Я знаю его очень-очень давно, уже даже и не помню, как именно мы познакомились. От первой встречи осталось одно яркое впечатление, такое же, как его голубые глаза, светлое и душевное. Помню тепло широких, сильных ладоней, когда он поднял меня на руки, маленькую и легкую, его басовитый смех, глуховатый голос, колючесть бороды и усов и… ощущение счастья и покоя.
С тех давних пор я узнала, Он есть, Мой Мужчина. Впрочем, всегда, когда Он появлялся, возникал из ниоткуда, таинственным образом присутствовал в моей жизни, я была столь же счастлива и спокойна, как и в ту нашу первую встречу, и поэтому безошибочно узнавала Его всюду. Он менял внешность, имена, фамилии, гражданства, места жительства и возраст. Точно заправский шпион, маскировался весьма ловко, но для меня это было абсолютно не важно, я узнавала Его в любом обличии.
Мой Мужчина носил вязаные варежки и плохо выговаривал букву «Эр». У него был велосипед – огромное достояние для человека, только что окончившего второй класс, сравнимое разве что с настоящим аквариумом. Мы замирали над ним, не дыша, глядя, как рыбки подплывают к пластмассовому кружку и тыкаются глупыми мордахами в рассыпанный для них сухой корм, пленкой осевший на поверхности. На самом деле не дышали мы вовсе не от страха спугнуть рыб – мы старались не касаться друг друга плечами, и это расстояние в три миллиметра между нами будоражило похлеще самого крутого интима. А когда я однажды заболела и из окна больницы видела, как Он стоит там, внизу, в своей белой шапке, кажущейся на фоне первого чистого снега желтоватой, и смотрит на меня, то готова была выпорхнуть из окна, но сползла вниз, к батарее, и захихикала в кулак. От счастья…
Прошло несколько лет. Мы снова повстречались на автобусной остановке. Все так же падал снег, большие белые хлопья валились на землю, словно кто-то наверху просыпал случайно целую корзину пуха. Я не сразу узнала Его, Он даже не понравился мне в этот раз. Он был хмур и мрачен, стоял у самой проезжей части, и белые пушинки оседали на Его черных волосах, тая в них и исчезая без следа. Я улыбнулась ему, и от счастья в моих и Его глазах снег вокруг нас перестал падать и растаял совсем. Так, каждый раз мы ездили в одном автобусе, улыбались друг другу, наслаждались счастьем случайных прикосновений пальцев, когда Он передавал мелочь на билетик, и… молчали. Мы боялись спугнуть наше счастье. Увы, я не узнала имени, которое Он присвоил себе в тот раз, впрочем, это было не так важно. Обстоятельства, будто третий главный персонаж в нашей пьесе длиною в жизнь, то сводили, то разводили нас, не спрашивая ни о времени, ни о сроке, ни о месте…
Мое счастье вновь ворвалось ко мне однажды весенним вечером охапкой тюльпанов и нарциссов и тем неповторимым ароматом весенних улиц, когда сходишь с ума без причины, просто оттого, что весна. Томик Ницше, на последней странице которого, наверное, в расчете на то, что уж дотуда-то я никогда не доберусь, были начертаны три заветных слова, до сих пор хранится у меня в шкафу. К слову говоря, если бы я не имела привычки читать скучные книжки с конца, кто знает, была ли я счастлива, уснув на первой странице, так таки не поняв, что же хотел сказать загадочный Заратустра. Зато я поняла, что хотел сказать мне Он все это время, и счастье накрыло меня с головой вместе с тюльпанами, весенним воздухом и первой взрослой реальностью.
Мы стояли под огромным, может быть, вековым деревом в Александровском саду. Шел теплый летний дождь, из кафе доносилось душещипательное: «А тучи как лю-у-у-у-у-уди…». Мы смотрели друг другу в глаза: Он – в мои серо-зеленые, меняющие цвет на бирюзовый, только когда я плачу, а я в его – в этот момент карие, меняющие цвет всякий раз, когда судьба сводила нас. Он был коротко стрижен и пах «Фарингейтом». Его белая рубашка липла к телу под моими ладонями. Мы весь день катались на речном трамвайчике, взявшись за руки, гуляли по Арбату. Нам не было важно, где мы и зачем, мы были вместе, я и Он, после долгой разлуки, снова чувствующие счастье оттого, что происходит сейчас.
Он делал все, чтобы я была счастлива. Приносил мне пирожки с вишней, отдавал в столовой салат в обмен на ненавистные сосиски, дарил первоцветы на день рождения, катал по трамвайным рельсам на роскошном «Линкольне», поджидал после работы, чтобы поцеловать, и моя голова кружилась, будто на карусели. Я вставала на цыпочки, а он смеялся и ставил меня на землю со словами: «Не поднимайся».
Он смешил меня анекдотами, которые кроме него не знал никто. Он шептал мне на ухо ласковые слова и очень хотел, чтобы я была счастлива. Я не знаю, нужны ли были для этого те приятные мелочи, что Он делал для меня. Мне было достаточно просто видеть Его голубые глаза, проводить рукой по мягким вьющимся волосам и знать, что Он есть.
Каждая наша встреча была неповторимой, каждый момент счастья сопровождался ощущением вечности, хотя это был всего лишь миг. Невозможно быть счастливым все время. Так говорил… нет, не Заратустра, Бог с ним. Так говорил Он и был прав на все сто.
Я никогда не забуду, каким Он оказался в тот раз, когда был необходим мне, как воздух. Он приехал на белом «коне», в кожаной куртке и с «хвостом» роскошных локонов за плечами. Признаться, я никак не ожидала, что мое счастье войдет в будничный цикл, и кофе в постель станет восприниматься так же просто и обыденно, как чистка зубов. К тому же, у Моего Мужчины открылся потрясающий талант! Он оказался гением звука, ламповых усилителей и ремонта бытовой техники всех и всяческих видов. Старенькая, грязная квартира в «хрущебе» под снос стала дворцом, ночные поездки в клубы – светскими раутами, паяльник, куча транзисторов, резисторов, мотков кембрика и груда ламп – неотъемлемыми деталями интерьера, рокабилли в нашем любимом кабачке – элитным отдыхом в компании друзей-байкеров. Он был щедр и благороден. Однако главным было вовсе не это. То, что делало меня счастливой – его присутствие, как всегда. Он просил сидеть с ним рядом, пока мотал трансформатор, и в его завораживающих движениях я видела смысл жизни. «Я с тобой, как в раю… Нет, с тобой лучше, чем в раю». Жаль, этих слов я больше от Него не слышала. Но то, что повторяется, становится привычкой, а привыкнуть к счастью невозможно. Наверное, именно поэтому оно так недолговечно.
Однажды после длительного перерыва в наших встречах для меня явилось полнейшей неожиданностью то, что Он женат, лысоват, полноват и у Него уже трое детей. Но чему я удивлялась? У меня тоже за плечами был расторгнутый брак. В конце концов, мы с Ним уже не были детьми. Кто же виноват, что на этот раз судьба заведет нас так далеко. Мы пили пиво в его огромной пустой квартире, танцевали и целовались. А потом, в постели, когда я случайно задела ногой мягкую игрушку, и она вдруг пропищала «Ай лав ю… Ай лав ю…», Он взял ее в руки и протянул мне, улыбаясь. Я узнала Его улыбку – нам никогда не надо было лишних слов.
Мой мужчина ради меня был готов на многое. Он устроился официантом в маленьком итальянском отеле на побережье, чтобы подавать мне ужин со словами «Прэго, сеньорита!». Я отвечала «Грациэ», и тихо таяла под Его горящим взглядом, как десерт жарким южным вечером. И Его прощальное «Чао, аморэ миа» было обещанием нашей новой встречи. И эти встречи, конечно же, случались еще не раз.
Он водил меня на самый верхний ярус древнего амфитеатра, чтобы на высоте птичьего полета, глядя вдаль, на выжженные солнцем потрескавшиеся земли, говоря по-турецки, сравнить меня с великолепной Клеопатрой.
Он научился играть на гитаре, чтобы в парижском ресторане петь для меня песни.
Он плакал от бессилия быть рядом со мной в далеком штате Миссури, представляя, как я сижу с Ним в джипе и мерзну, ожидая, что Он согреет меня.
Он мчался на другой конец города в три часа ночи, чтобы отвезти меня в аэропорт.
Он ждал меня в аэропорту четыре часа, когда задерживался рейс.
Он стал талантливым писателем, чтобы увековечить мое имя.
Он проявил себя как гениальный финансист, чтобы стать директором банка и, прилетев из Питера на день, устроить мне настоящий праздник.
Он забывал о своих женщинах и собирался бросать жен ради меня.
Но мне было бы достаточно одного поцелуя, в начале зимы, когда выпал первый снег. Снег запорошил все вокруг, навалился пышными покровами на тонкие ветви деревьев, на скамьи на набережной, на перила, асфальт… Мы кидали снежки, и норовили завалить друг друга в сугроб. Я попыталась убежать, Он догнал, и назад мы шли долго-долго: я пятилась, Он двигался вперед. Мы целовались на ходу, и наши следы путались, будто синусоида, начертанная несмышленым студентом. Мне было тепло и счастливо.
- Знаешь, - сказала я Ему однажды, - мне надоело жить от встречи к встрече. Я устала ждать тебя. Я хочу быть счастлива с тобой всегда, хотя знаю, что счастье вечным не бывает. Как бы ты ни прятался и ни маскировался, я все равно узнаю тебя из миллиона мужчин, даже с закрытыми глазами.
Он сидел рядом, обнимая меня за плечи, разговаривал с кем-то, целовал меня в висок и едва заметно гладил по волосам. Конечно же, Он не слышал этих слов, поскольку я произнесла их мысленно… Да стоило ли проговаривать их вслух, ведь Он и так все знал. Я прижималась к Нему и чувствовала, что счастье мое не в его долговечности или краткости, а в том, что происходит в данный момент, в том, что я научилась узнавать Его, научилась ждать и быть благодарной за все, что Он делал – для меня или просто так… За то, что Он был, Мой Мужчина.
А потом я встала на цыпочки и поцеловала Его, когда мы стояли нагие и вспотевшие в душной комнате с деревянным полом, где любой скрип мог разбудить соседей.
- Не поднимайся на цыпочки, - смеясь, прошептал Он, и в тот самый момент я вдруг осознала, что все это уже было, и повторятся сейчас в доказательство того, что Он на самом деле также реален, как я сама.
Я не стала говорить Ему и об этом. Но каждый раз, когда Он, искренне удивляясь, произносит, точно великое открытие: «Ты знаешь, мне с тобой так легко, будто я знаю тебя сто лет!», я лишь молча улыбаюсь, прижимаясь к нему и глядя в его голубые, карие, зеленые глаза, а Он целует меня в висок. Мне тепло и счастливо.
Ноябрь 2005 г.