Лев Павлович Мышкин был примечателен лишь тем, что являлся абсолютно непримечательным. Интеллигентный сын интеллигентных родителей, с пяти лет искусно оперировавший за столом ножом и вилкой, к сорока двум годам он сохранил в глубине своей сомневающейся, тонкой натуры детскую робость, наивность и богемную отрешенность от всего земного.
При своем несомненном таланте, Лев Палыч работал рядовым инженером-конструктором в рядовом КБ рядового проектного института города Ленинграда. Из-за кульмана его и видно-то не было, чертежи он сдавал всегда в срок: аккуратно исполненные листы безупречно выполненных проектов. Сотрудники над ним посмеивались, считали чудаком, «не от мира сего». Кое-кто из мужчин, местных бестолковых институтских «мачо», проводивших рабочий день в курилке или за теннисным столом в комнате отдыха, откровенно и пренебрежительно посмеивались над безответным сослуживцем. Начальство же ценило за безотказность и бесстыдно нагружало работой.
Жена его была настоящей львицей. Располневшая после родов до болезненно огромных размеров, властная, с рыжей крашеной гривой роскошных волос, она обладала особым «топорным» типом красоты, который обусловлен, скорее всего, непоколебимой уверенностью в себе. Она числилась какой-то «большой шишкой» в бухгалтерии ДЛТ, нрав имела крутой, мужа и отпрысков держала в ежовых рукавицах, но при всем этом обладала грацией идущего в бой тяжелого танка.
Итак, Лев Павлович заболел. Природная худоба его приобрела какой-то потусторонний хрустальный оттенок, длинные кисти рук с голубеющими ручейками вен большей частью безвольно покоились на заостренных худых коленях, спрятанных под плотной тканью шерстяных брюк классического покроя. Больной стал медленно, но верно терять вес. Появились проблемы с дыханием, ему постоянно не хватало воздуха, горло как будто сводило судорогой, перекрывая доступ в легкие живительного кислорода.
Супруга, Мария Матвеевна, по обыкновению распекая мужа за небрежное отношение к собственному здоровью, не на шутку взволновалась и подняла на ноги весь свет питерской медицины. Льва Павловича, не слушая его робких возражений, повели к пульмонологу, долго делали дыхательные пробы, изучали содержание гормонов в жидкой малохольной крови, направляли на томограмму легких, к аллергологу, эндокринологу, кардиологу, онкологу и инфекционисту.
Круг замкнулся на все том же озадаченном пульмонологе, который, растерянно выпятив губу, одновременно пожимал плечами и задумчиво играл брежневоподобными бровями. Под сверлящим взглядом Марии Матвеевны светило от медицины, что-то бормоча себе под нос про «неясную симптоматику» и «редчайший случай», прописал при остром приступе удушья прыскать в горло «Беротек», а летом съездить в отпуск на Кавказ или, в крайнем случае, на море.
Исчерпав возможности советского здравоохранения, Матвеевна собственноручно, пухлыми пальчиками-сосисками с алым аккуратным маникюром срезала пятилетний куст алоэ, настояла его на водке с добавлением меда и обязала своего безропотно подчинившегося супруга потреблять зелье по столовой ложке утром в обед и вечером. Непременно до еды.
Лев Павлович, привычно давя в душе поднимавшийся протест, согласился и педантично лечился народной медициной в течение месяца, успокаивая себя тем, что жене не попалась в руки книга по уринотерапии. Ничто не помогало. Мышкин с обычной присущей ему кротостью настроился на скорый переход в мир иной и мыслями все чаще бывал «не здесь», а взгляд приобрел бОльшую отстраненность от мирской суеты.
На носу был новый 19** год и северная столица преобразилась под светом разноцветных уличных лампочек. В конструкторском бюро намечалась, как сейчас называют, корпоративная вечеринка. В те времена мероприятие проходило под кодовым названием «новогоднее чаепитие», хотя и проходило с отсутствием в меню собственно чая. Зато стол изобиловал принесенными из дома салатами «оливье» и «селедка под шубой», домашними же маринованными огурчиками, тортами, созданными умелыми руками сотрудниц, и, естественно, ликеро-водочной продукцией, представленной в достаточно широком ассортименте, несмотря на дефицит оной по всей стране.
Лев Палыч спиртного не употреблял. То есть – абсолютно. Конечно, бокал шампанского раз в год под бой курантов – не в счет. Но сегодня он решил сделать исключение. Достаточно молодой еще мужчина, съедаемый заживо неизвестной науке болезнью, подозревающий скорую смерть от неведомой онкологии или еще чего-нибудь более страшного, выпил «под оливье» рюмку коньяка, затем еще одну, почувствовал как мягкая волна жгучего жара от пищевода потекла к периферии, поднялась к голове, толкнула снизу напряженный, словно сведенный многолетней судорогой мозг… В глазах чуть пошатнулось, гомон галдящих за столом людей стал несколько громче, а затем все вернулось на свое место. Лев Павлович разрумянился, сделал необходимый перерыв, чтобы прийти в себя, а затем пропустил еще парочку стопок, закусывая тортом «медовик», которым восторгался весь отдел, а счастливая авторша раздавала многочисленным желающим подробные рецепты.
Когда подвыпившие работники института собрались расходиться по домам, Лев Палыч вовсе не был пьян. Ближе всего его состоянию соответствовало определение «навеселе». Он и правда был весел, непривычно раскован и румян. Троллейбус, на котором он возвращался обычно домой с работы, ходил редко, да и время было уже позднее, поэтому он решил пройтись три остановки пешком, по морозцу, на котором дышалось несравненно легче, чем в прокуренной рабочей комнате.
Алена, недавно окончившая медучилище 18-летняя девочка, была страшно горда тем, что работает сутками, наравне с другими медсестрами отделения нейрохирургии. Сегодня на посту она дежурила с Ольгой, опытной медичкой, проработавшей в этой больнице уже шесть лет. Девушка буквально заглядывала в рот старшей подруге, ловя каждое слово, что последней, безусловно, льстило.
Больница дежурила по скорой помощи, и напарницы уже не раз спускались в приемный покой с тяжеленной каталкой, чтобы забрать поступившего больного. Начинались праздники, и черепно-мозговых травм обещало быть предостаточно.
Сидя на кушетке для курения рядом с черной лестницей, Ольга, затянувшись дорогой сигаретой «ВТ», со значением изрекла:
- Вот я, например, сходу тебе скажу кто есть кто. За столько лет работы-то! Да вот покажи мне голого человека, без сознания – сразу отвечу пьянь это, работяга, бомжара какой или приличный человек. Опыт не пропьешь, вот как.
- Не, ну как это?, - не поверила Алена, - ладно там по одежде можно сказать. Ну, шапка, например, меховая хорошая или ушанка кроличья… Да и по разговору тоже. А голый - он и есть голый. Человек и все. Мужик или баба – вот одно отличие.
- Ну не скажи. Вот тут недавно артист к нам один поступил известный, забыла фамилию… ну, не важно, он в кино еще часто снимается. Так у него, представляешь, даже *** как-то красиво лежал, торжественно. Не то, что у других.
Тут по коридору пробежал дежурный доктор с криком «Ольга, ну сколько можно курить, быстро в приемник, там мужик с проломленной башкой – срочно его сюда тащите на операцию»
Девочки наскоро потушили сигареты, схватили тяжелую дребезжащую каталку и полетели на лифте вниз.
В приемном покое им представилась следующая картина: здоровенный санитар Мишка держал сзади за руки вырывающегося тощего мужичонку, от которого за версту разило перегаром. Волосы пациента были неровно сбриты тупым больничным станком, лицо и руки – в крови, текущей с раны на лбу. Мужик поливал бедного Михаила такой отборной бранью, такими изощренными матюгами, которых студент медицинского института, в свободное время подрабатывающий санитаром, не сподобился услышать за всю свою недолгую жизнь.
- Давайте, девки, я вам его на каталку закину, да помогу привязать
- Вот уж нет, дорогой. Дотащишь до отделения. Я этого козла на себе не попру!, - сказала Ольга. Аленка лишь удивленно таращилась на интересную сцену.
- Что пялишься, сучка вонючая?, - включился в разговор пациент. Он говорил, пьяно растягивая слова, привычно добавляя междометия «нах» «бля» и «ёпть», - Хули смотришь, я что непонятно говорю?
Мишка толкнул «клиента» к каталке и пригрозил: «Не ори, скотина, мало по башке получил что ли?»
Кое-как ребята погрузили мужичонку и довезли до операционной. Там уже ждала дежурная бригада врачей.
- Нет, ну как меня эти больные заколебали! , - сказала Ольга, когда девочки в очередной раз пошли в курилку., - Ты им жопу моешь, лечишь их, все делаешь, что надо, а они, суки, тебя только нахуй и могут послать! Вот ведь сучья работа!
- Да уж, козлина порядочная. Нажрутся спирта галимого в подворотне, потом стакан не поделят и бошки проламывают друг другу!
- Не, этот вроде приличный.
- Да какой же он приличный, Оль!
- Я тебе говорю! Наверное, мастер какой-нибудь. Слесарь там. Не сиделец – у тех наколки у всех почти. И ногти чистые. Вот посмотришь потом.
Следующее дежурство было у Алены через шесть суток, девушка работала на полставки. Она приняла пост, взяла истории болезни и пошла делать назначения. В третьей палате медсестру ждал сюрприз – на кровати у окна лежал знакомый дебошир. На голове повязка, красивые руки сложены на груди. Ну – чистый Щорс. На тумбочке рядом лежали мандарины, банан и возвышался импортный термос. «Бульон, наверное», - подумала Алена.
«Мышкин» - прочитала она фамилию на истории болезни и направилась к кровати с намерением сделать нужный укол.
Мужчина открыл глаза, оказавшиеся умными, робкими и какими-то небесно-ангельски голубыми, и густо покраснел.
- Девушка, простите, пожалуйста, мне тут рассказали, что я безобразно себя вел давеча, ругался непотребными словами…. Прошу покорно меня простить, сам не знаю, что на меня нашло!, - с этими словами он пытался поймать руку медсестры для поцелуя.
- Да ладно, мы привычные, - буркнула Алена, не избалованная подобным отношением, - поворачивайтесь на живот, Мышкин. Сейчас укольчик делать будем.
В сестринской девчонки пили чай. Алена вошла и спросила у Тани:
- Слушай, а что это за фрукт такой в третьей палате лежит?
- Ой, это ваще труба. Какой-то то ли директор завода, то ли главный энергетик. Его жена вчера приходила – вся такая в каракулевой шубе, на маникюре. Доктору – конвертик, дежурной сестре – конвертик. Кофе растворимый нам принесла, хочешь к стати? И все извинялась за него. На улице напали, отобрали кошелек, железной трубой по башке дали – и привет. Прощай, мозг.
- Ага, и еще напоили насильно… и матом заставили ругаться…
- Ты о чем?
- Да он в мое дежурство поступал. Пьяный в жопу, ***ми тут всех обложил – мало не покажется.
- Да ладно – забей. Не он – первый, не он – последний.
Тут из палаты донесся грохот и крик: «Убью нахуй, пидараса!!!». Девчонки, на ходу дожевывая бутерброд, бросились на звук. Мышкин из третьей палаты кидался попавшими под руку вещами, как то: кружка, мандарины, тапок и стакан со вставной челюстью соседа, в больного, лежащего напротив. Тот испуганно закрывался жидким больничным одеялом и, судя по выражению лица, пребывал в состоянии шока.
Мария Матвеевна сидела напротив доктора, который явно нервничал под ее пристальным взглядом.
- Доктор, Лев Павлович серьезно болен. У него астма. Травма никак не повлияет на течение болезни? И как вообще она отразится на здоровье? И…. В том числе на психическом?
- Поймите, уважаемая … ээээ … Мария Матвеевна, да, да. У Вашего супруга в результате травмы произошло повреждение лобных долей головного мозга, которые, если уж совсем упрощенно, отвечают за возможность человека контролировать собственные эмоции. Подобные выплески негативных реакций носят пост травматический характер и со временем, надеюсь, прекратятся. Тем не менее, Вам следует с пониманием отнестись к этой приобретенной, так сказать, особенности характера супруга. Она не является результатом распущенности или психической неполноценности. Не нужно обижаться, сердиться или как-нибудь еще остро реагировать на подобные выпады.
Прошел месяц со дня выписки из больницы. На работе Мышкин не появлялся, действовал больничный. После очередного неконтролируемого выплеска злобы, как называл свои вспышки сам больной, Лев Павлович мучался от стыда.
Как унизительно, думал он, не иметь возможность контролировать собственные эмоции, изрыгать поток грязи, площадной брани, ругаться последними словами, иногда опускаясь даже до рукоприкладства! О, если бы кто-нибудь сказал мне год назад, что я буду бить жену, посылать ее «по матушке», а она в ответ лишь скажет «Ну, Левушка, выпей чайку, не нервничай». Он усмехнулся. К стати, куда девалась непонятная болезнь, точившая изнутри? Вот уже больше месяца я не вспоминаю о «Беротеке», дышится легко, словно в молодости, да и аппетит появился просто зверский! Аппетит к еде, жажда к жизни!
Прошло еще три месяца. Приступы гнева случались теперь крайне редко, и Мышкин изъявил желание отправиться на службу. Стараниями Марии Матвеевны, начальник отдела был предупрежден о новых особенностях характера сотрудника и максимально тактично осведомил об этом всех работников во избежание неприятных сюрпризов. В конце концов, специалист Лев Палыч был отменный, работы не боялся, и на предприятии все были рады его возвращению «в строй».
К тому времени у нашего больного появился один маленький секрет. Он уже вполне мог самостоятельно контролировать эмоции. Всегда.
Потекла рабочая жизнь, все вернулось на круги своя, как будто и не было несчастного случая с травмой. Перед майскими праздниками накопилось много работы. Никто не хотел заниматься производственными вопросами, когда на дворе весна. Молодые были влюблены, люди постарше торопились на дачу, народ задумывался об отпусках. В такие времена начальник мог сделать ставку лишь на одного человека в КБ. Без тени подозрения он собрал стопку необходимых бумаг , в конце дня подошел к кульману Мышкина и произнес тоном, не допускающим возражения:
- Палыч, выручай. Вот тебе исходники, техзадания – разбирайся. За выходные надо сделать. Кровь из носу.
Мышкин взял пачку с документацией. Открыл, полистал. Потом резко вскинул руку и швырнул разлетающиеся листочки в лицо начальству.
- ДА ПОШЕЛ ТЫ НАХУЙ, ГАД! , - крикнул он, взял портфель и направился к выходу.
Начальство ползало на карачках, собирая разбросанные материалы, качало головой и бормотало: «Бедный Палыч, мда, …. Вот сука-то! Ну что поделаешь – больной!»
А Лев Павлович шел, улыбаясь чему-то внутри себя. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, щеки румяны, а совесть чиста. Он свободно вдыхал полной грудью теплый весенний, наполненный пыльцой, воздух.