Ярмо проснулся. В блиндаже было сильно натоплено и пахло американским кофе. Запах бодрил. Ярмо сел, протер глаза, осмотрелся. Юрки возле печки пил кофе из железной кружки. Лехто чистил «Суоми». Других не было. Раздавались одиночные артиллерийские выстрелы.
Ярмо встал, потянулся. Он был небольшого роста, а вот Юрки все время задевал бревенчатый потолок головой.
– Опять его видели, – сказал Юрки.
Ярмо стал одеваться.
– Кто? – спросил он.
– Я и Ярви, – сказал Юрки.
– Где? – спросил Ярмо.
– На позиции, – сказал Юрки.
Он так громко хлебал, что заглушал канонаду. Сразу было видно парня из деревни.
– Того же? – спросил Лехто, вставляя на место возвратную пружину.
– Кто его знает, – сказал Юрки. – Наверное. Вряд ли их здесь много.
– Вряд ли, – согласился Лехто.
Ярмо сел на край лежанки, стал наматывать портянки.
– Холодно? – спросил он.
– Как всегда, – сказал Лехто.
Юрки допил кофе, поставил кружку на стол и сунул еще одно полено в печку.
– Как бы не угореть нам, – сказал Лехто.
– Не угорим, – сказал Юрки.
– В третьей роте угорели трое, – сказал Лехто. – Двое насмерть.
– Дымоход надо чистить вовремя, – сказал Ярмо, натягивая валенки.
Дверь блиндажа открылась, и внутрь вошел Ярви. От мороза его лицо сделалось похожим на спелое яблоко.
– Смотрите, – сказал он и, широко улыбаясь, показал приклад винтовки. На нем появились три свежие зарубки. – Три! Что скажешь, Ярмо?
Ярмо ничего не сказал, только пожал плечами.
– Правильно, – сказал Ярви. – Нечего сказать. Лейтенант сейчас представление на меня пишет.
– Да ну? – сказал Юрки.
Тяжелый снаряд разорвался совсем рядом.
– Ух ты, – сказал Ярви, глянув на потолок. – Да, обещал представить.
– Обещал, значит, представит, – сказал Лехто. – А вот дадут или нет – вопрос.
– Почему вопрос? – спросил Юрки.
– Да? – спросил Ярви, присаживаясь на свою лежанку и дую на руки.
– В третьей роте лейтенант каждую неделю по четыре представления шлет, – сказал Лехто. – А только два ордена дали. Мюллюсу и Сало. Они танк взорвали.
– Это их дела, – сказал Ярви. – Мне лейтенант сказал, обязательно дадут. Тридцать зарубок, как никак.
Ярмо надел полушубок, достал из-под лежанки винтовку. Передернул затвор, проверил прицел. Тот, к счастью, не запотел. Ярмо вытащил из кармана кусок дубленой оленьей кожи и замотал прицел. Теперь до позиции остынет потихоньку, не запотеет, не замерзнет, ничего.
– Где ты их только берешь, – сказал Юрки.
– Там и беру, – ответил Ярви. – Не веришь?
– Да нет, – сказал Юрки. – Отчего же.
И подмигнул Ярмо. Ярмо улыбнулся.
– А в третьей лейтенант дурак, – сказал Ярви. – У него то поморозятся, то угорят. Не следит за своими.
– Да наш тоже не следит, – сказал Юрки. – Просто у нас ребята нормальные.
Все засмеялись
Ярмо вытащил из-под матраса маскхалат. Маскхалат был в пятнах оружейного масла и кофе. Ярмо несколько секунд разглядывал его, словно бы определяя, способен ли он еще выполнять свои функции, потом, поморщившись, надел.
– Стирать пора, – сказал Лехто, глядя на Ярмо.
– А правда, что к нам скоро шведов с американцами привезут? – спросил Юрки.
– Зачем? – спросил Ярви
– Правда, – сказал Лехто. – Восемь добровольцев.
– Вот и у нас будут помороженные, – сказал Юрки.
Все опять засмеялись.
– Ладно, пошел я, – сказал Ярмо.
– Догонять? – спросил Ярви с улыбкой.
– Успехов, – сказал Лехто.
Ярмо повесил винтовку на плечо и вышел из блиндажа.
Алексея разбудил стук молотка. Он открыл глаза и повернул голову. Лейтенант укреплял на стене блиндажа новый плакат. «Поможем финским трудящимся скинуть буржуазно-фашистский режим!», было написано красными чернилами на листе картона. Плакат был самодельный. На земляном полу, возле лейтенантских нар, стоял его предшественник – наклеенный на доску типографский листок, на котором светловолосый мужчина в маскхалате ловил в перекрестие оптического прицела черную человеческую фигурку на заснеженном поле. Картинка была прокомментирована надписью «Стань Ворошиловским стрелком – сделай пятую зарубку!». Алексей сделал пока только две и поэтому был рад, что плакат уходит в прошлое. Он откашлялся и сел
– В деревню надо идти, – сказал лейтенант, не поворачивая головы. Ему оставался еще один гвоздь.
– За жратвой? – спросил Алексей.
– За жратвой, – ответил лейтенант. – Обещали за литр.
– Потравят они нас, – сказал Алексей.
– Могут, – сказал лейтенант. Где-то рядом тяжело топталась канонада – вчера как раз подвезли боеприпасы.
– Васильев где? – спросил Алексей, наматывая портянки.
– Срать пошел, – сказал лейтенант. Забив последний гвоздь, он подсел к печке. Печка едва грела. Дров не было.
– За дровами его надо послать, – сказал Алексей.
– Надо, – сказал лейтенант. – Померзнем здесь. В третьей роте померзли вчера. Тоже без дров сидели.
– А комбат что? – спросил Алексей.
– Шлейфа под трибунал, – сказал лейтенант. – Не следит за личным составом.
– Правильно, – сказал Алексей.
– Еще бы, – сказал лейтенант.
Алексей надел полушубок, поставил на печку чайник.
– Не закипит, поди, – сказал он.
– Закипит, – сказал лейтенант. – Не такая уж она холодная.
Алексей взял свою кружку, бросил на дно хвои из кучки, лежавшей на столе. Прошелся по блиндажу, прислушиваясь к гудению воды в чайнике.
– Наступать-то скоро будем? – спросил он.
– Знаешь же, – сказал лейтенант, – ничего тебе на этот счет ответить не могу.
Артиллерия дала особенно мощный залп, такой, что заплясало пламя в лампе.
– Здорово бабахают сегодня, – сказал Алексей.
– Да, разошлись, – сказал лейтенант.
Дверь блиндажа открылась, и внутрь вошел Васильев. На лице его, ставшем похожим на спелое яблоко, была широкая улыбка.
– Хорошо, – сказал он. – А то три дня до ветру не ходил. Боялся, лопну.
Лейтенант громко засмеялся.
– Жопу не отморозил? – спросил Алексей.
– Нет. Чайком балуетесь? – спросил Васильев, усаживаясь на Алексеевы нары. – Артиллеристы говорят, опять лешего видели.
– Артиллеристы твои договорятся, – сказал лейтенант.
– А правда, что особисты к нам по этому поводу наведывались? – спросил Васильев.
Чайник закипел. Алексей подошел к печке и залил хвою кипятком.
– Правда, – сказал лейтенант. – А будешь языком трепать, и к нам наведаются.
– Да я что, – сказал Васильев. – За что купил, за то и продаю.
– Вот и продашь, – сказал лейтенант.
– За жратвой пойдем, – сказал Алексей, сев на нары и отхлебнув ароматного кипятка. – И дров надо.
– Жратва это хорошо, – сказал Васильев. – Если не потравят. А дрова будут. Я с Никитиным договорился. Он портянки сжег, а мне из дому как раз две пары прислали.
– Деловой, – сказал лейтенант.
– Как нэпман, – добавил Алексей.
Васильев покосился на него и пересел на свои нары.
– Для вас же стараюсь, – сказал он.
– Ладно, – сказал лейтенант. – Допивай, Алексей, пойдем.
Артиллерия дала очередной залп.
Мороз и вправду стоял сильный. Кожа на лице Ярмо, размякшая в протопленном блиндаже, разом стянулась с легким хрустом. Волоски в носу смерзлись, ресницы и брови покрылись маленькими сосульками. Ярмо натянул на лицо маску и посмотрел в сторону русских. Никакого особенного движения там заметно не было. Он побрел по ходу сообщения в сторону леса.
Позиция располагалась довольно далеко, по расчетам Ярмо, километрах в трех. Таковы были правила. Позиция и укрепление должны находиться как можно дальше друг от друга, чтобы их не обнаружили одновременно.
Первая треть пути пролегала по глубокому и широкому ходу сообщений. Ход считался безопасным – за два месяца в него один раз попала минометная мина, и еще как-то повар тут поскользнулся, сломал ногу и насмерть замерз, потому что ужин он на позиции принес и шел обратно в тыл, а грохот канонады – русские готовили очередное наступление – заглушил его крики.
Ярмо быстро добрался до леса, считая про себя шаги. Так он поступал уже давно, чтобы успокоиться перед работой. Ярви он про это не рассказывал, как и тот не делился своим секретом. Хотя, наверное, для общего дела было бы полезней, если бы они поступали наоборот. Но общее дело, вроде, и так было в полном порядке.
В этот раз у леса получилось тысяча четыреста восемнадцать, на три меньше, чем вчера. Всегда появлялось маленькое несоответствие, которое развлекало Ярмо. Он выбрался из хода, осторожно ступая валенками по обледеневшим земляным ступеням, и пошел по только ему известной дороге на позицию. По правилам нужно было иметь три пути и пользоваться всеми ими часто, но бессистемно. Сегодня Ярмо шел по опасному. На нем было уже четыре воронки от снарядов, а однажды он обнаружил поставленную каким-то умным русским мину. Ярмо не ожидал от русских такой прыти и неделю потом плохо спал.
В этот раз, впрочем, артиллерия била по тылам, и мин заметно не было. К середине дороги, на две тысячи сотом шагу, Ярмо принялся тихонько насвистывать.
– А у меня дочка выдумщица, – сказал лейтенант, пока шли по ходу сообщения в сторону леса. Алексей, несмотря на сильный мороз, курил, рискуя пальцами. – В том году я ей мандаринов купил.
– Ну? – сказал Васильев. – Вот ведь, а я никогда и не жрал их.
– Так вот, – продолжил лейтенант. – У них шкурку можно счистить одним куском, и если на ночь оставишь, к утру она засыхает и становиться твердой.
– Ишь ты, – сказал Васильев.
– Она это заметила, и вот что стала делать, – лейтенант откашлялся и харкнул на стенку хода. – Сложит вечером какую-нибудь фигурку, самолет там или слона, и утром он твердый становится. У меня дома сейчас на столе стоят.
– Это как у японцев, – сказал Алексей. – Они из бумаги фигурки делают, оригами.
– Насчет японцев не знаю, – сказал лейтенант. – Я вот в детстве журавликов лепил, было дело. Ей, наверное, и передалось.
– А дорого они стоят? – спросил Васильев.
– Приезжай после войны ко мне в гости, угощу, – сказал лейтенант. – Обещаю.
– Ну смотри, лейтенант, – сказал Васильев. – На слове ловлю.
У леса все присели на корточки. Алексей выбросил окурок, снял с плеча винтовку, надел на приклад лежавший здесь специально треух и приподнял его над бруствером. Минут пять ждали.
– Нормалек, – сказал Васильев. – Пошли.
Алексей бросил треух на землю и повесил винтовку на плечо. Они выбрались из хода и бегом преодолели триста метров до леса. Бежать на морозе было тяжело.
– Я вот каждый раз думаю, – сказал Васильев, прислонившись к сосне и переводя дыхание, – какая сука поленилась осенью до леса дорыть.
– Ты не только думаешь, – сказал Алексей. – Ты и говоришь это каждый раз.
– Говорю, – сказал Васильев. – Конечно, говорю. Потому что тот, кто не дорыл, был настоящая сука. Сколько жизней на нем.
– Ладно, – сказал лейтенант. – Пошли.
Лес, по которому они шли, был немного необычный. В ноябре, во время наступления, его прочесывала огнем артиллерия. Воронки с тех пор, конечно, завалило снегом, но большая часть деревьев осталась без веток, и только у немногих они сохранились ближе к верхушке, так что казалось, что идешь не по лесу, а по огромному колонному залу с меняющим цвет потолком – то ярко-синим, то мутно-серым, то черным.
Довольно долго шли молча. Наконец, когда уже запахло дымом – подходили к деревне – Васильев не выдержал.
– Мужики, – сказал он. – Давайте отхлебнем немного. Жалко добра столько чухонцам отдавать.
Лейтенант и Алексей, всю дорогу только и ждавшие этого момента, засмеялись почти одновременно.
– Ладно вам, – сказал Васильев.
– Ну давай, – сказал лейтенант. – Бак-то у тебя.
Васильев посмотрел на лейтенанта, потом на Алексея, улыбнулся, прижал бак к груди и снял крышку.
– Давай, – сказал лейтенант.
Васильев протянул емкость с водкой командиру.
– Не примерзнуть бы. – сказал лейтенант. – Ну, за победу! – и, сделав большой глоток, передал бак Алексею.
– За победу, – сказал Алексей и, в свою очередь отхлебнув, передал бак Васильеву.
– Я мужики, так скажу: за полную и окончательную победу! – сказал Васильев, прежде, чем хлебнуть ароматную греющую жидкость.
Ярмо вышел на позицию, как и рассчитывал, когда солнце поднялось уже достаточно высоко. Он предпочитал работать в светлое время. Ярви, тот умел и при свете луны и даже звезд находить мишени. У Ярмо ночью почти ничего не получалось. Хотя, возможно, у Ярви просто позиция была лучше. Он говорил, что даже артиллеристов достает. С позиции Ярмо была видна только деревня и первая полоса русских окопов, разделенные лесом.
Ярмо осмотрелся и полез на дерево, где уже свил что-то вроде вороньего гнезда из веток и старых тулупов. Конечно, такое гнездо могли заметить, но на морозе по-другому долго не продержишься. Он уселся на толстый сук, обмотал ноги, открыл прицел и стал ждать. Ждать он умел.
– Мужики, закурить не будет?
Они остановились. Голос доносился справа, из-за кустов. Лейтенант сразу взял на изготовку свой ППД, Алексей, чуть помедлив, снял с плеча винтовку. Васильев прижал бак с водкой к животу.
До деревни оставалось метров пятьдесят, за деревьями уже виднелись дома.
– Кто здесь? – спросил лейтенант.
– Мужики, не стреляйте, я просто не курил давно, – донеслось в ответ, и над кустами показалась большая, покрытая длинной белой шерстью морда. Через секунду ее обладатель вышел на тропинку. Росту он был небольшого, едва ли метра полтора, и тело его тоже было покрыто шерстью. – Такое дело, они русского не знают, – он махнул в сторону деревни, - да и курево у них паршивое.
– Документы есть? – спросил лейтенант.
– А вчера чуть вилами не проткнули.
Лейтенант повернулся к Алексею. Тот пожал плечами, повесил винтовку на плечо и достал из кармана портсигар.
– Я дам? – спросил он.
– Давай, – сказал лейтенант, как показалось Алексею, с некоторым сомнением.
– Ну, дела, – сказал Васильев.
Алексей раскрыл портсигар и протянул его лешему.
– Спасибо, мужики, – сказал тот, выковыривая толстыми пальцами «Казбек» из железной коробки. – И огоньку, если можно.
– А морду подпалить не боишься? – спросил Васильев.
– Не, я привычный, – сказал леший и улыбнулся.
Алексей убрал портсигар, достал спички, дал лешему прикурить.
– Это хорошо, что вы здесь, – сказал тот, выпустив облако дыма, по цвету очень подходившее к его шкуре. – А то после революции и поговорить стало не с кем. Русский все забыли.
– Теперь вспомнят, – сказал лейтенант. Автомат он по-прежнему не опускал, правда, целился не в лешего, но куда-то рядом.
– Ладно, мужики, пойду я, – сказал леший. – Увидимся еще.
И он быстро побежал в чащу, дымя, как маленький двуногий паровоз.
– Ну, дела, – снова сказал Васильев.
– В особый отдел надо будет доложить, – сказал лейтенант, повесив автомат на плечо.
Минуту постояли молча, глядя вслед новому знакомому, потом пошли в деревню.
Сначала Ярмо следил за окопами и даже пару раз замечал какое-то движение, но прицелиться толком не успевал и стрелять не решился. Потом увидел трех русских, идущих по тропинке к деревне. Ярмо уже прижал глаз к прицелу, когда его внимание отвлекло странное существо, выскочившее на опушку метрах в пятидесяти от тропинки. Было оно небольшого роста и все покрыто белой длинной шерстью. Выпуская большие облака то ли пара, то ли дыма – кто его знает, что такие могут выпускать – оно большими скачками двигалось на север, в сторону озера.
Ярмо следил за ним до тех пор, пока оно не скрылось за небольшой высоткой. Из-за этого он и упустил русских.
– Послушай, лейтенант, – сказал Васильев, передавая лейтенанту бак. – Как ты с ними разговариваешь? Ты что, финский усвоил?
– Я не разговариваю, – ответил лейтенант, отдав Васильеву ППД.
– Как же вы объясняетесь? – спросил Васильев.
– Знаками.
Финка, стоявшая на крыльце, что-то громко сказала. Видимо, торопила гостей.
– Ждите здесь, – сказал лейтенант и пошел к крыльцу.
Скрипнули ступеньки, хлопнула дверь.
Алексей закурил. Васильев принялся ковырять стволом автомата сугроб.
– Вот дела, – сказал он. – Может, тут за водку не только пожрать добыть можно?
Алексей пожал плечами.
Лейтенант скрылся в избе.
– Он там погреется хоть немного, – сказал Васильев. – А мы тут мерзни, да?
– Так ведь подсудное дело, – сказал Алексей. – О нас же заботится.
– Так оно в любом случае подсудное, – сказал Васильев. – И в любом случае только для него. Он командир, мы подчиненные.
– С ним и разговаривай, – сказал Алексей. – От меня-то ты чего хочешь?
– Да я так, – сказал Васильев. – А это леший был, да?
– Нет, комдив, – сказал Алексей.
– Вот ведь, – сказал Васильев. – А лейтенант не верил.
– А у Никитина точно дрова есть? – спросил Алексей.
– Точно, – сказал Васильев. – Я к нему зашел сегодня, так в блиндаже повернуться негде, все забито. Куда, интересно, он их столько нарубил.
– Меняет, наверное, – сказал Алексей.
– Точно, – сказал Васильев. – Вроде русский, а по повадкам – жид чистокровный.
Впрочем, насчет русских Ярмо не переживал. Раз прошли в деревню, значит, пойдут назад. Если и задержатся до темноты, он их все равно подождет. Ночь обещала быть светлой. Скоро полная луна.
– Три окорока, и хлеба пять буханок, – сказал лейтенант, закидывая на плечо мешок.
– И все? – сказал Васильев.
– Окороком кашу сдобришь, да с хлебушком, – ответил лейтенант. – Нам до лета хватит, если не шиковать.
– Ну конечно, – сказал Васильев. – Обдурили нас.
– Пошли, – сказал лейтенант.
Они вышли на дорогу и двинулись в сторону леса.
Русские появились быстро, Ярмо даже растерялся поначалу. Впереди шел офицер с мешком – наверное, наменяли еды на водку – за ним двое рядовых, а может, сержантов.
Ярмо в полном соответствии с инструкциями выбрал первой жертвой офицера. Шли они медленно, не оглядываясь, и он смог тщательно прицелиться. Стрелять надо было в живот или таз – если двое других успеют сначала укрыться, потом должны попробовать вытащить командира.
Ярмо прищурился и нажал на спуск.
Лейтенант повалился на снег, выронив мешок, из которого выкатились две буханки. Послышалось эхо далекого выстрела.
Алексей и Васильев замерли.
Несколько секунд стояли неподвижно. Потом Алексею в голову попала пуля, и он упал. Снег вокруг остатков его головы моментально стал красным.
– Вот дела, – сказал Васильев и отбежал за сарай возле крайнего дома. Теперь его отделяло от лейтенанта метров пятнадцать.
Лейтенант застонал.
Ярмо передернул затвор и сделал несколько глубоких вдохов. Теперь дело было за малым. Третий так или иначе должен был проявить себя.
– Лейтенант, – сказал Васильев тихо. Тот опять застонал. – Как быть-то?
Лейтенант ничего не ответил.
– Отлично, – сказал Васильев. – Просто отлично.
На глазах у него выступили слезы.
– Поел мандаринов в Москве, – сказал Васильев.
– До темноты, – крикнул вдруг лейтенант. – Сиди до темноты.
– А потом?
– Потом попробуй меня вытащить, – крикнул лейтенант.
– Алексея убили, – крикнул Васильев.
– Знаю, – ответил лейтенант, хотя и не видел, как Алексею в голову попала пуля.
– Куда тебя? – крикнул Васильев.
– В бедро, по-моему, – ответил лейтенант. – Ног не чую. Суки.
– Суки, – сказал Васильев.
Ярмо несколько раз моргнул, давая отдых глазам. Русский, похоже, решил отсидеться до темноты.
– Ладно, сделаем так, – сказал Васильев и, сняв автомат с плеча, перебежал к крыльцу дома. Поднявшись по ступенькам, он несколькими сильными ударами выломал дверь.
В сенях было тепло и пусто.
– Эй! – крикнул Васильев, не решаясь зайти внутрь.
В сени вышла женщина лет сорока. Она посмотрела на Васильева.
– Отлично, – сказал Васильев и махнул стволом автомата в сторону двери. – Пошли.
Женщина сделала вид, что не поняла. Может, и правда не поняла. Васильев передернул затвор.
– Выходи, – сказал он.
Женщина сняла с крючка грязный полушубок и, накинув его на плечи, направилась во двор. Васильев спиной вперед спустился по ступенькам, удерживая дистанцию между собой и женщиной. Когда они оказались во дворе, он кивнул за сарай.
Женщина покорно пошла вперед. Васильев двинулся следом.
– Сейчас сделаем, – сказал он. Женщина повернулась. Васильев махнул рукой, и она пошла дальше. Они подошли к сараю. Теперь женщина видела и Алексея, и лейтенанта.
Лейтенант тихо стонал.
– Сейчас тебя баба их вытащит, – крикнул ему Васильев.
– А? – крикнул лейтенант.
– Бабу я привел, – крикнул Васильев. – Сейчас в дом тебя затащим. Там темноты подождем. Потом решим. Вперед, – он толкнул женщину стволом в спину.
Она посмотрела на него, потом на лейтенанта и вышла из-за сарая.
Такой вариант Ярмо тоже просчитал.
– Стой, – крикнул лейтенант.
– А? – крикнул Васильев.
Женщина остановилась возле тела Алексея.
– Погоди, – крикнул лейтенант, и ему в голову попала пуля.
– Суки, – сказал Васильев. Женщина упала на снег, закрыла голову руками и что-то забормотала.
Стало слышно, как потрескивают от мороза доски сарая. Затем раздался далекий артиллерийский залп.
Васильев решил дождаться темноты в доме.
* * *
К счастью, луна была почти полной, и деревню от леса отделила широкая светлая полоса. Этого русский не учел. Он вышел в освещенную зону медленной усталой походкой.
«Наконец», – подумал Ярмо.
Для надежности он выстрелил дважды, потом быстро завернул в оленью шкуру прицел, достал из-за пазухи нож, сделал на прикладе три глубокие зарубки, повесил винтовку на плечо, спустился на землю и зашагал домой.
По дороге он все думал о том странном звере.
27-29 декабря 2002 года, Зеленоград.