Хухарев быстрым шагом следовал вдоль длиннющей серой стены, сделанной из добротного железобетона выпуска 1978 года, мимоходом изучая нанесенные на нее наскальные надписи и рисунки, которые тянулись уже метров сто пятьдесят. Некоторые из них, самые древние, были ему до боли знакомы: ведь когда-то, будучи младым отроком, он сам аэрозольным баллончиком, который плевался дешевой автоэмалью, выводил на этой стене надпись “HMR – forever!” и названия своих любимых рок-групп. Тогда, в далеких восьмидесятых, самыми хитовыми надписями (слово “граффити” тогда еще никто и не думал применять) были “Accept” с перекладиной буквы “t”, которая начеркивала сверху все слово, и “Iron Maiden”, выведенная красивыми треугольными буквами. Совсем как на конвертах пластинок этой группы, которые пацаны покупали у фарцовщиков за двадцать пять, а иногда даже за пятьдесят рублей. Бешеные деньги в то время!.. А сейчас все эти настенные художества были стерты неумолимым временем или покрыты культурными слоями новой эпохи. Теперь это были антиправительственные лозунги, сделанные, по всей видимости, пару лет назад, так как их смысловая нагрузка потеряла всякую актуальность, а краска выцвела и померкла. Фанаты политических игр ждали новой возни в правительстве или какой-нибудь предвыборной шумихи, чтобы, подойдя ночью к заветной бетонной стене с ведерком краски, в лучших традициях соцреализма излить на нее все, что накипело в многострадальной коммунистической душе. В самом конце этой графической галереи, после призывов голосовать за определенного кандидата или за такую-то партию, красовалось изречение: “Гадов – к ответу!”, причем было совершенно непонятно, кто именно эти самые гады, и за что они собственно должны ответить. “Гадов – подумал Хухарев – это похоже на чью-нибудь фамилию. Так, если бы этот человек, будучи еще мальчиком, учился в школе, и учительница захотела бы вызвать его отвечать к доске, она бы так и сказала: ”Гадов – к доске! Гадов – к ответу!” По-моему это было бы логично. И никто из учеников не засмеялся бы, потому что все давным-давно привыкли бы, что у парня такая фамилия оригинальная. Учился же у нас в классе Козел! Фамилия такая была у одного пацана. Правда, произносить ее правильно надо было не Козёл, а с ударением на первом слоге: Козел. И ничего, жил парнишка не тужил. Правда, говорят, что жена этого самого Козела при регистрации брака фамилию свою девичью оставила. Ну, это ничего, бывает…”
Размышляя так, Хухарев размашистым шагом дошел до надписи ”Fuck off”, которая знаменовала собой угол забора, и резко, не сбавляя темпа, завернул за него. В этот же самый момент он со всего маху налетел на устало идущую девушку в черном пальто, натянутой почти на самые глаза вязаной шапочке и с двумя полиэтиленовыми пакетами в руках. При этом столкновении ручки одного из них не выдержали и оторвались, пакет упал на грязный осенний асфальт, внутри его что-то хрумкнуло.
– Ой, простите, я не хотел… - начал извиняться натворивший дел Хухарев. Он попытался было поднять упавшую ношу, но девушка его опередила.
– Я так и знала! – заявила она, сокрушенно глядя внутрь упавшего пакета. – Все яйца разбились!
Она посмотрела на него с таким видом, будто вопрошала: “Что же ты наделал, сволочь?” Хухарев, почувствовавший себя как человек, который только что произвел на свет один из самых гнусных поступков в своей жизни, виновато предложил:
– Давайте я вам заплачу за яйца. У меня деньги есть. – С этими словами Хухарев суетливо захлопал по карманам. Кошелька у него не было, несколько сложенных пополам купюр лежали где-то в кармане, а в каком – неизвестно.
– Зачем мне твои деньги? Мне теперь из-за тебя опять в магазин идти!
Девушка постояла пару секунд в нерешительности, как бы размышляя, куда же ей сейчас идти: обратно в магазин или все-таки домой. Тяжело вздохнув и перехватив поудобнее порванный пакет, с которого черными потеками стекала грязная вода, она побрела дальше. По всей видимости, домой.
– Давайте я вам хоть сумки помогу донести! – взмолился Хухарев. Но его отвергли:
– Да ладно, спасибо... Помог уже.
Хухарев смотрел вслед уходящей девушке и испытывал такое омерзительное чувство, как будто бы он разбил не эти проклятые яйца, а по крайней мере жизнь этой несчастной. Тем временем она перешла улицу и зашла в подъезд первого от дороги дома. Не долго думая, он бегом помчался туда же. Возле подъезда, в грязи, которую они называли “песок”, возились дети. Хухарев подошел к ним.
– Ребята, тут тетенька в подъезд сейчас зашла. Из какой она квартиры?
– А что? – с неподдельным интересом спросил его один сопливый мальчишка, – вы что, ее ухажер?
“Ничего себе детки! Все им знать надо”, – подумал про себя Хухарев и сказал:
– Ну да, ухажер. Хахаль. Жених ее новый. Вот только забыл, где же она живет.
– Дяденька, а на “Чупа-чупс” дадите?
Хухарев усмехнулся и достал из кармана пару монет:
– На, держи, вымогатель!
– Из восьмой квартиры она! – сообщил паренек, деловито принимая деньги и пряча их в карман, предварительно пересчитав.
– А не обманываешь?
– Отвечаю. Сто пудов!
Остальные малыши загалдели, очевидно предполагая, что и им сейчас перепадет толика хухаревской щедрости:
– Из восьмой, из восьмой!
Но тот больше не обратил на малышей особого внимания.
– Смотрите у меня!
Спустя мгновение Хухарев уже мчался на всех парах к магазину с одной единственной целью: купить целую кучу яиц, отнести их в восьмую квартиру и искупить, таким образом, все свои грехи перед ее обитательницей. Но в магазине как всегда была очередь, и пришлось нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, смотря на то, как толстая ленивая продавщица, с ужасно накрашенными ярко-синими тенями на веках, сонно взвешивает разнообразные кульки с нехитрой снедью. Купив три десятка яиц в бумажных ячейках, Хухарев аккуратно понес их туда, где сейчас, как он представлял, несчастная девушка выуживает из своей рваной сумки уцелевшие, только слегка треснувшие яйца, копаясь в желто-сопливой жиже, которая вытекла из разбитых.
Но к его удивлению, когда он носом (из-за того, что руки были заняты ценным грузом) нажал кнопку звонка, в открытой двери появился какой-то парень, а вовсе не та, которую он ожидал увидеть. Довольно-таки атлетического вида детина с минимально короткой стрижкой и с максимально квадратной, как у бульдога челюстью, смотрел на него исподлобья, угрожающе нависнув в дверном проеме. Вид у него был такой, будто он только что понюхал что-то очень зловонное. Не смотря на это, Хухарев не смутился и выдавил из себя улыбку:
– Здравствуйте! – сказал он со всем радушием, на которое только был способен.
– Ты кто? – спросил парень, даже не подумав ответить на приветствие.
– Да я так, собственно, никто. Я яйца принес.
– Да я вижу, что яйца, а не х… Кому принес? Зачем? Ты что, типа яйценос, да? Нет, послушай… Да ты и есть тот жених!
“Ситуация – полный кобздец. И за какого такого жениха он меня принимает?” – с грустью подумал Хухарев, заглядывая за спину парню: не появится ли та, с которой он действительно хотел поговорить.
– Что это ты там высматриваешь?
– Мне ребятишки во дворе сказали, что она здесь живет…
– Кто это она?
– Я сегодня налетел на нее нечаянно…
– Налетчик хренов… А мне ребятишки во дворе знаешь, что сказали?
– Что?
– Что типа к ней уже жених какой-то ходит… Что скажешь? И тебя, придурка, описали.
– Я не придурок. Я яйца принес.
– Я тебе сейчас покажу яйца. А ну-ка вали отсюда к чертовой матери! – парень сделал шаг навстречу, угрожая Хухареву одним только своим видом.
– Яйца отдам, тогда свалю! – стоял тот на своем.
Тут из кухни с заплаканными глазами вышла та самая девушка. ”Скандал уже успел закатить, до слез довел, сволочь…” – догадался Хухарев, почему она не выходила до сих пор. Только что-то совершенно неуловимое выдавало в ней ту самую незнакомку, с которой его так неожиданно столкнула судьба. Без того бесформенного пальто и шапки, натянутой на глаза, она выглядела абсолютно иначе.
– Здрасьте еще раз! – обрадовался, протягивая ячейки с яйцами Хухарев. – Вот ваши яйца. Возьмите, пожалуйста, и извините за беспокойство. Я, конечно, дико прошу прощения за тот инцидент, но я, правда, нечаянно. Не знаю уж, сколько там у вас яиц было, но я думаю не больше, чем я вам сейчас купил…
– Ты кто? Какие яйца? – спросила вдруг девушка.
– Ну вот, ещё одна. Я сегодня яйца вам раскокал. На улице. Забыли что ли?
Вся эта ситуация Хухареву жутко не нравилась, и он начал уже слегка нервничать.
– Тьфу ты, вон ты о чём… Ну зачем ты пришел! – сказала сквозь слезы девушка. – Шёл бы ты отсюда. Из-за твоих яиц тут знаешь что… – и заплакала опять.
– Из-за моих?!
Хухареву как пощечину вмазали. Он сдержанно, почти сквозь зубы, стал объяснять всем присутствующим, что он тут понимаешь, время свое драгоценное на них тратит, яйца покупает… Да другой никогда и ни за что бы ни стал тут изголяться перед вами, как я! Не хотите оценить доброту мою, порыв души? Один тут, того и гляди, в морду моего лица сейчас заедет, другая обвиняет меня в чем-то… Да кто вы после этого? Да что я вообще тут с вами разглагольствую?
Оттолкнув коленом застрявшего в дверях парня, он нагло вторгся в прихожую комнату, поставил злополучные яйца на тумбочку рядом с телефоном и сказал:
– Короче, ребята, я поступил так, потому что посчитал, что так нужно поступить. Может я и не прав, но это уже вам судить. Так что до свидания, приятно было пообщаться.
Он уже было собрался с миром убраться восвояси, как вдруг здоровенная ручища, словно непоколебимый чугунный шлагбаум преградила ему путь в дверях.
– Э! Подожди, шустрик, типа не спеши! Ты че, думаешь, я поверил всему, что ты сейчас тут наплел, да? Думаешь, я это все так оставлю? Зря ты так думаешь, типа понял? И яйцами этими мне мозги не пудри, да? Не на того напал! Э, давай колись, козел, что у вас с ней было! Ты че, трахал ее, да? Ну, давай, колись, трахал или нет?
Другой, свободной рукой парень схватил его за куртку. У Хухарева в мозгу засуетились мысли, словно тараканы на кухонном столе:
“Вломить ему что ли… Да, такому пожалуй вломишь… самому бы не сломаться… Может врезать ему со всей дури в нос и слиться потихоньку на улицу, пока он будет красные сопли по морде размазывать… Нет, перед женщиной так поступить – показать себя последним трусом… Тем более она очень даже ничего, хорошенькая… Даже заплаканные глаза ее не портят… А ведь плакала она из-за меня… Вернее не конкретно из-за меня, а из-за того, что я натворил… А что я собственно натворил?.. Этот раздолбай ее до слез довел, Отелло хренов!.. Разговаривать и объяснять что-либо этому бабуину – лишняя трата времени и сил… Интеллектом он явно не обременен… Я-то сейчас уйду, а вот он долго еще будет ей мозги полоскать… И что она нашла в этом кретине?.. А хотя… почему я думаю, что она что-то в нем нашла… Такой приклеится – вовек не отвяжется… всем конкурентам морды поразбивает и останется единоличным держателем всех акций… И мне сейчас заедет – к бабке не ходи… Мама… какая у него лапа… одним ударом фингал на оба глаза… Нет, придется ему все-таки вломить первым… Или может, обойдется?.. Черт подери, что делать то?!”
Пока Хухарев, как процессор последнего поколения, с бешеной скоростью прорабатывал в голове все возможные и не возможные варианты, случилось то, о чем он и мечтать не смел: ситуация разрешилась сама собой. Девушка произнесла тихо и властно:
– Николай! Отпусти его. Я думаю скрывать это дальше бессмысленно: это действительно мой жених. И он действительно меня… трахал.
Судя по всему, Николай ожидал услышать что угодно, только не это. Его квадратная челюсть сначала отвисла, а потом захлопнулась. Нервно заиграли желваки. Да и Хухарев слегка обалдел, услышав такое.
– Я говорю: отпусти его. И сам уходи. И шефу своему передай, что ловить ему больше нечего. Пусть отдыхает. И пусть больше не суётся ко мне. Ни сам, ни через тебя. Через тебя особенно. Видеть тебя больше не могу! – В голосе девушки чувствовалась решимость. Наверное, она давно уже хотела произнести Николаю эти слова, и вот наконец-то такой случай представился.
– Что? Это я-то должен уйти? – Хухарева отпустили. Теперь Николай развернулся к девушке и смотрел на нее с недоумением.
– Да, ты. А он пусть останется. – В ее голосе прибавилось решимости, и зазвучали металлические нотки.
– Что? Это он-то должен остаться? – Брезгливый вид на лице Николая еще более усилился.
– Да, он. И что это ты все время переспрашиваешь? Совсем дебил что ли?
– Что? Это я-то дебил?
– Ты.
– Ну ладно… Я передам шефу, о чём ты сейчас тут трещала. Но помяни моё слово, ты об этом ещё горько пожалеешь. А возможно, вы вдвоём пожалеете.
Девушка, кажется, пропустила эту тираду мимо ушей. Она только устало вздохнула и произнесла, отчеканивая каждое слово:
– Я же тебе сказала: проваливай!
Николай со злостью оттолкнул к стене Хухарева, оглядел с ненавистью всех присутствующих и вышел на площадку. Держась одной рукой за дверную ручку, он еще раз посмотрел ей в глаза:
– С-с-с-сука! – прошипел он зло.
– Коз-з-з-зел! – ответила она ему с презрением.
Уходя, Николай хлопнул дверью с такой силой, что в квартире зазвенели стекла, и со стены в прихожей упала какая-то картина в рамке. Еще определенное время стоял этот звон, в подъезде слышались гулкие шаги спускающегося Николая, потом все стихло. Воцарилась та самая тишина, которую называют неловкой. Хухарев поднял упавшую картину и повесил ее на место. Девушка опять вздохнула и сказала:
– Яичницу будешь?
Сказала так, как будто знакомы они были, по крайней мере, лет сто, и предложить ему вот так, ни с того ни с сего, поужинать – дело для нее совершенно обычное. Хухарева обволокло чем-то домашним и умилительным от этого предложения. Отказаться – значит совершить поступок, о котором потом будешь жалеть всю жизнь. А может даже и дольше.
– Да. Из трех яиц, пожалуйста.
– Ну, тогда раздевайся и проходи на кухню. А я… А я сейчас приду.
Действительно, тушь у нее кое-где потекла, и она наверняка это чувствовала. Не пробыв в ванной и минуты, она уже пролетела мимо Хухарева на кухню. Он же возился с правым ботинком (всегда шнурки затягивались узлом в самый неподходящий момент!). А ещё он никак не мог понять, свидетелем чего он сейчас оказался? Что это было? Ссора девушки с парнем? Странная какая-то ссора. И странные какие-то у них отношения. И как то по странному она решила порвать с этим Колей. Как будто нельзя было послать его куда подальше, да и дело с концом. Так нет же, надо было наречь его, Хухарева, женихом. Да ещё не простым, а как это сказать… Активным. Блин, умора! При этой мысли он хохотнул в нос. Получилось слышно.
– Ты чего хохочешь? Скажи лучше, чай будешь? – спрашивала девушка уже из кухни, гремя посудой. Когда она сказала эту повседневную фразу своим нежным голосом, от этого у него приятно защемило в груди.
– Да так, хохотнулось что-то. А чай буду. С лимоном! – решил совсем обнаглеть Хухарев. Он повесил куртку и бейсболку на крючок, поставил ботинки в угол. И вспомнил о том, что в разговоре упоминался ещё какой-то шеф. Он-то интересно, во всей этой истории, с какого бока припёка, шеф этот? Вот уж действительно, в данной истории хрен чего поймёшь.
Между тем он уже проследовал на кухню, где ему возвестили:
– Ты знаешь, а лимона нет.
– А сахар? Сахар есть? – с неподдельным интересом спросил он, устраиваясь на табурете подле стола.
– Сахар есть. Рафинад.
– Прессованный? – поинтересовался гость, рассматривая внутреннее убранство кухни.
– Нет, быстрорастворимый.
Уже было достав сковороду, девушка вдруг отложила ее в сторону, пристально посмотрела на Хухарева и села за стол напротив него, оперши голову на руки. Глаза ее все еще были слегка заплаканы, а на губах блуждала не то полуулыбка, не то ухмылка. Он отвел взгляд и нервно заерзал на своем табурете.
– Отлично. Тогда мне три.
– Чего три? Три стакана?
– Боже упаси. Три кусочка. В один стакан.
– А что, три стакана слабо?
– Сразу?
– Сразу.
– Залпом?
– Да.
– Нет, не слабо. А стаканы большие?
– Не знаю. Грамм двести.
– Тьфу! Тогда ерунда. Но лучше конечно три стакана пива.
– А водки?
– Что водки?
– Три стакана водки?
– Нет, ну зачем же. Я водку так не пью.
– Ага, значит, все-таки пьешь?
– Пью. Каюсь, грешен. Но в меру.
– Все мужики говорят, что пьют в меру. Да не все так делают.
– Нет, ну я тоже иногда напиваюсь. Я вообще насчет водки слабый: чуть только перебрал – и вот уже нате вам: напился! Поэтому стараюсь контролировать частоту наполнения рюмки.
– Не стыдно тебе говорить, что ты в чем-то слабый?
– Нет, не стыдно. Надо сразу людей предупредить, что да как. А люди уже пускай сами думают, связываться со мной или нет.
– Что-то я не пойму: связываться мне с тобой или нет… Чудной ты какой-то.
– В смысле?
– Пристал ко мне с этими яйцами. Другой бы…
– Я не другой. Любой джентльмен на моем месте поступил бы именно так. Джентльмен, разбивший яйца юной леди должен всеми способами искупить эту досадную ошибку.
– Хм, Смешно ты рассуждаешь. И как ты думаешь, искупил ты свою вину или нет?
– Нет еще.
– Да ты что!
– Серьезно.
– И что же ты собираешься предпринять? Купишь мне еще двадцать десятков яиц?
– Да нет, зачем же… Я… Я намереваюсь пригласить прекрасную леди в ресторан.
– Что, карман отягощен финансами?
– Ну… Тогда в кафе.
– А если еще лучше подумать? Не случится ли так, что джентльмен пригласит меня в привокзальную забегаловку на пирожок с картошкой?
– Обижаете! Миллионами не ворочаем, но и у нас есть чем тряхнуть.
– Тряхнуть-то оно конечно можно, но есть одно но.
– Что еще за но?
– Я с незнакомыми людьми по кафешкам не хожу. Какие будут выводы?
– Так и я тоже с незнакомыми девушками как-то не очень куда-либо хожу… Ой, пардон! Меня зовут Антон. Будем знакомы.
Он протянул ей свою руку, и она некрепко пожала ее. – Потрясающе! Пятерка за сообразительность. А меня зовут Анастасия. Так мы идем в кафе или нет?
– Идем непременно. А вы не шутите?
– Я? Мне-то какой резон шутить? Это вроде бы ты предложил.
– Да нет, просто вы согласилась как-то уж больно быстро…
– Как весьма доступная особа?
– Да нет, что вы! Я об этом даже не подумал! Просто я хотел сказать, что…
– Ладно, не говори ничего, молчи! Я и без твоих слов представляю, как я тебя шокирую. Но сначала ты меня шокировал, когда заявился с этими яйцами! С таким типом как ты, я пожалуй схожу в кафе, так и быть. А почему я это сделаю, даже не спрашивай, все равно не скажу.
– Почему?
– Потому что сама не знаю, почему. Да и возможность такую упускать не хочется. Может быть, еще лет сто никто никуда не пригласит. Надо пользоваться случаем!
– Разумные речи адекватно реагирующей современной женщины! Слушайте, а пойдемте сегодня. Я, честно говоря, боюсь, что вы передумаете.
– Сегодня?.. – Анастасия посмотрела за спину Антону, туда, где висели настенные часы. Он тоже повернулся и бросил взгляд на стрелки.
– Времени только три часа! Или у вас дела? – спросил он.
– Да нет никаких дел. В магазин я вроде сходила… В квартире завтра уберусь… Нет, завтра же я на сутки заступаю. Придется сегодня. Знаешь что… – (она опять посмотрела на часы) – Зайди-ка ты ко мне часиков в пять. Хорошо?
– Отлично! Мне тут тоже надо заглянуть кое-куда.
– Отложить важную встречу?
– Да нет, так, пустяки. Ну, я тогда побежал?
– Что ж, беги. Постой! А как же яичница из трех яиц? Чай без лимона, но с сахаром?
– Да ладно, это я пошутил. Просто очень захотелось пообщаться с вами. Но теперь, когда я знаю, что мы скоро опять увидимся, я спокоен и прошу разрешения отлучиться ненадолго, чтобы уладить кое-какие дела. Ведь мы правда увидимся?
Он встал из-за стола, она вслед за ним. Он осторожно взял ее за руку. Она медленно, очень медленно высвободила ее и тихо сказала:
– Увидимся. Я обещаю.
(продолжение следует)