-Суд идет...
Все встали. И Метелкин поднялся, стараясь не опираться на, закованную в уродливый гипсовый сапог, правую ногу.
Суровая дама- судья, с ярко накрашенной полоской рта, стеклянным взглядом окинула пространство перед собой , не фиксируясь ни на чем и ни на ком, чтобы не зацепиться – известный прием политиков, докторов и представителей закона. Когда наступила тишина, судья вынесла вердикт: виновен!
Радостное оживление в зале, объятия, смех, победоносные взгляды в сторону побежденного и похлопывания по плечам крепких ребят вызвали на лице Метелкина болезненную гримассу, и глаза его повлажнели.
- Опять? – завопил один из активных хлопальщиков. – Тебе чо, мало? еще захотелось?! – и добавил, вырываясь из усмиряюще –добродушных дружеских рук: - гад...
К Метелкину подошел адвокат:
- И правда, Семен Игнатич, вы, право, неисправимы! Эдак вас никак не научить . Вот и наказаны, и потеряли сколько, и нога... И все за свое.
- Я такой родился,- тихо проговорил Метелкин и опустился на лавку.
В памяти всплыли события последнего месяца.
Ну как вот так получилось! Жил себе, работал в своей цирюльне и радовался каждой красивой голове, вышедшей за двери салончика. Смотрел вслед и улыбался счастливо, ощущая каждой клеточкой своего организма радость творчества... Ах! Если бы этого дня вообще не было. Или он бы не пришел тогда на работу....
Этот бугай вошел и плюхнулся в кресло перед зеркалом:
- Ну, чего глаза таращишь? – два глаза, как две тусклые изюмины, тонущие в поднявшемся тесте, вперились в зеркальное отражение Метелкина, – стричь умеешь? Или научить?
- Умею... Но у вас тут … м-м-м... Вы какую стрижку хотели бы?- неуверенно пролепетал Метелкин, разглядывая коротенькую, с проплешинами, поросль на голове клиента.
- Сесон! – приблатненно - утробно прогудел бугай и заржал, радостно обводя взглядом салон, в поисках свидетелей его нечаянного остроумия.
- Это... ммм... никак не могу, - осторожно сказал Метелкин, старательно отводя глаза. Он чувствовал беду. Его маленький салончик на одно кресло, которым он очень гордился, сверкал чистотой , и каждая деталь его убранства была любовно продумана. –Ах, вот бы он ушел поскорее.... Может сказать, что я заболел и закрываю салон?- побежали тревожные мысли.
- Не можешь?... – бугай смачно сплюнул.
- Простите! – чуть не взвизгнул Метелкин и тут же снизил тон,-...простите, у нас не принято плевать на пол...- Метелкин сжался от тяжелого предчувствия.
- А куда у вас принято? А ?... я знаю,- бугай поднялся, возвышаясь над Метелкиным, поиграл желваками и смачно плюнул ему в лицо.- Сюда принято! - И опять заржал. Гогот шлейфом растянылся за ним и прищемился закрытой мощным толчком дверью.
Ужасный, ужасный день...
На следующее утро Метелкин открывал салончик без обычной радости. Но после двух-трех клиентов на лице его опять появился румянец от удовольствия: ах как он любил свою работу!
Он проводил взглядом очередной шедевр и вдруг столкнулся с маленькими ,как два пупка на одном животе, глазками, того самого клиента, которого он мысленно назвал бугаем.... Сходство с бугаем было еще и в том, что он все время чего-то жевал...
Он вошел, встал посреди салончика , сделал паузу в жевательном процессе и- плюнул. А плюнув заржал и удалился.
С тех пор жизнь Метелкина превратилась в ад. Каждый день бугай примерно в одно время заходил в салончик , плевался, и, удовлетворенный, уходил. А Метелкин каждый раз тихой скороговоркой уговаривал бугаистого хулигана не делать этого.
И однажды не выдержал Семен Игнатич, и обратился в суд.
Следующий раз бугай не остановился на плевании, результатом чего и была сломанная нога Семен Игнатича: бугай не любил недозволенных, в его понимании, методов борьбы.
В суд же отправился встречный иск.
В заявлении говорилось, что своим поведением, вернее реакцией на свободные действия бугая ( который оказался Бугаевым Ипполитом),
Метелкин СИ подтачивает неокрепшие демократические принципы нашего общества.
Он не должен обижаться, и тем самым ограничивать свободу действий истца.
Подпись.
И вот суд признал Метелкина виновным в политической неправильности, и приговорен к штрафу, который разорил его маленький любимый салончик.
Хромая больше от горя, чем от боли, Семен Игнатич вышел из здания суда. Внизу, у крыльца, стояла крашенная Лада, а рядом гоготал бугай со своей командой. Они выкручивали большие пальцы в сторону Метелкина, перемигивались, хватались за животы, бугай в один момент сделал серьёзное лицо и вперился победным взглядом в Метелкина:
- Ну шо, гнида, получил? Чистоплюй вонючий, лицемер... Будешь уважать демократию....
Внутри Метелкина что-то поднялось и перевернулось гладким, как отполированный мощной волной, камень.
Он рванул костыль вверх, голос его окреп и в нем появилась сталь:
- Демократияяяяя?! А... А я ? ! А мне ... позволь того же! – с этим криком Семен Игнатич ,прыгая через ступеньки на гипсовой ноге , налетел на бугая и ... опустил костыль на его плешивую голову.
Позже, лежа в своей постели, Метелкин сладко улыбался. Где-то в глубине его ласковых полушарий, он видел картину , развернувшуюся у ступенек суда, как два пупка превратились в глаза, в которых что-то даже отразилось, видел свой костыль, разломившийся на три части при встрече с плешиной Бугаева, как в кино слышал демократические лозунги ,выкрикиваемые его, Семена Игнатича, ртом. Он обещал, что завтра он купит дюжину костылей, и займется перевоспитанием недемократически настроенного населения .
Сладко поскрипев пружинами, он сложил ладошки пирожком, примостил под щеку. Он никогда больше не будет огорчаться. Он теперь принял закон демократического общества.