Противный скрежет плесневеющих извилин

Светлана Мартини
Мы с музой как-то сдуру закосили,
Томясь бездельем на десятом этаже...
Врываясь в чудный колокольный перезвон,
Противный скрежет плесневеющих извилин
Меня сподвигнул убежать через балкон
В отстойных мыслей непристойном неглиже....

(ода прозе.ру)

Это был ЕЁ триста двадцать восьмой пьедестал...

Солнце стояло почти в зените и нещадно жгло. И не было тени спрятаться... какая ж тень над пьедесталом? Что может быть выше? ОНА сама - источник спасительной тени для тех, кто внизу.

Неприятно и остро ныли ссадины на коленях, и прозрачная сукровица липкими струйками стекала по ободранным локтям. ОНА досадливо поморщилась и посмотрела на вершину – осталось немного, ещё несколько преодолений шершавого и жёсткого каменного пространства, ещё несколько раз оттолкнуться обнажёнными на коленях и локтях нервами. А кто сказал, что будет легко?

ОНА сама приняла условия игры. Оставшись один на один с необходимой неизбежностью, ОНА создала иллюзию свободного выбора. О, это у НЕЁ получалось – приблизиться, до опасного сходства, к оригиналу. Потому и карабкается на свой триста двадцать восьмой...

«Уффф...», вздохнула ОНА без видимого облегчения – какое уж тут облегчение, когда нервы вопят от боли... - наконец-то добралась до ровной площадки вершины. ОНА неэстетично плюхнулась на камень – к чёрту эстетику, не до неё сейчас. Ничего, благодарные внизу простят ЕЙ эту маленькую слабость. Позже выправим осанку, красиво уложим соблазнительные ножки и кокетливо прикроем исцарапанные коленки краем условно ситцевого платьишка, грациозно сложим руки на груди и, мягко-снисходительно наклонив окутанную легким орелом светлую голову, опустим благосклонный взгляд на мир внизу.

А сейчас ОНА очень устала – каждый новый пьедестал все выше, а сил все меньше...

ОНА закрыла глаза – поверхность тщательно отполированного камня нестерпимо ярко отражала блеск ЕЁ славы. Безвременье, бездвижение, безмыслие и безчувствие почти усыпили.

Согбенная спина коробилась под нещадно горячими лучами, разбросанные как попало колени затягивались безобразной коркой, голова безвольно опадала на плоскую грудь, нижняя челюсть некрасиво отвалилась, и тут же из перекошенной воронки рта выкатилась капелька желтой слюны. ОНА испуганно вскинулась от непроизвольного всхрапывания: надо же, уснула, не заметил ли кто? «Да, старею...» - скрипучая мысль шаркающей походкой просунулась из подсознания и нахально не торопилась покинуть серо-извилистое пространство.

Снизу негромко, но достаточно назойливо, доносился обычный неопределённый ропот.

Так, встряхнуться, принять соответствующую пьедестальной дислокации позу и всячески воспрепятствовать возможным поползновениям разочарования у тех, внизу... ОНА по-старушечьи утерла большим и указательным пальцами влажные уголки рта, сложила как-то незаметно обесцветившиеся губы в мягкую, сострадательную улыбку, до почти неуловимой мудрости прищурила всевидящие глаза, расправила плечи, выпрямила спину и... протяжный вздох восхищения оттуда, снизу добавил яркости в ЕЁ царственное изваяние.

Выждав, пока стихнет церемониальный гул поклонения, ОНА изящно отворила врата своего нефильтрованного ума плюс с миру-по-нитке мудрости и с допустимым для триста двадцать восьмого пьедестала самолюбованием произнесла чётко и слегка манерно все буквы от «А» до «Я».

Внизу почтительно молчали. Там свои чередом шла напряжённая работа по сличению каждой буквы с общепринятым стандартом.

Странное понятие – общепринятый. Раз принятый, то должно быть кем-то? А никем, общаком. Что есть общак? Размытая условность, лишенная, по сути своей, конкретной ответственности. Что может породить условность кроме условности? Однако ж, общепринятый стандарт... И не сметь не соответствовать определённым рамкам... шаг влево, шаг вправо карается свободой. Ооо! это такая штука, которая стоит весьма значительных средств, не каждому по карману. Во-всяком случае, не тем, кто внизу. ОНА внутренне усмехнулась, язвительно и безжалостно. Ага, забегали, засуетились...

Кто это там в круглых очках, зрительно подчеркивающих наличие интеллектуального паттерна на высоком, насильственно прорезанном мыслительной морщиной лбу? С душераздирающей значительностью глаголем очередную избитую истину? А что, свою не изречешь – мало ли, вдруг в стандарт не уложится? Да и где ж ее взять, свою-то? Всё уже придумано и перевернуто не единожды. Но тем она, истина и уникальна, что всякий раз избивается заново, пропускаемая через новые уста и оттонированная очередными картавыми интонациями. Ниччего, истина – это такая штука, которую не вредно избивать хоть каждый день. Всегда найдется лопоухий простачок, кто с вдохновенным взглядом откроет свой роток для ее проглатывания. А там уж как хочет так пусть и переваривается... И ей, истине, полезно повторяться. Она сродни капризной женщине, ей просто необходимо каждый день говорить, какая она красивая... а то вдруг потеряет свою привлекательность? Нет, она не перестанет ею быть, но те, внизу могут забыть о ней... ну увлечься чем-то другим, абсурдностью к примеру. Однако ж кто поспорит, что избитость и неизбежная повторяемость в конце концов набивает оскомину... Вот и крутись как хочешь, виртуозно лавируя в золотой середине очевидностей.

Презрительная гримаса слегка сотрясла хорошо натренированные мышцы ЕЁ лица. О, маленькая, но внушительная своими тщеславными притязаниями группка из кожи вон пытается обособить себя кичливым эпатированием, нанизывая на неповоротливые нагромождения хаотично выдернутых из строевого порядка букв полуабстрактные ощущения, скорее угаданные интуитивно, чем прочувствованные реально с потрясающей глубиной восприятия. (Что здесь и продемонстрировано с полусонной ленцой...)

Ну право! не всем же дано потрястись глубиной, у кого вестибулярный аппарат слабоват, у кого перепонки барабанные тонковаты, да мало ли...

ОНА с искусно нарисованной приветливостью едва кивнула головой в сторону нетерпеливо подпрыгивающей в самом центре группки особы во фланелевом платьишке, довольно самоуверенно претендующем на батистовую тунику.

Еще одна эфемерная особа, перекатываясь на волнах широкого диапазона от латино-американских напевов до чукотского заунывья, усердно низала отшлифованные буковки на смоченные для верности слюной тоненькие чувственные нити, сплетая их в изящные ожерелья, но несмотря на усиленные потуги никак не удавалось завуалировать их фальшивый блеск.

Время от времени участники пестрой группки, удивительно гибко изворачиваясь, подлизывали друг другу наиболее сладкие округлости... для вдохновения, так сказать, и моральной поддержки. Ярко-синий шарик покачивался над изрыгающей вычурные изыски кулуарной клоакой, олицетворяя собой гордое знамя философского экстремизма. «Словоблудствуйте дальше, любимые, лишь бы подпирали МЕНЯ своими восторженными овациями на пути к триста двадцать девятому...»

Ой, а что это там за шумок, попахивающий наигранным отчаянием? Так и есть... на заплеванном булыжнике базарной площади сидит, повесив затуманенную и без того несветлую голову тот, кто умеет иногда случайно нагромождать буквы с некоторым смыслом и относительной гармонией. Рядом, весело отражая солнечный луч стеклянным боком, уютно расположилась наполовину опорожненная верная блудница. Нужно же как-то компенсировать присутствием надуманной тоски отсутствие силы воли?! Да ещё и умело подергивать эту мороку мутной тиной трагизма.

ОНА сплюнула в сердцах... Ну везет же, блин, некоторым! Вечно они в поисках вдохновения находят хоть и сомнительные, зато ни к чему не обязывающие удовольствия, да ещё и отмазываются за их счёт от ратных трудов завоевания этой противной, неуловимой, а если случайно нащупанной, то неподдающейся с ходу акту слияния, а потому коварной музы...

«Уффф, все-таки как жарко...» ОНА, будто поддерживая сочувственным жестом сидящего в жалкой позе, - там, внизу, - в полупьяных слезах, то ли раскаяния, то ли самоумиления, поэта, углубленного в свою чувствительную и ранимую сферу непроходимого, взлелеянного Эго, незаметно смахнула пот с полубожественного лба. «Саморазрушайтесь, любимые, лишь бы спьяну не заметили неизбежных и досадных промахов на пути к триста двадцать девятому...»

Так, кто следующий? Внушительная шеренга, в чопорной надменности чётко декламирующая наборы букв, не нарушая их безукоризненный строй. Строгие выкладки, неукоснительное подчинение регламенту, непреложное исполнение норм и правил... Вот она, непробиваемая и непропиваемая гармония порядка. И с каждого чёрного рукава с вызывающе белоснежной манжетой на сермяжных шнурках свисают разноцветные бирки, множество ярких квадратных этикеток. Думаете, бывают лишние? Нет! Каждому найдём достойное применение! Был бы ярлык, а на кого повесить – всегда найдётся. Скулы свела отчаянная зевота... «Как же вы МЕНЯ достали, любимые..., ну да лишь бы гранитными ступенями незыблемых догм укладывались МНЕ под ноги на крутом восхождении к триста двадцать девятому...»

ОНА украдкой бросила взгляд в не столь уж отдалённые небеса и с облегчением отметила, что солнце почти у горизонта.

Ну что ж, ещё одна довольно большая, но относительно несерьёзная толпушка. С почти детской непосредственностью и сосредоточенностью, они, самозабвенно желая походить на умных взрослых, словно пирожки из мокрого песка в песочнице лепили буквы в нелепом беспорядке, наполняя эту нелепицу якобы глубинным смыслом и вывернутой наизнанку изысканностью и дружно подхихикивали её отъявленно грязной непристойности. Даже при этом не краснея... исключая некоторых приспособленцев, желающих быть на виду любой ценой. «Ну балуйтесь, любимые... лишь бы вы своей дешёвой популярностью застилали всевидящие очи от явной иллюзорности МОЕЙ раздутой божественности... Да пошли бы вы все... любимые...»

Наконец-то, пресыщенное солнце перевалилось за твёрдо прочерченную линию горизонта. Над теми, внизу, колыхалось предвечернее марево - сотканное в нужных пропорциях из лицемерия (ну как же без него?), разных оттенков цинизма: от розово-невинного до черного; ханжества; порочного сладострастия и не менее порочного словоблудия, изредка спасаемого хлипким юмором; заумной бессмыслицы - марево, обильно сдобренное тошнотворными сивушными маслами и проникнутое добротным детским страхом ночного недержания...

Те, которые внизу, после тяжкого трудового дня обратились к природно-бытовым рефлексам, оставив объект своего ежедневного почитания без внимания. У НЕЁ было немного времени световой части вечера, чтобы спуститься вниз и удовлетворить насущные потребности – а чем ОНА хуже тех, кто внизу? С рассветом ЕЁ ждёт подножие следующей, триста двадцать девятой по счету, вершины сияющего пьедестала... Больше всего было жаль едва затянувшихся ссадин на локтях и коленках...

P.S. Одно незначительное наблюдение, не имеющеее никакого отношения к вышеизложенному (хотя желающие могут узреть некое симптоматическое объяснение). Сегодня я поленилась загрузить грязную посуду в посудомоечную машину и решила перемыть ее вручную. Чем не классический пример Глупой Эльзы, спускающейся в подвал с полной до краев миской горячего борща за ложкой сметаны? Приятно увидеть иногда отклонения от нормы, даже если они находятся в опасной близости с патологией.