Сцена первая
Сижу на завалинке, грызу семечки, зовут меня Аленька, а его Женечка... Ему меня, думаю, не видно – из-за шиповника, а мне его видно. Вот я и смотрю.
Поначалу мы с мамой думали, что это родственники бабки Зины, но когда она к нам приходила последний раз, то сказала, что не родственники, а знакомые ее сына, который в город переехал. А сами они не из города, а из Москвы. Там они живут на станции метро Преображенская площадь. Лёля утверждает, что Преображенка – дыра, вот когда она приезжала в Москву к ... (тут Лёля подкатывает глазки и произносит с усмешкой: «Ну, не важно... К другу...»), то она жила на Чистых прудах. «Это совсем другое дело!» - говорит Лёля.
«Конечно, - размышляю я. – Если пруды чистые, то это, разумеется, не дыра, а сосем другое дело». Но Лёля обычно свои рассуждения заканчивает такими словами: «А вообще, вся Москва – это - дыра». Лёля уже лет семь живет в Питере. А мне всего 14 лет, и я не то, что в Москву или Питер, даже в город-то ездила один раз – десять лет назад. Когда мама и папа разводились. Я тогда была совсем маленькая и почти ничего не помню.
Мама на этот счет всегда рассуждает так: «Везде одно и то же. Интересно – телевизор посмотри!» И, правда – все ж показывают. И ездить не надо, да и некогда.
А в Москве на вокзале воруют. Не успеешь приехать – а у тебя уже все украли! Что тогда делать? Когда Лёля это слышит, то она говорит: «Ой, я не могу! Овцы! Что с вами будет, когда я умру?» и хохочет. Мама сердится, она Лёлю не одобряет, считает, что Лёля – непутевая и пропащая, я тоже так думаю – я маму всегда поддерживаю.
Лёля – папина дочь от первой жены, которая умерла при родах. Потом папа женился на маме, а когда они разводились, мама, как это сказать? забрала Лёлю себе, потому что папа сильно пил. Лёле тогда было лет пятнадцать, и она уже училась в городе в художественном училище, а потом поступила в институт в Питере. Она часто к нам приезжает и денег всегда много дает, подарки покупает. Мама на нее вечно ворчит, что ей надо замуж и детей. Лёля сперва слушает и посмеивается, потом начинает злиться, они орут друг на друга, Лёля с криком: «Какого черта я к тебе езжу, ты мне даже не мать!» - мчится на станцию, а мама пьет «сердечные». Через пару месяцев Лёля снова вваливается как ни в чем не бывало, трется щекой о мамину седую макушку, и мама виновато смотрит на нее снизу вверх.
Еще они часто спорят из-за меня. Лёля говорит: «Не дам погубить Альку в этой глуши!», а мама: «Это кто ее еще погубит! Живешь сама как...» Дальше начинается: «Как кто, мам? Как кто я живу? Господи! Мам, ты как в каменном веке!» Ну, и все по плану... Лёля хочет меня устроить в город учиться или даже в Москву. Это она придумала мне имя Александра и песенку эту поет часто. Я не говорила, что она на гитаре играет? И голос у нее красивый, только она курит много. Она почти не расстается с сигаретой. А мама говорит «Спасибо, хоть не пьет!». Мне кажется, маме почему-то нравится, что Лёля курит.
Сцена вторая
Сижу на стуле смотрю в окно. Из форточки дует, снаружи темно. Мама на диване, Лёля на полу, там же чашка кофе и пепельница, я тоже хочу курить, но не хочу при маме, хотя мама, кажется, знает...
Раньше мама с Лёлей всегда просили: «Выйди, нам надо поговорить!», так что это первый взрослый разговор, в котором мне разрешили поучаствовать. Хотя, какое там поучаствовать – просто поприсутствовать. Мама сидит, чуть ссутулясь, положив руки на колени, как наказанный ребенок, а лицо выражает то самое «напускное равнодушие», о котором любят писать в романах, и которым так часто и ловко умеют спекулировать матери.
Говорит Лёля, и в основном она утешает маму. Обещает, что присмотрит за мной, что будет навещать меня, и ее тоже будет навещать. Что мы не бросим маму, и будем к ней приезжать. Мама не возражает – она просто молчит, и тем настойчивее Лёля ее увещевает. Она говорит: «Пожалей Сашку! Смотри, она же поступила в такой институт на бесплатное! Сама поступила!» Тут Лёля немного преувеличивает, потому что она оплатила мне заочные курсы. «Отпусти ее!» - вопит Лёля. «А я что? – мама сжимает тонкие губы, так что они даже меняют цвет. – Разве я против? Пусть едет, я не запрещаю, чего ты еще от меня хочешь?» Тут Лёля уже взрывается: «Хочу? Чего Я хочу? Я хочу, чтобы ты нами гордилась, мам! Не мной, ладно, но хоть своей родной дочерью!»
Тут вдруг мама не по сценарию заливается слезами и начинает причитать: «Зачем ты так, Олюшка? Я разве тебе что-то плохое сделала? Разве тебе есть, в чем меня упрекнуть? Я же все для тебя, дочка... Я ж только, как лучше хочу... Тебе ж никогда не угодишь!» Лёля бросает сигарету в пепельницу и кидается к маме, а поскольку она до этого сидела на ковре – то получается, что подползает к ней на коленях. «Мам, мам...прости...» Было время, когда я пыталась объяснить им суть их взаимоотношений, мне казалось – еще чуть-чуть и они поймут, как любят друг друга и уже никогда не будут ссориться. Но скоро осознала – что им обоим нравится, вроде бы игра у них такая. А зачем мне, спрашивается, такие взрослые разговоры?
Я вышла из дома, прихватив сигаретку из Лёлиной пачки, и к себе – на завалинку. Женечка спит уже, наверное. Он в прошлом году не приезжал – в институт поступал, а потом его мама на юг возила. И я почти забыла про него. А так все время помнила. Каждый день сидела в школе и думала, что он приедет, прямо сейчас в класс зайдет. А этим летом он опять здесь отдыхает. Но бабка Зина сказала, что не на долго. Он маму свою привез, побудет здесь чуть-чуть и уедет. Но это не страшно. Я же теперь в Москве учусь, и он в Москве живет, так что я часто буду его видеть.
«Зажигалочку можно?» Я чуть не заорала. Из-за куста поблескивали в черных глазах отражения окон нашей кухни. «Заходи, а то через шиповник уколоться можно...» Он прошел через калитку и сразу сел рядом, прикурил сигарету. «Ты много куришь», - сказал он мне тоном старого доктора. Я улыбнулась, но в темноте-то не видно. Надо бы что-то смешное сказать. А мне в голову лезет: вот дура я! Я думала, он меня не видит! А сигарета-то светится. Ну, и что? Может, я просто так сижу, а не за ним наблюдаю... «Я помешал?» - вдруг спохватился он. «Нет!» О, Боже! Ну, и заорала! Спокойно: «Нет, что ты, Жень, я тут...» О! Я это сказала? Я назвала его по имени.... Кошмар... Теперь осталось просто сказать: «Я слежу за тобой и люблю тебя уже три года!» И все. И тогда можно идти и топиться в реке. «Ты не договорила. Ты сказала: я тут...» А, ладно... вдруг, не заметил... «Я тут грозу пережидаю...» - усмехнулась я. «Что, мама с Ольгой, как всегда?...» Понятно, я сплю и мне все это снится... «Ты, прости, может, я не должен об этом?»
Теперь мы с Женькой курим на моей завалинке каждый вечер, а днем вместе ходим на речку. Глупо было бы думать, что приезжая сюда несколько лет подряд, он не знает, что происходит в доме напротив, тем более, что мама с Лёлей - любители устраивать свои концерты для всей почтеннейшей публики с нашей улицы. Я все еще в него влюблена, но не знаю, что он чувствует. Мне достаточно просто быть с ним рядом – болтать обо всем. Я ему сказала, что поеду в Москву учиться, и мне показалось, он был рад за меня.
Сцена третья
Эта сцена начинается с железнодорожной вони, грязной козы, идиллического домика, правее станции, маленького леса левее привокзальных построек. В ней даже нет меня.
Я появляюсь чуть позже – покупала сигареты в станционном магазинчике. Вот они - супермаркеты возникшие задолго до перестройки, изобретенные куда раньше «открытия» Америки. От иголки до булки, от портвейна до детской коляски! И все на пятнадцати квадратных метрах! Советую бизнесменам изучить эту всеобъемлющую безразмерность нашего захолустья.
Сижу на остановке, курю как паровоз, везу домой обновки и модный пылесос. Можно было бы и пешком пройтись, но с моим грузом лучше на автобусе прокатиться. К тому же я выгляжу далеко не как грузчик пылесосов. У меня макияж, маникюр, туфли на каблуках и, конечно, прическа. Настоящая салонная стрижка с укладкой. Такая бешеных денег стоит, но в меня влюблен парикмахер. Он, конечно, такой манерный и слова растягивает, девчонки наши ржут над ним, но я точно знаю, что он нормальный – я с ним целовалась один раз у Томки на дне рождения.
Это мое второе возвращение из Москвы – первое было зимой. А теперь уже лето и мне стало намного легче, хотя все еще немного больно вспоминать, что я больше никогда-никогда не увижу Женю. И вот почему. Прошлым летом, когда он собирался уезжать, то зашел ко мне попрощаться. Возле его дома уже стояла машина, а я вешала белье в саду. Он поднялся по дорожке, подошел, снял с веревочки на моей шее прищепку, прикрепил рядом с наволочкой записку и сказал: «Я понимаю, что тебе будет не до меня, у тебя начнется интересная жизнь и появятся новые друзья. Но на всякий случай, тут мой адрес и телефон». Я не успела и рта открыть – он уже пошел вниз к калитке. Пока я выпуталась из всего этого белья и добежала до улицы, машина уже уехала, но я все-таки помахала ему на прощание рукой, и он помахал мне с заднего сидения – я точно видела. Мне было печально, что он уехал, но не очень – я же знала, что мы увидимся в Москве. Я еще постояла на улице, покурила на завалинке, а потом уже вернулась к белью. Только записки я там уже не нашла. Мама ее выкинула. Мы искали с ней, но - бесполезно, возможно, она попала к соседям справа, с которыми мы не общаемся, а через их забор бы я перелезать не смогла.
Но я и тут не особо расстроилась. Решила, приеду в Москву и там его встречу. Я ж знаю: метро Преображенская площадь... Почему-то мне казалось, что это достаточно точные координаты. Не успела я заселиться в общагу, только сумки поставила и поехала искать Женю. Вышла из метро и... Ну, понятно... Там как раз этот перекресток... Я стала, покурила и решила, что все не так страшно – на каникулы поеду домой и узнаю у бабки Зины их адрес. Почему я раньше этого не сделала? Почему мне показалось, что найти его самой будет проще, чем объяснять этой глухой бабке, зачем мне нужен его телефон? Я еще раз оглядела Преображенскую площадь и засмеялась. Мне показалось, что Москва шутит со мной. Александра, Александра... Иными словами, в общагу я вернулась в хорошем настроении.
Когда я, сдав досрочно сессию, приехала домой, то выяснила, что бабка Зина умерла. Это, действительно, была неожиданность. Дом ее родственники успели продать кому-то под дачу. Все! Никаких перспектив. Я еще надеялась, что он приедет летом. Но Лёля мне сказала довольно жестко: «Он дал тебе телефон, ты не позвонила. Он что, по-твоему, должен целый год ждать? Ты прости, Аленька, но лучше, если я это тебе скажу... Лучше забудь». Мне было очень больно. Все каникулы провела в слезах.
Всё! Забыла! (Не забыла, конечно, но установку дала). Тем более что дальше была весна, а весной вообще хорошо. А на майские меня Лёля в Питер возила.
У меня все еще нет постоянного парня. Если честно, мне просто некогда ни с кем серьезно встречаться – мне нравится учиться. Но если я хочу пойти в кино, то всегда можно кого-то найти. Я не чувствую себя одинокой, знаю, что все зависит от меня. Но если кто-то при мне говорит «Преображенская площадь», то мое сердце начинает биться чаще.