Трое поднимались по грязной лестнице обшарпанного подъезда в доме на самой окраине. Несколько дворов, которые они обошли в поисках нужного дома, показались им бесконечной непролазной помойкой. И хотя уже неделю, как не выпадало никакого дождя, грязь и лужи кругом были, как после всемирного потопа. Самый высокий, он шел первым, закурил с недовольным видом и посветил себе немного зажигалкой, второй просто методично поплевывал под ноги, третий напевал что-то из блатной классики. Первый еще раз чиркнул зажигалкой:
- На следующем. Только зря мы туда вообще идем. Нет у него ничего, это точно!
- Я бы его за такие дела просто убил! - сквозь зубы процедил третий.
- Посмотрим...
Дверь в квартиру оказалась не запертой. Первый легко толкнул ее и вошел в темный коридор, тут же споткнулся обо что-то и выругался. Из комнаты пробивалась полоска света. Не раздумывая, первый проследовал в этом направлении, за ним остальные. На пороге они остановились, разглядывая обстановку. Запах табака и кислого винного перегара, казалось, впитали сами стены, побелка, оконные стекла. На диване, стоявшем напротив двери, лежал человек. Впрочем, то, на чем он располагался, диваном назвать было трудно. То есть некогда оно, безусловно, могло являться предметом меблировки комнаты, но сейчас это было странное нагромождение, без ножек с проваленной задней половиной. Очевидно, конструкция поступила к новому хозяину прямо со свалки. На полу валялись так же сиденья от разнокалиберных стульев, причем в очень большом количестве, часть из них стопкой стояла у стены. Откуда-то из угла монотонно журчало радио. Не стоит и говорить о том, что пол был покрыт многовековой коростой, одна половина карниза висела, сорвавшись с гвоздя, вторая грозила вот-вот обрушиться, штор, разумеется, не было.
Перечислить предметы, разбросанные на полу, было бы затруднительно, во-первых, из-за их количества, а во-вторых, ввиду того, что многие из них утратили свой первоначальный облик и идентифицировать их с какой-то домашней утварью практически невозможно. Понятно, что хозяин полностью соответствовал интерьеру своего дома. Это был достаточно еще молодой мужчина, но усталый пропитой вид, мешки под глазами, давняя небритость и рваная несвежая одежда затрудняли определение его возраста. Он оглядел гостей туманным, однако же, доброжелательным взглядом и жестом пригласил их садиться. Потом с трудом нагнулся, налил из трехлитровой банки, стоявшей у изголовья, в грязный, почти непрозрачный стакан мутного вина, быстро выпил и закурил. Затем откашлялся и еще раз предложил:
- Присаживайтесь, пожалуйста. Спасибо, что навестили.
Тон его был приветливым и ласковым, хотя голос после сна немного вибрировал. Гости безмолвствовали у порога. Они, безусловно, удивились увиденному и теперь не знали, как себя вести. Переглядывались и даже немного смущались.
- Это ничего, что я не встаю? Знаете, меняется погода и ноет колено. Но, если вам угодно...
- Ничего... - первый выбрал из сидений то, что показалось ему почище, смахнул пыль и сел, скрестив ноги по-турецки, остальные последовали его примеру.
- Налейте себе вина, - барским тоном предложил хозяин и движением, полным достоинства подвинул к ним банку. - Это яблочное. Вполне приличное... Вы не стесняйтесь, у меня много. Я теперь все время делаю вино, и, - он горько усмехнулся, - пью его. Мы с соседом нашли недалеко местечко... Я, конечно, понимаю, что красть грешно, но государство не заботиться о своем урожае, а мы с Валентином Васильевичем, заботимся о своем, - он головой кивнул в сторону банки и захихикал высоким смешком.
- Послушай, но мы ведь не вино пришли к тебе пить... - начал, было, третий сдавленным от волнения голосом.
- Знаю, знаю, - протянул хозяин и укоризненно оглядел компанию, словно бы призывая их осмыслить бестактность третьего и больше такого не допускать. - Конечно, знаю. Но вы пришли ко мне, поэтому попейте вина, отдохните. Когда еще вы выпьете со мной вина тем более, если сделаете то, что хотите. Заметьте, я ведь не против. Но можно же сперва просто посидеть, поговорить. Любому осужденному дается право на последнее слово и последнее желание. Так что располагайтесь. Вы ведь долго меня искали, устали.
- Стаканы на кухне есть? - спросил первый и, получив утвердительный ответ, обратился к третьему. - Сполосни и принеси.
Когда все получили причитающуюся порцию, хозяин приподнял свой стакан, кивнул гостям и выпил. Трое почти одновременно поставили стаканы на пол рядом с собой.
- А ничего вино, - заметил второй, - хоть и выглядит...
Хозяин одобрительно хихикнул.
- Конечно, пока гордиться особенно нечем, но я работаю над технологией. Валентин Васильевич посмеивается, правда, но он понимает толк только в водке, а осенью пить водку, я не могу. Вот зимой, это мы всегда... А осенью, слуга покорный, только вино... Только! А он, - и хозяин заговорщицки подмигнул и снова как-то по-дурацки хихикнул, - он даже летом способен водку пить. Я его за это могу уважать, но сам, слуга покорный... Летом никогда...
Хозяин немного оживился, пелена давешнего сна начала потихоньку освобождать его, и он полуприсел на своем ложе. Завороженные таким хладнокровием и оптимизмом, гости притихли и уважительно смотрели на него, даже не допуская мысли, что этот человек просто-напросто пьян и не понимает того, что здесь происходит. Речь его была внятной и вразумительной, глаза прояснились, и ласковая улыбка бродила по недрам неопрятной щетины.
- Я ведь хочу вам рассказать кое-что. Хочу рассказать о своей любви. Только вы не подумайте, что моя цель - вас разжалобить или отговорить от исполнения принятого решения. Денег-то у меня все рано нет и не будет никогда. Я бы вам большое спасибо сказал, если бы вы меня убили.
Взгляните, как я живу! Разве это достойно человека? Нет! Ни в коей мере не достойно. И даже если вы меня просто изобьете, я месяц буду вспоминать вас с благодарностью. Как-то я под машину попал. Натерпелся по больницам. У меня несколько переломов было. Выпустили, я с палочкой ходил, потом операцию делали. Это было прекрасное время. У меня так болело все тело, особенно вот правая нога, что болезнь души отошла немного в сторону. Мне было очень легко тогда. Поэтому, я не буду вам препятствовать - моя бренная оболочка целиком в вашем распоряжении. Но прежде, чем перейти к исполнению своих обязанностей, сделайте мне одолжение - выслушайте историю моей любви. Мне давно хочется ее кому-нибудь рассказать, но рядом только сосед мой - Валентин Васильевич, а он слышал все это, наверное, уже миллион раз. Вы не подумайте, он вовсе не отказывается слушать, просто его реакция... Реакция совсем не та... Ну как, мне стоит начинать?
Первый кивнул головой, но это был не кивок начальника, позволяющего что-то сделать подчиненному, это был жест подобострастия. Остальные последовали его примеру. Они давно уже без лишних церемоний сами подливали вино и, вероятно, начали привыкать к своей странной, непривычной роли. Получив ответ от каждого лично, и, убедившись в готовности воспринять его историю, хозяин принялся излагать:
- Началось все это, когда я жил в хорошей квартире, почти в центре города. Надеюсь, вы представляете себе, что значит жить в хорошей квартире почти в центре города? У нас было всегда уютно и многолюдно. Ко мне без конца приходили друзья, которые "гуляли неподалеку и решили зайти". Родители мои меня любили и ничем особенно в жизни не напрягали, как и я их. Тем более что у меня и самого хватало ума не попадать ни в какие переделки. Я являл образец самого обычного человека. У меня была работа, симпатичные подружки, дорогие сигареты и наш бар, содержавший в себе изысканные напитки. Если честно, я уже тогда начал попивать. Ну, сами понимаете, деть себя особенно некуда, вот у нас на работе коллективчик сплотился, и мы культурно отдыхали, как говориться. Напивались иногда сильно, но все это как-то было в рамках "бурной молодости".
Я, собственно говоря, ждал, когда в мою жизнь войдет некая прекрасная незнакомка, которой я посвящу остаток своих дней. Мое будущее рисовалась мне во всей радужности, которая только возможна. В сущности, я был почти счастлив. У меня не было врагов, соседи относились ко мне доброжелательно и многие умилялись, глядя на нашу семью. Вообще-то, как в большинстве старых домов у нас как-то все дружили между собой или старались поддерживать добрые отношения. Все хорошо знали друг друга и охотно общались. Только вот через подъезд от меня жила довольно-таки странная девица. И хотя, я назвал бы ее скорее молодой женщиной, все во дворе говорили о ней "эта девица", а мамаша моя ее так просто ненавидела. Во мне она вызывала, мне же самому непонятное, раздражение и неприязнь. Сейчас попробую это объяснить.
Хозяин встал с кровати, выпил вина, посмотрел в запыленное окно, закурил и вздохнул, пытаясь поточнее воскресить в памяти давнюю историю. Гости смотрели на него во все глаза и, казалось, видели перед собой не опустившегося алкоголика и, вероятно, наркомана, а стройного молодого парня, смело шагающего по просторной жизненной дороге. Объясняя, хозяин ловил их взгляды, стараясь опередить любой вопрос, глаза его горели, жесты были оживленными, но не слишком бойкими, - красивыми ораторскими дополнениями к тексту. Говорил он, как по написанному. Что ж, история, вероятно, много раз была отредактирована в бесконечных беседах с пресловутым Валентином Васильевичем.
- Ее вообще весь двор не очень жаловал. Такие люди, если они не откровенно убогие, вызывают антипатию у любого человека. Она была очень самоуглубленная. Понимаете, идет и смотрит себе под ноги с таким видом, что весь мир вокруг нее пустяк... Ну, представляете?
Слушатели как-то неуверенно пожали плечами.
- Хорошо, - он взмахнул руками, сметая все вышесказанное и пытаясь направить объяснение по новому руслу. - Представьте, что вам навстречу идет человек, небрежно одет, бормочет что-то себе под нос, ученый, вроде, или просто какой-то чудак, рассеянный, растерянный... И выглядит он не как все, его легко заметишь в толпе. Да, он плевать хотел на толчею и суету, на повышение цен, на облаявшую его собаку, на ребенка, случайно попавшего по нему мячом, на то, что в лифте нагажено... Он не такой, как мы с вами, но он и заклеймен этой непохожестью, по нему сразу можно сказать - чудаковатый, странненький, юродивый, если угодно. Такой человек не вызовет раздражения или осуждения, правда? - рассказчик торжествующе посмотрел на всех по очереди. И они в ответ степенно закивали головами.
- Конечно, Бог обидел, чего уж тут... - согласно протянул первый, выражая общее мнение.
Хозяин хищно завращал глазами, радуясь, что слушатели уже готовы к восприятию его аллегории.
- А теперь представьте себе, эта девица, такая же, как мы все, одета опрятно, даже со вкусом, накрашена слегка, врачом в больнице работает, но при этом у нее взгляд и манеры как раз вот такого вот чудака. Я не хочу сказать, что она бормотала себе под нос или приплясывала при ходьбе. Она просто шла с таким видом, что ей не до чего нет дела. Вот то, что твориться у нее в душе - важно, а политика, экология, коммунальные услуги - это все от нее очень далеко. Она никогда не торопилась, идет себе, как в замедленном кино... И еще, знаете что? Каждый раз, когда я видел ее возвращающейся с работы, она несла в руках пакет сока. На плече сумка, а в руках - сок. Все! Ни помидоров, ни пельменей, хоть бы пучок укропа! Так нет! Только один это чертов дорогущий сок! Чем она, скажите, питалась, кто ей готовил, кто покупал еду? Вот в чем загадка. Теперь, надеюсь, вам понятно, почему она своим видом оскорбляла окружающих. Ни с кем не поговорит, не остановиться. Увидит знакомое лицо, кивнет или бросит: "добрый вечер", и все. Ни улыбки, ни какого выражения. Тишина, болото, пустота!
Хозяин театрально взмахнул рукой. Потом осмотрел гостей, пытаясь оценить глубину их понимания. Да, то, что нужно. На их лицах застыли презрительные гримасы. Они не могли смириться с существованием человека, которому на все наплевать.
- А потом был еще один случай, после которого она стала еще больше меня выводить из себя. Друг мой заболел, и мне надо было срочно выспросить кое-что у толкового специалиста. Соседи и говорят: ты, мол, спроси у этой девицы. Она тут многим помогает. Я как-то подошел к ней, извинился, все так любезно, изложил, в чем суть дела. Она тут же мне начинает объяснять и говорит так бесстрастно, размеренно, как ребенку. Все слова подбирает... Но, как автомат какой-то. И тут же, рассказывая, достает из сумки блокнот, вырывает листочек и записывает телефоны, имена, номера аптек, названия лекарств. Она так старалась быть доходчивой, что я ничего не понял. Стоял, как дурак и смотрел на ее механические движения... Она не то что бы отвязаться хотела, наоборот, подробно, четко объясняет, а я, как загипнотизированный кролик... Мозги отключились и все тут...
Хозяин усмехнулся. Он стоял, изображая, как она движениями робота, не прерывая разговора делала пометки...
- Да... - протянул второй.
- Стерва! - смело резюмировал третий.
- Точно! Вот точно! - обрадовался хозяин. - Что-то было в ней стервозное... Впрочем, нам мужчинам всякая независимая самостоятельная женщина кажется стервой или шлюхой... Но она-то такой не была. Никто не видел, что бы к ней хоть один мужик пришел когда.
- Волчица! - ободренный тем, что его слова понравились рассказчику, снова заметил третий.
- Ну, уж ты и хватил! - первый был осторожнее в суждениях. - Просто одинокая, от того и такая... Да, гордая еще, наверное. Вроде как, я никому не нужна, ну и катитесь вы все...
Хозяин торжествовал, как учитель перед вундеркиндами.
- А на лицо она как? - продолжил второй.
- Я бы не назвал ее красавицей, но и некрасивых женщин не бывает, как говорят. Невысокая, но хорошего сложения. Такая вся, знаете ли, аккуратненькая. И черты лица меленькие, ладно пристроенные. И вроде бы изюминка какая-то в ней есть... Но это, если она голову поднимет, а то ведь идет и все под ноги себе... Ну, вот чуть-чуть объяснил. Дальше сами все поймете. Она через подъезд от меня, а… я говорил…. И над ней друг мой жил, одноклассник. Я иду как-то к нему в гости. Книжку что ли какую-то нес. Захожу в подъезд и вижу, стоит она, возле лифта. Я уже на лестницу почти прошел, а тут как раз лифт останавливается. Она дверь открывает и спрашивает: "Вы поедете?" Ну, я возьми и сядь, хотя любил тогда пешком пробежаться. Захожу следом, нажимаю кнопку. Поехали. И вдруг, я смотрю на нее, а она на меня и по мне искры какие-то побежали. И, наверное, от них и случилось замыкание.
Лифт, представьте, застревает между этажами. Она неторопливо поворачивается, нажимает на несколько кнопок - ничего, кнопку вызова - ничего, после этого отходит туда, где стояла и замирает. Меня это поражает. Она ведет себя так, словно бы ничего не случилось и это обычное явление. А я смотрю на ее волосы, на руки, на щеки с маленькими бледными веснушечками, на этот несчастный пакет сока и не могу оторваться. Понимаю, что это по-дурацки выглядит, но поделать с собой ничего не могу. Я влюбляюсь... Мне хочется как-то согреть ее, оживить, вызвать в ней чувства... Я понимаю, что какая-то личная драма так ее ожесточила, сделала пассивной, слабой... Что вся ее холодность не от презрения к нам и к миру, а от слабости, от нежелания, даже невозможности что-то делать, бороться... Она не верит в себя, не верит в других. Она просто беззащитное дитя, а я обязан закрыть ее собой от всех напастей. Мне хочется сказать ей все это, но ведь она меня дураком, пожалуй, сочтет.
Стоим мы минуты две так, потом она просит: "Может быть, вы постучите, кто-нибудь услышит и сходит за лифтером?" А я ей: "Не хочу". И надо бы объяснить, потому что мне нравится с вами рядом так стоять тут, но я и сказать ничего не могу. Тогда она сама подходит к двери и начинает в нее барабанить. Я не выдерживаю, беру ее за руку и говорю: "Можно я с вами еще несколько минут так постою, а потом сам починю лифт?" У меня свой способ был, расческой лифты запускать. Потом научу, если захотите. Она отвечает: "Пожалуйста, только тогда я закурю". Я ей: "Ладно, курите". А сам соображаю, что придется отучать. То есть я на нее строю планы уже. Дальше уж и говорить не стоит. Вышли из лифта. Я - свидание, цветочки, в кино... Ничего особенно, все, как у всех. И так она из "этой девицы" стала моей девушкой. Я долго за ней ухаживал, мы гуляли, разговаривали. Я ей и дома, и на работе все телефоны оборвал. И она как-то оттаивать начала. Позвоню, слышу по голосу улыбается, рада мне. Прихожу, она - тапочки, чай. Замечание делала, если я легко был одет... А я ей на счет курения... Пить бросил, как и не начинал. Ребятам объясняю - новая жизнь у меня... Девушка, любовь. Они, конечно, посмеиваться, но я-то чувствую - завидуют в душе. Всё, пить курить с ней побросали, в ангелов превращаемся, крыльями обрастаем.
Мамашка моя, надо сказать, тоже тут сперва мне скандал: ты, с этой девицей! Я с ней воспитательную работу провел, объяснил, что святое чувство... Подобрела. Видит, что и мне стало хорошо, остепенился сынок. И, кстати говоря, не зря она с таким отрешенным видом ходила. Она и вправду очень умная. И в больнице у себя авторитет, а в разговоре... Короче говоря, всем она мне нравилась. Время прошло, я смелости набрался и решил нашу любовь закрепить. В общем остался у нее на ночь...
Тут хозяин прервал свой рассказ и снова закурил. Эта часть воспоминаний, разумеется, пробудила в нем множество разных эмоций. Он выпил еще вина и зашагал, прихрамывая, из угла в угол. Гости переглядывались, тоже попивали вино, но не решались нарушить тишину, давая рассказчику время собраться с мыслями. А он, будто бы и не думал возвращаться к повествованию. Или не мог совсем. То за сердце схватиться, то присядет, то снова по комнате колесит. Потом осмотрелся, словно первый раз тут и, поняв, где он находится, и что за люди сидят перед ним, опечалился. Через минуту уже хватил еще стакан вина, раскурил потухшую папиросу и продолжил:
- Я не смогу вам подробностей никаких описать, - виновато заметил он. - Просто если рассказать про свою девушку другому мужчине - все равно, что ее отдать... Так что, я дальше, ладно?
Трое одобрительно загудели, понимая и разделяя его такую, на первый взгляд может быть странную, щепетильность.
- Через пару дней я к ней с вещами и переехал, благо недалеко. И тут она снова сменила свой социальный статус, теперь уже из моей девушки превратилась в мою жену. Хоть мы и не расписывались, но мне так приятно было говорить: мы с женой, у моей жены... Как же мы жили! Сперва только вместе, никого не пускали к себе, к телефону не подходили. Я ее заставил дежурства бросить. У меня зарплата была нормальная. Так что она в больнице полдня была занята. В общем-то все говорили, что она изменилась. Как-то повеселела, оттаяла. Стала обычной женщиной, может быть только с через чур умными глазами... Я вам рассказать не могу, что я тогда чувствовал. Каждый ее неожиданный теплый взгляд у меня сердце наружу вытаскивал. Я как-то готов был к тому, что она холодная, размеренная такая. А она или засмеется или просто подбежит ко мне, обнимет и улыбается. Она ничего мне не говорила почти о своих чувствах, но я-то видел, как она вся светится. Я после работы приду, она открывает, все разогрела, приготовила. Но мы в кухню где-то попытки с третьей попадали… А по выходным старались пойти погулять куда-нибудь.
Потом конечно, нам это затворничество надоело и мы стали у себя принимать моих друзей. И у нее откуда-то подруги взялись. Начали всех знакомить, вечеринки устраивать. Я ребят позову с работы, одноклассников, а она одиноких девушек... Опять выпивать начали, покуривать... Однако я пока особенно не увлекался. А она, никаких замечаний, если я переберу, даже пожалеет с утра. И вообще, слишком многое она мне прощала. Я сперва этим втихую пользовался, а потом наглеть начал. То к девице какой-нибудь слишком уж откровенно распристаюсь, то напьюсь на работе, да еще и накричу. Дела домашние тоже на нее свалил. Она, бедненькая, как золушка, а я, знай только погоняю. Мне все: "Да она у тебя просто идеальная!" А мне этого мало! Как свинья себя вел, признаю. Видите ли интересно мне было: на сколько ее идеальности хватит? Она долго терпела. Молчала, только опять как-то замыкаться стала, не смеется... Движения эти автоматические появились. Короче говоря, ушел в себя человек. И мне стало холодно и неуютно. Тут я испугался. Задумался, понял, что не прав, усадил ее на стул, напротив сел и начал просить прощения. Обещал исправиться, объяснял, что мне стыдно. Она все выслушала, кивнула. Сказала: "Посмотрим..." и ушла на кухню.
Я и правда стал исправляться. Но поймите и меня. Упасть легко, а попробуй назад выберись. Когда каждый день идешь по улице, кругом соблазны, а тебе надо возвращаться в чужой дом, где ждет тебя человек перед которым ты ничтожество, животное и преступник. Перед которым ты виноват так, что за всю жизнь не расквитаться. И этот человек ни в чем тебя не упрекает, а от этого ты не меньше, а еще во сто крат больше делаешься виноватым. Это ли не пытка? И я принялся попивать тайком. Это была как раз самая последняя стадия моего падения. Потому что это было падение нравственное, падение личности, если хотите. Потому что ничто так не разрушает внутреннюю организацию человека, как легализованная ложь. То есть обман, который ты сам себе прощаешь, сам перед собой оправдываешь. Я врал, что задержался на работе. Старался, как бы она не заметила, что я пьян. А она в ответ опять лишь молчала. И свою вину я снова и снова заливал вином. Она потом мне сказала: "Ты пропил свою совесть". А разве не так? Так оно и было. В общем долго она не выдержала. Просто утром, когда я собирался на работу, похмельный и злой и орал на нее, что она медленно варит кофе, она не огрела меня кофейником по голове, не сказала: "Не нравиться - вари сам!", не отлупила меня полотенцем. Она спокойно сообщила: "Ты вечером, пожалуйста, иди к маме. Твои вещи я днем соберу и отнесу". Я проглотил кофе и, прошипев: "Слава Богу! Отмучался я от тебя", хлопнул дверью и ушел. В этот день я не напился, потому что у меня просто не было денег. А когда вечером я, пропустив свой подъезд направился к ней, а потом вдруг все вспомнил и поплелся обратно, то вот тут я все и понял.
Я сделал пять шагов. Эти пять шагов я прошел с тяжестью великой беды за спиной, я столько испытал боли, страха, нет, ужаса... Эти пять шагов были страшнее всех кошмаров пережитых мной и до и после... За моей спиной был ее подъезд, окна ее квартиры. Мне казалось, что оттуда ведется прицельный огонь по каждой клеточке моего тела. Я был пробит насквозь. За моей спиной была она, а я плелся домой, проклиная себя, ненавидя самого себя, растерянный, разбитый... За эти пять шагов я понял все пословицы, вроде, убит горем или волосы на голове шевелятся... Я заставил себя зайти домой только с одной целью, влезть в бар, вынуть оттуда все запасы и бежать, куда глаза глядят. А этим чертовым глазам было куда глядеть!
Рассказчик перевел дух и осмотрел присутствующих безумным взглядом. Они и сочувствовали ему, и осуждали его за то, что он так поступил со своей женой. Но сострадание к видимому предмету пересилило. Они опустили взоры. Первый наполнил и подал ему стакан. Третий помог сесть. Видно от волнений колено заныло еще сильнее и хозяин, морщась, потирал его рукой. Теперь троим стало понятно, что все это была лишь поза и никакая физическая боль не спасает его от мучений, от чувства вины, осознания того, что этот человек свою жизнь упустил. Теперь им предстояло дослушать окончание истории. Пронаблюдать последнее падение и так уже в некоторой мере конченого человека. И они, подбадривая его, предложили рассказывать дальше.
- Тут я еще хочу признаться в одном грехе. Уже под конец появилась одна дамочка. Потому что с женой у меня не ладилось, да я и не осмеливался к ней подходить... А в компании появилась одна... Веселая такая, бойкая... Не знаю, только ли со мной она спала, но меня привечала. Вот я к ней и собрался. Жила она с глухой бабкой и младшим братом, который ей может быть и сыном был, короче, сама она себе - глава семьи. Взял я эти бутылки, вышел, а потом вдруг проснулось что-то... Но я же подлец, нет бы выкинуть все, прийти покаяться... Я же, как шакал, бутылки свои чертовы в подъезде спрятал на случай, если не выгорит и пошел к ней. Она увидела и сообщает: "Ты здесь больше не живешь. Тут нет ни одной твоей пылинки. Это мой дом и больше сюда, пожалуйста, не приходи". Я дверь открыл, ее в дом втолкнул: "Послушай, - говорю, - но ведь нельзя так! У нас же любовь была. У нас все было как положено". "Ты помнишь, - это она мне отвечает. - ты помнишь, как у нас с тобой все началось? Мы просто посмотрели друг на друга и поняли - да, вот оно! А теперь давай посмотрим друг на друга и поймем, что все кончено. Ничего больше нет". Но эти-то ее слова уже не так меня задели. К ним я был готов. После того, что я пережил, когда шел в свой подъезд, это было не так страшно. Хотя, конечно, надеялся...
Вышел я, бутылочки подобрал и к Наташке сразу же поехал. И запил я у нее на две почти недели. С работы меня выгнали, дома со мной никто не разговаривает. Друзья, те что с работы, с которыми я пил раньше обо мне забыли и Наташка намекает, что если денег нет, то мне лучше уходить по добру по здорову, пока муж из тюрьмы не вернулся. Все, я остался в пустоте, а в ней, конечно, легко падается вниз. Зацепиться не за что. Возвращаюсь от Наташки, узнаю, что моя бывшая жена, забыл сказать, что она сменила последнее название, стала на веки моей бывшей женой, так вот, она переехала. Долго думал, рыпнулся все-таки, на работу позвонил, там тоже, нет здесь такой. Была, а теперь нет... Родители, конечно, попытались как-то меня вытащить. Я помню, с мамой мы говорили много. Про любовь, про счастье. Она мне сказала: "Знаешь, это может быть пройдет. Или само заживет или кто появится". А потом подумала и говорит: "А может быть и так, что это то - одно-единственное на всю жизнь, которое если раз упустишь..."
Я надолго завязывал с пьянкой, где-то пристраивался работать. Но все было таким пустым бессмысленным. Я жил в мире теней. Сквозь меня, наверное, можно было пройти. Я был воплощенное горе. Я перечитал сотни книг, тысячи книг. Я не искал в них ответа. Я просто пытался чем-то отвлечь себя. Но за любой страницей счастья или несчастья стояла моя собственная беда, моя личная драма. Потом появились и наркотики. Они на какое-то время делали со мной то, чего моя бывшая жена умела достигать и без них. Мне становилось все равно. Я не забывал свою боль, но она уже так не жгла меня. Мне был безразличен окружающий мир и я мог полностью сосредоточиться на какой-нибудь ерунде и наслаждаться текущим моментом, пока это состояние не проходило. Когда родители узнали о наркотиках, они отреклись от меня. Они уехали в деревню, у нас был дом, вместо дачи. Мне сказали, что я могу жить так, как хочу, а они с этого момента забудут о моем существовании. Это, по их мнению, должно было послужить мне жизненным уроком и я, как они считали, немедленно начну вести нормальный, опять же с их точки зрения, образ жизни.
Но я, как можно скорее обменял квартиру, на другую, поменьше и в районе похуже, что бы они меня не нашли, если вдруг снова вспомнят о моем существовании, и к тому же, разницы, которую мне выплатили за квартиру, хватило на некоторое время беззаботной жизни. Я еще несколько раз менял квартиры, от кредиторов, вроде вас, скрывался, и вот очутился тут. На эту хату вряд ли уже кто позарится, так что теперь живу, сами видите как. То в больнице кантуюсь, то займу, то бутылки пособираю... Иногда повезет, какую-нибудь временную работку подыщу. Но теперь, сами понимаете, с такой ногой я много не наработаю.
Рассказчик приоткрыл рот, набрал воздуха, хотел еще что-то сказать, но раздумал и оглядел своих гостей. Они поочередно вздохнули. Заметив, что вино в банке закончилось, хозяин легко вскочил с дивана, забыв о своей хворобе, но, наступив на больную ногу, побледнел, охнул и медленно опустился назад, растирая колено.
- Вот собака! Опять, черт тебя! - и движением головы указал третьему на дверцу в стене. - Кладовка там, принеси...
Лицо хозяина сделалось виноватым, словно ему было неловко перед гостями за свою беспомощность, и он принялся оправдываться:
- Так вот полежишь не двигаясь и ничего. Как и не болела, а потом... вот проклятая, - голос его был чуть сдавленным от боли.
Третий, притащив банку, сразу же налил вина хозяину и даже подал ему стакан. Выпив, он лег на диван лицом вниз и сказал в грязную с разводами подушку:
- Ничего уже не помогает... Как я устал... - потом совсем опустил голову и гостям показалось, что он уснул.
- Может найти ему эту девицу? - вдруг предложил третий, как бы сам себе.
Хозяин поднял голову и тепло посмотрел на него:
- Спасибо, конечно. Но зачем? Представь, приходит она сюда и видит... Инвалид, пьяница... Нет, теперь уже все... Я ведь столько передумал разного... И представлял, как встречу ее случайно... И что она одумается и разыщет меня... Всякое чудилось. Особенно, когда болел. Нажрешься анальгетиков вперемешку с какими-нибудь транками и воображаешь невесть что... Так, понимаете, даже не знал, что делать стану. Вот она, стоит передо мной, а что я ей скажу. Вытащи меня, вылечи, пожалей, посади опять к себе на шею, а я снова начну пить, да б..ей разных ублажать! Куда мне теперь с ней... И вот, что я понял теперь. Человек не может быть счастлив с тем, кого он любит. Подумайте только. Вот любим мы человека, хоть родителей своих, хоть женщину или просто друзей. И такие эти люди чудесные. Но только начинаем жить на одной территории или просто в душу себе слишком глубоко запускаем, как тут же - бах! - взрыв. Что-то не выдерживает. Мы сердимся на этих людей во сто крат больше, чем на других, мы не можем прощать мелочей. Нам кажется, я для них все делаю, а они мне - черной неблагодарностью. Мы слепнем, глохнем. Лишаемся разума. Некогда остановиться, оглядеться, несет по течению... Проклятье какое-то. Верно, что гордыня от беса. И мы бесимся. Мне теперь вспомнить странно, как я мог себя так с ней вести. Что себе позволял. А ведь тогда чуть не богом себя считал, так меня любовь в собственных глазах возвысила. Раз у меня такая женщина, значит я - ого! И еще лучше могу найти! Или еще черт знает почему. Дурак потому что...
- Да нет, не дурак ты, - вступился первый. - образованный человек. Но пойми, ведь не у всех же так. Есть и те, которые всю жизнь живут и счастливы.
- Это ты? - озлобился хозяин. - Ты счастлив?
Первый отрицательно помотал головой.
- А что же расписываешься? Ты же со стороны смотришь, не знаешь, что у них в душе делается, что они пережили? Пусть каждый честно, за себя говорит!
- Тогда и ты мне ответь, - тоже повысил тон первый. - Если человек не может с любимым, то выходит, что он для счастья должен жить один. Теперь что же получается. Ты живешь один, никого нет, а где оно - твое счастье? Ты же должен быть самым счастливым у нас!
Хозяин диковато глянул на собеседника и снова уткнулся лицом в подушку. Прошло несколько минут. Твердо уверенные, что он спит, гости начали совещаться. Быстро и единогласно они решили еще немного тут посидеть, посему третьего послали за закуской в дежурный магазин.
Когда он вернулся, хозяин резко поднял голову, но не потому что его разбудил звук захлопываемой двери, а потому что он, оказывается, все это время думал и теперь решил ответить:
- Не знаю. Веришь, не знаю я, почему я сам несчастен. Значит и одинокий человек не может быть счастливым.
- Нет в жизни счастья, - резюмировал второй, радостно набивая рот колбасной нарезкой.
И тут третий поднял голову от стакана и хозяину, заглянувшему в его глаза, на миг показалось, что вся его глупость и роль мальчика на побегушках просто игра, и вскоре он в этом убедился:
- Я вам просто все объясню. Счастье не бывает постоянным по своей форме. Оно меняется, надо только суметь его разглядеть. Надо уметь понять, что именно сейчас ты счастлив, и так каждый раз. Возникло у тебя сомнение, ты остановись, осмотрись, поправь, если что не так и снова будь счастлив. Его не надо искать, надо просто быть счастливым. Не надо привязывать его к человеку, дому или случаю. Не надо оправдывать его отсутствием свою слабость, трусость или подлость...
Хорошо, что второй во время этого монолога был занят едой, а первый вышел в туалет и никто кроме хозяина не заметил внезапной перемены в третьем. И он, уже совсем заговорщицки шепнул хозяину:
- Я бы тебе историйку позабористее твоей рассказал, как я с этими "красавчиками" связался. Но мне плевать, понимаешь? Ну, сбегал я им за жратвой, ну, сделал что-то лишний раз, ну, считают они меня "шестеркой". Мне от этого что? У меня свои цели, я их добиваюсь. А если не могу добиться своего, то я меняю цель, а не самого себя. И еще, легко любить того, кто ушел навсегда, а еще лучше того, кто умер. И не потому что он уже не может навредить, а потому что ты ничего не должен для него делать. А любовь - это работа на каждый день. Я тебе ничего не советую. Я просто, к разговору это сказал, да еще пьяный... А так не стал бы спорить...
Хозяин почувствовал себя обкраденным. Его главным аргументом в разговорах с соседом была мысль о том, что лишь примитивный человек может до конца самовыразиться, а чем сложнее натура, чем глубже личность, тем труднее раскрыть ее. Отсюда противоречия, конфликт с окружающим миром, значит пьянство, падение и прочие сопутствующие явления. И вдруг человек, которого он пять минут назад и за личность-то не считал - просто организм какой-то - этот человек положил его не обе лопатки в вопросе, который он считал изученным до самого дна. Вернулся первый и третий тут же напустил на себя обычный придурковатый вид.
Минутным желанием хозяина было выдать им третьего. Удивившись деградации собственной личности, хозяин вознамерился было вновь завести с первым философскую беседу, но теперь устыдился третьего. И если до этого, ему хотелось, что бы гости сидели тут вечно, а он бы барствовал среди них, то теперь ему не терпелось расстаться с ними. Что бы осмыслить слова третьего, а главное, пригласив соседа рассказать ему все и под его молчаливое согласие ложными, псевдологическими выводами утвердить на месте пошатнувшуюся уверенность в собственной правоте. Однако, первому и второму, безусловно, было комфортно в его доме, и они-то как раз были настроены пофилософствовать. Чуть помучив хозяина, третий вдруг встал и сообщил:
- Вы, как хотите, а я в этом хлеву всю жизнь провести не намерен. Я домой поехал.
- Нет, если идти, так всем, - в самом тоне первого заключался явный намек на то, что уходить он не собирается.
- Так и пойдемте все. Чего тут высиживать? Дайте ему тоже поспать. Больной все-таки. Все уже выяснили, про деньги можно забыть. Он нам тут байки рассказывал, как та баба из сказки, помнишь, ты мне говорил, которая на пачке чая нарисована? Что б ее не убили, - он хихикнул, подражая хозяину и тот, разумеется разгадал насмешку. Это наигранное принижение себя, что бы в понимающих глазах низвергнуть незаконно возвысившихся.
- Может ему денег оставить? - полюбопытствовал второй.
- Оставь, если хочешь. Мне, например, жалко.
Первый и второй привычно посмотрели на него, как на бестолковое и бесчувственное животное, а хозяин внутри пылал от стыда и молил об окончании пытки. И скоро действительно все закончилось.
Трое спускались по грязной лестнице обшарпанного подъезда, первый с угрюмым выражением на дегенеративном лице прирожденного бандита, не привыкшем отражать работу мысли, второй методично пиная впереди себя пустую сигаретную коробку, а третий, чуть слышно напевая что-то из раннего "Аквариума".