Катюхе, которая по-русски и читать-то еще не умеет, моему тезке, а также Игорьку из Сум и всем хлопцам из «Укрпромхима», что по сей день дышат разной дрянью.
В ожидании солнца
Игорька накрыло в 4:30 утра, когда он завзято переругивался с оператором транспортера. Транспортерная лента грелась. Смена не выполняла план. Автомат вырубал подачу электричества каждые десять минут, пока, наконец, агрегат не остановился окончательно. Игорек, не поленившись, прошел назад, до самого операторского пункта, где и нашел Альбертыча, со слезящимися глазами, в обрамлении цельнометаллического телефона и вырезок из газеты «Коммунист».
- Альберыч! Чего стоим?
- Автоматика...
- Херня получается! Хлопцы только начали еб***ть, а тут ты, блин, со своим прибором! И автоматикой!
- Ничего не знаю! Лента греется! Хочешь, чтоб полыхнуло?
- Инженеру, б**дь, звони! Электрика вызывай!
- Звонил уже инженеру. Грит, идет.
- Дак сколько он может идти?
- Его и спросишь.
Игорь, ругаясь по адресу старперов, пошел назад по лаве. В принципе, Альбертыча можно было и не материть – старик был абсолютно прав. Не его вина, что лента греется. Просто зло взяло – всю неделю бригада отработала - тут и на Доску Почета, и премию, которую в последнее время выплачивали почти регулярно, и, как шутил инженер, дырку для ордена можно провертывать…
Игорек рассуждал бы еще так секунд пятьдесят, как бывало, когда они поднимались на-гора и кто-то из смены традиционно, от скуки, комментировал фигуру новой секретарши директора. Вообще-то Игорек инженера любил. Начиная от подчеркнутого пофигизма, когда на шахте сверху спустили разнарядку отправлять рабочих на Киев от каждой смены, и Жека, скривившись, передавал приказ начальства народу примерно таким образом: «Кому срочно надо денег… и зрелищ,.. езжайте…»
Игорек за длинным рублем, а тем более коротким - не стремился, потому и не поехал, а поехал тогда Витек - малахольный, с еще не полностью зажившей после наезда неведомых розочников возле пивного ларька рукой мужичок. Как раз после больничного и откомандировался. Эх, не зря, не зря Витек съездил – после его возвращения смена стабильно неделю валялась от хохота в перерыве, слушая рассказы о наколотых фруктах. Особо подкупала непередаваемая Витькина интонация: доверительно понизив голос до шепота, он рассказывал, точь-в-точь как Людмила Янукович – «А апельсинки-то наколотые…»
Фонарь взблеснул в забое, за спиной. Игорек машинально развернулся, мельком увидев белую Жекину каску. И тут телу вдруг стало не по себе, дрожь пошла по коже. Словно шорох прошелестел по лаве. Нежный-нежный вдох матери - Земли. Зачем, зачем я забрался в ее нутро… пусть бы дышала еще сто тысяч лет…без меня – подумал Игорек, падая навзничь, сбитый языком раскаленного воздуха. «Та-а-а-рищ инеер…» По инерции ворочая опаленными губами, он еще успел натянуть на вмиг ставшее загорелым лицо маску самоспасателя.
Смеялись, смеялись тогда все - и старый Альбертыч, и Вовка Трехпалый, и даже сосунок Моргунов – когда на двери раздевалки появился плакат «Ваша лампа, товарищ инженер!» Кажется, сам инженер его тогда и пришпандерил – чтобы народ не воображал, будто рабочие быдло, а ИТР – белая кость. Теперь не до смеха. Ползком в кромешной тьме. Крошка режет колени. В уши - как будто ваты напихали. И в голову. И в душу тоже.
Ваша ЛАМПА, товарищ инженер!!!
Где же ты, б**дь, инженер?!
А Жеке в это время как раз виделся Киевский зоопарк, когда самая уродливая горилла вдруг подала голос и сказала:
- Транспортер горит.
- Вырубить… нах… – сказал Жека и вырубился сам.
Позже Жеке виделся путь к свету, причем дышать было нечем, а вокруг были тени в серых коконах, примерно как нарождающиеся орки из «Властелина колец», и чей-то голос произнес: «Кислород»…
Потом ничего не было.
Потом была Маша. Потом снова была Маша. Потом была самая настоящая Маша, уже не из сна. Заплаканная и серьезная. А Жеке было смешно. Он выздоравливал.
Карбоксигемоглобин превращался в гемоглобин, и кислород Жеке был уже не нужен. Его перевели в общую палату, он обнимал Машку одной рукой и вполголоса напевал: «Я раньше и не думал, что у нас на двоих с тобой одно лишь дыхание».
Ну, а когда пришло дыхание, то есть Катюха, то есть ураганчик Катрин, Жека понял, что ему очень хочется домой. И в тот же вечер смылся из больницы.
- А ну их всех… Давай просто… Просто поедем на рыбалку. Катюшу с собой возьмем. Я думаю, что все эти политические элиты просто не доросли до собственного народа. У них же условия тепличные. А у нас – то полуголодовка, то ложь по всем каналам. И приспособиться-то можно лишь до определенного предела, как каждому индивидууму, так и народу в целом, дальше – либо гибель, либо скачок. Вот мы и вынуждены расти. Понад усе.
Эх, и хороша была дорога! Мачтовые сосны дышали покоем вдоль дорожной ленты; Катюша совершенно заслушалась рассказами о волшебном месте; Жека был счастлив. Особенно когда зеленый «Москвич» тормознул на стоянке, прочертив во влажном от дождя песке след от протектора. Пахнуло дубовой рощей. По реке, вниз по течению проходила самоходка, мачтой чуть не касаясь деревьев. Сколько нас на Земле… шесть миллиардов… и надо же… сбылась мечта…какое-то дежавю…что там врал Маяковский про Бразилию* Впрочем, эти мысли пропали быстро. Дел была куча – получить белье и посуду, натянуть на окно марлю от комаров, прочитать ребенку на ночь сказку... А Маша, светлая Маша подняла чуть позже целое облако пузырей из мыльной пены. Дело было в июне, база отдыха была пуста, и только одинокий фонарь выхватывал из ночной тьмы двух чудиков, тонувших в ночной росистой траве.
Ночь… Доски тихо-тихо скрипят под ногами. Утро. Рассвет.
…Солнце всходило над рекой в покрывале из тумана, и Жека засмотрелся было на зимородка, который, как колибри, на миг завис на месте и полетел прочь, вспыхнув в первых его лучах ярким ультрамарином. * *
* «Говорят, в Бразилии есть счастливый человек…» В. Маяковский, «В. Маяковский», 1912
** Синяя птица. Эта история могла бы показаться читателю сущей правдой, если бы не тот факт, что база отдыха была уничтожена много лет назад, а самоходки – списаны на металлолом, все до единой.