– Алло!?
Волков поморщился. Раздавшийся в наушниках старушечий голос тембром и интонациями напоминал сигналы советских электронных будильников.
– Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста.
– Миша?!
– Да, да, Вы в эфире.
– Здравствуйте!
– Как Вас зовут?
– Меня зовут Наталья Леонидовна.
– Откуда дозвонились нам?
– Я звоню из города Таганрога.
Взгляд Волкова зацепился за плакат, который вчера повесил в студии Николаев. Плакат был выполнен по технологии сравнительного позиционирования. В левой части разделенного пополам листа неизвестный автор поместил схему московского метро, а в правой – фирменный знак «Мерседес». Короткий визуальный ряд был настолько красноречивым, что расположенный внизу слоган: «Голосуй за правых!» только разбавлял концентрированную эмоцию рисунка.
– Да, да, – сказал Волков, отметив, что слегка затянул паузу, – мы Вас внимательно слушаем, Наталья Леонидовна. Кого будете поздравлять?
– Я? Я хочу поздравить своего внука. У него сегодня юбилей, двадцать лет.
– Так, – сказал Волков, растянув букву «а» до необходимого заряда позитива, придвинул к себе чистый лист бумаги и взял ручку. – Как зовут внука?
– Алешенька.
– Чем он занимается?
– Он? Учится в техникуме.
– Ага, – Волков кивнул и нарисовал на листе бутылку. – В Таганроге?
Рядом с бутылкой появились кровать и запечатанный презерватив.
– Нет, в Москве.
– Вот как.
Волков добавил сигарету.
– Что пожелаем внуку?
– Пожелаем? Пожелаем здоровья, счастья, всего-всего самого наилучшего.
– Здоровья? – Волков изобразил листок конопли.
– Да. Лешенька, мы все тебя очень любим и ждем летом в гости.
– Ну что ж, – сказал Волков и нарисовал ложку, зажигалку и шприц. – Лови, Лешенька, наш музыкальный подарок. Песня «Прекрасное далеко» из кинофильма «Гостья из будущего». Успехов и Вам, Наталья Леонидовна.
Он выключил телефонную линию и пустил в эфир музыку, которую Николаев, как всегда, подобрал подходящую. Потом нарисовал могильный холмик, откинулся в кресле и оценил проделанную работу.
Гордиться особо было нечем -– презерватив стоило зачеркнуть, листок конопли смотрелся до обидного пошло, да и шприцы, похоже, навсегда уходили в прошлое. Волков вздохнул и в который раз подумал, что совершенства в мире нет.
Прекрасное, как и пелось в песне, по-прежнему было далеко. Волков дождался окончания композиции, взял чистый листок и вывел в эфир следующий звонок.
– Алло, здравствуйте.
– Здравствуйте!
– С чем пожаловали?
Волков перехватил ручку поудобнее. Пальцы слегка вспотели, а старичок на том конце провода, как назло, молчал.
– Алло?
Волков вопросительно поднял брови и уже собирался сразу нарисовать финальный крест, когда старик, наконец, прорезался. Слышно было довольно плохо, но Волкову показалось, что до него донесся шелест бумаги.
– Я хочу поздравить свою жену, Катерину Дмитриевну, с пятидесятилетием нашей совместной жизни, и прочитать ей стихи.
– Замечательно.
Волков на секунду задумался, потом быстро изобразил керосиновую лампу, книжку и очки.
– Пусть в этот день прекрасный летний тебя, как много лет назад, ласкает солнца лучик светлый. Я быть с тобою так же рад.
Кивая на ударных слогах, которые старичок, впрочем, никак не выделял, Волков водил ручкой над листом, пытаясь превратить ключевую мысль в сильный зрительный образ. Время у него, к счастью, было.
– Мы много лет по жизни вместе шагали, за руки держась, и я тебе, моей невесте, дарил любовь, заботу, страсть.
Волков нарисовал пачку сигарет и набитую окурками пепельницу. Повторяться было неприятно, но по-другому не получалось.
– Так пусть же в этот праздник дивный ты будешь весела, пьяна. И не смолкает смех в квартире, и будет жизнь твоя полна.
– Все? – спросил Волков, нарисовав дверь с надписью «Онколог».
– Да, и еще хочу пожелать моей Катеньке здоровья, счастья и сказать, что я ее все еще люблю.
– Ну, это-то мы уже поняли. Огромное спасибо за звонок, и в качестве подарка Вам и Вашей жене – прекрасный дуэт Филиппа Киркорова и Маши Распутиной.
Волков запустил песню, воткнул чернильный крест в горб могилы, стер выступивший на лбу пот и шумно выдохнул.
В этот раз получилось, пожалуй, еще хуже. Сигареты не так уж и вязались с ночным чтением, а вместо убогой двери с надписью стоило придумать что-нибудь повыразительней – например, рентгеновский снимок изъеденных метастазами легких.
Спустив наушники на шею, Волков повернулся влево. В режиссерской, за звуконепроницаемым стеклом, стоял Николаев. В правой руке он держал большую кружку, в левой дымилась сигарета. На Николаеве была белая майка с фотографией изуродованного инфарктом сердца и надписью «Кофеин и сигареты заменяют мне диету». Николаев не боялся смотреть фактам в лицо. Волков вяло отсалютовал ему ручкой. Николаев улыбнулся в ответ, поставил чашку и показал Волкову один палец. Волков кивнул.
Лившиеся в эфир голоса успокаивали. Почти идеальная пустота, наполнявшая песню, содержала в себе все то, что раньше было далеко, но сейчас вдруг оказалось совсем близко. Поняв это, Волков сразу почувствовал себя лучше. Надев наушники, он улыбнулся и снова подключил телефон.
– Добрый день.
– Здравствуйте.
– Как Вас зовут?
– Меня – Марина.
– Очень приятно, а меня Миша. Кого будем поздравлять?
– Я хочу поздравить от себя и от всего нашего коллектива Наталью Сидорову.
– Отлично, я присоединяюсь к Вашим поздравлениям. А по какому поводу торжество?
– У нее сегодня тридцать лет трудовой деятельности.
– Вот как. Важная веха в карьере. А где же вы трудитесь?
Новый лист все еще оставался чистым, но Волков почему-то не испытывал по этому поводу никакого беспокойства. Он был уверен, что все сложится как нельзя лучше. И не ошибся.
– Мы трудимся на кондитерской фабрике.
– Вон оно как. Здорово, Марина, просто прекрасно.
Волков нарисовал торт со свечками, два эклера, творожное колечко и кремовую корзиночку.
– Да, мы тоже очень рады и любим свою работу.
– Еще бы. Ох, Марина, как же я вам завидую.
Волков нарисовал медицинские весы, тонометр и стетоскоп.
– Нам все завидуют.
Марина засмеялась.
– Да, оно и понятно. Ну что ж, спасибо Вам за звонок, присоединяемся к поздравлениям и дарим всему коллективу вашей фабрики замечательную песню Александра Розенбаума. Наша передача еще не заканчивается, встретимся после рекламы и новостей.
Волков включил песню и нарисовал еще один холмик. Несколько секунд он любовался новой работой, потом взял листки и вышел из студии в режиссерскую.
– Ну, как сегодня? – спросил Николаев.
– Два так себе, а вот последний – отличный, – ответил Волков и протянул Николаеву листки. Тот быстро их просмотрел, несколько раз кивнул и поднял глаза на Волкова.
– Н у что ж, – сказал он. – Неплохо.
– Ты про зал договорился?
– Нет еще, сегодня с Кирилловым надо будет связаться. Он чуть ли не ЦДХ обещает.
– ЦДХ? – Волков поморщился. – Так там же эти могут оказаться, – он кивнул головой в сторону студии.
– Вряд ли, – сказал Николаев. – В отдельном зале, а билетик, сам понимаешь, не по их деньгам.
– Ну ладно.
В студию вошел Зубов, ведущий новостей. Он был намного старше и толще Волкова и Николаева, помнил еще те времена и потому всегда ходил на работу в костюме и галстуке. Зубов держал в руках папочку с текстом.
– О, – сказал Волков. – Труповозка. Как сегодня? – спросил он, повернувшись к Зубову. – Много?
– Отвали, – Зубов махнул рукой и вошел в студию.
– Хоть бы кресло после себя протирал, что ли, – сказал Волков и, снова повернувшись к Николаеву, спросил: – Сотка есть?
– Есть, – ответил Николаев. Сдвинув пару бегунков, он сделал сигнал Зубову.
– Одолжи.
– Надолго?
– Как обычно, на пять минут.
– Ох, Миша, – Николаев достал кошелек и извлек оттуда стодолларовую купюру. – Завязывал бы ты.
– Не ссы, – ответил Волков, и Николаев разом помутнел – про его простатит знал весь коллектив.
Взяв деньги, Волков вышел в коридор. Там никого не было. Даже охранник, сидевший внутри пуленепробиваемой будки возле лестницы, куда-то отлучился. Может пошел обедать, а может, решил бросить все и вернуться в милицию. Так или иначе, Волков остался один.
Он пробежался взглядом по увешанным фотографиями знаменитых гостей стенам, потом прислонился спиной к дверному косяку и прикрыл глаза. Так он стоял какое-то время, вдыхая свежий кондиционированный воздух, потом резко выпрямился и пошел в туалет, ведя ногтем среднего пальца по стене, как делал это еще в школе, когда опаздывал на занятия и можно было прогуляться по пустому коридору.
В туалете тоже никого не оказалось. Дорогой кафельный пол излучал тишину и покой.
Волков, как обычно, зашел в среднюю кабинку. Заперев дверь, он достал из кармана маленький целлофановый пакетик с белым порошком внутри, развязал аккуратный узелок и осторожно положил пакетик на бачок.
– Слышу голос, и манящая дорога, – прошептал он слова из утренней песни, сворачиваю сто долларов трубочкой, – кружит голову, как в детстве карусель. Ох, е-мое.
Волков пару раз резко втянул воздух, потом вставил трубочку в одну ноздрю, зажал другую большим пальцем и резко наклонился, словно нырнув со скалы в море. Раздалось аппетитное сопение.
– О, – тихо сказал он, закончив процедуру. – Да. А жизнь-то налаживается.
Пора было бежать в студию, но Волков еще несколько секунд стоял неподвижно, с улыбкой слушая веселое пение воды в трубах.
23 – 24 марта 2004 года, Зеленоград.