Автобус мягко качнуло на повороте, и, открыв глаза, я увидел, что пассажиры начинают готовиться к выходу. Мой сосед сунул в карман чехла переднего сидения несколько листков бумаги, которые он, видимо, перед этим просматривал. Потом, вынув пачку сигарет, он направился к передней двери.
Стоянка была недолгой, и вскоре почти все пассажиры вернулись в автобус, но моего попутчика не было. Наверное, он добрался до места своего назначения, а мне предстояло еще несколько часов мучиться в душном автобусе. Маясь от скуки, я бросил взгляд на бумаги, торчавшие из кармана чехла, затем, движимый любопытством, достал листки и начал читать. Текст начинался и обрывался на полуслове, и было совершенно не понятно, что это такое: часть рассказа, обрывок какого-то сочинения или фрагмент сценария? Листы не были пронумерованы, и я так и не понял - одной страницы не было в начале или больше.
Впрочем, текст показался мне весьма любопытным и, дочитав до конца, я решил забрать его с собой. Бывшему соседу он был явно не нужен, да и принадлежал ли этот фрагмент именно ему, тоже было не ясно. Если автор или владелец, прочитав это, заявит свои права на рукопись, я непременно верну ее. В тексте при публикации изменено только одно слово, и этот момент специально оговорен. Думаю, что каждый, прочитав нижеизложенное, поймет, по каким причинам это было мною сделано.
… было хорошее и я решил записать тот дневной сон. Конечно, часть ярких деталей уже потускнела, но в целом все помнилось. Муза появилась не одна, а в сопровождении пухлого младенца с крылышками за спиной. Раньше в таком обличье художники изображали купидонов. Понимая, что это сон, я не удивился и не шуганул крылатого младенца, когда тот примостился на край компьютерного столика. Муза села в кресло и довольно фривольно закинула ногу на ногу. Покосившись на нее, я демонстративно не прекратил печатать свой текст: пусть видит мое полное неудовольствие и разочарование.
- Творишь? - слегка улыбнувшись, поинтересовалась Муза.
- Нет, капусту шинкую…
- Сердишься, - констатировала Муза, - и совершенно напрасно. Я свою часть творческого соглашения полностью выполняю…
- А я, значит, не выполняю, я, значит, в ушах ковыряю…
- Какой высокий стиль: «в ушах ковыряю», - передразнила Муза, - да еще в предложении из семи слов дважды упомянуто величественное «Я».
- Какой стиль, - продолжая злиться, пробормотал я в ответ, - и куда мне девать свое «Я»? Говорить о себе в третьем лице, что ли? То, что написано в последнее время – показывать стыдно.
- Стыдно, - согласилась Муза, - и не только тебе, но и мне. Пытаюсь внушить тебе светлые чувства, чтобы родилось что-то вроде бессмертного «Я помню чудное мгновение». А у тебя что выходит?
Молчавший до сих пор мальчишка с крылышками вдруг процитировал недавнее.
Сплетались потные тела…
И гас в сознанье свет…
И забывались все дела…
Когда вставал рассвет…
Я неприязненно покосился на него и вдруг вместо купидона обнаружил мелкого бесенка. Пораженный, я с немым вопросом посмотрел на Музу. Отвечая на этот взгляд, она с горьким упреком бросила короткую фразу:
- Это твое творческое воображение. Подумай, кто водит твоей рукой?
Бесенок после этих слов значительно уменьшился в размерах, превратился в картинку и прыгнул на компьютерный экран. Оторопев от таких метаморфоз, я схватился за мышь, навел на него курсор и попытался выполнить простую операцию «удалить». В ответ маленький мерзавец скорчил противную рожу и прыгнул в другой угол экрана. Муза сначала терпеливо наблюдала за моими попытками, а потом не выдержала.
- Бесполезно.
- Почему? Выключу сейчас компьютер и этот гаденыш тут же исчезнет...
- А куда исчезнет написанное позавчера? – спросила Муза и теперь уже сама прочитала мои «Стихи без рифмы».
Вдруг руки нежные погладят,
Лаская плечи, шею, грудь…
Соски тугие… тихо тронут уши…
Живот… скользнут к ногам…
Язык плеча коснется…
Бедро прильнет к бедру…
Закружится сознанье…
Я молча покраснел, бесенок на экране победно поднял хвост, а Муза продолжала свою назидательную речь.
- Где твой «гений чистой красоты»? Где твоя «Анна Петровна»? Тебе что, даже Пушкин не образец? Подумай: увидев Керн, он написал строки, которые переживут века… А твое «язык плеча коснется» как пошлость завтра же забудется…
- Брось мне тыкать Пушкиным и Керн, - всерьез разозлился я, - если уж говорить на чистоту, то Пушкин после встречи с Керн написал в дневнике совершенно другое – как он ее в стогу утрахал. И к слову сказать, никто пока не опроверг версию о том, что Пушкин написал «Я помню чудное мгновение», вспоминая императрицу и себя (полу-мальчика или полу-юношу).
- О, какая эрудиция! Может быть, ты еще вспомнишь, что «Илиаду» и «Одиссею» женщина написала… Или о том, какими средствами Пенелопа помогала себе хранить верность Одиссею? Или…
На этом найденная мной в автобусе рукопись обрывается. Чем закончился разговор Музы и начинающего поэта, так и осталось не известным...