Шел он, возвращался, шел, скользя растерянным взглядом по остывшим улицам. Промерзшие лужи, полное отсутствие людей, пар из его рта. Ноги вяло шаркали подбирая высушенные и мерзлые листья клена где-то далеко-далеко внизу. Асфальт вяло отталкивал их и совершал нервный шорох при каждом соприкосновении с ботинком. Наст трескался под его шагами и маленькие осколки льдинок весело бились об асфальт, то и дела стрекоча, застревая промеж узора подошвы.
Черенки, ветки и снежная пыль весело кружились в воздухе так и норовя залететь в случайно открытый рот и одарить горло жертвы экстравагантным компотом из зимы и отсыревшей осени. Солнце, зимнее солнце, светило необычно ярко.
Холодный зимний ветер подхватывал угольки от его сигареты и уносил их прочь, к облакам пара поднимающегося из трех исполинских труб, через забор от этого места.
Снежная химера пробиралась по пальцам его, залезала в рукава его, обвивала талию и шею его.
Толи от скуки, толи от нерешительности делать что-либо еще, он просто брел вперед не опуская глаз, упирался взглядом в небо, боясь увидеть хоть одного прохожего. Чистое, бело-голубое зимнее небо, будто водная поверхность. У него даже мелькнула мысль – а если опустить глаза, а потом снова резко поднять и снова посмотреть на небосклон – колыхнется ли он, пойдут ли по нему круги, как на воде?
Круги же, от беспокойного сна, действительно скорейше множились, однако не в небе, а под его глазами.
То, что у него называлось «персональным часом», временем, чудом помещенном в промежутке между бодрствованием и сном, времени, в котором ощущаешь мнимую легкость невесомости, стол резкую и сложную для понимания, все более и более стало напоминать какие-то нервозные скачки на взбешенном быке.
Вот, в его сознании плывет что-то очень светлое и чудовищно огромное, улыбается очаровательная, с восточным лицом, девушка, и вот, внезапно, эта картинка заменяется без малого живой сценой варварской бойни, его выдуманные удары сыплются на вопящее в ужасе тело, поваленное спиною на снег.
Делать что-либо еще – это спать, надеясь пережить зиму без потерь.
В этих снах он был механизмом, одушевленной машиной, приводящей некий организм к лихорадке. Все вокруг съеживалось и расширялось, било огромное, размером с человеческий череп, сердце. Корчилось тело маятниковых часов, многогранники с зубцами истово стучали друг об друга. Самоотвод, а не человек. Лишь шаги и мерный стук в висках заполняли внутреннюю полость.
Он шел по мосту, когда едва не споткнулся об промерзший трупик вороны. Неожиданно и странно было видеть эту птицу мертвой.
....................................
....................................
Crow рассеяно гаркнула и взмыла in воздух.
Он открывал, close, и вновь растерянно щупал свои усталые глаза.
Прямо под ним, из под моста, заканчивалась river и начиналось то, что заставляло его обильно потеть, испытывать приступ булимии и задыхаться. Он видел реку полную розовощеких и теплых младенцев, будто бы радостно копошащихся и издевающихся над его разумом, видел огромное женское лоно, порождающее эту галлюцинацию. Там, прямо под ним, под мостом на котором он стоял.
Вся вода превратилась в них.
Он видел берега реки, где дрались палками и кидались камнями друг в друга другие, подросшие выкидыши. Через пару метров от дерущихся подростков он видел солдат, тех же младенцев, только уже значительно подросших. Солдаты, выкатив глаза и выставив перед собой автоматные штыки, в агонии безумия бросались в реку, протыкая остриями ее тело.
All this вызвало сильный приступ тошноты. Он так и не смог его сдержать, перегнувшись через бортик он обильно излил содержимое своего желудка прямо в реку.
В now момент он видел агонии многих: свою, реки, подростков и madness soldier. Он отчетливо различал блеск штыков у последних, он даже слышал звук их соприкосновения с river! Вернее - не с рекой, а с тем, что ее наполняло.
Желудок свело невыносимой болью. Казалось, вот-вот и у него из горла появится кишка, столь сильна была рвота. Толчками его мотало из стороны в сторону, вверх и down.
Последние капли желчи слетели с его подбородка.
Не рассчитав свои силы, он настолько сильно перегнулся через бортик, что первый порыв ветра, холодного и пронизывающего, свалил его в реку. И здесь его уже ждали milliards jf minions маленьких теплых ручек, они подхватили его и медленно тащили на дно, как утопающие хватались они за его тело в надежде выплыть and this thing is something, is not reality.
Он ощущал их липкие губы на себе, чувствовал прикосновение рук и маленьких ножек, тепло их тел он впитывал в себя. Hair слиплись, finger отказались слушаться, вдобавок - свело обе legs. И эти panic, эротичные поцелуи в шею.
Тело, которое отказывалось сопротивляться, менее чем за минуту водрузили на самое дно.
- Ну, - первое что он услышал после того, как коснулся cold камня дна, - ты видел Землю?
Some пауза, он приходил в себя целой толпой.
- Yop, я see Землю, - ответил он и заметил как disappear младенцы, Москва-river, мост, soldier. Effect исчез полностью, и он repeat, - я видел Землю, meine freunde. Kamerad, meine got, ich видел, - выдавливал он последнюю фразу, словно выплевывал пули.
На этот раз ворона удовлетворенно гаркнула and разлетелась по распростертым веткам дуба, что обязательно вырастет посреди моста после такого знаменательного случая.
«Будешь шибко чистым, станешь блестеть - ворона склюет» - таким в детстве пугают некоторых детей. И у меня все-все спуталось.
Написано под сильным впечатлением
от прозы Владимира Сорокина.
17/I 06г