скорее всего, походил на избалованного мясника с холеной физиономией бывшего боксёра-ловеласа или на влюблённого сорокалетнего холостяка. Кстати, он и был сорокалетним холостяком. Правда, сто лет тому назад, он был и боксёром…
– Почему ты уверен, что я могу тебе чем-то помочь? – повторил я.
– Как, почему?!! Позвони своим бывшим, в отдел!
– Ты знаешь, я с ними – ёк!
– Ну, тогда сам!
– Я не занимаюсь частным сыском. Я, вообще, ничем таким не занимаюсь. Тебе всё это прекрасно известно.
– Ты не понял! Трое суток мы были вместе. Потом мы разбежались на несколько часов. В среду, утром. Я не хотел её отпускать, никуда не хотел её отпускать. У меня и в мыслях не было отпускать её от себя. Но она… Я даже не знаю, как это вышло... Она сказала, что обязательно должна показаться в своём… в этом долбанном магазине, что она возьмёт отгулы, что обязательно вернётся, и у нас снова будет уйма времени. Она убедила меня. И я даже… я решил, раз уж на то пошло, я решил появиться в ресторане, и посмотреть, как там, и вообще… Я же вырубил мобильник, и она сказала, что меня, наверное, уже давно ищут по моргам…
– Да, – сказал я. – Тебя искали. И Лика тебя искала.
– Лика? Ну, вот видишь!
– Обратись в милицию.
– Ты что?!! Ты издеваешься, да?! Какая милиция?!! Может быть, ещё и Янека с братвой подключить?
– Может быть.
– Короче. Если что-то, ты слышишь, что-то дойдёт до Лики, ты знаешь, что со мной будет… На чём я остановился?
– «…уже давно ищут по моргам».
– Да-да… А она убедила меня, что всё это как-то по-свински, где-то тревожатся люди, хотя какое мне дело до всех этих придурков?..
– И до Лики?
Он схватил меня за воротник.
Я наступил ему на ногу. Он затрясся и отпустил меня.
– Мы договорились, что не будем друг без друга всего два или, самое большее, три часа. Самое позднее, в двенадцать, она должна была вернуться.
– Куда?
– К себе! Куда же ещё?! Я в ресторане не задержался! Я помчался назад, к ней, прождал до половины первого и бросился туда.
– Куда?
– В книжный! В магазин! – трагически заорал он.
Я чуть было не заржал неприлично.
Есть такой анекдот. Встретились двое. Один спрашивает: «Ты куда торопишься?» «Да вот, – отвечает второй, – подарили на день рождения настольную лампу. Сейчас бегу книжку покупать».
– Ну? – сказал я.
– Что «ну»? Там, в книжном, говорят – была. Была утром, взяла отгулы, вышла из магазина, села в подъехавший автомобиль. И всё.
– В какой автомобиль?
– В старый задрипанный «Мерс»!
– А дома?
– Что дома?
– С кем она живёт?
– Ну, ты даёшь! По-твоему, трое суток мы были не одни? Она живёт сама с собой! У неё квартирка в пятиэтажке на Бульваре. И никого у неё нет.
– Так, может, она уже дома?
– Нет её дома! Нет!!! Я звоню туда каждые пять минут! Я же не совсем идиот! Ты лучше придумай что-нибудь! Придумай! Я прошу тебя придумай!
– Ладно...
Я посмотрел на карликового бегемота.
Я подумал о том, что этот бегемот лишь с виду кажется карликовым бегемотом. На самом деле он не карлик. Он переполнен духовной жизнью, которая превращает его в великана.
– Ты думаешь?
– Да, – сказал я. – Я думаю.
И тут он заплакал. Это были не капли дождя, а самые банальные горькие слёзы.
Он плакал. Слёзы его одна за другой скатывались по небритым щекам и застревали в щетине.
– Ладно, – сказал я.– Я, правда, что-нибудь придумаю.
Я потрепал его по плечу.
Потом я проводил его до трамвайной остановки…
Вечером по новостям передали, что на забытом Богом и всеми старом шоссе, ведущем в Лесопарк, лесником был обнаружен пустой полуобгоревший «Мерседес».
Я позвонил другу.
– Она не вернулась? – спросил я.
– Нет, – ответил друг и повесил трубку.
Он никогда не пропускает вечерних новостей…
Прошло четыре года.
Она так и не нашлась.
БЕЛЛА
Ночь. Гостиница. В номере темно. На одной из кроватей похрапывает мой приятель – серьёзный человек, бывший бухгалтер.
Мой приятель дремлет – не допил – и сквозь муторный сон слышится ему, как со скрипом приоткрывается дверь из коридора, кто-то осторожно входит, потом вроде бы что-то падает, мягко так, и следом кто-то кому-то что-то шепчет, сначала тихо, а потом тревожно.
«Сосед… – угадывает мой приятель. – Не один, что ли?..»
От непонятных звуков, словно бы эти двое, а может быть, и трое, ползают по полу, мой приятель просыпается окончательно и лежит с открытыми глазами.
Эти двое–трое переходят на громкий шёпот:
– Белла, кисонька! Где ты? Ну иди же ко мне, проказница!
– Хмгм-хрм...
Бывший бухгалтер на кровати ворочается.
Сосед умолкает, но затем продолжает с большим энтузиазмом:
– Ах, вот ты где!
– Хм-грм...
– Попалась! Девочка моя!..
– Грм...
– Ласковая!.. Дай, я тебя поцелую!..
– Хм-грм...
«Вот нализались, сволочи!» – злится бухгалтер, и не выдержав накала страстей, вскакивает с кровати, долбанув кулаком по торшеру.
Комната вяло освещается, а приятель мой, отвратительно причмокнув пересохшими губами, выговаривает:
– Н-нет! Ну это же невозможно! Развели тут бордель в три часа ночи!..
В полумраке вырисовывается фигура соседа.
– Ой, – произносит фигура. – Белла, какой сердитый дядя!
– Ну вообще! – разводит руками мой приятель. – Они ещё хамя…
Он не успевает договорить, потому что, приглядевшись, вдруг понимает, что сосед разговаривает с чёрным котёнком, которого держит на руках.
– Причём здесь бордель, – укоризненно шепчет этот немолодой мужчина, – что Вы, в самом деле...
СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ, ПЕРЕВЕРНУВШИЙ ЖИЗНЬ
В час ночи две пятнадцатилетние проституточки – Вика и Ника – мёрзли у стекляшки «Океан», когда к ним подгрёб моряк навеселе и неожиданно предложил:
– Девчата! Хотите сказки послушать? Я вас с таким сказочником познакомлю!
– Чего-о? – протянула Вика.
– Мужчина! – нервно справилась Ника. – У вас сигаретки не найдётся?
– А то! – обрадовался моряк и протянул смятую пачку.
– Так у Вас они все сломанные! – хихикнула Ника.
– Да ты что? – удивился моряк и постучал в окошко сигаретного киоска. – Эй! На палубе! Есть кто?!
«На палубе» никого не оказалось.
– Придётся бросить! – решил моряк и скомкал сигареты.
– Да Вы что?!! – вскрикнула Ника. – Я бы курнула и такие!
– Поздно, матрос! – развёл руками моряк. – Но есть предложение! У меня в гостинице: а) блок «Явы»; б) живой сказочник!
– А выпить есть? – скрипнула Вика.
– Всё есть, – кивнул моряк и потянул проституточек за собой…
…В номере на кровати в углу дремал писатель Х. – автор сборника неопубликованных сказок о мышонке и мальчике Пете.
– Вставай! Дружище! На вахту пора! – затряс его моряк. – Встречай гостей!
– Что?! А?! – писатель Х. испуганно захлопал глазами и натянул одеяло на подбородок.
– Вот это и есть сказочник! – выкрикнул энергичный моряк. – Да вы чего стушевались, девчата?! Располагайтесь! Сейчас коньячку дерябнем, сказок послушаем, а потом!..
Моряк оценивающе уставился на Вику.
– А потом!..
Вика и Ника смущённо жались у стола. Они впервые видели живого писателя, тем более сказочника.
– Слушай, – писатель Х. недовольно зыркнул глазом на друга. – Что происходит? Я устал, я не…
– Да чего ты? – перебил моряк писателя Х. – Ты же сам говорил: хочу…
– Я ничего такого не говорил! – быстро ответил писатель Х. – Девушки! Уже поздно! Вы домой идите!
Девушки раскраснелись. Им почему-то стало стыдно.
– Ты кого привёл? – зашипел писатель Х. моряку. – Это же дети!
– Да? – переспросил моряк. – Ты думаешь?
– Конечно!
– Слушай, а я в темноте не разглядел…
Моряк глупо хихикнул.
Писатель Х. сел в кровати.
– Идите домой! – строго произнёс он.
Ника, словно во сне направилась к двери, а Вика вдруг сказала:
– А сказка?
– Что? – писатель Х. даже вспотел. – Какая сказка?
– Ваша! – Вика надула губки.
– Х-хе! – хмыкнул моряк и приложился к бутылке.
– Сказка? – глупо переспросил писатель Х.
– Ага… – попросила Вика и присела на краешек его кровати.
– Сказка… – повторил писатель Х. и неожиданно принялся рассказывать. – Один маленький одинокий мышонок мечтал познакомиться с красивой мышкой…
Под утро, когда Вика и Ника уснули на диване, моряк зевнул и сказал:
– Слушай, а ты хороший сказочник… Даже я заслушался…
– Правда? – обрадовался сказочник. – Ты третий, кто мне это говорит.
– А кто первый и второй? – спросил моряк.
– Они, – ответил писатель Х. и кивнул на девушек.
ВИКА
Она подошла сзади и положила руки мне на плечи.
Мы стояли на балконе с вычурными резными перилами столетнего двухэтажного домика, и южная ночь осыпала нас звёздными конфетти.
– Красиво, правда? – спросила она.
– Да… – прошептал я, чувствуя эти мягкие тёплые пыльцы
Они массировали мой затылок, мою шею, переплетались с моими кучеряшками и уносили к далёким планетам, где блаженствуют такие же, как я.
– Ты любишь смотреть на звёзды? – спросила она.
– Да… – чуть слышно ответил я, и подался назад, чтобы прижаться к её груди такой большой, упругой и близкой.
Аромат ночи и женского тела наполнял мои лёгкие, но я никак, я никак не мог вдохнуть его полностью, потому что он всё больше и больше заполнял собой пространство и эти сладостные мгновения.
– Какой ты… – сказала она, и я понял, что ей со мной хорошо, что ей всегда было бы со мной хорошо, что не будь эта ночь такой быстротечной, нам бы всю жизнь было бы хорошо друг с другом.
Но в это время на балкон двухэтажного южного домика вышел дядя Володя – её муж – и громко спросил:
– Вика! Ты что, плов не подогрела?
Тётя Вика быстро поцеловала меня в одиннадцатилетнюю макушку и вернулась в залу.
В этих южных гостеприимных домах залы большие и светлые. И почему-то всегда пахнут пловом с изюмом.
ГАЕЧКА
Она влюбилась в меня без ума. Надо же!..
Меня это раздражало.
Я не был готов к такому чувству.
Собственно говоря, что можно требовать от мальчишки, у которого одно на уме – скатиться с пригорка на роликовых коньках, не сбив ни одной консервной банки?
Я вёл себя отвратительно.
- Вали отсюда! - огрызался я. - Чего пристала?! Иди к чёрту!
Она терпеливо отходила в сторонку и ждала меня, ждала часами.
После очередного своего маршрута по городу - не смотря на запреты родителей, я всё-таки осмеливался «спуститься в город», чтобы сломя голову промчаться в потоке машин по километровому проспекту вниз, к ущелью, и насладиться панорамой горной извилистой реки, моста над ней, возведённого когда-то пленными немцами, - а потом, коротко вздохнув, поворачивал назад к дому, и минут через сорок снова покрикивал на Гаечку - глазастую и губастую…
- Ты - дура? - хамил я. - Не видишь, я делом занят?!
Гаечка улыбалась и ничего не отвечала.
Она просто улыбалась…
Сметая жестянки с пути, я мчался на роликах, радуясь ветру и только ему.
Мне не нужна была глупая любовь.
Во всяком случае, до то самого вечера, одного из тех тёплых блаженных августовских вечеров, которые запоминаются на всю жизнь.
Может быть, на меня снизошла благодать в тот вечер? Я не помню.
А может быть, во мне просто проснулась совесть, но что-то шевельнулось во мне, и, отворив низенькую калитку, я попал в их сад.
Там за деревьями, темнел дом, в котором со своими родителями жила Гаечка, а здесь, под уютной яблонькой она тихонько раскачивалась на качелях и, как всегда, улыбалась мне, улыбалась.
Я подошёл и сел рядом.
Мы молчали. Ни единым словом мы не нарушали тишину, понимая, что тишина - это и есть настоящее счастье. Тишина, и то, что мы сидим так рядом, касаясь друг друга хрупкими плечами.
Потом я повернулся к Гаечке и поцеловал её в губы. Один-единственный раз.
Нам было двенадцать лет.
Это было так давно.