Как ни хочу я верить в то,
Что пал Тибет под игом страшным:
Убийства, тюрьмы, кровь и слёзы,
Это удел гордых монахов.
Разрушены монастыри,
Разграблено добро святое,
Культура, что в пример всему,
Пеплом развеяна по плату.
И сознавая лишь сейчас,
Что натворили в диком зверстве,
Те знания собираем по крупицам,
Рвясь к лучшей жизни, к совершенству.***
1998
*
- «Каким ты представлял себе меня?»
Спросил философ Диоген ученика.
- «Во всяком случае, не нищим и бездомным,
В драной одежде, босого и голодным.»
- «Ты говоришь, бездомным? Ты не прав:
Смотри на небо и вокруг, это мой дом,
Где место есть для каждого и крыши,
Ты не найдёшь больше, чем моё небо.
А звёзды в небе, разве можно жить
Несчастным, коль любуешься на них?
Где ты найдёшь мягче постель,
Чем мягкость луговой травы?
Какая свечка может заменить,
Свет солнца днём, утрами розовый рассвет?
Сравниться ли вину и сокам,
С водою чистой ключевою?
То для тебя в пещеру вход,
А для меня же особняк,
К тому ж, владею я жилищем:
Бочкой у храма Афродиты!
Владея всем этим сполна,
Довольствуюсь я самым малым,
Беря для плоти малое,
Для разума мудрость природы.
Я не нуждаюсь, потому,
Ни в власти, ни в богатствах,
Счастливца хочешь, коль узреть,
Зри на меня, я счастлив!»
1999
*
Казалось, отвернулся мир
От нас, как прокажённых,
Прокляты жизнью и судьбой
Невинно – обвинённых.
Голод, запроволочная смерть,
Каторжный труд и зверства,
А тут мороз, такой мороз,
Весь лагерь на погрузке.
Термометр за пятьдесят
Состав полувагонов,
Прям к лесобирже был подат,
Ночь, лес кругляк и голод.
Люди начали замерзать,
Работа нас не греет,
Конвой прикладом и ногами
Бьёт тех, кто встать не может.
Горят костры, греют конвой,
Но, подойти не смеешь,
Издалека уже кричат:
-«Назад, а то стреляю!»
Пять тысяч тон леса – кругляк
Погружено за сутки,
Состав ушёл, ушёл в свой срок,
Осталось тридцать трупов.
Несколько трупов с брёвнами
Уехало в вагонах,
Их привалило кругляком,
А доставать не стоит.
Не стоит, да и сил уж нет
Освобождать беднягу.
В чём разница, как умереть?
Быстрее, легче замёрзнуть.
Чем от гангрены, медленно
Смерть дожидаться,
Та участь догнала других,
Кто в лагерь свой вернулся.
О, Господи! За что, за что,
Всё это пережито?!
Друзей на «тот свет» спровадил,
А я остался жить вот.
1997
*
Какой мерой можно измерить
То униженье и позор,
Когда вели нас всех невинных
Под автоматы и конвой?
С собаками, через посёлок,
Где высыпал и стар, и млад,
Чтоб на диковинку взглянуть:
- «Немцев ведут, немцев ведут!»
А мы, как загнанные звери,
Головы ниже опустя,
Ища сочувственного взгляда,
Но, любопытство с злобою.
Ведут оборванных и грязных
Из коммунистов бывших строй,
Кричит мальчишка: - «Сними шапку,
Там, говорят, рога растут!»
Нас ведь и вправду принимали
За гитлеровцев и врагов,
Того люди не понимали,
Что мы советские, такие ж.
У немцев чувство личной чести,
Как и одежда, и как дом
Очень высоко почитались,
А тут ведут, стыд то, какой!
Как – будто совершил убийство,
Ведут через селенья строй,
Тут и призренье, и злорадство,
Как хочется кричать: - «Я свой!
Я Ваш сосед, друг и коллега,
Я вырос с Вами, с Вами жил.
Детьми играли с Вами вместе,
Я – немец, но я не фашист!»
Какой мерой можно измерить
То униженье и позор,
Когда пачкали наших немцев
Клеймом убийцы и врагом?!
1997
*
Кошка поиграла с мышкой и съела,
Кто мог ожидать беспредела?
Шло знакомство с новым бытом, с друг другом,
Шутники веселили остротами.
Разные немецкие диалекты,
Как на рынке разноязычном.
Сносная еда, работа будет,
Раз на фронт не взяли, так тут хоть.
Думал каждый: -«Место нашлось мне,
Чтоб с оккупантом бороться,
Приложу и душу, и силу,
Чтоб приблизить как – то победу.
Но, так продолжалось не долго,
Мутною водой стал суп мой,
Голод, холод и униженье,
Проволока, собаки, конвои.
Люди превратились в скелеты,
А одежда вся поистлела,
Уголовникам и тем было лучше,
Знал свой срок и знал, что наделал?
Он, хоть мог на фронт упроститься,
В батальон штрафной добиться,
Ну, а там, иль вся грудь в медалях,
А не повезёт, так могила.
Было нам и это закрыто,
В чём вина? Чудовищно дико!
Прилепилась грязь и на долго:
Немец раз, то, значить фашист – ты.
1997
*
Как в тёмном туннеле с заваленным входом,
Нам – женщинам быть привелось:
Нас с ребятнёй, обобрав до нитки,
В ссылку, на гиблый мороз.
За грех за вселенский: национальность,
Немецкой зовётся что.
Нажитое потом и кровью веками
Конфисковали всё.
Мужчин отобрали, детей от четырнадцати,
Угнали всех в лагеря,
Удар ожидал нас ещё похлеще, там
В казахстанских степях.
В «труд армию» нас от детей отрывая:
- «Девай куда хочешь их!»
Бессилие полное, обида горькая,
От ужаса ум вопил…
И оставляли своих сироток
Родителям – старикам,
В русские семьи, в казахские семьи,
Всем сердобольным людям.
Немало детей беспризорных немецких
В пять долги военных лет,
Просило милостыню на дорогах,
И гибло то там, то здесь.
Ах, доля, ты доля, женская доля,
Куда теперь тебя деть?
Муж мой погиб, в неизвестности дети,
Зачем я осталась жить?
1997
*
Как на ногу наступили, извинились так,
Двадцать лет похоронили в лагере ГУЛАГ.
Нас, братьёв, четыре было, мне четырнадцать,
По повестке оповестили явиться в военкомат.
А когда нас через селения гнали в лагеря,
Люди с ненавистью глядели, фашистами обозвав.
Немцы, фины, югославы, что жили здесь всю жизнь,
Вдруг врагом народа стали и в лагеря нас гнить.
Голод страшный, холод вечный, дряхлое бельё,
Люди, словно тени стали, себя не узнаём.
Тысячами умирали, не выдержав то всё,
И братьёв моих свезли, в одной яме все.
В шахте я работал пыльной, был ещё пацан,
Норму выполнять не мог, наказан был и как.
До сих пор не понимаю, выжить как я смог?
Урезали мой паёк и в карцере в лёд мёрз.
А потом, лет через двадцать, паспорт выдали:
- «Извините, по ошибке вы здесь пробыли.»
Не нашёл я в Казахстане ни мать, ни отца,
По словам односельчан, мать сразу умерла.
Гнали в степи Казахстана, многих не довезли,
У дороги разгрузили и оставили.
А отец, тот в лагерях, за нами же ушёл,
Не нашёл его поныне, теперь уж не найдёшь.
Как на ногу наступили, извинились так,
Двадцать лет похоронили в лагере ГУГАГ…
Спрашиваешь: - «А не страшно, с Родины съезжать?»
Мой ответ: остаться страшно, надо мне бежать.
Чтоб моих детей и внуков не постигло то,
Что моей семьёй и мной было пережито.
1997
*
-« Кругом зелёная трава,
Цветы и пенье птиц,
Не заподозришь никогда:
На кладбище стоишь.
Десяток тысяч человек
Ушли в безвестность здесь,
Как чист берёзовый ты лес
И сколько скорби здесь.»
-«Откуда знаешь?» -«Мне ль не знать,
Коль сам землю долбил?
Отряд наш был из доходяг,
Могильщиком служил.
Истощены, с последних сил
Мы рыли ямы здесь,
Свозили трупы с лагерей,
Могильщики то ж здесь.
Закапывали сами себя,
Конвейер нескончаем,
В потоке трупов не узнать
Родного даже брата.
Голод отнял черты лица
И всю индивидуальность,
Лишь номерочки иногда
У ног в фанерных бирках.
Сил мало у могильщиков,
Халтурили мы сильно
И по разливу, по весне,
Всплывали наверх трупы.
И снова ямы надо рыть,
Закапывать обратно,
Травой всё, корнем поросло,
А ступишь, земля мягка.
Цветы, цветы, как много их,
Как души прорастают?»
И у берёзки сел старик,
Закрыл лицо, рыдает.
1997
*
Как скульптуру изваял
Щупал Гришка светских дам,
А в провинции полапал
И по морде схлопотал.
-«Надо рвать в Санкт – Петербург
Уж там дур, куда ни плюнь,
А в провинции невежи
Ещё возьмут, да покалечат.»
Собрался на скору руку
Григорий, батюшка, Распутин,
Водку к поезду купил
И от нас он укатил.
1997
*
Кровью полили, услали
Мы дорогу к Берлину костями,
Лагеря освобождали,
И свободу Европе дали.
Мы по площади гордо шагаем:
«Ура, - кричим, победили!»
Только.., вот есть вопросик один:
«Почему не празднует мир?»
И когда называюсь я русской,
Мне в глаза с укором глядят,
Со словами: «А что тут гордиться?
Наворочено вами греха!»
И давай тыкать в нос мне войною,
Да с укором, Великой, второю:
«Помогли вы своим же салом,
Фашиста взрастить, к пьедесталу!
После Первой войны запретили
Иметь немцам свою артиллерию,
Свои танки, свои самолёты,
Сталин выучил их полётам.
Иль глаза у вас завидущие,
А руки так загребущие,
Чтоб ослабить старушку Европу,
Да вторым фронтом дать в жопу?
Территории было мало,
Вот и салом, да по мусалам,
По Европе и вдруг галопом,
А там мир захватить комунякам?!.»
-Да вы что тут все, охренели, -
Я себе бью в грудь, - в самом деле –
Мы спасли мир, да от фашистов,
Вы ж, в лицо гадость, да всем миром!»
И завёл меня немец в хату,
Показал мне альбом, где курсантом
Он учился на русской природе,
Летать на самолёте...
2013
*