Профессор

Маша Горностаева
Накатила на меня волной эта старая грусть… сколько уже прошло с того дня, как мы расстались… И все так банально и в то же время так лично, что я боюсь повернуться на другой бок чтобы не придавить собой эту грусть. Я люблю ее и эту грусть. Грусть по самой любимой девушке на свете. Она осталась девушкой, а я уже в годах, но все равно моя молодость и ее юность всплывают каждую ночь.
Тогда меня попросили заменить преподавателя и я, войдя в аудиторию, забыл, что я лектор. Я на мгновение, растянувшееся на минуты стал простым студентом. Я был молод, красив, а она светилась. Как это объяснить я не знаю, с высоты мною прожитых лет и количества вычитанных часов, прочитанных книг я не знаю, как объясняется любовь – знаю только как лечится – сердце тушится снегом.
В аудитории на стеклах горело весенее солнце и какие-то шаловливые лучи падали на парту, где сидела она – и даже не смотрела в мою сторону, солнце освещало ее и ее волосы казались лучами солнца.Она медленно повернула головку, закрыла глаза, подняла их на меня и встала. Все сели, а она стояла – и я стоял, она смотрела на меня всю пару. Помню, ее подружки тянули вниз, садиться, а она забыла о них. Во мне тогда бурлила кровь, я страстно желал этого ангела.

Она была удивительной – для нее все было хорошо, всегда у не находилась улыбка для любого прохожего, доброе слово… Она даже просыпалась с улыбкой, прыгающей на губах, а я целовал их, целовал, целовал…
И лишь потом я понял, что нет смысла в стремлении выше – смысл в нас. Был. Смысл был в нас. Но ее уже не было.


И сейчас, я лежу и вспоминаю, как тогда я умирал каждый раз когда вспоминал ее. Я помог ей перевестись в другой университет, где я и преподавал. Когда она не пришла в Университет один раз, два, не появилась у меня дома, не звонила… И только потом, мне случайно сказали – все было очень глупо – какие-то пьяные уроды на улице, темный переулок и разорванная книга восточной поэзии. Как мне тогда было стыдно, за ее грустное лицо, потерянное в этом ужасном, узком коридоре; за ее глаза, прячущиеся от меня; за то, что она не могла на меня обидеться, потому что любила и в тоже время не могла не чувствовать боль – я обещал позвонить, но не позвонил. Мне стало так ясно, что просто она уже не прийдет, не сядет за стол, не крикнет кому-то привет – пусть бы мы были в ссоре, пусть бы она меня ненавидела, но это я бы вынес. Но меня никто не спросил.
Мы тратим наше время на пустяки – да я защитил диссертации, провел кучу семинаров, конференций, я работаю в престижном университете, но в ТОТ день меня не было рядом. Мы отбрасываем чувства к чертовой матери, когда нам они не нужны. Мы не занимаемся любовью каждый час – а потом не можем! Мы не можем переступить через себя…и позвонить. Но как она улыбалась! Как она радовалась мне! И я ей, пока она мне не стала родной… А потом я о ней забыл… Я виноват перед ней, ее молодостью и ее жизнью.
И сейчас, я смотрю на спину спящего рядом со мной человека и впиваюсь глазами в черный-черный потолок, и ненавижу ее – она просыпается всегда злая, черствая.
И я знаю кто я, я не профессор – я дурак.