http://www.stihi.ru/author.html?sns41
http://www.proza.ru:8004/author.html?sns41
http://www.litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=1531
С.Стукало
Потерявшим Родину и тем, кого Родина сочла возможным потерять.
Лаврентий ("Страна Дураков" – II)
Ретроспектива №1.
Полночь. 26 февраля 1990 года. Тбилиси. Штаб Закавказского военного округа.
Лаврентий сидит, подперев ладонью подбородок, и задумчиво смотрит на хмурящегося от усердия капитана. Капитан только что получил повышение, но формального приказа о принятии им новой должности ещё нет, и он, в силу графика и просто по-инерции, заступил "дежурным по-радио". В последний раз.
Дежурства на штабном Узле связи – мероприятия в целом спокойные, даже чем-то нудные. Когда в округе нет блокированных неформалами частей, не происходит землетрясений и прочих человеческих или природных пакостей – дежурства оставляют массу времени на чтение или, к примеру – на самообразование. В этот раз капитан занят переводом. Он переводит с немецкого пухлую "Инструкцию по пользованию" видеокамерой "Panasonic". Сама камера, большая, полуметровая – явно профессионального вида, лежит рядом, на огромном подоконнике, занимающем всю стену за спиной дежурного.
Халтурить капитану никак нельзя. Камера принадлежит Начальнику Войск связи округа, при живейшем участии которого, он и получил своё, относительно неожиданное, в силу его досрочности, повышение. Заполнив аккуратными печатными буковками очередной лист, капитан неспешно встаёт из-за пульта, кладет перевод на подоконник, берет видеокамеру и методично начинает проверять действенность только что переведенного отрезка.
Наблюдающий за ним Лаврентий – старший дежурной смены радиоцентра – вздыхает и возвращается к прерванному занятию: он по самоучителю учит иностранный язык.
Впрочем, какой иностранный? Для Лаврентия он самый что ни на есть родной.
Лаврентий, в окружении самоучителей, учебников и словарей – учит литовский.
"Лаврентий" – вовсе не имя. Это – прозвище. Производное от литовской фамилии – Лавринавичус. Звать сержанта Лавринавичуса – Алексеем. Но прозвище настолько прочно ассоциируется у всех с самим сержантом, что по-другому к нему никто не обращается. Даже штабные офицеры расположенного в этом же здании Управления связи округа, у которых Лаврентий, уже без малого год, числится в любимчиках.
Родители Лавринавичуса двадцать лет назад – после окончания Каунасского университета, попали по распределению в Молдавию. Лаврентий, соответственно, родился и вырос в Молдавии, в литовской семье, в которой дома никогда по-литовски не говорили ...
Теперь, в армии, среди сплошь русскоязычного окружения, он восполняет этот, естественный в те времена, пробел в своей биографии. Может быть – это голос крови, может – просто блажь. Кто рискнет судить? Впрочем, как известно – бесполезных знаний не бывает.
Лаврентий … обычный, казалось бы, сержант ...
Но уже не раз бывало, что он, бессменно, по трое, а то и по пять суток поддерживал единственную связь с теми, кого вовсю обстреливали ... В то время не было редкостью, когда добивавшиеся отделения Азербайджана от СССР неформалы, окружив небольшие гарнизоны полуторатысячной толпой, вели по ним огонь из охотничьих ружей, а позднее – из автоматов и пулемётов.
Цели у неформалов были, как мычание, простыми – принудить блокированную воинскую часть сдать оружие, а затем разграбить её склады. И действительно – отчего, добиваясь независимости, между делом – немного не пограбить? Раз уж пришли такие времена, что сходит с рук и не такое?
Объектами нападения, как правило, были тыловые и небольшие вспомогательные инженерные части, гарнизоны которых по-определению не могли нанести существенного урона занявшимся "самовооружением" "повстанцам".
Только за первые несколько месяцев "национально-освободительного движения" азербайджанская сторона разоружила и, словно саранча, разграбила около десятка таких частей.
Немногочисленным гарнизонам было трудно противостоять в десятки, а то и в сотни раз численно превосходящему противнику. Особенно, если учесть, что "повстанцы" нередко вели обстрел, прикрывшись живым щитом из захваченных ими жён и детей защитников гарнизона. Буквально из-за их спин. Угрожая всех их перерезать, если кто-либо из "борцов с режимом" будет убит или ранен.
Открывать ответный огонь Москва запрещала. Но и под суд тех, кто, своевременно спрятав за забором свои семьи, всё же давал неформалам отпор – никто не отдавал. Защиту гарнизона от вооруженного нападения всё ещё определяли статьи Устава гарнизонной и караульной службы, который, слава богу, никто отменить не догадался. А в любом государстве любой из военных уставов – имеет силу закона.
Именно с такими гарнизонами, блокированными и отрезанными от электрических сетей и линий связи, и поддерживал связь по-радио Лаврентий. Радисты у инженеров и тыловиков, чаще всего, были нештатными, соответственно – неопытными. И без живейшего участия, а зачастую – долготерпения Лаврентия и его сменщиков – последняя связь с ними была бы потеряна. А потеря связи на войне – смерть.
Неудивительно, что Лаврентия в этих частях знали. Мало того – на него буквально молились.
Было за что.
Нередко командиры обстреливаемых неформалами воинских частей буквально умоляли, чтобы именно он, Лаврентий, "сидел" на единственной с ними связи по-радио... Он не просто умудрялся "не потерять связь" с несвязными по своей сути гарнизонами, но и всегда находил так необходимые блокированным окруженцам слова поддержки и сочувствия ... Благодаря Лаврентию гарнизоны не теряли самое главное – надежду. Простой штабной сержант стал для них – полномочным представителем этой самой надежды.
Спустя какое-то время Лаврентий приноровился спать урывками и даже дремать на связи, не снимая головных телефонов. Научившись восстанавливаться за пару часов короткого чуткого сна, втянувшись в такой распорядок, он перестал пугать заглядывавших изредка на радиоцентр штабных женщин – своей, выросшей за бессонную ночь, щетиной и черно-коричневыми кругами у красных от недосыпа глаз. Он привык. Впрочем, как уже многие до него.
Известность Лаврентий приобрел после того, как однажды ночью, не выдержав многочасовых просьб о помощи, поступавших от радиста штурмуемых неформалами инженерных складов – представился дежурной службе Кировобадской воздушно-десантной дивизии Оперативным дежурным округа. От имени Командующего он поднял по-тревоге батарею реактивных минометов из расположенного поблизости от инженеров, в Шамхоре, её воздушно-десантного артполка.
Вовремя приехавшие к ним на помощь десантники, прямо на глазах у неформалов, стали готовиться для минометной стрельбы. Впечатленные их деловитостью и сноровкой "революционеры" разбежались настолько поспешно, что многие из них в панике побросали оружие. Спустя полчаса десантники столь же оперативно свернулись и уехали.
Самым интересным в этой истории было то, что Лаврентию за это "самоуправство" так и не нагорело.
Быстрый, а, самое главное – абсолютно бескровный результат его "авантюры" – устроил всех.
Лаврентий стал легендой.
Впоследствии, так или иначе, перезнакомившись с доброй половиной начальников Управлений и их заместителями, Лаврентий, при возникновении такой надобности, мог запросто, минуя добрый десяток промежуточных дежурных лиц, выдернуть любого из них из постели. Он научился вежливо, но твердо, добиваться быстрого разрешения проблем небольших подчиненных им гарнизонов, внезапно ставших отрезанными от "большой земли" и буквально поставленных перед дилеммой физического выживания ...
К 23-му февраля его представили к правительственной награде. К медали.
* * *
Этой весной срок службы Лаврентия заканчивался.
В преддверии увольнения, на него, от имени командования Узла связи, было оформлено и подписано в многочисленных инстанциях отношение в институт. Было у Узла связи Штаба округа такое право – давать лучшим из своих демобилизующихся солдат направления для поступления без экзаменов в большинство ВУЗов СССР.
Ретроспектива №2.
Годом раннее … весна 1989 года. Тбилиси. Радиоприёмное отделение 66-го Узла связи Штаба Закавказского военного округа. 10-й этаж.
Лаврентий, отмеченный среди прочих молодых радистов за сообразительность и техническую сметку, уже вторую неделю безвылазно проходит стажировку. Из него готовят старшего дежурной смены радиоцентра. Усвоить Лаврентию надо очень многое. Безошибочный подбор радиочастот для проведения сеансов связи, навыки работы на доброй полусотне разнородных образцов связного и измерительного оборудования, а также твердого управления дежурными сменами радистов и радиомехаников – просто так не даются.
Длинная "портянка" зачетной ведомости с множеством граф теоретических и практических вопросов – уже почти вся заполнена отметками о полученных зачетах. Сложенная гармошкой, она, в ожидании очередной записи, лежит на рабочем месте стажера.
Лаврентию нравится стажироваться и нравится дежурить. Особенно с инженером центра.
Именно во время таких дежурств он стремительно продвигается на добрый десяток усвоенных и сданных им пунктов. Чем ближе дата приказа о разрешении Лаврентию самостоятельного дежурства, тем ближе его долгожданный, вполне заслуженный, отпуск.
Чуть ли не больше, чем приближающимся отпуском, Лаврентий дорожит общением. Спокойным, вдумчивым и результативным.
Лаврентий знает, что если инженер не занят никакими бумагами или ремонтом – он готов отвечать на любые вопросы. Мешать инженеру в другое время – небезопасно. Стажеры были одними из немногих, кто рисковал крутиться возле инженера, даже когда он был явно не в духе. Стажеры – любили общаться. Других в будущие "вершители" реальной связи в округе не отбирали. Слишком много жизней, да и просто – успех действий войск округа – зависели от личного профессионализма, расторопности и неравнодушия старших дежурных смен войсковых узлов связи.
Изо всех стажеров, Лаврентий – самый любознательный. Подержать, придержать, подать – Лаврентий готов был выполнять для инженера любую рутинную работу, потому что знал: как только дело пойдет на лад – тот непременно начнет рассказывать про то, что он только что делал и каким образом "вычислил" неисправность. Лаврентию это было безумно интересно и казалось чем-то сродни колдовству.
Для себя он уже решил, что после окончания службы будет поступать в Таганрогский радиотехнический институт.
Иногда инженер Лаврентию казался чем-то вроде помеси ходячей энциклопедии и крестьянина из сказки Салтыкова-Щедрина, который прокормил на необитаемом острове двух генералов.
Инженер знал и мог. И, если не всё, то очень многое. Он поражал стажера и был для него загадкой. К примеру: Лаврентий никак не мог понять – чего тот добивается в этой жизни? Зачем истязает себя, задерживаясь допоздна за ремонтом оборудования? Зачем каждые пару часов до изнеможения отжимается на кулаках, или устраивает многочасовые "бои с тенью" во время ночных дежурств? Зачем каждую свободную минуту до автоматизма заучивает фразы очередного иностранного языка?
Чувствовалось, что именно в связи с последним обстоятельством Лаврентия буквально гложет какая-то мысль.
И вот, дождавшись, когда инженер, удовлетворенно хмыкнув, отключил и отставил в сторону паяльник, ожидая прогрева отремонтированного передатчика радиорелейной станции – Лаврентий решается. Он ерзает, кашляет, привлекая внимание инженера, и, когда тот поднимает на него вопросительный взгляд, спрашивает:
- Товарищ капитан, а, сколько языков вы знаете?
- Русский со словарём! – вполне лояльно бучит в ответ инженер.
- Нет, ну серьёзно? … – расстраивается Лаврентий. – Я же видел, как вы с чурками из стройбата на их языке разговаривали …
- Чурка, Лаврентий – это не нация, а образ мыслей. Чурками и вполне русские люди бывают: вот, к примеру, скажи мне – среди литовцев – чурки встречаются?
- Встречаются, – совсем не обидевшись, соглашается Лавринавичус, – но я не об этом.
- О чем же тогда? – интересуется инженер.
- Правда, что Вы от нас уходите?
- А, откуда у тебя такие сведения? – отвечает вопросом на вопрос капитан.
- В штабе служу, – улыбается Лаврентий. – В штабе – каждый второй слух – потом правдой оборачивается …
- И куда я, согласно этому слуху, ухожу?
- Говорят, что Вас в Академию Советской Армии отобрали? На разведчика учить будут?
- Однако … Я и сам ещё толком ничего не знаю …
- Да? А шифровальщики из Разведуправления говорят, что о Вас в Москву, по результатам собеседований и тестов, сплошные дифирамбы отправлены …
- Шельмецы, – хмурится инженер. – Тоже мне, контрразведчики – … нашли шпиона. Из-за таких болтунов, как вы – ещё до начала любой тихушной карьеры погореть можно.
- Мы же только между собой … По-дружбе. Что мы – совсем ничего не понимаем? – обижается Лаврентий.
- Именно добрыми намерениями мостят дороги в преисподнюю, – вздыхает капитан, бросает взгляд на часы и добавляет: – Пожалуй, минут пять ещё накал "погоняем". Чтобы лампы потренировать. Лампы у нас – древние, все сроки на складах вылежали. Если до подачи "высокого" не потренировать на накале – и половину ресурса не отработают.
Уязвленный Лаврентий некоторое время сидит насупившись. Но, после некоторого раздумья, не выдерживает:
- Товарищ капитан! Нет, действительно … Как Вы считаете – чужой язык сложно выучить? Или не очень? Сколько лет на это надо? Вот Вы – сколько времени на один язык тратите?
- Не засекал. Но, думаю, если ты действительно задался такой целью, то – год на словарный запас и самые общие навыки, ещё год – на идиомы. Учить язык сложно только в одном случае. Если он – чужой. Свои, родные, языки – куда проще даются.
- Как – свои? Свой язык у человека – один. Тот, на котором он думает.
- Нет, Алексей. Тут ты не прав. Если в детстве человек слышит несколько языков, или несколько наречий, то у него есть шанс выучить эти языки "как свои". И не только говорить на них без видимого акцента, но и даже думать во время общения на этом языке.
- И сколько Вы таких "своих" языков знаете?
- Русский считаем? – улыбается капитан.
- Считаем! – принимает условия игры Лаврентий.
- Тогда тех, на которых читаю и объясняюсь, и смогу со временем владеть ими свободно – семь!
- Семь? – изумляется Лаврентий. – Без словаря? Неужели в детстве вокруг Вас на семи языках разговаривали?
- Поймал! – смеётся его собеседник. – На четырех говорили. Три остальных – просто родственные. Дело в том, что владение родственными языками – что-то вроде переодевания. Суть языка остается той же. Главное в таких языках – их суть, их мелодика. Остальное – только временная оболочка, которая каждые пять-шесть поколений кардинально меняется. Если поймёшь в такой группе основную мелодию – полгода на язык и всех дел!
- А на чужой язык – сколько надо?
- На чужой? Не знаю. Не пробовал. Я же, Лаврентий, по жизни – сачок. Всю жизнь беру только то, что само в руки идёт. Как оказалось, того, что и так даётся – на интересную жизнь вполне хватает, – вздыхает инженер и добавляет явно расстроенному стажеру. – Да не унывай ты раньше времени. Всё у тебя получится! Ты же литовский собрался учить?
- А … А как Вы догадались?
- Был бы менее догадливым – прошел бы я тесты в Академию Советской Армии?
* * *
Месяц спустя, уже после отпуска, на своё девятнадцатилетие, старший дежурной смены приемного радиоотделения 66-го Узла связи Штаба Закавказского военного округа – сержант Алексей Лавринавичус – вытребовал у своих родителей учебники и словари литовского языка. Он решил довериться опыту капитана, и начать именно с родного языка. С литовского ...
Ретроспектива №3. Случайная.
… сентября 1989 года. Место действия – тбилисский метрополитен. "Дидубе-Самгорская" линия.
Полгода назад, в букинистическом магазине, инженер приобрел новую книгу.
На немецком языке.
Книга эта ему давно знакома. Можно даже сказать – любима. Это – "Уфин Джюс и его деревянные солдаты" Александра Мелентьевича Волкова.
В далёком детстве он зачитывался серией его книг о славных сказочных героях – Страшиле, Железном Дровосеке, об Элли с Тотошкой и их неизменном друге и покровителе – Волшебнике Изумрудного Города. Ребенком, он часами разглядывал иллюстрации и мечтал. Мечтал о дальних сказочных странах. О славных походах. О сражениях и победах. И, конечно же – о волшебных приключениях. Он не знал, что в реальной жизни впечатление о приключениях всегда и неизменно портит кровь. Чаще всего – кровь невинных людей. Со времён жертвенного агнца – первого донора в истории человечества, получившего широкую известность – ничто другое так не избавляло людей от романтических иллюзий, как невосполнимые потери родных и близких.
Во все времена всё портил контраст.
Контраст между впечатлениями от счастливого детства (у кого оно было) – и ощущениями от неимоверно тяжелого, податливого, но непослушного тела твоего близкого друга в твоих же в руках. Неживого тела. И – всепоглощающего ощущения обиды и беспомощности. И – ярости.
Именно этот контраст, обида и ярость – уже не первый век превращают бывших романтиков – в циников. А кем ещё может быть циник, как не бывшим романтиком, у которого кислота невосполнимых потерь напрочь проела душу? Превратила её в мертвое каменное кружево? …
Инженер – был циником.
Приобретение этой книги было, с его стороны – данью детским воспоминаниям. И – определенного рода вызовом самому себе. Став владельцем книги – инженер ставил себя в безвыходное положение.
Приобретенную книгу надо было прочесть.
* * *
До этой поры инженер регулярно читал на-немецком только технические тексты. Его знаний языка хватало даже на то, чтобы без проблем объясняться с продавцами в венгерских магазинчиках. Почему-то продавцы принимали его за австрийца. За границей друзья и сослуживцы регулярно использовали инженера как закадрового переводчика идущих на-немецком же фильмов.
Как-то даже, из праздного интереса, он осилил книгу стихов Генриха Гейне. Небольшой, карманного формата, томик. Но всё же. Прочитав его, он испытал нешуточное удовлетворение. Не столько от Гейне и его поэзии, сколько от того факта, что для чтения его стихов – словарь не понадобился.
Уже будучи в Грузии, инженер стал регулярно подрабатывать синхронными переводами на одной из тбилисских студий кабельного телевидения. Два-три раза в неделю, вечерами, усевшись в студии у включаемого педалью микрофона, он переводил фильмы, транслируемые с болтающегося где-то над Африкой на геостационарной орбите немецкого спутника "Bird".
Больше всего инженер любил переводить "порнуху". За два-три таких фильма он, так ни разу не нажав на педаль и не открыв рта, успевал прочесть художественную книгу средней толщины. В студии за любой из фильмов, независимо от жанра и объема проделанной работы, платили одинаково – по 25 рублей.
Вскоре, благодаря подработке от переводов, инженер перестал раздражаться по поводу "милого" обыкновения большинства грузинских продавцов не давать покупателям сдачи. С любой купюры, при любой покупке.
Грузия начала ему нравиться.
Когда легко зарабатываешь – легко и тратить.
* * *
С немецкой книгой переводческая удача инженеру изменила. На купленном в "Букинисте" "Уфине Джюсе" он сломался. К пятой странице инженер окончательно разуверился в собственных знаниях немецкого языка. Каждая пятая фраза у него "не складывалась". Не смотря на все его старания.
Знакомые с детства немецкие слова упорно не выстраивались в осмысленные предложения.
Примерно в сотый раз открыв в словарь, и, убедившись, что слова в непонятых им предложениях других, неизвестных ему, значений не имеют – инженер сдался.
Он отложил книгу и обозвал себя "дураком".
Немного подумав, он добавил к этому определению эпитет "никчемный".
В его душе остались горечь и недоумение, а в памяти – зарубка.
* * *
Причину переводческих неудач инженер выяснил в очередном отпуске.
Отдыхал он, как всегда, дома. У родителей.
Родители инженера проживали в далёкой южной республике. В доме, в котором значительную часть жильцов составляли этнические немцы. Дети и внуки наших соотечественников, выселенных Сталином из ликвидированной 28 августа 1941 года Автономной республики немцев Поволжья.
- Саша! – сказали инженеру его друзья детства. – Саша!!! … Мы в России живем триста лет. А многие – и того больше. В нас того немецкого – одно только трудолюбие и осталось. Остатки языка – не в счёт. Мы для страны за это время столько сделали, … столько в её земле близких нам людей похоронили, что она нам уже давно не чужая. Но нам сказали, что мы теперь для неё лишние. Сталин в нас врагов подозревал. Но объявить немцев лишними – даже он не догадался. Всё к тому идёт, что через пару-тройку лет нас, за ненадобностью, оставят в новоявленном недоделанном "Чуркистане". Евреи – вон, уже давно ручкой сделали. Пора и нам. На историческую … Будь оно неладно.
- Мужики, – расстроился инженер, – как же мы теперь друг без друга будем?
- Так и будем, – ответили ему. – Учи язык, а, как на пенсию выйдешь – в гости приезжай. Вызов сделаем.
- Кстати, насчет языка … – вспомнил инженер и рассказал друзьям детства о своих проблемах с "Уфином Джюсом".
- Так это чепуха! – ответили ему друзья-немцы. – Дело и нам знакомое. Мы тут, чуток ранее, на фатерлянд готовясь, на те же грабли наступили. Ты, как и мы, на идиомах влетел. Без идиом, такое дело, нормального общения не бывает. И быть не может. Покупай в книжном – "Идиомы немецкого языка" Татьяны Смирновой. И вперёд!
* * *
Книгу Смирновой инженер выучил за неполный год.
Посчитав, что однократного заучивания устойчивых немецких выражений для уверенного владения языком недостаточно – он проделал это дважды. До полного автоматизма ситуативных реакций. Страницы учебника к исходу изучения приобрели безвозвратно потертый вид, а сама книга – распалась по пропитанному клеем корешку на три неравных фрагмента.
Местом работы над идиомами инженер выбрал метрополитен.
Ежедневная дорога на службу и обратно занимала у него более двух часов.
Справедливо рассудив, что грешно пропадать этому времени без толку – инженер посвятил его языку. Шесть раз в неделю. По два с лишним часа в день. Без перерывов и послаблений в течение года.
Устроившись в углу, он открывал заложенную закладкой страничку, внимательно прочитывал очередную пятёрку идиом, а затем несколько станций подряд повторял их, шлифуя произношение и мысленно рисуя себе ситуации, соответствующие произносимым словам. После нескольких тысяч повторений он переходил к следующей группе идиом.
Спустя год инженер открыл на время оставленного "Уфина Джюса". На семнадцатой странице он поймал себя на том, что не переводит, а напрямую воспринимает происходящее на страницах книги действо. И получает от этого удовольствие.
Далёкое детство вернулось к нему своим маленьким кусочком. Тот факт, что теперь он звучал на немецком языке – сути произошедшего чуда не менял.
* * *
Во время описываемых событий появляться в военной форме на улицах столицы Грузии, в общественном транспорте, в магазинах, на рынках и в других местах скопления местного этноса – было небезопасно.
Могли оскорбить, могли плюнуть в лицо. В вечернее время носящие форму военнослужащие рисковали быть избитыми. Почти каждый месяц кого-нибудь из случайно появившихся в городе в военной форме бедолаг-"оккупантов" – убивали. У всех на слуху был случай с приехавшим в Штаб округа на сверку подполковником. Начальником складов из дислоцировавшейся в Армении 4-й общевойсковой армии, разбалованной лояльным отношением армян к русским военным.
Подполковник не внял предупреждениям и отправился в командировку в военной форме.
До Штаба он так и не доехал.
Его убили в метро. Среди белого дня. На глазах так и не вступившихся за него многочисленных пассажиров.
Зарубили топором.
Три дочери прошедшего Афганистан и пережившего Ленинаканско-Спитакское землетрясение подполковника остались сиротами.
После одного из таких случаев, командующий округом – генерал-полковник Игорь Родионов – приказал выдать всем офицерам и прапорщикам их личное оружие – пистолеты Макарова. Эта мера, вне всяких сомнений, спасла многие и многие жизни его подчиненных. Число провокаций и нападений со стороны никогда не отличавшихся особой отвагой грузинских неформалов, с первых же последовавших за этим приказом дней, упало в десятки раз.
Пистолеты носили – кто во что горазд: кто в портфеле, кто в кармане. Большинство же использовало для этого дела самодельные подмышечные кобуры.
К чести офицеров и прапорщиков из размещенных в Грузии гарнизонов следует отметить, что за целый год, после выхода этого приказа, на территории республики не было отмечено НИ ОДНОГО случая утери, либо неправомочного ПРИМЕНЕНИЯ офицерами находящегося при них оружия.
Те, кто служил в армии, знает, что не только солдаты и сержанты, но и офицеры, и прапорщики Советской а теперь – Российской Армии – разделены у нас со своим ЛИЧНЫМ оружием. Они поймут ТО, О ЧЕМ хотел сказать автор своей предыдущей сентенцией: политическое руководство страны и высшее командование её Вооруженных Сил – считанные разы разрешало своим офицерам ЛИЧНО, по своему разумению и здравому смыслу, распоряжаться своим ЛИЧНЫМ ОРУЖИЕМ. И каждый раз речь шла о спасении страны от бандитизма.
И!
И … НИ РАЗУ это не привело ни к росту преступности, ни к сколь либо заметным злоупотреблениям со стороны тех, кому страна ДОВЕРЯЛА.
Да что там.
ИМЕННО НЕДОВЕРИЕ ВЛАСТИ к своему народу, к своим офицерам, и ответное недоверие народа и офицерства – к власти, сделали возможным развал нашей страны.
НЕ ДОВЕРЯТЬ – означает, собственно, только одно – НЕ ЛЮБИТЬ! ВЛАСТЬ СВОИМ ВОЕННЫМ – НЕ ДОВЕРЯЕТ!
Сволочи, сволочи и ещё раз – сволочи!!!
Впрочем, отставим в сторону фон и вернемся к сюжету.
* * *
В один из субботних дней, в описанных только что обстоятельствах, едущего на службу инженера приняли в тбилисском метро за литовца. Именно из-за того, что он в тот самый момент "штурмовал" немецкий.
Инженер был "в гражданке". Его плечо немного оттягивала подмышечная кобура с полуторакилограммовым "макаровым", спрятанная под дутой неприметного цвета курткой. В руках инженер держал учебник Смирновой.
Стоявший рядом с ним молодой грузин сначала просто покосился на книгу в руках своего соседа. Затем, качнувшись, заглянул в неё. По стечению обстоятельств книга была раскрыта на тех страничках, которые содержали исключительно немецкий текст.
Надо заметить, что, несмотря на имидж в целом образованной нации – читающего в общественном транспорте грузина можно было встретить крайне редко. Курящих в том же самом метро (на станциях, на эскалаторе и в вагонах), в автобусах, в очередях, в кинозалах – было более чем много. А вот читающих – увы.
Инженер буквально шкурой ощутил, что грузин любопытствует неспроста.
Воображение подсказало, что сейчас он воскликнет, что среди пассажиров едет человек, который читает на-русском. Потом он достанет металлический прут или нож, и кинется на него. Окинув внимательным взглядом стоящих вблизи пассажиров, инженер попытался определить сообщников явно недружелюбно настроенного молодого человека. Мысленно, про себя, он повторил порядок, в котором будет расстегивать молнию куртки, движение которым выхватит пистолет (не забыть бы большим пальцем сдвинуть предохранитель), и … патрон в патронник уже предусмотрительно дослан. Именно на вот такой, внезапный и неприятный, случай.
Просто так отдавать свою жизнь инженер не собирался.
Дальнейшее было для него полнейшей неожиданностью.
Зафиксировав взглядом напечатанный в книге "латиницей" текст, молодой грузин ошалело вытаращил глаза.
С минуту он усиленно морщил лоб. И, наконец – просиял. Он понял эту загадку природы:
- Литовец? – не столько спросил, сколько потребовал уточнения неформал.
- Литовец-литовец! – ответно обрадовался отмене разборок инженер.
- "Гитлер-капут, а "Саюдис" – форева!" – мысленно добавил он, и вновь уткнулся в немецкий текст.
Но неформалу этого было мало.
Некоторое время он блаженно улыбался.
Потом решил продолжить диалог. Он набрал в грудь воздуха, но с нужными словами сразу не нашелся. Тогда молодой "борец за национальную идею" прибегнул к уже проверенному способу. Он старательно выдохнул и вновь наморщил лоб.
Как ни странно, это опять помогло.
Общение с "литовцем" продолжилось на том же самом пресловутом ненавистном языке Пушкина и Горбачева:
- Ара, брат, ты миня извини, да? Я спросить хххачу!
- Спрашивай! – согласился "литовец".
Он не знал, что выпускает джина.
"Горе–революционер" буквально ошарашил инженера своим вопросом. Составленная им фраза была образцом светской изысканности и учтивости. И верхом революционной народной дипломатии. В одном флаконе. С поправкой на то, что в метро укачивает. А это, как ни крути – смазывает дикцию.
- Великий грузинский народ – очинь уважаит великий литовский народ. Конкретно уважаит. А скажи мине типерь, батоно инструктор, как литовский народ уважаит грузинский народ?
С ответом инженер нашелся не сразу. До него вдруг дошло, что неформал принял его за одного из многочисленных литовских эмиссаров, которые то ли по собственному бескорыстию, то ли (как утверждали особисты) по наущению ЦРУ – обучали лидеров местных революционеров всевозможным революционным пакостям.
- Ты знаешь, брат-грузин, что Литва от Грузии далеко?
- Ну? – заинтересовался не подозревающий подвоха неформал.
- Очень далеко! – уточнил инженер. – Аж у Балтийского моря. На Севере!
- Тц-тц-тц … – впечатлился молодой революционер.
- Так вот! – Вы! Нам! Не мешаете!!!
Обидеться на "литовца" молодой неформал не решился.
Он только сокрушенно покачал головой.
И отошел от чем-то явно недовольного "инструктора". Подальше.
На всякий случай.
На переходе станции "Вокзальная", пересаживаясь на "Сабурталинскую" линию, инженер продолжал улыбаться. Он вспоминал изумленное лицо "младшего брата" "великих" литовцев.
С удовольствием вспоминал.
* * *
Прибыв на службу, всё ещё пребывавая в весёлом расположении духа, инженер, даже не переодевшись в военную форму, заглянул на "релейку". Как он и ожидал, Лаврентий гонял чаи со своим другом – радиорелейным механиком киевлянином Игорем Сундучковым.
- Приятного чаепития, мастера связи! – поприветствовал он их, и жестом показал, что можно не вставать. – Лаврентий! Представляешь! Меня сегодня в метро за литовца приняли! Скажи-ка мне, брат, как истинный ариец истинному литовцу – похож ли я на литовского эмиссара?
- Не обидитесь? – осторожно поинтересовался насторожившийся Лаврентий.
- Ни в коем разе!
- Не похожи! Такое только идиот мог сказать! – выдал Лаврентий и тут же смешался, укоризненно покосившись на прыснувшего в кулак Сундучкова. – Нет! Товарищ капитан! Я не в плане, что что-то там неаккуратно, или не так себя ведёте … Просто литовцы – они другие. На лицо, и вообще …
- И – слава богу! – весело подытожил инженер. – Ты, Лаврентий, меня здорово успокоил! А то, понимаешь ли, заподозрили во мне прибалтийского сеятеля революции, разбрасывающего прокламации антигосударственного найма!
Ретроспектива №4. Заключительная.
12 марта 1990 года. Тбилиси. Место действия – 10-й, 3-й и 5-й этажи Штаба Закавказского военного округа.
Старший инженер прибыл в Штаб в 5.30 утра.
В этот день была его очередь проверять связь в кабинетах Командующего округом и его заместителей. Проверка работоспособности связного оборудование на рабочих местах старшего командования, согласно установленных правил, производилась ежедневно, до прибытия названного командования на службу.
К 6.00 инженер проверку закончил.
У него остались свободных полчаса, и он, по старой памяти, решил зайти к радистам.
Поднявшись на десятый этаж, и едва зайдя в помещение радиоотделения, инженер застал там крайне невразумительную картину: начальник радиоприемного отделения, капитан Холодов – неизменно стремящийся "перебдеть" выпускник одного из командных училищ связи – бегает по помещениям отделения. При этом – более чем активно брызжет слюной. Как в таких случаях говорят – делится с окружающими бациллами, вперемешку с негативным эмоциональным фоном.
Сдержанно, но довольно откровенно веселящиеся по этому поводу радисты дежурной смены – только подчеркивали общую несуразность происходящего ... Тема недовольства и криков Холодова сводилась, в общем и целом, к построению планов "мести". В этот раз – в объекты мести капитана попал сержант Лаврентий. Он, как это следовало со слов Холодова – напился, и, действуя на абсолютном автопилоте, явился не в казарму окружной бригады связи на улице Церетели, а – прямиком в Штаб. И это неудивительно: в казарме Лаврентий в последние месяцы почти не появлялся.
Автопилот – всегда выводит бренное тело именно к дому. А не незнамо куда. Для Лаврентия этим самым домом давно и прочно стал Штаб.
В Штаб Лаврентий пробрался незамеченным.
Стоящий на КПП наряд впоследствии благоразумно утверждал, что мимо него это "тело" не проходило.
Лаврентию не повезло в родном отделении: дежурным по-радио в эту ночь стоял его непосредственный начальник – капитан Холодов.
При виде Лаврентия он пришел в неистовство. Он исходил криком битых два часа. Устал. Затем всё же отпустил не менее уставшего Лаврентия с глаз долой – отсыпаться. Сам же сосредоточился на "воспитании" тех, кому не повезло оказаться трезвыми.
Завидев старшего инженера, отделённый, специально для него ещё раз озвучил список кар, которые он придумал для своего нерадивого подчиненного:
- Я порвал отношение "Лаврентия" на поступление в институт... он ночью пришел из увольнения в ж... пьяный ... я написал докладную в политотдел ... – (это-то без санкции замполита и начальника узла – мысленно отметил инженер) – ... я его исключу из комсомола, … и посажу на "губу", … и лишу сержантских лычек ...
- А по какому поводу он, Лаврентий, напился-то? – поинтересовался инженер.
- Разве это важно? – изумился отделённый.
Крики капитана инженеру довольно быстро надоели, и он отправился в помещение радиорелейной станции.
Посередине помещения, на столе, уставившись в потолок, лежал в хлам пьяный Лавринавичус... Было видно, что в эту ночь он не спал и еще не отошел после вчерашнего.
Услыхав шаги – Лаврентий скосил взгляд на вошедшего инженера, виновато улыбнулся и вяло взмахнул рукой. То ли здороваясь, то ли отгоняя несуществующую муху.
- Лаврентий, что случилось?
Зафиксировав вопрос, Лавринавичус с усилием приподнялся на локтях. Его хватило только на совсем короткую фразу. В осипшем голосе Лаврентия звучала явная обида:
- Еба...ая Родина – отделилась!!! – на этом запал сержанта иссяк, и он со стуком уронил голову обратно на стол.
Вернувшись в канцелярию, инженер подошел к сидевшему за своим столом Холодову. Наклонился к нему. Тронул, привлекая внимание, за плечо:
- Слышь, придурок, тебя когда-нибудь Родина бросала?
В ответ Холодов только недоуменно вытаращился ...
Так и не дождавшись от него внятной реакции, инженер вздохнул, махнул рукой и двинулся в сторону лифта: ему надо было ещё произвести ежемесячную проверку оружия в сейфе дежурных по-связи. Завершить её он хотел ещё до начала рабочего дня, чтобы не задерживать их пересменку.
Угрозы отделённого в адрес Лаврентия инженер всерьёз не воспринял: мало ли кто, как и по какому поводу ругается в армии? Опять таки – не радоваться же по поводу пьяного подчиненного было отделённому?
Полтора часа спустя старший инженер, в который раз оставшийся за начальника Узла связи, докладывал о состоянии связи Начальнику Войск Связи округа. НВС – был первым на памяти многих офицеров культуристом, который стал генералом ... Всем было известно, что генерал ведет здоровый образ жизни и под рабочим столом на резиновом коврике держит две двухпудовые гири.
Вселяясь в свой кабинет, он даже попросил штабных мебельщиков закрыть тыльную сторону своего стола полированным щитом. Надо полагать – чтобы не отвлекать посетителей видом любимых спортивных снарядов.
Дослушав доклад инженера до конца, генерал проявил завидную осведомленность:
- Что у вас там с Лаврентием случилось?
- Напился …
- Он же непьющий? – не поверил генерал.
- Так ведь Литва … вчера отделилась, вот он и … От расстройства …
- Понятно … Бывает … А что там тогда Холодов такой шум из этого устроил? Он у вас что – совсем отмороженный? – недовольно поинтересовался генерал и в возбуждении двинулся вдоль длинного рада стульев у стены кабинета. – Почему он обратился в политотдел за отзывом наградных документов на Лавринавичуса? Минуя замполита Узла, начальника Узла, секретаря парторганизации, в конце концов? Секретарь у нас на Узле кто? Ты? … А, раз ты – то объясни, пожалуйста – почему я должен отвечать на вопросы Начальника Политотдела? Неприятные, замечу, вопросы!!!
Инженеру сказать было нечего. Он только виновато развел руками:
- Вы же знаете, что Холодов уже давно повышения ждёт. А тут – покрасоваться, наверное, захотел … В грозное и неотвратимое возмездие поиграть.
- Правда, что ли, что к тому же грозится аннулировать и отношение Штаба в институт? Мы же его совсем недавно на Лавринавичуса оформляли?
- Правда … Порвал он его, если не врёт.
- Я, значит, считаю сержанта достойным гражданином и человеком. Подписываю это отношение. А ваш Холодов – в моем этом мнении сомневается? … Ну-ну …
Генерал недовольно хмыкнул. С полминуты он что-то обдумывал, удрученно покачивая головой. Затем открыл стоявший подле стола портфель, заглянул в него и, явно удовлетворенный увиденным, кивнул его содержимому. Потом он полез в карман висевшего на стуле кителя и достал ключ от сейфа. Открыл его тяжелую хорошо смазанную дверцу и быстрым движением переместил из сейфа во всё ещё открытый портфель бутылку коньяка. Вид у него при этом был донельзя довольный.
Удовлетворенно щелкнув замками, он обернулся к инженеру:
- Идем!!!
Выходя из кабинета, генерал прихватил портфель.
Дежурному офицеру, вскинувшему при его появлении голову, он бросил короткое:
- Я – на Узле связи! В радиоцентре!
Тот только кивнул и снова углубился в свои записи.
Через несколько минут генерал и старший инженер были на десятом этаже, в радиоцентре.
Только что сменившийся с дежурства Холодов выбежал к генералу представиться. Устав требует. НВС остановил его жестом руки:
- Лавринавичуса – сюда!!! И откройте-ка мне канцелярию!
- Лавринавичуса! Немедленно! – бросил Холодов стоявшему за его спиной сержанту и бросился к двери канцелярии.
С минуту он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец, справившись с замком, замер, предупредительно придерживая открытую дверь.
Генерал и старший инженер прошли мимо отделённого так, как будто бы его и не было.
Генерал поставил у стола портфель и прошел к окну. Его спина красноречиво свидетельствовала, что он крайне недоволен и долго ждать не намерен.
Инженер прошел к висевшей на стене карте Закавказья и замер возле неё.
Холодов, просочившись в открытую дверь, выжидательно замер у входа.
Через пару томительных минут в канцелярию зашел мятый, с перегаром и виноватой моськой Лаврентий ...
Услыхав его шаги, генерал обернулся и жестом показал сначала сержанту, а затем и инженеру, чтобы они присаживались. Начальника отделения, двинувшегося было к столу, он остановил:
- А вы, Холодов, прикройте дверь и постойте у неё, чтобы ни одна живая душа сюда не зашла! …
Инженер и сержант уселись на указанные им места, а отделённый бросился к двери, прикрыл её и замер, с выражением полнейшей растерянности на лице.
Последним к столу присел генерал. Он вздонул, бросил на Лавринавичуса ироничный взгляд и, немного помедлив, поинтересовался:
- Что, Лаврентий, башка-то, небось, трещит?
Тот, не подымая взгляда, виновато кивнул.
- То-то же! – кивнул в ответ вполне удовлетворенный его ответом генерал. – Раз трещит – надо похмелиться! А то, если ты, брат, так и будешь пить один, да ещё по таким неприятным поводам – как-то не по-людски будет ...
Наклонившись, он достал из портфеля бутылку коньяка, ловко откупорил её и поставил на стол. Затем, туда же – сверток с аккуратно завёрнутыми в вощеную бумагу бутербродами. Развернув – два из них подал инженеру и Лаврентию, третий – взял себе. Потом он проверил на посвет три стакана, из стоящего рядом подноса с графином, и расставил их перед сидящими ... Разлил в них коньяк. Примерно на два пальца в каждый.
- Ну?! … Будем?
Все трое, не торопясь, выпили. Проглотив коньяк, Лаврентий сморщился, плечи его дрогнули и он, неожиданно для всех, заплакал ...
Явно смущенный таким результатом распития генерал обернулся к всё ещё стоящему у двери Холодову:
- Теперь, сученыш, можешь пойти … и всех нас заложить!!! – и, скосив взгляд на Лаврентия, добавил. – А ты – закусывай! Бутерброды жена делала, от чистого сердца угощаю. Не стесняйся!
- Как думаешь, – обратился он тут же к инженеру, кивая в сторону Холодова, – заложит?
Инженер сделал вид, что не понял вопроса. Он недоуменно улыбнулся и уточнил:
- За что? За то, что бутербродов на его долю не хватило? …
Генерал попытался напустить на себя вид всерьёз озабоченного нехваткой бутербродов человека, но это ему не удалось. Сначала он расплылся в довольной усмешке, но в какой-то момент не выдержал и, не сдерживаясь, в голос, заразительно засмеялся.
Инженер и Лаврентий, покосившись на стоящего соляным столбом Холодова, не сразу, но всё же присоединились к генералу.
Если бы смех не героев повествования, снявший напряжение описанной сцены, то Николай Васильевич Гоголь с заключительной сценой свого "Ревизора" – был бы в явном проигрыше ...
Большие электронные часы на стене канцелярии показывали 9.30 утра.
Жизнь продолжалась.
09.01.2006 г.
P.S.: Достоверными сведениями о дальнейшей судьбе описанных в рассказе героев автор не располагает.
Более-менее достоверно ему известно лишь о том, что сержант Лавринавичус, после демобилизации всё же поступил в институт.
В этом же году старший инженер внезапно сдал должность подготовленному им же преемнику и уехал в Ленинград. Учиться. В академию.
Начальник войск связи ЗакВО – генерал-майор Самойленко Валентин Иванович стал первым начальником войск связи самостоятельной Украины, затем – то ли министром связи Украины, то ли одним из его заместителей, то ли просто – военным пенсионером.
А Литва, за день до описанных в последней ретроспективе событий, 11 марта 1990 года, объявила о своей полной независимости и о выходе из состава СССР, что было признано в то время союзной властью незаконным.
СПРАВКА
Историко-политический фон описанных в рассказе событий
"Тогда, в феврале-марте 1988 года,
начала писаться непредсказуемая, неожиданная,
дикая, кровавая, местами предельно подлая
страница Отечества ... Самое печальное заключается
в том, что подлость, нечистоплотность, неразборчивость
в выборе средств – проистекали от людей,
занимавших высшие посты в государстве ...
… пахнуло средневековым садизмом, звериной,
нечеловеческой жестокостью,
часто перемешанной с глупостью..."
Александр Лебедь, " За державу обидно".
С февраля 1988 года проводившаяся в Азербайджане последовательная и настойчивая политика этнических чисток против армянского меньшинства – вынудила более 360 тысяч человек бежать в Армению и другие республики СССР. Истерия погромов захлестнула азербайджанские города Сумгаит, Гянджа, Баку и еще 311 населенных пунктов Азербайджана. За короткий срок были совершены вооруженные нападения на села Манашид, Эркедж, Бузлух, Армянские Борисы Шаумяновского района. C декабря 1989 года на территории Нахичеванской АССР неформалы методично разгромили около семисот километров государственной границы с Ираном. Уже горели армянские дома не только в Баку, но и по всей территории Азербайджана. В азербайджанской столице горели армянские дома и квартиры, людей выгоняли из их собственных жилищ, сжигали заживо. В Баку, буквально на глазах у азербайджанской милиции, сожгли армянскую церковь. Милиционеры никак не прореагировали на этот акт вандализма ...
Так было не только в Баку, но и в Сумгаите, в Кировобаде, в Геташене, в Степанакерте, в десятках других городов и сел.
В Баку убивали не только армян, русских, евреев, представителей других национальностей, но и азербайджанцев, которые пытались помочь армянам. Из окон и балконов многоэтажных домов горящими факелами летели не только утварь и книги, но и живые люди. В это время в Кремле дебатировали: вводить или не вводить войска в город?
9 января 1990 года парламент Армении обратился к председателю Верховного Совета СССР Михаилу Горбачеву: "В результате открытых вооруженных действий со стороны экстремистских сил Азербайджана против армянского населения, проживающего в Баку, Шаумяновском и Ханларском районах, в селах Геташен, Азат, Камо и других населенных пунктах, возникла чрезвычайная обстановка. Страдают невинные дети, женщины, старики. Имеют место убийства, поджоги, блокируются дороги, мосты, захваты заложников. Все это привело к крайнему обострению обстановки в Армении. Учитывая сложившуюся в регионе ситуацию, Верховный Совет республики обращается к Вам с просьбой принять безотлагательные меры по обеспечению безопасности армянского населения, пресечению варварских действий, которые могут привести к непоправимым катастрофическим последствиям во всем регионе".
С непростительным, уже традиционным опозданием откликнулся на эти события Михаил Горбачёв. Постановление Верховного Совета СССР от 10 января 1990 года "О грубых нарушениях Закона о Государственной границе СССР …" на фоне разыгравшихся событий уже ничего не решало.
Введение 16 января 1990 года чрезвычайного положения в Нагорно-Карабахской автономной области разгоравшуюся резню не остановило. Из центра Нагорного Карабаха – города Шуши – день и ночь в радио и телеэфир неслись антиармянская пропаганда и мат. Комендатура ничего не могла поделать с этим, ибо комендантский час в Шуше, где к тому времени уже не осталось армян, практически не действовал. В этот же день – 16 января, в разгар бакинских погромов, с явного попустительства руководства Азербайджана, началось уничтожение крохотного армянского села – Манашид Шаумяновского района. По селу била зенитная батарея противоградовых установок. Со стороны азербайджанского села Адженд аналогичному обстрелу боевики подвергли населенные пункты Азат, Ерасх и Геташен. Вечером 17 января с территории Нахичеванской АССР начались обстрелы прилегающих к границе армянских сел.
В окрестностях Степанакерта, уверенные в своей безнаказанности азербайджанские омоновцы угоняли скот, жгли стога сена, был взорван степанакертский водопровод, отключены газ и электричество. Сопротивлявшихся, избитых до полусмерти, отправляли в шушинскую тюрьму, откуда можно было выйти живым только за большие деньги. Министр внутренних дел СССР Вадим Бакатин выразил недоумение по поводу того, что руководители Азербайджанской ССР освободили из-под стражи практически всех организаторов армянских погромов в Баку, был освобожден и небезызвестный Панахов, который и организовал резню армян в Баку.
Революционерам "Народного фронта" Азербайджана катастрофически не хватало оружия. Практика захвата и последующего разоружения военных гарнизонов стала носить в республике характер повального, хорошо организованного действа. Неформалы обстреливали даже военные вертолеты.
В одном из своих докладов Министр обороны СССР Дмитрий Язов сообщал: "Накануне бакинских событий бандиты ограбили целые арсеналы пограничных застав ... В другом месте они похитили 133 автомата, 500 гранат, огромное количество боеприпасов ... В Агдаме азербайджанцы напали на радиолокационный взвод. Связали солдат, похитили 40 автоматов и вывели из строя радиолокационную станцию ..."
В Гадрутском районе Нагорного Карабаха занявшимися бандитизмом сотрудниками азербайджанской милиции были ранены военнослужащие Министерства Обороны СССР – лейтенант И.Цымбалюк и младший сержант Э.Сапилов. Лейтенант Цымбалюк впоследствии скончался в военном госпитале Тбилиси ...
В 90-91 гг. военных убивали и в Азербайджане, и в Грузии. Они были объявлены оккупантами и врагами. Целенаправленной "охоты" за офицерами Советской Армии не было только в Армении. В 1989 году в Тбилиси в одночасье не стало одетых в форму военных. Перемещение на службу и с неё в гражданской форме одежды с пистолетом в подмышечной кобуре – стало нормой.
Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР Евгений Примаков признавался: "Мы были свидетелями, как при создавшейся ситуации, когда начавшиеся дикие антиармянские погромы привели к многочисленным человеческим жертвам, в считанные дни десятки тысяч армян лишились крова, были депортированы из республики". Он же отмечал, что армянским погромам "предшествовал беспрецедентный разгром государственной границы с Ираном".
Имели место и явные факты сговора Союзного и военного руководства с действовавшими заодно с "Народным фронтом" азербайджанскими властями.
Из степанакертского 366-го мотострелкового полка, под прикрытием комендантского часа, вдруг регулярно стали вывозить орудия и боеприпасы именно на агдамские склады. Армянская сторона расценила этот факт как вывоз их из Степанакерта затем, чтобы потом бить ими по тому же Степанакерту.
Республиканское руководство в Азербайджане и Грузии занимало откровенно экстремистскую националистическую позицию. 13 января 1990 года, в Баку, пять тысяч митингующих разбрелись по городу, имея на руках адреса армянских квартир.
Призывая запретить в Азербайджане русский язык, лидеры его "Народного фронта" цитировали слова первого секретаря ЦК КП Азербайджана – Муталибова, "о необходимости обмена с Турцией научными изданиями по вопросам тюркологических исследований, и … о дальнейшем развитии турецкого языка в Азербайджане".
На фоне антирусской истерии в Азербайджане раз за разом раздавались высказывания о том, что прежде чем выйти из состава Советского Союза, необходимо окончательно разделаться с армянами.
Лишь 19 января 1990 года Михаил Горбачев подписал Указ "О введении чрезвычайного положения в Баку", который был опубликован в "Правде" только 21 января.
Выполнение приказа было поручено Воздушно-десантным войскам, точнее, командиру Тульской воздушно-десантной дивизии полковнику Александру Лебедю, который годы спустя напишет в своей книге "За Державу обидно": "Газеты, телевидение как-то привычно, серо, буднично повествовали о том, что в Баку опять резня. Называлось количество жертв. Мировая и союзная общественность как-то вяло и дежурно протестовала. Офицеры удивлялись, и с каждым днем - все более: "Как это так, в Баку резня, а мы еще в Туле". Какие усилия на протяжении недели прилагал М.С. Горбачев для прекращения кровавой междуусобицы, я не знаю, но, по-видимому, исчерпав аргументацию, вспомнили о формуле: "Воздушно-десантные войска плюс Военно-транспортная авиация равняется Советская власть в Закавказье", 18 января дивизия была поднята по тревоге".
Вечером 19 января отряды боевиков, начали массированное блокирование дорог, аэропортов. Участились нападения на военнослужащих, склады оружия, правоохранительные органы. Как сообщило ТАСС, "более тридцати тысяч человек – члены семей военнослужащих Советской армии и Военно-морского флота – в эти дни эвакуированы из Азербайджанской ССР".
Армянское население спасалось, кто как мог. Впавшей в совершеннейшую растерянность Москве было совершенно не до него.
В ночь с 19-го на 20 января боевики "Народного фронта" открыли шквальный огонь по военнослужащим Тульской дивизии ВДВ, которые были вынуждены с боями пробиваться из аэропорта до города в течение нескольких часов. Лебедь рассказывает, что через каждые два-два с половиной километра приходилось преодолевать капитально возведенные баррикады. "Дважды противодействующая сторона, – пишет он, – применила такой прием: по шоссе, где предстоит пройти полку, мчится наливник тонн на пятнадцать, задвижка открыта, на асфальт хлещет бензин. Топливо вылито. Наливник отрывается, а из окружающих виноградников на дорогу летят факелы. Колонну встречает сплошное море огня. Эти тридцать километров стоили рязанцам семерых раненых с пулевыми ранениями и трех десятков травмированных кирпичами, арматурой, трубами, кольями..."
Потом будут утверждать, что в Баку советские войска расстреляли "мечту о независимости Азербайджана" и "позабудут", что накануне той самой ночи, днем 19 января, "одна группа "Народного фронта" добивала армян, выброшенных на улицы", "другая мародерничала", "третья насиловала женщин", "четвертая совершала нападения на семьи офицеров" (ТАСС). Но, как бы там ни было, ввод войск в Баку остановил бесчинства орд вооруженных до зубов бандитов. Более тридцати солдат и офицеров Советской армии и внутренних войск МВД СССР заплатили за это своей жизнью.
По всесоюзному радио мы слушали обзор печати: "Продолжается эвакуация из города женщин и детей военнослужащих" ("Известия"). Там же приводился текст ультиматума "Народного фронта": "Если армия не уберется вон из Баку, то утром 21 января начнем вырезать русскоязычное население". В азербайджанских средствах массовой информации за все время погромов ни слова не было сказано, что зверски убиты сотни армян и множество представителей других народов. "Народный фронт" угрожал полностью уничтожить этническую группу – удинов, которые в количестве 6000 человек проживают в с. Нидж Куткашенского района Азербайджана (остается напомнить, что эта древняя народность исповедует православие).
От председателя Верховного Совета Нахичеванской автономной республики, кстати, женщины, экстремисты "Народного фронта" под дулом пистолета требовали подписать документ о выходе Нахичевана из СССР ...
После январских событий в окрестностях Гянджи были обнаружены обезображенные трупы двенадцати армянских инвалидов.
Тогда еще термин "гуманитарная катастрофа" в ходу не был.
За 16 лет, прошедших со времени погромов, официальный Баку ни разу не упоминал о бакинских армянах, ставших жертвой организованных черными силами варварских погромов и убийств. Словно и не было на свете этих людей. Никакого суда. Никакого покаяния. У жертв нет даже могил. Мало того, сегодня в Баку вновь бряцают оружием. Вновь делают опасные намеки о том, что – "терпение азербайджанского народа иссякло". Верная своим традициям, Турция, подливает масла в огонь, чтобы нарушить хрупкий мир, установленный ценой крови армянского и азербайджанского народов. Каждое 20 января, кощунствуя над памятью истинно невинных жертв, в Баку устраивают политическое шоу, рассуждая о якобы расстреле "азербайджанской демократии". Среди участников можно узнать многих организаторов и исполнителей погромов. И ни слова покаяния. Словно не были убиты, ранены, изувечены и насильственно депортированы более трёхсот тысяч армян.
Использованная литература:
1. Зорий Балаян, статья, "Независимая Газета" от 13.01.2000 г.
2. Выступление Размика Мартиросяна, министра по вопросам социального обеспечения Республики Армения на 27-ой Специальной Сессии Генеральной Ассамблеи ООН по положению детей. Нью-Йорк, 10-го мая, 2002 г.
3. Отделение Литвы (источник http://nwapa.spb.ru/htmldb/0548/18.html).
4. Донесения Оперативной группы ЗакВО Президенту СССР Михаилу Горбачеву.
5. ДОПОВІДЬ начальника зв’язку Збройних Сил України на урочистих зборах з нагоди Дня військ зв’язку Збройних Сил України 8 серпня 2000 року.
6. Личные воспоминания и наблюдения автора.