Солнце стояло высоко. Оно жарко разогревало усохшую от нехватки влаги землю и заставляло людей чувствовать себя грешниками на раскаленных сковородах. Особенно бого-боязненные горожане и впрямь толпами ломились в двери единственной старой церквушки, узрев в необычайной жаре дурной знак свыше.
Но кто мог с уверенностью опровергнуть их мысли? Жара стояла невыносимая и уг-рожала расправой с драгоценным урожаем. О дожде молились – воды из небольшой, почти пересохшей речушки и старых колодцев не хватало.
Сочно-зеленая когда-то трава теперь пожухла и выглядела старой и желтой. На жар-ких, пыльных улицах почти не было людей. Только изредка пробегал какой-нибудь босоно-гий мальчишка, которого хозяева послали за водой, или проезжала телега, на которой, изны-вая от жары, сидела какая-нибудь семейка местных богачей, которые еще могли позволить себе осла или даже лошадь. И тогда несчастное животное, высунув от жары и напряжения побелевший уже язык и раздувая широкие ноздри, с трудом плелось, таща за собой скрипя-щую на все лады телегу. А на ней, изо всех сил пытаясь сохранить приличия, как можно ров-нее и степеннее восседали три или четыре дамочки, в длинных строгих ситцевых платьях, шляпках, которые были обязательным предметом одежды, и перчатках.
А ехали такие повозки зачастую в церковь. Дамочки спрыгивали с телеги, не думая уже о приличиях, и с радостью заходили в священную обитель, надеясь хотя бы там найти спасительную прохладу. Но даже под высокими каменными сводами не было ее. Образа су-рово глядели со стен, и только тогда, повстречав строгий взгляд какого-нибудь святого, при-хожанки, спохватившись, наспех крестились, шепча слова молитвы. Потом весь этот цвету-щий сад аккуратно подходил к алтарю и становился на колени, одновременно закрыв не-сколько пар очаровательных глаз. Несколько алых ротиков повторяли одни и те же молит-венные слова, суть которых заключалась в хвале Господу и просьбе о снисхождении к несча-стному городу.
Мужчин редко можно было видеть в этих стенах. У них было много дел поважнее – они добывали воду, где только можно было.
Молодой священник тихо обходил молящихся, негромко шурша подолом рясы. Он поочередно прикладывал прохладную ладонь к каждому разгоряченному лбу и медленно крестил людей, нараспев повторяя знакомые уже слова одного из бесконечных псалмов, а в конце добавляя незыблемое «Аминь».
Когда последний прихожанин неслышно поднялся и вышел из церкви, бросив умо-ляющий взгляд на образа, а на умирающий уже город ложилась ночь, не приносящая, увы, желанной прохлады, священник закрыл двери. Церковь не должна была запираться, «денно и нощно должна быть открыта священная обитель, дабы каждый покаявшийся мог совершить сие очищение перед лицом Господа», - так говорили Учителя в семинарии, откуда только вернулся молодой служитель Бога. Однако вряд ли все эти толпы бездомных, которые про-сто хотели найти ночлег, были покаявшимися. Он предпочитал обезопасить себя и церковь от посягательств разных воришек, количество которых в городе было просто невообразимо. Они могли позариться на все – и на елейное масло для свечей, и на посеребренные лампадки, и на массивные кресты, которые вешались поверх рясы. Гораздо спокойнее было закрыть крепкие дубовые двери и опустить засов с тем, чтобы наутро, в половину пятого, отворить их и впустить звонаря, который, поднявшись на высокую колокольню, мог разбудить сомлев-ший от жары и трудного буднего дня город громким перезвоном.
Священник был молод. Он только-только закончил семинарию и получил сан. Теперь он получил в свое распоряжение целую церковь в этом маленьком городке, и в первый же год на его теперешнюю обитель снизошел гнев божий. Чем можно было объяснить столь не-жданную засуху? Потеря всего урожая значила, что следующий год надо жить впроголодь. Значит, не поспевать ему на похороны – слишком много их будет в следующем году.
Священник прошел к алтарю и, став на колени, произнес, подняв голову к образу пре-святой девы, едва видя этот спокойный, целомудренный лик из-за пелены слез:
- Одари этот город водой, подари дождь, и я уверую в тебя, Господи!
Он ненавидел себя и свою жизнь. Он не верил в Бога. Священник, не верящий в Гос-пода – это было нечто, что заставило бы содрогнуться любого! Еще когда он был совсем ма-леньким, он однажды сказал отцу – фермеру-работяге, что Бога нет. И тогда богобоязненные родители отправили его прямиком в семинарию, чтобы там из его детского умишка выбили «всякую дурь». Но они не выбили. И с каждым годом, с каждым уроком все больше крепла в нем ненависть к этой работе. Он не хотел молиться и не учил псалмы. Он молчал во время хоровых пений. Не хотел учить наизусть Завет и не читал Библию. Он не верил. Верил в нау-ку, хотя это было запрещено. Не счесть, сколько раз били его за эти тринадцать лет, что он промучился в семинарии! Попал он в это учебное заведение в десять лет, и до пятнадцати слыл самым непокорным. Его считали отродьем дьявола, ненавидели и заставляли учиться, не возлагая даже надежд, что когда-нибудь он сможет стать служителем Бога. Но в день сво-его пятнадцатилетия он решил, что нужно смириться хотя бы разумом. Сердце никогда не сумело бы отдаться тем навязанным мыслям и идеям, но иного выбора не было. И вот, ему исполнилось двадцать три, и он получил сан. В торжественной обстановке епископ возложил свою «святую руку» на лоб юноши и произнес молитву, вверяя ему единственную церковь этого городка.
И вот теперь, он, впервые в жизни обращался к Господу, в которого не верил. В семи-нарии во время молитв он просто стоял на коленях, думая о чем-то своем. Шептал слова мо-литвы, просто оттого, что это было необходимо. Но он не говорил с Богом, не обращался к нему. А теперь…
Но ничего не произошло. Не было слышно стука капель за маленькими, круглыми, грубо вырубленными окошками. Хотя… быть может, их заглушали дубовые ставни?
Ничего не произошло, и он, постояв немного на коленях, отправился в свою келью. Там священник бросился на жесткую постель, не раздевшись, и зарыдал.
Сон пришел незаметно. Просто священник устал плакать и как-то быстро заснул. А, проснувшись, мелко задрожал. Его разбудили какие-то громкие стуки в окно. Он отворил ставни, и в лицо ему хлынули капли, которые нес ветер. Холодные капли.
Он выбежал на улицу и увидел, что весь город проснулся. Все горожане вышли на улицу и, задрав головы, пытались поймать драгоценную влагу дрожащими от волнения ру-ками.
Потоп был сильным. Когда дождь, наконец, закончился, священник поднял голову и увидел радугу, раскинувшуюся над городом, словно Божье прощение. И в свете ярких сол-нечных лучей ему показалось, что он видит Божий Перст, указующий на землю…