Очевидно, где-то тут кроется фальшь. Есть что-то не вполне правдивое, чтобы не сказать - неправедное, в полупрофессиональной наглости этих синонимических упражнений, в их скептической ритмике и риторическом синтаксисе. Лишает доверия к сказанному звучание некоторых слов - может, рано прозвучало имя, может, неоправданным является соседство имени и обращения к Господу всуе.
Предвидится также целая череда недоразумений, связанных с непроясненностью отношений между «я», «ты», «он». То есть, между мной, тобой и им. То есть между Воццеком и Воццеком инкорпорейтид.
В поисках собственного «я», в стараниях выкристаллизовать эту неуловимую субстанцию (предпосылка встречи первых двух субъектов) применяешь оптическое увеличение, этакий нейрофизиологический блоу-ап, но всегда натыкаешься на чисто технические ограничения.
Ведь полностью закономерно и логично, разыскивая «я» в недрах черепной коробки, ты в начале с надеждой окидывал взглядом мозг - всю эту незнакомую и нетронутую планету, которая казалась незаселенной и необжитой, и чья очевидная неподвижность - ба, даже неподверженность переменам - никак не выказывала возможность бурлящих внутренних процессов. (Тело с его механикой мышц, гидравликой сердца и сосудов, сумеречной перистальтикой змееподобных труб и детскою живостью тончайшего эпителия привычно ассоциируется с апофеозом витальности; в то же время, руководящий пост, командный пункт всей этой сложной машинерии, где, казалось бы, день и ночь должна кипеть энергичная работа, производит впечатление абсолютной апатии, полной неодухотворенности, идиотического безразличия паралитика. И, если уж продолжать вымученные анатомически-астрономические метафоры, то для сравнения мозга с планетой следует брать планету серую, неинтересную и неповоротливую - такую, к примеру, как Луна.) Немного пошлявшись по ее пустынным территориям и уже без особого энтузиазма оглядев все эти доли и полушария, таламусы и гипоталамусы, гипофизы и т.д., ты начинал погружение в кору и в подкорку, все дальше вглубь и вширь, ты брал пробы нежного грунта в самых разных местах, твой анализ становился все дотошнее, точнее и совершеннее, тут уже было не обойтись без линз и микроскопов, и вот на первый план выступали нейроны, синапсы, аксоны и дендриты, а затем - ядра, клеточные мембраны, митохондрии, тут жизнь цвела уже на полную катушку, однако проклятое «я» так нигде и не попалось, - ты упрямо двигался вглубь материи, и вскоре перед тобой оказывались странноватые молекулы, которые ты увлеченно разносил в щепки с восторгом младенца, изучающего внутренности новой игрушки; и позже, вооружившись не столько оптикой, сколько разными химерическими причандалами - камерами Вильсона, электронными пушками, ускорителями Доплера и маятниками Фуко - ты долбил атомы и вновь ядра, а там - протоны, электроны и нейтрино, ты разрешал неразрешимые задачи трех тел с кулоновским взаимодействием (двух ядер и мюона), и двух тел, и одного тела, только, само собой, все это были напрасные усилия и надежды тщетные, так как за последним примерно порогом ты упирался в одно великое неделимое и несуществующее Ничто - просиявшее подобие чистой энергии - которое стояло в основе всех вещей и всех миров, и всего, в конце концов, Мироздания.
Самое время было оглядеться и задать вопрос: «А не призрак ли предо мною?»
Поиски «я» отступали на задний план, надоедали, делались неинтересными.
Но через некоторое время злорадное «я» само о себе напомнило.
Правда, ждать пришлось довольно долго, но ожидание было достойно вознаграждено.
Давно прекратив тщетные поиски и ранее описанные путешествия вглубь, ты привык ограничивать «я» поверхностью собственного тела. Ты смирился с тем, что увеличенная от непомерного пития печень или изуродованный полиартритом палец с обгрызенным ногтем, или никчемный отросток посередине, который имеет нахальное свойство петушиться, наливаться кровью и требовать сатисфакции, все эти штуки - тоже «ты». (А вот и выход на сцену второго субъекта.) Ты смирился и с неглубоким софизмом, согласно которому «поверхность тела» - понятие полностью условное. Ведь переход от тебя, безусловно живого, к ближайшим окрестностям, безусловно неживым, - на удивление нечеткий, размазанный, призрачный : эти омертвелые кончики ногтей, вымирающие волосы, заскорузлый панцирь ороговевшей кожи… Где же шов? межа? кордон, который бы отделял и защищал тебя от нетебя? Неужели и тут отсутствует дискретность и твое превращение, твой постепенный переход в подвижный воздух, который ты только что выдохнул, или недвижный камень, в который упираются твои колени, совершается так же плавно и незаметно, как перетекание воды в воду?
Однако, привычку отождествлять себя («я», «ты», «он») с собственной биологической оболочкой пришлось отбросить как устаревшую после неоднократных (в связи с болезнью) феерических, но от этого не менее жгучих переживаний, когда ты, очевидно, пребывая на краю жизни, ощущал себя не телом, не собою привычным, не субъектом, а пульсирующей субстанцией, которая могла находиться и в тебе, и вне тебя, быть с маковое зернышко, или вырастать до размеров комнаты, и тогда ты без всякого неудобства и смущения видел внутри себя упомянутую уже металлическую кровать, выкрашенную белым табуретку с отверстием посередине, лампочку и электрическую сеть - эту последнюю ты чувствовал также естественно и легко, как до того безошибочно слышал струящуюся в сосудах кровь - а еще окно, пол, потолок, стены, и унитаз и слив - все оно было тобою, а ты был им всем.
Пульсации этого воображаемого шарика, этого нового и суверенного твоего «я», происходили независимо от твоей же воли и никаким закономерностям не подчинялись. Эта непредсказуемость ужасно выматывала и утомляла. Ведь только что ты был размером с яблоко (и яблоко это с некоторой небрежностью выкатилось краешком за границу черепа) - и вдруг раздувался, распухал настолько, в тебе легко помещалась добрая треть земного шара. Сонм сует, скорбей и мук взвивался тебе навстречу, ибо ты внезапно начинал и знать и чувствовать:
как где-то в твоем собственном нутре пролегли тектонические разломы, и океаны кипящей лавы булькают, как только что съеденный суп;
как гигантские отары безрадостных туч закручиваются в тебе циклонами и антициклонами, проливая по дороге дожди, теряя на ходу громы и молнии;
как целые горы песка сметаются горячим всесжигающим ветром и переносятся за сотни километров еще дальше к востоку прямо на побережье.
Впрочем (или к тому же), масштаб явлений не имел никакого значения, и точно так же отчетливо ты слышал:
как тихо проплывает в небольшом лесном озерце стайка пугливых рыб (вернее - различал движение каждой рыбины во всех стаях и табунах всех рек, озер, морей, водоемов);
и как в нескольких шагах от кровати, в шкафу, вгрызается в офицерское сукно старого пальто личинка серой моли (на самом деле ты видел движения каждого усика каждой мошки на всем просторе подвластного тебе мира);
и как убогим, никому не нужным мешком лежит в
одной из квартир
одного из домов
рядового города
небольшой страны
скромного материка
твое исхудалое анемичное тело.
С украинского