Ночь медленно и тяжело опустилась на остров. Серые тучи отползли на восток, оставив небо насыщенного темно-фиолетового цвета не прикрытым, появились первые звезды, они беззастенчиво смотрели на землю своим единственным глазом, потом постепенно вышли остальные, поменьше и помоложе, эти то прятались в небесной епанче, то снова выглядывали из нее, стеснялись и потому, если смотреть на них долго, они пропадают, уличенные в том, что наблюдают за человеком сверху, утром они исчезнут первыми, а те, что первыми появлялись, будут холодно и безучастно следить за делами земными, пока их не затмит своим светом Солнце. Но до рассвета было еще далеко, ночь только начиналась, и никому не ведомо было, сколько она продлится и что принесет в себе каждому земному существу. Вылезла Луна. Она притащила свое гнойного цвета тело на середину неба и оттуда свесилась вниз, пыль на ней имела причудливые очертания, образуя то лицо старухи, улыбающейся во весь свой беззубый рот, обнажая пустые темные десна, зияющие безжизненной чернотой, то древнюю золотую монету с неровными краями, ибо не умели тогда еще делать идеальные фигуры, коей является круг. На монете гордый профиль, самодовольный взгляд бронзовых глаз направлен в пустоту, лавры увенчивают вьющуюся кудрями голову, подбородок властно устремлен вверх и тишина. Вечное молчание. Бронза не говорит ничего, и Луна тоже помалкивает, только смотрит, только наблюдает, только сводит с ума. Деревья тяжело перемещали свои кроны то вправо, то влево, подчиняясь ветру – беспризорному дыханию природы, мерно шуршали вялые листья, море было черного цвета. Оно спокойно и безмятежно, словно никогда не являло бурь, бед, будто не с него приходили на остров непогоды, будто не оно погубило в шторм тринадцать месяцев назад восемнадцать рыбаков, будто не оно отрезало остров от большой земли на недели летом, весной и осенью и на месяцы зимой. Будто оно ждало ответа на давно поставленный вопрос и молчало, прислушивалось, боясь его пропустить. В нем, словно в старом затуманенном стекле надтреснутого зеркала, отражались звезды и Луна, небо и деревья, отражалась ночь. Постепенно она устанавливала свои порядки и являла миру свое величие, на этот раз спокойное, благородное. Весь остров сейчас представлял собой безмятежное царство, и все здесь: серые старые покосившиеся от времени и ветра деревянные домики, ветхая церковь с вечно протекающей крышей, двухэтажное здание местной школы, низкие неразвитые деревья, пыльные дороги и море-все принадлежало Ночи в этот час.
-Стэнли, у тебя есть мечта?- спросил Рэйн, голос его звучал неуверенно, казалось, будто он вот-вот сорвется в плач.
-Я хочу, чтобы снег пошел. Чтобы он накрыл весь остров белым чистым покрывалом, чтобы он был мягкий, чтобы летел неспешно большими хлопьями. Хочу, чтобы он очистил остров от ветра и пыли и просто неспешно и тихо падал на землю, чтобы он скрыл все изъяны и заставил бы смотреть нас на все иначе, иначе, чем теперь. А у тебя?
-Я хочу, чтобы рассвет не приходил сюда, больше.
-Честное слово, ночь возвратится снова,- прошептал Стэнли.
Воцарилось молчание, словно юношеские голоса и не прорезали воздух, застывший в комнате, словно тишина была вечным спутником этого места, словно навеки здесь поселился траур по ежеутренне умирающей ночи.
-Как думаешь, куда уходят мертвые? - спросил Стэнли.
-Их аист уносит,- улыбнулся Рэйн.
-Аист?
-Да, да, большой белый аист уносит их далеко в небо, и они смотрят на нас оттуда.- и они оба взорвались истерическим хохотом, запомните этот смех, искренний, веселый.
-А что говорит пастор?
-Пастор говорит, что все люди попадают либо на небеса, либо в ад, что на суде Бог решает, кого отправить в рай, а кого поджарить вместе с чертями.
-А сам-то ты что думаешь?
-Не знаю,- Рэйн задумался,- а когда узнаю, то вряд ли смогу сказать.
Рейн сидел на тяжелом стуле, положив руки на грубый массивный стол, и зарывшись в них лицом, Стэнли в углу на полу, прислонившись сразу к обеим стенам комнаты. Вообще-то это был дом Рэйна, он жил здесь с матерью и четырехмесячным братом, отец его был рыбаком и погиб в шторм тринадцать месяцев назад, семья осталась без кормильца, и Рэйн устроился работать в церкви помогал единственному отцу-настоятелю ремонтировать изъеденное ветром и временем здание, хотя крышу, прохудившуюся четыре года назад, починить ему так и не удалось, лестницу наверх, под купол, на котором был нарисован сам Господь и два ангела с распростертыми в разные стороны крыльями, сломали уже очень давно, и теперь с острова никак нельзя было дотянуться до Бога. Стэнли пошел по стопам отца и рыбачил с ним пять дней из семи, Рэйна отец тоже пытался брать с собой, раза два вытаскивал его с этой целью из дома в беспросветную рань, когда еще был жив, подталкивал в спину, пока тот не доходил до лодки, но оба раза привозил бледно-синее худое тело мальчика неподвижным, одежда Рэйна была вымазана в его собственной рвоте, а он сам приходил в себя почти три недели. но Рэйн странным образом любил море, эту песнь бездонной боли, он часто сидел на берегу и просто смотрел на то, как накатывают волны и разбиваются о преграды берега, или на то, как неподвижна светлая простыня спокойствия, в которую иногда море облачалось, его влекло к морю, но море не сдавалось ему.
Широкая пестрая туча постепенно наползала на небесный шатер, прикрыла звезды и решила, что победила, но не пройдет и часа, как туча скроется, а звезды вновь воссияют на своих местах. Ночь продолжалась.
Молчание длилось столько, сколько это было нужно. Вот лакмус дружбы, если двое немы и не думают, что сказать, чтобы нарушить беззвучие, а говорят тишиной, если время не останавливается, а продолжает гнать, тогда поверьте, вам будет очень тяжело молчать в одиночку.
Сегодня, когда Стэнли пришел, Рэйн заметил желтовато-серое пятно на его лице, это Гарен Хокель, отец Стэнли, он бывало бил сына, когда тот, насидевшись всю ночь у друга, засыпал в лодке, тогда Гарен вставал на колени, наклонялся над сыном и резко отвешивал ему тяжелый удар, раньше Стэнли еще и задевал висок о деревянный, пропахший рыбой и плесенью, мокрый борт лодки, несколько раз оставался лежать без сознания, но не прекращал по ночам пропадать у Рэйна, даже не стал раньше от него уходить, просто свыкся с болью.
Ночь катилась к исходу, начинало понемногу светлеть. Небо из фиолетового превратилось в серое, звезды пропали все, кроме одной, а луна пыталась бороться, но явно уже отступала перед неизбежным
-В чем твоя суть?- резко оборвал тишину Стэнли.
Рэйн поднял лицо, усталое, почти зеленого цвета и, не глядя на человека в углу, поморщился.
-Моя суть в том, что я и для себя-то тайна,- сказал наконец он и посмотрел в окно на вспыхнувший восток.
Над морем, над всей его поверхностью, что только видна глазу, вился легкий, но густой молочный дымок утреннего тумана. Луна убралась прочь, восходит солнце-новое светило.
Стэнли поднялся и пошел в сторону двери. Он отправился домой, как делал это каждое утро на протяжении двух с лишним месяцев, если не успеет лечь в постель и притвориться спящим до того, как встанет отец, ему влетит. Рэйн услышал, как закрылась дверь, потом калитка, а потом раздался гнусавый тонкий крик его брата, тот уже проснулся и требовал еды и внимания.
Рэйн поднялся и пошел в комнату, где обитали его брат и мать, мать еще спала -крик не разбудил ее сегодня. Она лежала на кровати, повернувшись лицом к стене и накрывшись ветхим одеялом почти с головой. Посреди комнаты висела старая плетеная корзина, посеревшая от времени и оббитая по углам, так что дыры приходилось забивать тряпками и лоскутами. Эта корзина служила колыбелью для Сола, брата Рэйна. Сол истерически рыдал, не в состоянии разбудить мать, чтобы та покормила его. Рэйн подошел ближе, нагнулся над колыбелью и засунул немытый безымянный палец малышу в рот, тот обхватил его своими слабыми губами и принялся обсасывать и пожевывать беззубыми мягкими деснами, это был нехитрый способ заменить соску, пока мать не проснется, а там уж она его покормит, и Сол успокоится, так было всегда, изо дня в день, но сегодня мать не спешила вставать, она спала еще часа три, а Рэйн все стоял возле колыбели, потом мать зашевелилась, застонала и поднялась, тяжело опираясь рукой на спинку кровати, и грузно ступая по холодному полу босыми ногами, размажженными чудовищной подагрой. Она ни слова не сказала Рэйну, просто мотнула головой в сторону двери, попросив его выйти. Рэйн послушно побрел прочь, он начал собираться, ведь скоро ему надо быть в церкви, к тому же пастор просил не опаздывать, сегодня он будет встречать своего друга, а такое бывает на острове не каждый год и не у каждого человека. Он собирался минут пятнадцать, но Сол продолжал истерически кричать с тех самых пор, как Рэйн высунул свой палец из его рта, не на секунду не замолкая. Рэйн подошел к двери, ведший в комнату матери и брата, открыл ее и так и остался стоять на пороге. Сидя на кровати, мать неестественно изогнула спину, и, закрыв глаза и чавкая, сосала молоко из левой своей груди, держа ее обеими руками. Рейн отступил назад, его дыхание то останавливалось, то возобновлялось в такт его бешено колотившемуся сердцу, когда мать закончила, она принялась качать сына, но тому нужно было материнское молоко, пища, хоть немного, но получить ее было уже неоткуда. Глаза его текли по раскрасневшимся щекам, а горло драл крик, драл так же, как и уши Рейна. Он вернулся в комнату, где сидели они со Стэнли всю ночь, взял отцовскую куртку и вышел прочь из дома, громко хлопнув дверью, голова его болела, живот вывертывало от пустоты, Рейн отошел за дом и там его пятнадцать минут мучительно и жестоко рвало желтоватой мокротой, смешанной с кровью.
На остров редко приезжали гости, новым здесь делать было нечего, а те, кто когда-то ехал отсюда, как правило не возвращались даже на похороны родителей, поэтому весть о том, что должен прибыть журналист, правда с какой целью было не ясно, взбудоражила всех. Паром прибывал сегодня, и на маленькой деревянной пристани толпилось человек сто пятьдесят, если учесть, что на острове всего жило около двух сотен, то понятно, что по местным масштабам это действительно большое скопление народу. Было шумно, но в отличие от других шумных мест невесело, скорее даже пасмурно, вообще на острове было не принято веселиться, и все его обитатели, за редким исключением не умели смеяться искренне. Фактически, остров - большая коммунальная квартира, где все знают друг о друге больше, чем о себе самом, где вести молниеносно разносятся по всем уголкам, обрастая по дороге удивительными подробностями, которых и в помине-то не было, поэтому любая новость была преувеличена, то же и с журналистом. Позже оказалось, что он не журналист, а фотограф, что приехал фотографировать быт, жизнь и работу рыбаков. Фотограф остановился у пастора, единственного приезжего, они как оказалось когда-то очень давно были знакомы, но потом их пути разошлись. Рэйн на пристань не пошел, алтарь совсем поистрепался, но к приезду гостя покрасить не успели, и вот сейчас семнадцатилетний парень размалевывал деревянную тумбу дурно пахнущей серой краской. Церковь была удивительным зданием, не только потому, что это единственная кирпичная постройка на острове, но и потому, что изначально была православной староверческой, хотя не понятно, как представители сей религии здесь оказались, но потом перешла в собственность католической церкви, а роспись внутри сохранилась, да и снаружи почти ничего не менялось, только массивный позолоченный крест сменили на деревянный. Рэйн сидел на полу, когда в церковь вошел пастор, сияющий непонятной радостью, глаза его были усталыми и измученными, но все прочее лицо светилось детским восторгом и фотограф, человек лет тридцати-тридцати пяти, высокий темноволосый, улыбчивый, чем сильно отличался от местных. Он часто моргал большими серовато-зелеными глазами, это от ветра, кто живет здесь давно, тот уже привык, глаза на улице в момент пересыхают и с непривычки начинают нестерпимо жечь, но Рэйн за семнадцать лет уже забыл, что это такое.
-Это Рэйн, он помогает мне в церкви, - сказал пастор, подведя фотографа к алтарю.
Рэйн протянул руку, по локоть измазанную в краске, но быстро осекся и отдернул ее. Фотограф улыбнулся
-Славный мальчуган, ты верующий?
-Нет,- ответил Рэйн.
Фотограф ухмыльнулся, а пастор сказал, что сегодня в церковь больше не вернется, и чтобы Рэйн запер ее на ключ, а утром пришел раньше обычного, чтобы открыть пастору дверь, и направился к выходу, держа гостя под руку. "Раньше обычного, значит, если я прихожу в семь, завтра надо будет придти к шести, или даже к половине шестого, кто
знает, когда пастору вздумается явиться."-прикинул Рэйн и вернулся к работе. Когда он закончил, то оттер руки пахучим растворителем, но под ногтями и кое-где на ладонях еще остались следы краски. Рэйн взял тяжелый кованый ключ, запер дверь и пошел прочь от церкви. Он спустился с горки, на которой церковь располагалась и неспешным шагом направился к морю, где сидя на камне, провел часов пять без движения, он закутался в отцовскую куртку и уставился в одну точку мертвыми стеклянными глазами. Он все думал, как могла его мать… Они давно голодали, но опуститься до такого…
В этом положении его нашел Стэнли.
-Ты уже знаешь? – мягко и нежно спросил он.
-О чем?
-Твой брат умер два часа назад, я зашел к вам, а там твоя мать, вся в слезах, сидит перед колыбелью, причитает, извини.
-Причитает? Странно, что не прыгает от радости, что не будет еще одного рта, которого надо кормить.
-О чем ты?
-Я хочу, чтобы рассвет не возвращался сюда, больше.
Стэнли сел рядом и положил голову на плечо Рейну, от чего стало тепло и не одиноко, отчего мир замкнулся между двумя людьми на холодном камне, отчего появлялся, вновь восставал из тумана, из белого дыма над водой смысл, смысл любить жизнь. Любовь сильное чувство, но оно делает людей слабыми, зависимыми друг от друга. Но пока вы вместе, вы ни за что не почувствуете этого. Просто стало вдруг тепло и не одиноко.
Они до вечера сидели так, ни о чем не разговаривая, а потом разошлись по домам.
Когда Рэйн открыл дверь, то застал мать на полу с заплаканными глазами, слез у нее больше не осталось, и поэтому теперь она плакала без них.
-Сынок - тепло позвала она,- сходи за пастором.
Рэйн перешагнул через нее и зашел в комнату, там в колыбели, открыв рот, лежало сине-желтое остывшее тело его четырехмесячного брата, он был раздет, и Рэйн увидел, как выпирают и торчат острыми углами ребра на его груди, как кожа обтянула кости так, что все они были четко видны. Рэйн вышел из дома, сильно хлопнув дверью, вновь оставив мать наедине с ее мертвым младенцем и отправился искать пастора, тот жил на горе, чуть ниже церкви, идти до него было минут десять, не больше, да и вообще любой, даже самый сложный маршрут на острове никогда не занимал больше двадцати минут.
Воздух был холодный, он приятно обдавал свежестью разгоряченное горло Рэйна, солнце, как и всегда видно не было, тучи все время скрывали его, хотя дожди здесь тоже были редкостью. Небо расчищалось только к ночи, да и то не всегда. Песчаная дорога показалось вечной, словно путь вникуда она поднималась на вершину, а дальше скрывалась из виду, Рэйн шагал, ничего не замечая вокруг, удивительно, насколько спокойно ему было рядом со Стэнли, а теперь он с трудом сдерживал слезы. Он добрел до дома пастора и тихонько постучал, но ответа не последовало, тогда он попытался снова, и вновь ответом ему было молчание, тогда Рэйн толкнул дверь, та поддалась, и он вошел внутрь. В доме пастора были всего две комнаты, одна заменяла кухню, другая служила спальней, когда Рэйн вошел, он увидел стол, на нем беспорядочно разбросаны стаканы, какая-то посуда, бутылки, Рэйн прошел дальше и приоткрыл следующую дверь.
-Пастор - осторожно позвал он, но в доме было тихо. Рэйн вошел в спальню и увидел фотографа, спящего на кровати, он лежал на спине, рот его был открыт, рядом на полу валялся священник, Рэйн аккуратно тронул его за руку, но тот лишь отдернул ее и перевернулся на другой бок, Рэйн сильнее потряс его за плечо, но пастор промямлил что-то невнятное и вновь замолчал, тогда Рэйн принялся с силой трясти его, он уселся на пастора верхом и тряс его за плечи, ударял по щекам, пастор в бессознательном состоянии закрыл лицо руками. - мой брат умер, а ты нажрался, его нужно хоронить, вставай, вставай же.
От криков проснулся фотограф, он вскочил с кровати и оттащил обезумевшего Рэйна.
-Что здесь происходит?
-Мой брат умер
-И что?
-Его нужно похоронить, морга у нас на острове нет, поэтому всех хоронят сразу, а он напился, он не может - Рэйн попытался вырваться, чтобы еще раз ударить священника, но цепкие пальцы фотографа держали его крепко.
-Иди домой, до завтра с твоим братом ничего не сделается, а как только пастор придет в себя, я сразу же ему все расскажу.
Рэйн вышел и в бессилии рухнул на колени, он закрыл лицо руками и заплакал, по-настоящему, навзрыд. Когда он пришел домой, мать лежала на кровати, в корзине по-прежнему был Сол, мать накрыла его тряпкой целиком, сама она лежала, повернувшись лицом к стене и плакала, тихо, беззвучно.
-Пастор будет только завтра-с ненавистью и злобой процедил Рэйн.
Мать обернулась и вопросительно взглянула на него красными опухшими глазами.
-Он пьян, сегодня не может.
Рэйн отправился в свою комнату. Теперь он не мог дождаться, когда, наконец, придет Стэнли. Рэйн без сил рухнул на стул и стал ждать, минуты казались ему вечностью, комната плыла перед глазами, было тошно и кружилась голова от боли, голода и отчаяния. Минуты, все время выстраивающиеся в цепочку вдруг сорвались с нити и бусинами покатились по деревянному полу, Рэйн уснул. В детстве нам постоянно твердили, что время убегает и не возвращается, но это совсем не так, время не уходит, оно засыпает нас песком, не роет нам могилы, а превращает в могилу то место, где мы находимся, это оно уходит в слой времени, чтобы никогда больше не показаться на поверхности, чтобы задохнуться в толщи песчинок-минут, растраченных в пустую.
Время хоронит людей в песочных часах.
Мать Рэйна, Роза всю жизнь провела на острове, она штопала сети всем рыбакам, и сейчас, через семь часов после смерти ее младшего сына, она тяжело поднялась с постели и рука ее потянулась к тяжелой деревянной скамье, где лежали снасти, нитки и игла. Она мельком взглянула на корзину, мерно покачивающуюся посреди комнаты и принялась за работу, слезы вновь хлынули из глаз, она до мяса кусала губы, чтобы не разреветься, ее бил озноб, руки дрожали, она исколола себе все пальцы, рыболовные сети были вымазаны проступающей на ранах кровью.
Стэнли пришел далеко за полночь-сегодня дома долго не ложились, так что ему пришлось немного задержаться. Он застал Рэйна сидящим на стуле, лицом зарывшегося в руки, лежащие на столе. Стэнли не стал его будить, он сел в угол, прислонился к стенам комнаты и стал просто и безмятежно смотреть на друга.
От этого взгляда Рэйн проснулся, он посмотрел в угол, увидел Стэнли и разревелся, не стесняясь своих слез и не пряча их, все равно бессмысленно, Стэнли подошел и обнял его за плечи.
-Он мертв - прошептал Рэйн.
-Я знаю, знаю, с людьми такое случается.
Во тьме горьких глаз Рэйна тихо и неспешно разгорался огонек. Огонек любви и дружбы, преданности.
-Только не бросай меня, не смей, слышишь, только не сейчас.- и Стэнли еще крепче обнял его.
Утром Стэнли не ушел, он знал, что ему достанется, но предпочел остаться.
-Мне надо к пастору - сказал Рэйн, -пойдешь со мной?
-Конечно.
И они вместе отправились на гору, прошли мимо церкви. Рэйн надеялся застать пастора здесь, ведь ключ был у него, но рядом никого не было, тогда они пошли к священнику домой.
Рэйн толкнул дверь, не постучав и не, спросив разрешения, вошел. С ночи ничего не изменилось, все тот же стол, все та же посуда, все те же двое, по-прежнему вусмерть пьяные лежат в комнате, рядом с их телами пустые бутылки из-под вина и портвейна. Рэйн разочарованно и безразлично пнул ногой священника в бок, но тот даже не пошевелился. Рэйн вышел на улицу, за ним Стэнли. Было часов шесть утра. Ветер был ледяной. Они молча спустились с горы, Рэйн взял лопату и пошел к морю, туда, где располагалось кладбище. Он вырыл яму, не очень глубокую, метра полтора, копать было тяжело, земля промерзла и не поддавалась, приходилось с силой резать ее лопатой, на руках проступили и полопались жуткие мозоли, из них текла вязкая жидкость. Стэнли предлагал помочь, но Рэйн отказался, сказал, что все должен сделать сам. Потом попросил Стэнли подождать его здесь, а сам вернулся домой и подошел к матери.
-Идем, нужно похоронить его, пока он не начал тухнуть.
Мать молча посмотрела на него, поднялась и тяжело побрела к двери. Рэйн снял с веревок корзину и понес ее перед собой. Они никого не встретили по дороге, скорее всего никого, даже если и был кто-то, они его не заметили, они пришли на кладбище к свежевырытой яме, и Рэйн опустил корзину туда.
-Тряпку поднимать не будем - сказал он, чувствуя, что тело Сола уже начинало распадаться.
Стэнли стоял в стороне, Рэйн принялся засыпать яму, когда он закончил, мать молча, спотыкаясь, побрела домой.
Стэнли и Рэйн до вечера сидели на кладбище, ни о чем не разговаривая, а потом разошлись по домам, а когда ночью Стэнли вошел в комнату Рейна, увидел его лежащего на полу с взрезанными венами на левой руке, с ржавым рыбацким ножом в правой, в луже собственной крови, засохшей на полу, с открытыми стеклянными глазами, мать спала одна в соседней комнате, на столе стояла бутылка с соленой морской водой, Стэнли опустился на колени и закрыл веки лучшему другу, единственному другу. Он простоял так на коленях, возле него всю ночь, а когда наутро вышел на улицу и вдохнул ледяной ветер, смиренно произнес, обращая взгляд свой к небесам: «Теперь рассвет сюда не вернется, больше».
На всем острове: на крышах покосившихся серых домов, на уродливо изогнутых в судороге черных ветках голых деревьев, на пыльных дорогах лежал снег-саван мертвой природы. Он валил с ясного неба мягкими, девственными, нежными хлопьями. Вот так, разом сбываются мечты.