Ролевик

 

 Странно, но плечи моей жены шире моих. Я не вышел ростом, увы, и моя жена лишь на четыре пальца ниже меня. Когда я смотрю с жалкой высоты своего дивана на скрипку её тела, когда жена, по-кошачьи изогнувшись, моет пол в извечной позе женской покорности, меня терзает старый, как мир, вопрос: может, помочь? Но тут же я цепенею. Боги создали мир женщин и мир мужчин, мужскую работу и женскую. Нарушать естественный ход вещей – святотатство, могущее перевернуть землю.
 Я силён и велик в мире мужчин. Мы выталкивали плечом из грязи застрявшие там автобусы. Я плёл кольчуги из колец порубленных эспандеров, я делал копья из лыжных палок, боевые топоры из резины. Я расшивал куртки бисером. Я ковал решётки на окна и кладбищенские оградки. И всё, что не уходило на игры, я нёс тебе, подруга моя. Вот уже десять лет ты прощаешь мне мои хвастливые игрушки, мои кольчуги из колечек для ковров и доспехи из твоих кожаных юбок. Я ел пищу, приготовленную твоими руками, на твоих руках я впервые увидел обоих моих сыновей. Плоть твоя и моя продолжается в них, и я горжусь сыновьями, но, когда они бьют чашки или ходят в грязных ботинках по мытому тобой полу, на меня накатывается ярость, я хватаю игровой узорчатый пояс и хлещу сына, неважно, старшего или младшего, без пощады. Наверное, в те минуты дети ненавидят меня, но мне плевать – вдруг они будут столь же небрежны, защищая свою мать, защищая тебя, любимая.
 Бывает, с темнотою приходит недостойный воина страх – что, если лет через десять мне суждено лететь из-под прохудившейся крыши на пять локтей впереди собственного предсмертного крика? Но я отгоняю зловещее предчувствие как центурион – летучую мышь.
 Ибо судьба моя, как ищейка работорговца, ужё берёт след новой подруги.