"Если не можешь смириться, убей.
Если не можешь убить - терпи.
Если не можешь терпеть - все-таки убей."
Это все началось осенью. Я считал себя бесполезным и никому не нужным. Я злился на весь мир и в первую очередь, на себя. И всерьез подумывал о том, чтобы покончить с жизнью.
Никто от этого меня бы не удержал. Родители – в другом городе, друзей у меня не было, девушки тоже.
Университет… покажите мне хоть одного человека, кого спас бы университет. На учебу мне было откровенно плевать, я ходил туда просто отбывать повинность – и чтобы в армию не забрали. Хотя меня и так бы не забрали – не проходил по состоянию здоровья.
Короче, я был депрессивным молодым человеком с суицидальными наклонностями. К тому же весьма и весьма злым и раздражительным.
Я ехал домой после учебы. Ехал и злился в частности из-за того, что меня в очередной раз пытались привлечь к общественно-полезной деятельности (вот уж что я ненавидел всей душой) и заставить играть на гитаре на каком-то очередном концерте. Ага. Разбежался. Я на гитаре играю исключительно для себя, и только для себя. Еще не родился тот человек (или я его просто не встретил), ради которого я стал бы играть.
А тут еще эта проклятая теснота в автобусе. Ненавижу. Терпеть не могу всех этих толстых бабок с рюкзаками, едущих с садов, которые бесцеремонно проталкиваются мимо, наступают на ноги, пытаются столкнуть с удобного места, ставят возле свои до невозможности грязные сумки, тележки и прочее. Разговаривают громкими голосами, орут, спорят друг с другом, требуют уступить место и – «какая нынче молодежь пошла!» Ненавижу. Просто ненавижу. Поубивал бы всех.
- Расселся тут! И не стыдно? – ага, это мне… ну и пусть, я же типа ничего не слышу, я же в наушниках (хотя их голоса перекрывают любую музыку).
Вот сейчас она постоит около, покряхтит, повздыхает и начнет ставить свою сумку чуть ли не мне на колени. Только то, что она, видите ли, пенсионерка, не дает ей права так со мной обходиться. Я не понимаю, зачем надо уважать человека только за то, что он старше – старше, не значит умнее, между прочим. И то, что эта бабка, может быть, больна – меня никоим образом не колышет. Если болеешь – сиди дома. В конце концов, как-то ведь она дошла до остановки и к тому же доперла на себе такую сумку, которую я и не подниму. Так что пусть стоит и не выступает. Еще немаловажный фактор – я, на минуточку, за проезд плачу, а она нет. Вот так-то. И слова «старость нужно уважать» ну никак не мой жизненный девиз.
Никогда не уступаю место. Вот никогда. Пусть стоят и орут. Пусть хоть всем автобусом, хором. Рукоприкладством они не занимаются (еще не настолько обнаглели), а орать – пусть орут. Я упорно делаю вид, что не слышу.
Бабка покряхтела-покряхтела…
- Садитесь, - опа, а вот и дурочка нашлась. Девица лет пятнадцати. То ли стыдно ей стало, то ли что. Ну и ладно, ну и хрен с ними с обоими. И вообще, так злиться из-за ерунды – не дело, я сам понимаю, что не дело, но ничего не могу с собой поделать. Я злой, я это знаю. Я ненавижу почти всех. Из-за разной ерунды.
В частности, вот эту девицу я ненавижу за то, что она стоит возле меня и воняет своими духами, на которые у меня аллергия и еще трется своей сумкой.
А вот этого мужика, который сидит впереди, я ненавижу за то, что у него очень уж противный затылок. Мне неприятно на него смотреть. И мне неприятно, что он балуется своим сотовым – уж не знаю, что он там такое с ним делает.
А вон ту мамашу с маленьким ребенком я ненавижу за то, что ее ребенок несет чушь, да еще и громко и постоянно возится.
А…
Ясно, короче. Наверное, был бы у меня автомат, я бы всех расстрелял.
Каждая поездка в общественном транспорте – просто адская мука.
Еще более адская мука – находиться в квартире.
- Миша, ты будешь есть? – спрашивает моя квартирная хозяйка.
- Нет, Татьяна Михайловна, не буду, - отвечаю я, не поднимая головы от учебника.
- Почему не будешь? – продолжает она, встав на пороге моей комнаты.
- Потому что не хочу, - отвечаю я, мысленно ругая ее на чем свет стоит
- А почему ты не хочешь? Ты уже где-то ел?
Если я скажу, что ел, она спросит – «тебе не нравится, как я готовлю?» А если я скажу, что не ел…
- Нет, я не ел, но я правда не хочу, - говорю я.
«Заткни глотку и вали вон отсюда, старая, тупая, мерзкая овца» - добавляю мысленно.
- Посмотри на себя, - причитает она, - Вон какой бледный да худой! Ну пойдем, поешь хоть чуть-чуть. Нельзя же совсем не есть!
«Да мать твою, ты сгинешь сегодня или нет?!» - мысленно ору я, мысленно же выталкивая ее вон из комнаты и хлопая дверью.
- Девушки тебя совсем любить не будут, девушки – они сильных парней любят, - продолжает она.
«Какие на хрен девушки!!!» - мысленно окончательно теряю терпение я.
- Татьяна Михайловна, я правда сейчас не хочу. Я себя нехорошо чувствую, я позже поем, ладно?
Она подозрительно смотрит на меня, но ничего не говорит, а просто уходит. И включает телевизор. От этого мне немедленно хочется выскочить из комнаты и швырнуть в этот проклятый ящик чем-нибудь потяжелее. Или выкинуть его из окна.
Вместо этого я затыкаю уши наушниками, делаю музыку погромче и продолжаю писать доклад по физике.
Если вдуматься, Татьяна Михайловна желает мне только добра. И вообще, такую хорошую квартирную хозяйку еще поискать. Ее же никто не заставляет мне готовить. А она готовит. И продукты покупает мне (на мои, правда, деньги, но я же ведь не совсем уж наглый). И стирает мои шмотки. И ставит сушиться мои ботинки. И собирает мои тарелки и кружки, понаставленные где ни попадя. И моет их. И будит меня по утрам. И даже не протестует, когда я в приступе жесточайшей депрессии выдаю жесткое соло на гитаре. И не возражает, когда я шляюсь по улицам часов до двух ночи. Она даже не возражает против моих шмоток, раскиданных по всей комнате.
Она – золото, а не квартирная хозяйка.
Это я ей попался не подарочек.
Однако со своей сволочной натурой я ничего сделать не могу.
Сдерживать себя - это очень и очень трудно.
Вот так я и жил. Ругался со всеми сокурсниками, посылал бабок в транспорте, с трудом сдерживался, чтобы не послать квартирную хозяйку, делал уроки, играл на гитаре так, что соседи прибегали поинтересоваться, что случилось. И чего-то мне упорно не хватало.
Мне было постоянно душно и жарко, а особенно это проявлялось, когда я находился в помещении.
- Татьяна Михайловна, я погулять, - объявил я, одевая осеннюю куртку поверх безрукавной майки и напяливая хипповскую панамку.
- Миша, да ты бы оделся, на улице минус семь! – переполошилась она.
Ага. Оденься. Мне жарко, душно и нечем дышать. Только когда я мерзну, мне получше.
- Не волнуйтесь, я не простыну.
- Ну конечно, не простынет он! Застегнись хоть!
«Какое твое дело, да хоть бы я сдох, ты-то что волнуешься, а?»
- До свидания, Татьяна Михайловна, - я подхватил свою сумку через плечо и хлопнул дверью.
- Опять поздно вернешься? – она высунулась на площадку.
- Как получится.
«Иди ты, сволочь, поняла? Тебе какое дело, во сколько, хоть всю ночь гулять буду!»
На улице тихонько сыпал снег. Я улыбнулся сам себе, надел темные очки и пошел вперед. На улице уже было темно. Я в темных очках, наверное, производил впечатление помешанного, да ну и насрать. Ветер насквозь продувал меня (я разумеется, не стал застегиваться – терпеть этого не могу) и это было очень приятно. Мерзнуть вообще приятно. Жаль, что никто этого не понимает.
Я шел уже часа два, майка начала намокать от снега, летящего на нее, в плеере сели батарейки, да и впрочем, музыка мне до чертиков надоела, но домой возвращаться не хотелось совершенно. Потому что там тепло и светло. Вот если бы можно было пооткрывать все окна, повырубать везде свет и молча сидеть в темноте… но такого Татьяна Михайловна не разрешит, я знаю. Тем более, она сейчас по-всякому смотрит этот проклятый дуроскоп, который я просто на дух не выношу. Так что домой я и не собирался.
А вообще, я чувствовал себя хорошо, даже очень. Остановился возле ларька, купил колу и потащился дальше. Мысли текли таким себе неспешным потоком – обо всем и ни про что.
Я присел на бордюр, открыл колу. Прохожие, которых в это время было еще довольно много (это вот где-то к часу их станет поменьше, а в девять вечера они только так шастают) проходили мимо, некоторые с удивлением косились на странноватого парня, в легкой куртке, в джинсах, засученных до колен и в темных очках. Но ничего не говорили.
Мимо прошли две гламурные девушки, похихикали, посмотрели на меня, еще раз похихикали, остановились неподалеку и начали что-то горячо обсуждать, иногда посматривая в мою сторону и хихикая в три раза чаще, чем следовало. Меня это, разумеется, бесило, но вставать и уходить что-то не хотелось – слишком уж я удобно сидел. А подойти точно не подойдут – я для них не подхожу. Им нужны накачанные потные волосатые мужики, кидающие железки в спортзале, при деньгах и при машине… ну короче, ясно о чем я. Я ни под одно из определений не подходил и внимания со стороны девушек-барби ко мне никакого не было. Да и они мне, в принципе, были безразличны.
Однако я ошибался. Они подошли.
- Вот, смотрим, молодой человек сидит, скучает, - протянула одна.
- Мы думаем – чего он скучает, - вторила вторая, - Решили подойти и спасти вас от скуки.
Я зыркнул на них из-под очков, поправил панамку и заглянул в банку с колой. Там было чуть меньше половины.
- А что это молодой человек в темных очках? Вы что, слепой?
«Отвалите от меня, отвалите от меня, да отвалите же» - я сделал очередной глоток.
- Он не слепой, он глухой, - сказала одна из девушек, опускаясь на корточки рядом со мной. Ее юбка поехала вверх. Нет уж, не на того напали. И что им вообще от меня надо?
- Молодой человек, вы вообще нас слышите? У моей подруги нет парня на сегодняшней вечер, не могли бы вы составить компанию?
- Не мог бы, - ответил я.
- А почему? Я вам не нравлюсь?
О черт, а какие у нее отвратные духи, боже, меня сейчас вообще вырвет, и что они ко мне привязались, что им от меня надо, валите уже отсюда, пока я сам не свалил
- Нет, - сказал я.
Девушки что-то возмущенно защебетали. Только успокоившаяся головная боль проснулась снова от их голосов. Я встал, отряхнул задницу и пошел себе дальше.
Девушки оказались настырными.
- Молодой человек, подождите, а почему я вам не нравлюсь? – спросила та, которой не хватало парня, догоняя меня.
Я промолчал, внутренне закипая. Ей лучше уйти, а то я сорвусь. В этом я не сомневался. И эти проклятые духи…
- Ну, какой вы противный, - чего она хочет, меня она бесит, я не выдержу
Я остановился.
Девушка подошла ближе и прошептала мне в ухо, одновременно пытаясь прижаться:
- Вот увидишь, мы с тобой поладим.
- Не поладим, - сказал я, отстраняясь. Черт, ну меня и правда вырвет от этих отвратных духов.
- Ты так в этом уверен?
Это было последней каплей. Я с сожалением посмотрел на банку колы в моей руке (жалко, я бы лучше ее допил, ну да ничего, еще одну банку куплю) и выплеснул ее содержимое прямо в лицо девице.
- Уверен, - сказал я и пошел дальше.
Девица заверещала так, будто я облил ее не колой, а по крайней мере, кислотой.
Я чувствовал странное удовлетворение. Мне было приятно. Не так, как могло бы быть, но приятно.
- Эй, парень, ты что, больной? – какой-то мужик схватил меня за плечо и развернул к себе, - Ты чем ее облил?
- Вадик, врежь ему, - крикнула подруга облитой девицы, помогая той вытираться и приводить себя в порядок.
- Я сказал – я не хочу с ней никуда идти, - да, парень-то покрупнее меня раза в три.
- Нет, ты почему девушку обижаешь, а? – он был плюс ко всему еще и подвыпивший. Я тоскливо подумал, что этот вечер для меня окончится печальнее, чем начинался.
- Очки сними, придурок, - сказал он.
Я решил, что терять мне нечего, бить все равно будут и, почти не замахиваясь, ударил его по носу кулаком.
Внутри меня что-то лопнуло. И растеклось. На душе стало как-то легко и тепло. Свободно. Я резко выдохнул. Голова кружилась от нового ощущения. Я ударил его второй раз, не давая опомниться, уже ногой. Да, это непередаваемо… Я даже немножко отключился, продолжая бить его.
- Он же его убьет!! – истошный визг одной из девиц заставил меня опомниться. И посмотреть на результат своих действий.
Никогда бы не думал, что смогу завалить такого здоровяка, однако вот – завалил…
Девица подскочила ко мне и вцепилась в шею. Я ударил и ее – тоже по носу. Нет, черт, насколько же это приятно, мать его!
Она закрылась руками и заплакала, кажется. Я пошел прочь.
- Мы тебя найдем, ты понял? – заорал мне вслед побитый парень.
Я не стал оборачиваться, просто пошел дальше.
В груди у меня растекалось странное тепло. Так хорошо я себя еще не чувствовал ни разу – может, потому, что ни разу не дрался? В голове было пусто и свободно – ни одной мысли вообще.
Однако оставалось еще что-то такое внутри – что-то мешающее полному кайфу.
А через пару кварталов меня встретил тот самый Вадик. С тремя друзьями.
- Это вот это что ли… герой? – спросил один из них.
- Он, он, - злобно сказал Вадик. Я заметил у него под носом следы крови.
- И он тебя уложил? – недоверчиво хмыкнул его дружок, ловя меня за руку, - Да непохоже. Ну-ка разберемся…
То самое чувство вновь охватило меня, когда я врезал этому, который схватил меня.
- Ах ты… - парень схватился за нос, - Ну-ка, держите его!
Против двоих, тем более, зашедших со спины, я сопротивляться никак не мог.
Вадик встал передо мной и медленно стащил с меня очки.
- Нам ведь не нужно, чтобы ты сдох, - сказал он, - Видишь, я о тебе забочусь.
С этими словами он размахнулся и врезал мне по лицу.
И тогда внутри что-то взорвалось – одновременно с болью пришел та-а-акой кайф…
Да, такого со мной еще точно ни разу не бывало. Мне было удивительно хорошо и спокойно – так я себя давно не чувствовал.
Вадик и его друг вдвоем продолжили меня бить и с каждым ударом кайф возрастал. Теперь ничего не осталось – только какое-то странное тепло внутри – и покой…
Я повис на руках у тех, кто меня держал.
Ка-а-айф…
- Слышь, а что это с ним? – удивился Вадик, видимо, увидев на моем лице блаженную улыбку.
- Да он больной просто – не видишь, ему нравится, когда его бьют? – сказал второй, еще раз ударяя меня по груди, - Ребят, бросайте его, он извращенец. Он небось специально ходит и нарывается, чтобы его били.
- Да? – поинтересовался Вадик, - А я-то думаю – чего это ему девушки не понравились.
- Девушки ему, наверное, вообще по барабану, так, нет? – второй за подбородок поднял мою голову и посмотрел мне в лицо, - Что скажешь, а? Ты ведь у нас такой, девушек не любишь?
Я ничего не ответил. Я был в нирване. В полной гармонии с окружающим миром.
- Серьезно, что ли? – спросил один из тех, кто меня держал.
- Ну конечно. Ты на него глянь. Урод. Чего скалишься?
А я разве скалился? Ну да… наверное… черт, как все болит… и насколько это все приятно…
- Я же говорю. Бросайте его и пошли.
Меня бросили. Просто отпустили. Я упал на колени, потому что ноги не держали.
- Надо же, - покачал головой Вадим, проходя мимо и кидая мне мои очки, - Я и не знал, что такие извращенцы в реале есть.
Они ушли, а я потихоньку поднялся, нашел свою шляпу, натянул ее на голову, одел очки и пошел себе.
Пора было направляться домой.
Хозяйка к счастью спала и ничего по поводу моего избитого состояния сказать не могла.
Одежда была безнадежно испачкана. Я кинул ее в ванной, одел шорты и лег в постель.
Спать однако не получилось. Во первых, все болело, во вторых, мысли о происшедшем меня не оставляли. Что же это получается? Мне нравится, когда меня бьют? Для того, чтобы сделать мне приятно, меня надо избить?
Не очень-то приятно это сознавать, между прочим. Я не мазохист. И никогда не был. Это что-то… из ряда вон.
Промучившись полночи, под утро я уснул.
Утром Татьяна Михайловна, конечно, разахалась и разохалась, но как ни странно, меня это не раздражало. Я был в отличном настроении.
Это что же получается – я могу быть доволен, только когда меня изобьют? Боже, я и впрямь извращенец!
Я оделся и пошел в институт. Одногруппники косились на меня, но разговаривать никто не разговаривал. Я прошел к своему месту, сел, плюхнул тетради на стол и прилег на руки. Мысли о том, что я извращенец, меня не оставляли.
Сегодня меня вообще ничто не раздражало, я был рад и счастлив. Я даже откровенно забил на контрольную – просто не стал ничего писать.
Какая нафиг тут вам контрольная? Тут про себя такие откровения узнал, что просто диву даешься!
А чуть позже я снова нарвался на драку. Это было сделано осознанно. Мне надо было точно узнать – правда ли я получаю кайф от того, что меня бьют или мне показалось.
Не показалось.
Меня били трое, преимущественно по лицу и по ребрам. Я не сопротивлялся. Не мог. Это же глупо – сопротивляться самому большому кайфу. Зачем это надо?
После драки дня три ходил как в тумане, пытаясь понять – что же теперь делать. Я отказывался считать себя извращенцем-мазохистом. Я же нормальный. Совершенно нормальный!
Рассказать об этом было некому. Друзей, как я и говорил, у меня не было, а делиться с Татьяной Михайловной было по крайней мере глупо. К врачу идти мне казалось позорным. И я не шел.
Зато я вдоволь намучил сам себя этими размышлениями на тему. Ничего путевого, кстати, так и не придумалось.
Спустя неделю меня одолели сомнения. Было ли то, что было? Чувствовал ли я то, что чувствовал? А вдруг это все мой вымысел и совершенно напрасно себя мучаю?
И я нарвался опять.
Валяясь на мокрой земле и наблюдая, как удаляются мои противники, я убедился снова – все правда.
Я совершенный извращенец.
Однако на следующий день меня вновь одолели сомнения. Что же конкретно я чувствовал?
Снова нарываться?..
От этого не вполне разумного поступка меня спасало только то, что ребра болели так сильно, что даже просто дотрагиваться было больно, а нос распух и постоянно кровил. Так недолго и в больницу угодить.
И еще была немаловажная причина – те шмотки, в которых я ходил сейчас, были последними. Больше чистых, не рваных и более-менее приличных у меня не было. Татьяна Михайловна, конечно, постирает и заштопает, но это когда еще будет. Она на меня, в конце концов, стирать не обязана.
Задумавшись, я потер лицо сильнее, чем положено. Из носа тут же хлынула кровь, заливая тетрадь и мою чистую футболку.
- Михаил, немедленно идите в медпункт! – скомандовала преподша, заметив безобразие.
Я собрал вещи и пошел домой. Медпункта я старательно избегал по одной простой причине – уж очень въедливый там врач. Он обязательно стал бы докапываться с кем я дрался, захочет обследовать меня полностью и найдет немало интересных сюрпризов. Конечно, на все это у него нет права, но его об этом никто не проинформировал. Очень вредный дедок.
Оказавшись на улице, я слепил снежок и приложил его к носу. Через некоторое время кровь остановилась. Я осторожно пошмыгал для пущей надежности и пошел прочь от универа. Сегодня я туда явно не вернусь.
- Молодой человек, у вас под носом кровь, - сообщила мне первая же встреченная мной бабка.
«Да пошла ты, твое-то какое дело, дебилка старая!!»
- Я знаю.
И зачем мне об этом сообщать? Что, я сам не знаю?
Домой идти особого смысла не было, потому что Татьяна Михайловна сейчас как раз дома и обязательно начнутся расспросы, почему я не на учебе. Я от этого, как водится, буду злиться и вообще – нервные клетки не восстанавливаются. Я решил гулять дальше, тем более, что погода была просто замечательная – тепло, тихо и снег идет.
Вначале, конечно, полагалось привести себя в относительный порядок и я завернул в близрасположенное кафе.
Я боком протиснулся в дверь. Охранник насторожился.
Подойдя к стойке и изучив довольно-таки большое меню (а денег у меня все равно больше чем на чашку чая не хватало), я спросил у продавщицы:
- Извините, а где у вас туалет?
«Идиотка, ты что не видишь, как я выгляжу?!»
- Туалет только для клиентов, - сердито ответила она.
- А я клиент… буду.
«Ох, врезать бы тебе чем-нибудь!»
- Так вот вы сначала что-нибудь купите, а потом и пойдете. У нас тут не общественный сортир, между прочим.
- Люд, что такое? – подошел охранник.
- Да ничего особенного, - отмахнулась она.
- Так вы подождите, как же я сначала куплю, а потом пойду? – я тоскливо думал, что умыться здесь мне все-таки не придется, и вообще меня сейчас выкинут. И кажется я самопроизвольно нарываюсь.
- Как хотите. Не задерживайте меня.
- Так у вас народу-то никого. Я вам обещаю, что как только я умоюсь, я что-нибудь куплю.
Она, как ни странно, разрешила. Я думал, она не пустит.
В туалете я долго мылся над раковиной, осторожно вытирая нос. Да, видок у меня был неблагонадежный и уровню заведения я не соответствовал. Хорошо бы еще и футболку постирать, но в мокрой я просто замерзну на улице. Так что от этой мысли я отказался, вышел в зал и купил себе салат и чай.
Мрачно разглядывая пустую тарелку (салата мне хватило ровно на одну ложку), я продолжал обдумывать свое положение. К кому обращаются в таких случаях? К родителям? Странный разговор получится: «Дорогие мама и папа, я, видите ли, в некотором роде мазохист». Тьфу. Гадость какая. Тем более, они в другом городе. Ничего не выйдет при всем желании. Да я бы и не стал.
А если найти единомышленников? Ведь есть же где-то кружок «Анонимные алкоголики», почему бы не быть «Анонимным мазохистам»? Вот только как их найти? И как это вообще будет выглядеть? Просто нагло припереться с улицы? Или через знакомых? Гребаные вопросы!
Проще всего было забыть обо всем и жить дальше. Но мне же потом захочется еще. Да что там, мне и сейчас хочется. И все мои оправдалки насчет того, что это просто проверить – а вдруг я ошибаюсь? – конечно, шиты белыми нитками. Надо же как-то себя в собственных глазах обелить.
Посидев еще минут пять, я подумал, что неплохо было бы пойти куда-нибудь, где на меня бы не смотрели таким убийственным взглядом, как смотрит этот придурочный охранник.
Поразмыслив, я пошел домой. В конце концов, какое дело этой старой карге до меня? Ее-то почему волнует, учусь я или нет? За комнату я плачу без задержек, а чем занимаюсь – вообще ничье дело.
На мое счастье, дома никого не было – наверное, пошла в магазин или еще куда.
я швырнул куртку на пол, прошел в комнату, не снимая грязных ботинок и завалился на кровать. Как же мне было хреново, пустота внутри вернулась. Что-то внутри меня требовало чего-то большего, чем вся эта тупая жизнь. Мне хотелось выть и биться головой об стену. Мне хотелось швыряться всем, что попадется под руку. Мне так хотелось кого-нибудь ударить.
Я лежал на кровати, заложив руки за голову и тихо ненавидел все вокруг, а прежде всего – себя. Непрошеные злые слезы текли сами по себе, я крепко сжимал зубы, чтобы не сделать чего-нибудь ненужного.
Хлопнула входная дверь. Я перевернулся на бок, вцепился в подушку и тихонько заскулил.
- Мишенька, ты что же это? – в мою комнату вошла Татьяна Михайловна, - Хоть ботинки бы снял. Да ты никак плачешь? Случилось что?
"Иди вон, сволочь, пока я не кинул в тебя чем-нибудь"
Я ничего не ответил, сильнее сжимая подушку.
"Иди отсюда, пока я еще держусь"
- В университете что ли, что не так?
- Нет, Татьяна Михайловна, все в порядке, я просто устал, честное слово, извините за то, что я вам натоптал.
- Да ну, ерунда какая, - отмахнулась она, - У тебя точно все в порядке? Может, все-таки расскажешь, что случилось?
"что тебе рассказать, сволочь, что я тебя убить хочу, да?"
- Все в порядке, все хорошо. Идите. Я скоро приду в себя. Я на самом деле слишком устал.
Она неодобрительно покачала головой и вышла из комнаты. Я снова перевернулся на спину. И разревелся по настоящему. За что это все мне? Для чего? Почему? Почему именно я?
Ревел я долго и стыдно мне совсем не было. пустота внутри разрасталась и разрасталась и я не знал, для чего мне жить.
Потом я уснул.
На следующий день Татьяна Михайловна ни словом не обмолвилась о вчерашнем. Я лучше себя чувствовать не стал, но плакать больше пока не хотелось.
- Ты в университет-то пойдешь? – спросила домохозяйка, когда я закончил размазывать по тарелке картошку и уставился в кружку с чаем.
- Пойду, - ответил я, - Вот допью чай и пойду.
Я шмыгнул носом, неудачно. Кровь снова пошла.
- Ты бы не ходил, что-то ты совсем разболелся. Видно же ведь. Я тебе говорила – не ходи раздетый, ты же не слушаешь.
"кто ты вообще такая, чтобы я тебя еще и слушал?!!"
- Нет, я не болею, со мной все хорошо, - ответил я, стягивая заляпанную кровью футболку. И тут же пожалел об этом. Я просто забыл, что скрывается под ней.
- Ой, кто ж это тебя так? – запричитала домохозяйка, увидев синяки, равномерным слоем покрывающие кожу, - Это поэтому ты вчера плакал, да?
"заткнись, просто заткнись, тебе какое дело?"
- Нет, не поэтому. Это я просто упал.
- У тебя ничего не сломано? Тебе надо к врачу сходить!
- Я был у врача, все в порядке.
"у десяти врачей я был, не катились бы они все лесом"
- Осторожнее надо. Ты хоть лица их запомнил, кто тебя бил?
- Я сам упал, честное слово.
"ага, так тебе и поверили"
- Не хочешь говорить – не надо, но я бы заявила в милицию.
- Не надо милиции, это я сам. И вообще, мне пора.
В универ я, конечно, не пошел.
Просто таскался по улицам.
Попробовал сесть в транспорт, но после того, как едва не врезал одной бабке, которая толкнула меня локтем, выскочил оттуда и больше таких попыток не предпринимал.
Это что же творится-то? Почему я так на все реагирую? Я теряю над собой контроль. Я кажется, могу стать опасным для общества. Надо себя сдерживать, а то меня посадят. Нельзя избивать всех подряд. Вообще никого нельзя.
"Нельзя?! – спросил я сам себя, - И почему бы это?! Меня окружают одни ублюдки, все сплошь гребаные ублюдки, и мир без них будет только лучше"
Нет. все равно нельзя. Это не годится. Я не убийца.
И не мазохист.
Нарываться я все равно не стану, как бы ни хотелось.
В голове неотвязно крутилась строчка из одной песенки
"Всего два выхода для честных ребят…"
Каких же два выхода? Дальше я не помнил, помнил только, что что-то, связанное с убийством.
"Всего два выхода для…"
"Всего два…"
Вспомнить, бы – каких.
Наверное, мне требуется квалифицированная помощь. Но я никому не позволю лезть мне в душу. Нечего там делать. Как-нибудь сам разберусь.
"Всего два выхода…"
А через три дня я нарвался снова. Только это вышло непроизвольно, мне не очень-то и хотелось (ой, нет, ну конечно, мне хотелось и даже очень, но я не был инициатором драки).
В этот раз у меня был всего один противник и я его основательно уделал (мне, правда, тоже досталось).
И открыл для себя следующую закономерность – когда бьют меня, это один кайф. Когда я имею возможность бить в ответ и при этом видеть кровь – это совсем другое дело. У меня начинает шуметь в ушах, я абсолютно отключаюсь от происходящего. Я запросто мог прикончить того парня, если бы не появились люди и мне не пришлось бы спасаться бегством (нафиг мне надо попадать в милицию?)
После этой драки некоторое время я жил спокойно, я улыбался, я был доволен жизнью, я даже пару раз был в универе.
Однако вскоре злость вернулась.
Но теперь я знал, что делать.
Придя на ночную дискотеку, я выбрал парочку, которая вроде пришла без компании и начал приставать к девушке. Я ее напугал преизрядно, довел до слез и ее парень, разумеется, не преминул заступиться за нее.
Я отвел его за здание клуба. И тут что-то изменилось в его лице.
- Эй, парень, может быть, уладим дело миром? – сказал он, - Я понимаю, ты пошутил. Давай не будем выяснять отношения прямо сейчас, ты просто зашел слишком далеко в своей шутке.
Если раньше он горел желанием выбить из меня все дерьмо, то теперь он испугался. И хотел только одного – уйти отсюда поскорее. Может, потому что понял, что скорее всего, дерьмо буду выбивать я из него.
А я что – дурак, что ли, его отпускать?
- Ты кто – мужик или тряпка? – спросил я, подходя поближе, - Ты даже не в состоянии постоять за честь своей девушки, так? Тогда я, пожалуй, продолжу с ней, ты не против? Посмотрим, насколько далеко я зайду, а? может быть, мне ее изнасиловать, как тебе такое? Ты тоже решишь, что я просто шучу?
Драку я все же спровоцировал, в этот раз мне почти что и не досталось. Да, он был здоровее меня, причем намного, но он почему-то меня боялся. Я его уложил в два счета. потом долго еще пинал бесчувственное тело, не в силах успокоиться и перестать. Прибежала его девушка, завизжала, пришлось вырубать и ее тоже. После этого я смылся.
Прошел месяц. В округе начали поговаривать о маньяке, который выслеживает одиноких парней и избивает их едва не до смерти. Вот уже трое попали в больницу со множественными переломами. Татьяна Михайловна предостерегала меня шляться по вечерам, пугая маньяком. Я только улыбался. Где этой старой идиотке было догадаться, что я и есть этот самый маньяк.
О да, я стал настоящим маньяком. За вечер у меня было около трех жертв. Я просто отлавливал их на улицах, отводил во дворы и там делал все, что мне было надо. Я в смысле драки.
Я был просто счастлив. Моя злоба нашла себе выход. Я жил как в Нирване. Мне было удивительно спокойно и хорошо.
Да, я натворил много чего.
Я устроил безобразнейшую драку в автобусе, врезав одной женщине лет сорока, которая заняла место, на которое я нацелился. Досталось и тем, кто пытался за нее заступиться, я передрался с половиной автобуса, хотел уже добраться до водителя, водитель вывернул руль и сшиб три легковушки, несколько человек погибло, я благополучно смылся.
Я затеял драку на дискотеке, успев уложить около десятка человек, пока не пришли секьюрити. После их прихода я быстро смылся, остальных они уложили без моей помощи.
Я перестал себя контролировать. Я отпустил внутреннего зверя на свободу.
Я спокойно мог подойти к человеку на улице и тут же врезать ему – просто за то, что он мне не понравился на внешность.
При этом никто не знал обо мне, ни у кого не было моего точного описания. Знали, что маньяк довольно высокий и худой, носит короткие куртки и тяжелые ботинки. И все.
Сколько человек подходят под это описание?
Сотни, если не тысячи.
Иногда во мне просыпались угрызения совести. Но они были слабенькими и быстро успокаивались.
Потом я съехал от Татьяны Михайловны, стал снимать однокомнатную квартиру на самой окраине. Безобразничать я ездил в разные районы, чтобы никто ничего не заподозрил.
Со временем простые избиения народа мне надоели.
И я взялся за нож.
Вот тогда-то весь город встал на уши.
Количество моих жертв переросло все мыслимые пределы, но поймать меня никто не мог. Я был чертовски осторожен. Я старался не оставлять следов, а действовал только ночью.
Про меня писали все местные газеты, я стал героем новостей, но никто не знал, как я выгляжу, где живу и все такое прочее.
Да, я стал настоящим маньяком. Мне нравилось убивать.
Если бы кто знал, какое это по-настоящему великое чувство. Если бы кто знал.
Я вспомнил следующую строчку песни "…схватить автомат и убивать всех подряд". Я так и делал, пустота внутри меня заполнилась (по крайней мере, я больше ее не чувствовал).
С каждым днем мне хотелось убивать все больше и больше, всех подряд, абсолютно всех.
Я ни на секунду не расставался с раскладным ножом, который приобрел как-то по случаю с рук у очень подозрительного мужика (чуть позже я его убил этим самым ножом). Я даже когда спал, клал его под подушку. Мне нравилось думать, что у этого ножа – кровавое прошлое, а я по мере возможностей это продолжаю.
Со временем я потерял осторожность.
Я убивал среди бела дня при куче свидетелей (правда, их я тоже старался убрать).
Меня не ловили. Мне чертовски везло (а может, просто некому было заявлять в милицию)
Я убивал не просто так. Только когда мне начинали возражать.
Резню в троллейбусе спровоцировала бабка, отказавшаяся уступить мне место. Ну что ж, сама виновата.
В том, что случилось в супермаркете виновен никто иной, как мамаша, которая не могла заткнуть пасть своему ребенку – ну что ж, я не могу терпеть детский плач.
То, что произошло на дискотеке, конечно, сделал ди-джей – я не обязан слушать его хренову попсу, которую он постоянно ставит. Бедняга просто не знал, что я не переношу Билана. Что ж, теперь он вообще ничего поставить не сможет.
В автобусе виноватым остался мужчина с большой бородавкой на виске – мне было слишком противно смотреть на нее.
На улице… ясно, короче.
Я не видел разницы между тем, кого убить – ведь все окружающие – просто гребаные ублюдки, недостойные существовать на этой земле.
Я мог устроить кровавую резню где угодно – в кафе, в транспорте, в школе, в каком-нибудь офисе, в детском саду, в магазине – короче, все равно, где.
Я убивал до тех пор, пока в пределах досягаемости не оставалось ни одного человека.
А потом меня поймали.
Я находился в магазине. Кроме меня, живых в магазине было немного – одна баба с отрубленной рукой, еще одна – с выколотым глазом (живучая попалась), двое мужчин, дрожавших в углу (до них я добраться не успел) и продавщица, трясущимися руками достающая из холодильника бутылку колы, которую я у нее попросил (и вообще, если бы мне продали колу без очереди, вполне возможно, что я ушел бы мирно).
То ли я слишком увлекся, то ли отряд ОМОНа находился недалеко…
То ли мое чертовское везение закончилось.
Они даже не предложили мне сдаться…
Я даже не успел попробовать свою колу…
В последние минуты моей жизни, вспомнилась следующая строчка песни.
"Или покончить с собой…"
Когда-то я хотел покончить с собой. Потом я обрел смысл жизни.
Но тут со мной и покончили…
Маньяка, более чем два месяца орудовавшего в городе убили двумя выстрелами в голову. Тело кремировали.
Маньяк оказался 19-тилетним парнем.
Обе пули вошли в голову одновременно.
Перед смертью он успел метнуть свой нож. Его последней жертвой стала некто Ливнева Т. М. По сведениям, маньяк раньше квартировал у нее.