5. Сказки

Никита Глазунов
Потаенный свет сидит в шкафу. Светлячки зовут меня туда. Мерцание учащается – там тепло, страшно… мертвый свет. Мамы нет. Нужно выбраться на улицу – в квартире кругом этот шкаф. Он пойдет за мной. Он будет светиться…
Прошло десять лет дня. Свет потух. Я вспомнил. Это, как в детстве. Но оно не пахнет мамиными духами и сигаретами отца. Нет, это не мое. Не детство. Страшно.
Казалось, новая жизнь родилась у меня за спиной и, смеясь, жила не видимая мной. За спиной.
А теперь? Что же случилось?!! Где мои сказки? Здесь. Мои страшные сказки. Мои страшилки. С годами они не стали абсурдными, как те, что имели рамку с белыми рюшечками и бахромой из сладких грез. Я так же тяжело, прерывисто дышу и спасением нахожу бегство из квартиры.
Сказка продолжала жить. Жила десять лет дня так же, как и родилась. А я не забыл. Не забыли мои сны.
Неуклюжее, глупое положение себя не давало покоя. Они копошились, хрустели, бренчали. Ползли, ползли, ползли по мне. Цеплялись мягкими подушечками своих длинных, цепких пальцев. Казалось, я вот-вот обрушусь под тяжестью зверья, повисшего на мне, моих сказок. Сердце сжималось в плотный комок, как кулак перед тем, как размазать по лицу чей-то нос с соплями.
Я совершил попытку сбросить с себя сказки. Пошатнулся и рухнул. Но не слышно было грохота. Их мяуканье, рыканье не давало свободы никаким другим звукам.
Ничего не слышно, ничего не видно. Только сказки. Я сходил с ума. Медленно, расшибаясь об уступы, падал в бездну безумия. Было темно.
Сказки сверкали фосфорными глазами. Мне, как в бездонном детстве, хотелось их потрогать. Я сходил с ума. И сказки уже переставали быть такими страшными. Они были со мной. Они играли со мной. Я сел на корточки.
Мои движения старались быть похожими на их движения. Мои слова становились похожими на шуршание. Я играл, играл…
Внезапно сказки набросились на меня. Я упал на пол. Было щекотно, смешно. Я хотел быть с ними всегда. Я схватил одного из них и стал теребить за грязненькие, противненькие волосики, как маленького плюшевого пупсика.
Я отдал бы годы дня за каждое мгновение моей сказки, за каждую секунду волшебного бессветья… безлюдья.
Сказки прыгали, верещали. Я теребил их за волосы, подбрасывал словно мой любимый резиновый мячик, который сейчас, наверняка, валяется на свалке – порванный, забытый… как и все мои игрушки, мои сказки.
Мама зашла в комнату, но я не заметил этого. Мама включила свет, но я не заметил этого! Мама бросилась ко мне, заметив мою смерть.
Разрыв сердца порвал все годы дня. Свел меня в ящик с игрушками, где я мог играть вечно. Шли годы бессветья, и я мечтал о том, чтобы годы дня не возвращались.
Моя детская мечта исполнилась.
Я теребил их за волосы, подбрасывал…