Волновой во сне ел марки. Марки устойчиво являлись крупными белыми прямоугольниками, пошедшими тонким и едва заметным слоем зеленоватой плесени. Он лизал их, судорожно, уверено или Отсутствующий Субъект просто давал понять, что марка уже съедена: сновидение порой принебрегает мелкими деталями.
Волновой шел вдоль берега целановского пруда, который начинаясь знакомыми комышами и немного взволнованной мутненькой водичкой, уходил к горизонту мерцающей черной всейностью, а там ниспадал замершим раз и навсегда потоком к какому-то волнующему подножию.
- Сейчас это сбудется
Подумав так, он начал напряженно вглядываться в переливающийся липким стеклом воздух, ожидая невооброзимых превращений видимого.
Воздух всячески предвещал, но ничего не происходило. Волновой сосредоточился и все силы направил на плавкий и тяжелый кислород, который отчетливо отделился от поблекший пасторальных декораций.
Среда распахнулась и сам он хлынул в неустойчивую, душную комнату, с занавешенным окном за которым толпились темные облака.На подоконнике обреченно прел кактус.
- Мерзкий глюк - саркастически заметил Волновой и испытывая крайнее разочарование он выкинулся из постели и мягко захлопал по холодному ламинаду на кухню - ставить чайник.
Бутон газовой горелки раскрылся синими лепестками, одновременно из столовой пошленькой мелодией позвала трубка радиотелефона. Оглушительно бросив чайник, Волновой заспешил к телефону.
- Алло
Кто-то начал читать заунывные стихи, которые закончились совершенно траурно
Забегая вперед: оклеймаешься вновь
Все срастется, и ваши усталые губы
Будет много детей и прольется свекровь
Полусладким вином на селедку под шубой.
Сразу после "шубы" трубку бросили. Своевременно. Волновой не терпел обывательщины в жизни и традиционализма в поэзии. Впрочем, оба понятия были слишком интуитивными. Зато ему очень понравился сам жест. Захотелось тоже прочесть стихи кому-нибудь.
- Алло?! - оглушенно и надорванно ответила трубка
Его стихи закончились так:
И пустые буквы мои перебирает как четки
Тот кто есть. не нуждаясь ни в силе ни в хитрости рук.
-Олег?! - все тем же голосом испросила трубка.
Волновой спокойно нажал на сброс. Следующий звонок отвлек иссякающий,пожилой голос от одинокого и ровного угасания и стихи были расколоты уже на излете, получив отпор в ругательных и безыскусных верлибрах.
Пятый импульс пробудил в трубке теплый, золотистый смех, в котором обновлялись необязательные слова. И стихов было много, и каждая строчка обнимала внимательную тишину или щекотала ее, добиваясь нового звонкого всплеска.
Наконец Волновой записал ее номер и нехотя отпустил.
Чайник пел и всхлипывал,выкипая уже минут пять, горло саднило. Было мечтательно и хорошо. Сунув трубку в карман просторных и ласковых вельветовых брюк Волновой отправился на кухню.
Когда фруктовый чайный кипяток заставил что-то внутри расширяться, смеющаяся Женя как-то неожиданно забылась...
Невидимо наплыл безмолвным сновидным опытом бесконечный пруд, знойной правдой детского безвременья заговорила прибрежная дорожка в солнечной пыли и привычный камыш -обратился смеющейся матерью в огромных бахилах с подарочной камышиной в руках перепачканных ряской , а потом обожгла оглушительная, глянцевитая чернота Воды и горизонт, где все это обрывалось рушилось, неслось, взорвался одной зацикленной музыкальной фразой. Знакомой, но мучительно неопознаваемой. Волновой почти плакал, тщетно ища разрешения, а руки его тупо набирали новый номер и уже подносили трубку к почти чужому уху.
Там что-то щелкнуло и бодрый голос отогнал монотонные гудки. Очень быстро фраза дошедшая оттуда к Волновому слилась с гудящим музыкальным кольцом, очень быстро все прояснилось и затрепетало нежной правдой.
"Марки устойчиво являлись крупными белыми прямоугольниками, пошедшими тонким и едва заметным слоем зеленоватой плесени" - после некторой паузы продолжили в трубке.