Ставрополь,
19/09/01
.. я все чаще мысленно с тобой говорю. Наверное, скучаю. Наверное, мне тебя не хватает. Наверное, это навсегда.
Как вы там…? Мы понемножку. С первого сентября я официально сокращена и вышла из славных рядов ООН – подстилки НАТО. Когда возвращалась со своего последнего обеденного перерыва, в памяти возникли воздушные строки Мандельштама:
… Имя Бога, как большая птица,
вылетело из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади.
Без лишних соплей с сахаром заявляю: ощущала подъем, словно и в самом деле вылетела из клетки, как Божье имя. Потом настало временное отрезвление и страх. Это быстро прошло, работа приходит, приносит деньги, которые, как им и положено, уходят на поддержание жизненных соков и обретение радостей. Конечно, никто, пребывая в здравом рассудке, от такой кормушки добровольно не уходит – вряд ли и у меня достало бы сил отказаться от места. Но, во-первых, даром не достается ни один цент, а во-вторых, невостребованная энергия накапливалась-накапливалась и приводила к болезням, уж не говоря о приобретенных вследствие неумения гнуться и терпеть посягновения на самое святое – мое бесценное чувство собственного достоинства. И потом, мы же не забываем, правда, что изменения наступают тогда, когда человек к ним внутренно готов.
Я тебя люблю. Ты разом получишь все, что я нашла во время чистки компьютера. Что-то написано тебе, что-то – в воздушное пространство. Мы с Мишкиным предприняли путешествие за пределы Российской Федерации. То, что больше всего меня задело, вылилось на страницы эссе. Материал еще сырой, но представление дает вполне. Ехали МНОГО суток в вонючем поезде, и об этом лучше не вспоминать. Зато среди сущего этого без-образия поняла, что трудно обрести слиянность с другим человеческим существом, наверное, самая полная получается у меня с Мишей, меньше – с Машей, и далее по уменьшающейся. Всего иметь нельзя.
Я сбросила, начиная с апреля, килограммов двадцать. Чудодейственные тайские таблетки. И можешь себе меня визуализировать. Или мене себя. Все хорошо. Помимо чисто переводческой деятельности хочу заняться дизайном интерьеров и живописью. Вообще – собой и близкими. Начала с квартиры. Привели ее немного в чувство, не теряя однако надежды на в том или ином смысле расширение жизненного пространства. В частности, реставрировала стул, можно сказать, моя идея и деньги, плюс золотые руки Арчибальда Арчибальдыча, -- и стул стал аки игрушка. Идей у меня бездна. Кажется, играть можно даже самым бросовым материалом, если душа играет.
Пожалуйста, не исчезай вовсе.
Уже, как ты наверное заметила, декабрь на дворе. Чем меньше человек официально занят, тем меньше работоспособность. Поясняю: когда работы валом и вздохнуть невозможно, мечтаешь освободиться, чтобы предаться книге, письму, живописи. Приходит долгожданное освобождение и начинаются его издержки: лень, проволочки, оттяжки. И главным становится СТРУКТУРИРОВАНИЕ свободного времени. Свобода тоже требует умения с ней обращаться, как и несвобода, как и все на свете, и не терпит дилетантства. Бывает трудно себя заставить выполнять самые насущные обязанности. И случается, потакаю себе и целыми днями валяюсь в койке, читаю или сплю. У меня столько скопилось непрочитанного – и книги все высшего разбора. Вот, к примеру, месяцами подбираюсь к Джойсову “Улиссу”. Если одолею эту книгу…это ж страшно себе представить, что будет.
Прошел год после твоего отъезда. Как все меняется!
Нет, мир не рушится. Он все такой же – разрушающий и созидающий. Он по-прежнему полон любви, ненависти, зависти и далее по списку.
Когда на восемнадцатом году не можешь не думать З А Ч Е М все это, за-чем? Потом встречаешь того, с кем этот мир уже не кажется таким уж беспросветным, и радуешься любому, даже самому надуманному, сходству душ. И все время кажется, что вот-вот отодвинется узорчатый покров и зальет светом понимания и свободы. И Смысла, -- главное Смысла. С мукой читала Исповедь Толстого, как пробивался человечище и как погрязал. С мукой жила.
Когда была ежедневная нелюбимая работая, полная скрытых и явных стрессов и ломок, хотелось бы, чтобы она кончилась, несмотря на баснословную кормушку. Работа не была ординарной: каждый день нес встречи с неизведанным (люди, культура, язык), но столько же в ней было и общечеловеческой обыденности и низости. Разъединённые Нации – вот что я, такая восторженная и наивная вначале, поняла после некскольких лет работы. Люди первого, второго и третьего миров прошли передо мной: некоторые, словно картинки в волшебном фонаре, кто-то словно персонажи паноптикума, а некоторые, ни дать ни взять танки на Голанских высотах. Многие из них достойны подробнейшего описания и анализа. Когда-нибудь, непременно.
За сим остаюсь,
Л.