Был летний вечер рабочего дня. Алена шла в бар на углу улиц Мухраняна и Агитаторов. Она любила сидеть там вечерами. По телевизору показывали жизнь богатых негритянских певцов и дорогих иностранных актрис, бармен умело смешивал коктейль «Сакура в снегу».
Здесь она впервые увидела Бориса. В тот вечер он заглянул туда купить сигарет. Она увидела его и под ложечкой у нее сделалось тоскливо, потом заныло, а в груди разлилось хмельное тепло. Он был из жизни софитов и мягко подсвеченных бассейнов. Именно так она представляла своего избранника. Мягкий свитер, брюки тонкой шерсти, тонкие, но мужественные черты лица, широкие плечи, тонкие кисти рук с длинными пальцами. Блеск его туфель слепил в полутьме зала. Она цепким взглядом проводила незнакомца до выхода, увидела, как тот сел в черный «Вольво». Потом сто раз приходила сюда, но больше его не встречала.
Борис заходя за «Парламентом», даже не обратил внимания на молодую девушку в короткой юбке с длинными ногами, привлекательным лицом и красными кистями рук. Красными руки у нее были потому, что часто приходилось мыть посуду в ресторане. Они работали бригадой, и бригадир считала, что каждая сотрудница должна делать всякую работу: и обслуживать клиентов и мыть посуду.
Борису было не до этого. Он торопился заехать за Настей, чтобы ехать с ней в фитнесс, а потом на концерт московской звезды Любови Нестеровой.
Второй раз Борис увидел Алену, когда их холдинг праздновал закладку очередного километра газопровода. Конечно, не узнав ее, он отметил странный, горячечный блеск ее взгляда. Он знал, что нравится женщинам, и не придал этому взгляду значения. И зря. Иногда нужно обращать внимание на необычные взгляды, хотя бы из соображений безопасности. Алена же горела, как саламандра в огне. Она пережила сонм самых свободных фантазий, и просмотрела множество самых романтических снов.
Слово «романтический» является практически синонимом интимному времяпрепровождению, обязательно с сексуальным оттенком. Романтическое свидание – свидание заканчивающееся бурной постелью, романтическая поездка на юг – как правило, заканчивается неожиданной беременностью, или венерической болезнью.
У Алены сны были именно романтическими. Когда она, в тот вечер работавшая в зале, увидела Бориса в строгом черном костюме и в так же сверкающих туфлях, у нее подкосилось все, что должно было подкоситься в таких случаях. Она раз восемнадцать подбегала к нему с подносом, повинуясь чуть заметному движению его кисти. К конце вечера он стал замечать длинноногую девушку с симпатичным лицом, на котором было нарисовано что-то восторженное, к тому же изо всех сил поедающую его глазами. Он подождал в машине окончания смены, и в этот вечер у них случилось романтическое свидание. Подавляя легкую зевоту, он вошел в нее, но находился в ней недолго, вскоре вышел, повернулся спиной и тут же уснул.
Другое дело – Алена…
Не так важно, как в нас входят. Гораздо важнее, кто в нас входит. Особенно, если это та легенда, которую ты выносила в своем сердце. Ее лихорадило. Она раз за разом вздрагивала в конвульсиях, переживая то мгновение.
Через недели две ее физиология показала, что остался след тех романтических минут. Подождав еще несколько недель, она поняла, что не ошиблась. Попытки встретиться с ним, поговорить о наболевшем, ни к чему не привели. Он даже не избегал ее, он ее игнорировал, смотрел сквозь нее.
Борис вставляет ключ в замок зажигания. Что-то останавливает его. Такое чувство всегда приходило к нему в некоторых ситуациях. И, как оказывалось позже, если он поддавался этому чувству, все оканчивалось благополучно, если же он игнорировал это предупреждение, всегда потом жалел об этом. Но, сегодня особый случай. Сегодня у них общее собрание по случаю ввода в эксплуатацию очередной сотни километров газопровода. На собрании будет вся верхушка Газпрома. Он должен будет сделать доклад. Но самое главное – его должны представить самому Анатолию Степановичу. Опоздание недопустимо.
Эти мысли проскочили у него между тем мигом, когда он вставил ключ зажигания в замок, и тем моментом, когда он начал поворот ключа, запуская двигатель. Ощущение тревоги не проходило, но Борис уже принял решение, и чувство дискомфорта начало отступать, оттесняемое другим чувством, чувством предвкушения значительной перемены в его карьере.
«Что такое это чувство?» - задним числом он оправдывал свое решение. Некоторые называют его ангелом-хранителем, некоторые – интуицией, некоторые и вовсе каким-нибудь псевдонаучным термином, как например, парадоксально-реверсивным восприятием пространственно-временного континуума. У разных людей это чувство проявляется в различной степени. У многих оно находится ниже порога восприятия. Другая многочисленная часть ощущает его в виде блуждающих зажимов. Некоторые ощущают как толчок извне, как подталкивание, «черт под локоть дернул», совершить что-то, или, наоборот, не совершать. И только единицы чувствуют будущее, как разворачивающуюся объемную картину, вроде интерактивного фильма, сеанс которого должен был начаться вовремя, но в силу стечения обстоятельств фильм запустили раньше, в воображении одного из его участников.
У Бориса это чувство проявлялось в форме безотчетной тревоги. Но и этому он был благодарен. Именно оно помогло Борису избежать поступков, о которых он бы пожалел. Если бы это чувство проявилось до такой степени, что в его воображении развернулась бы картина ближайшего будущего, он бы увидел следующее.
Его «Вольво» выезжает на улицу Мартынова, доезжает до места, где находится тот неудобный пешеходный переход, который уже столько лет пытаются перенести под землю. В момент, когда он будет пересекать этот переход, с тротуара прямо под колеса сделает шаг какая-то девушка. Она повернет лицо в его сторону, и он увидит ее остекленевшие глаза за секунду до удара. Ее тело подлетит в воздух, перевернется и мягко шлепнется на асфальт. Ее сумочка, как сорвавшийся с орбиты спутник, опишет замысловатую траекторию и улетит к остановке автобуса. В тот миг он поймет, что в его жизни наступил резкий перелом. Его будущее, карьера, благополучие будет перечеркнуто смертью незнакомки.
Удивительно быстро приедет скорая, соберется толпа, ловкие движения врача станут вялыми и безразличными, и ее увезут, оставив Бориса коленями стоять на сухом асфальте и раз за разом извлекать из памяти то ощущение тревоги, прокручивать его, оживлять, как будто это могло иметь какое-то значение.
Потом толпа рассосется, и останется только Борис, стоящий на коленях, с лицом застывшим подобно гипсовой маске, лежащая на остановке автобуса уже никому не нужная сумочка, да небольшое пятно крови, как напоминание, что смерть находится не спереди и не позади, а рядом, терпеливо ждет, подстерегает, когда мы сделаем неверный шаг.
И, вот, она стоит на пешеходном переходе, устроенном не совсем удачно. В этом месте улицы машины уже набирают скорость, и не каждый водитель снижает ее перед переходом. В результате этот переход приобрел дурную славу. Лето. Июль. В ее голове сонм мыслей, в душе отчаяние. Краем глаза она замечает такой знакомый «Вольво», сквозь затененные стекла видит сосредоточенное лицо.
В следующий момент ее мысли куда-то уходят, тело обретает удивительную легкость, почти невесомость, и она делает шаг вперед, слышит звук тормозов, удар, ощущение полета и невесомости. Ее пальцы разжимаются, сумочка вырывается из рук и приобретает собственную орбиту. При ударе об асфальт боли Алена не чувствует.
Все случилось так неожиданно. Только минуту назад Борис говорил с Настей по мобильнику. И вдруг какая-то девица, наверное, обкуренная на красный цвет делает шаг вперед, под колеса его автомобиля. Он тормозит, но уже поздно. За те доли секунды, оставшиеся до столкновения, предотвратить его не удалось. Он не успел даже вывернуть руль, чтобы удар пришелся рикошетом. Сработала подушка безопасности, ударила в лица, вжала голову в подголовник, легко хрустнули шейные позвонки.
Высвободившись, Борис выскочил из машины, подбежал к лежащей и наклонился над ней. Девица была молодой. Ее короткая юбочка задралась, и она бессильным движением рук пыталась вернуть ее на место.
Он приподнял ее голову. Похоже, она была не жилец. Черты ее лица стали заостряться и приобретать мирное выражение. Вокруг начала собираться толпа. Несколько человек звонили в станцию скорой помощи. Глаза девушки были открыты и уже подернулись матовой пленкой.
Волна раздражения захлестнула Бориса. Мало того, что себе сломала жизнь, так нет же, и ему испортила будущее; на его должности такие случаи бесследно не проходят. Юридически он остался чистым, невиновным. Да, впрочем, так оно и было – в этой ситуации он был не в состоянии предотвратить наезд. Но на карьеру это, безусловно, повлияет необратимо. Все годы самоотверженной службы, мелких и крупных уступок перед совестью, вынужденность мириться с самодурством начальства пошли насмарку.
Подъехала скорая. Усталый врач с равнодушным лицом организовал погрузку погибшей.
Толпа рассосалась, и остался только Борис, стоящий на коленях, с лицом застывшим подобно гипсовой маске, да лежащая на остановке автобуса никому не нужная сумочка.