ИРИНА
Честно сказать, Ира была отвратительна. Кожа какая-то сухая, тургор её снижен, дряблость. Безнадёжная дохлятина с её застенчивыми глазами и вечно закрытым как на замок ртом вызывала жалость. У других – отвращение. Третьих подмывало протянуть ей ломоть хлеба, и ведь протягивали.
А сама она протянет немного, уж больно вид нездоровый, так мне казалось.
Но вот урожай поспел. Хлебоуборка. Сдача хлеба государству. Уборка хлебов комбайнами. Я вырываю из рук её только что принятый ею кусок и, весело чавкая, сжираю его на её глазах. Цинично и зло. Громко чавкаю, улыбаюсь и запиваю молоком. Пусть смотрит, щурит свои глазки и молчит.
Ей 17. Я встречаюсь с ней неделю, и из рук её я ничего не вырывал – нечего. Кто сейчас что даст? Я просто всё это вооброзил. А кожа и впрямь дряблая, но цвет здоровый розовый.
Её тонкие губы плотно прижаты друг к другу, хранят гнусное молчание. А глазки проваливаются в глубокие глазницы, и я, лёжа на траве, лишь гадаю о возможном цвете её глаз.
- Какого цвета у тебя глаза? – не выдержал я, но с травы не встал.
- Не знаю, - удивилась девушка и отвернулась – что-то увидела в стороне. Может собака или кошка.
- Пф-ф. Бред, - скорее про себя.
А я что? Я лежу на траве и смотрю в небо, мечтательно проваливаясь к прекрасной девушке. В межножье безумной абстрактной девицы. Эта девушица в первую очередь красива, и, во-вторых, я-то знаю, что её глазницы вовсе не пещеры с сохшимся зародышем разума в конце. В её голове масса интересных нестандартных мыслей, идей, задумок, сравнений, фантазий, противоречий, вариаций, мотиваций… И всё-всё это подчинено красоте.
И предсталяете, вот в этот самый момент, момент чистой сто процентной мечты, в момент движения к виртуальному счастию на меня сначала, как в кино, медленно накрывая, опустилась тень Ирины, затем её худосочное тело и губы... Её губы прильнули к моим… поцелуй, - он неизбежен, а я лишь заложник ситуации. Я даже закрыл глаза, не знаю от чего.
А потом… я приподнялся на локтях. Медленно с сознанием дела повернул головой, окинул взглядом девушку. Я бы закурил если бы курил, сделал бы глаток коньяку, если бы он был, но – увы. Захотел что-то сказать.
- Ир, - но забыл что именно. И от этого режущего слух «ирр» стало смешно. Ирр. Вот же брякнул. Худышка моя сидит, ждёт каких-то слов от меня, готова внимать, а мне смешно. Понимаешь, Ир?
Насильно закрыл рот свой, пытаясь задавить смех на корню. А он, смех, давит изнутри на зубы, поднимает уголки губ, рвётся наружу, веселит глаза, щурит их, впрыскивает в них блеск, играет гримасами с моим лицом. А в голове лишь «ирр». Боже мой, приставка отсутствия! Иррегулярность, иррациональность… какая мерзость!
И ты здесь, скрытая, тонкая насмешка судьбы, Ирония.
Пьяные ирландцы веселятся во мне, шумят, балагурят.
А где-то очень глубоко затаился и ждёт своего часа Ирод.
Я не выдерживаю и выпускаю смех наружу. Свобода. Ха-ха-ха. Дёргается голова с оскаленными зубами и в ней ни мыслишки. Вот где поистинне полное отсутствие хоть намёка на разум – в самодостаточном, самобытном, всепоглощающем смехе.
- Неужели я такая смешная? – встревоженно спросила Ира
Ха-ха-ха.
А между прочим, это мой первый поцелуй! Да-а… ничего не скажешь, в первый раз всё кажется острее, значимее.
Надо сказать, что Ира была отвратительна. Впрочем, я был не лучше. Импозантный молодой человек с завышенным самомнеием, эгоистичный.
Не знал, не понимал, не думал, не мог сформулировать, но уже тогда чувство собственной исключительности, вера в избранность собственной судьбы крепко сидели во мне. С рождения. Какая чушь!
Сколько потребовалось времени, чтобы хотя бы уменьшить это чувсто. Искоренить невозможно, да и, слава Богу.
Пару раз меня поставили на место. Один раз просто дали по башке, в другой – взяли словом. Но вот парадокс! Восставшая гордость играет против тебя, и ты, стараясь догнать уходящий паровоз, лишь пылко доказываешь свою несостоятельность. Понимание прийдёт позже.
Нет, лучшее слово на «ир» - иристка. Я сижу на траве, а рядом со мной, как преданная собачёнка сидит Ириска.
- Ты очень мне даже нравишься! – улыбаюсь я и глажу её по голове. А сам ухмыляюсь, её не смущает слово «даже». «Ты очень мне даже нравишься». В том смысле, что даже ты мне нравишься. Себя несколько принижаю этим, да и ладно. Я сказал, что ничем не лучше. Впрочем, я повторяюсь. Есть мнение, что повтор – начало конца. Отлично! – есть повод закончить и идти пить чай с чистой душой.