Где-то далеко на западе шла большая война. Там воевали наши отцы, старшие братья и даже сестры. А здесь было очень жарко и голодно. От жары мы, мальчишки, спасались купанием в холодных водах арыков, берущих свое начало с ледников гор, окружавших Ферганскую долину. А вот борьба с голодом была бесполезна… Нам часто снились сны, где мы поглощали всякую снедь и никак не могли насытиться. Но рассказывать их у нас было запрещено, ибо от этого ещё больше хотелось есть.
Иногда, теплыми осенними днями мы уходили из городка в предгорья, на убранные колхозные поля, и пытались найти там что-либо пригодное в пищу. Но главной нашей целью была охота с рогаткой на птиц, которых мы, зажарив на костре, тут же съедали с большим аппетитом. Но это было так в выходные дни. А в будни, в школе, на большой перемене нам давали по пятьдесят грамм хлеба или яблоко, или грушу. Конечно, это всё было очень вкусно.
В один из весенних дней, после школы я медленно брел в сторону железнодорожной станции. Сегодня хотелось есть сильнее, чем когда-либо. Сосало от голода под ложечкой, кружилась голова, и я часто присаживался на краю неглубокого высохшего арыка тянувшегося вдоль дороги. Потом я пошел по шпалам железнодорожной ветки, которая шла к складу, где хранилась сельскохозяйственная продукция. Он был огорожен высоким дощатым забором, за которым находилась охрана.
Вдруг под этим забором я увидел, сидящего мальчишку, который подзывал меня знаками. Это был Миша по прозвищу "Немой" из городского детского дома. Ко мне этот пацан относился дружелюбно, как и я к нему. Иногда мы угощали чем-либо друг друга, в том числе и куревом. Первое наше знакомство состоялось у чужого сада, где были такие вкусные персики и абрикосы.… Но нам тогда не повезло - нас просто прогнали. И мы сидели в тени высокого глинобитного забора и молчали. Потом он, коснувшись меня рукой, жестом спросил, как меня зовут. Я ответил, и он написал пальцем мое имя в дорожной пыли и рядом своё.
Я подошел к Мишке и жестом поздоровался. В ответ он кивнул головой и, нагнувшись, отодвинул одну доску забора, которая держалась только на верхнем гвозде. В образовавшуюся щель я увидел большую гору темно-коричневых брикетов хлопкового жмыха. Мы знали, что он почти несъедобен - был горек на вкус и густо покрыт волосками ваты, которые находились и внутри. Но его можно было грызть, а, измельчив и просеяв сквозь сито, можно было испечь небольшие оладьи, которые на вид выглядели даже ничего. По Мишкиной команде я придержал доску, а он ловко проскользнул на территорию склада и стал подавать мне брикеты жмыха. Этот источник "съестного" стал известен и другим нашим сверстникам, но вскоре он был закрыт.
Конечно, и в то суровое время одним из атрибутов мальчишечьей жизни были драки. Причин для этого было множество, но были драки просто так, для самоутверждения. Для этого кто-нибудь из компании спрашивал тебя, указывая на кого-либо из присутствующих:
- Ну, ты будешь с ним?…
- Да чё ему надо,- отвечал, естественно, ты…и начиналась драка. Она прекращалась ввиду явного преимущества одного из дерущихся или до первой крови, но в ней было одно непреложное правило: "Лежачего не бьют".
И вот однажды наша компания, расположившись на брёвнах склада железнодорожной станции, обсуждала фронтовые новости. К нам подошла группка детдомовских мальчишек, среди которых был и Миша. После недолгого совместного общения один из детдомовцев, указывая на меня, спросил его:
- Немой, ты будешь?
Тот кивнул головой. Я удивился его согласию, ибо я был сильнее. Но вместе с тем я где-то понимал Мишу. Поднявшись с бревна, я, снисходительно улыбаясь, подошел к нему, надеясь на небольшую потасовку. Но он вдруг со всей силы ударил меня ногой в живот. От неожиданности и сильной боли я согнулся. И, получив еще удар, я упал, закрыв лицо руками. А он продолжал меня пинать ногами с каким - то остервенением… Это было уже сверх всяких правил, что послужило началу свирепой драки между нашей компанией и детдомовцами. Я с трудом поднялся. Кружилась и болела голова, не работала левая рука. И вдруг около меня очутился опять "Немой", лицо его было всё в крови, с разбитого носа текла кровь на разорванную рубаху, губы искривлены гримасой, в руках его был нож. По тому, как он держал нож, я понимал, что удар будет сверху. И я подсознательно подставил свою правую руку. Удар был слабый и нож, разрезав тыльную сторону моей кисти, упал на землю. В этот момент засвистел милицейский свисток. Все кинулись врассыпную, но у меня бежать не было сил и я медленно пошел навстречу милиционеру. Больше мы с Мишкой не встречались – он исчез из детдома.
Вскоре наша семья вернулась на Украину. С первого октября начались занятия в школе. В классе я был моложе всех на три-четыре года, но я был рослым и выглядел, как и все мои одноклассники. Война продолжалась. На уроках военного дела под руководством преподавателя - военного руководителя мы изучали оружие, учились ходить строем и стрелять. Для этих уроков у нас в школе, в каморке без замка хранились винтовки различных систем. С этим оружием под руководством бывших фронтовиков, мы несли патрульную службу в селе и в его окрестностях. Война была уже далеко, но в лесах еще укрывались группы вооруженных людей и часто по ночам в селе или в его окрестностях были слышны выстрелы и взрывы гранат.
И вот однажды нас троих старшеклассников вызвали с уроков в сельский совет, который находился через дорогу от школы. Вечерело. В полумраке помещения сельсовета мы увидели странную картину: у окна, к нам боком, сидела уставшая колхозница, державшая конец короткой веревки, другим концом которой, были связаны руки какого - то, небольшого роста, парня. Как выяснилось, она задержала его, когда он вылезал из окна её хаты с узелком, в котором была последняя буханка хлеба, её праздничная юбка и платок. Он стоял к нам спиной, лицом к столу, за которым сидел наш преподаватель военного дела и задумчиво вертел в руках небольшой предмет. Я хорошо знал, что это. Это был эсэсовский кинжал, на лезвии которого готическим шрифтом было написано: "Все для Германии".
Военрук поднял голову и тихо сказал:
- Возьмите оружие и отведите его в город, в милицию. Он вор, а может и больше, на вопросы не отвечает. При попытке к бегству - стрелять…
И, обхватив голову руками, с мучительной гримасой на лице добавил:
- Осторожно там… себя не перестреляйте…
Мы знали, что после ранения в голову его мучили сильные головные боли, иногда во время занятий он ложился просто на пол в классе и лежал. И это, к сожалению, случалось часто. А так это был хороший, веселый парень, не намного старше нас. Мы все уважали его и любили.
И вдруг что-то знакомое показалось мне в фигуре задержанного. Я подошел к нему и развернул его лицом к себе. Это был Мишка - немой, он тоже узнал меня. Давно забытая картина моего избиения сдавила мне горло, горькая обида обожгла сердце, дикая злоба и жажда мести охватили меня - и я рассказал всем давнюю нашу историю.
Дорога из села была пустынна, впереди в лучах заходящего солнца темнел лес.
- Хлопцы, - вдруг, подмигнув мне, сказал самый старший из нас, Степан,- а чего это нам шлепать в город…Отпустим его …
- И то правда,- добавил Кирилл,- вон ночь почти уже…Давай, хлопче, беги себе в лес…
Мы одновременно сдернули винтовки с плеч - каждый хотел выстрелить первым.
Мишка все прекрасно понимал. Он не побежал. Он повернулся ко мне лицом и посмотрел мне в глаза…
Прошел с тех пор не один десяток лет, но тот взгляд я помню до сих пор… я помню эти глаза…Но тогда я не понял, что со мной произошло. Я щелкнул затвором и, развернувшись к Степану, уперся стволом винтовки ему в живот.
- Ты первый…- голос мой был какой -то неестественный.
Степан побледнел, заморгал глазами.
-Ты что! Ты что! Я же пошутил…
- Я тебе пошучу, - прошипел я...
По грязному Мишкиному лицу текли слезы. И вдруг его губы зашевелились и издали какие - то звуки, а потом я явно услышал:
- Ссспппаассиббо, Ввиття…
-Так ты заговорил, Немой! - закричал я и бросил винтовку на землю. Грохнул выстрел и, срикошетившая от камня, пуля прозудела над нашими головами.
Мы с Мишкой обнялись и долго беззвучно плакали…