IV.
В холле гостиницы было весьма шумно. Повсюду циркулировали по-стояльцы и случайный люд.
Трещотка болтовни стрекотала по всему пространству небольшого холла. Общий говор разнообразило обилие акцентов и сленга. Языковой диа-пазон был широким. Начиная москвичами и заканчивая гостями столицы из ближнего зарубежья.
В целом, суетливое мельтешение гостиничного персонала и прочих лиц напоминало рыночную, либо вокзальную активность. Поскольку каждый хоть и имел свою цель и свой маршрут, все же своей рассеянностью увеличи-вал хаотичное копошение.
Поведение многих было настолько неадекватным и нерасторопным, что порою казалось: пред собой видишь не людей, а големов — кукольных болванчиков, чьи движения обусловлены не их волей, а ниточками внешних обстоятельств.
Гордей глубоко презирал их. Это скопище туловищ было ненавистно ему. Он часто воображал себе, как он смог бы с нескрываемым энтузиазмом, взяв крупнокалиберный пулемет, полоснуть по толпе, как по cытой скотине. «Пусть это стадо умоется своею привязанностью к суете тел!..» — заключал он экспрессивно и искренне, как подобает творческой натуре.
Но потом приходил к выводу, что этого делать не стоит, так как чело-векоподобная сволочь уже наказана своим видом и целым комплексом своих тупоголовых поступков. Поэтому ему следовало бы быть снисходительнее. Они копошатся, деградируют, но ведь рано или поздно вымрут сами по себе без его на то посильной помощи.
Что-то похожее пронеслось в гордеевой голове и на сей раз, когда он, с некоторой брезгливостью пересекая холл, подошел к дежурному админист-ратору...
А Наденька по просьбе Гордея осталась ждать его на улице около слу-жебного входа гостиницы.
— Привет. Борис у себя?
— А-а-а. Это ты? Здравствуй-здравствуй. Да нет, вышел куда-то. Скоро должен быть. А ты что хотел?
— Ключи взять.
— Ах, МЫ, стало быть, не одни? — шутливо отозвалась администра-тор. — Так сказать, с подругой дней своих? — продолжала она. — Ну, и кто теперь? Кого мы выбрали НА счастье?
— Эльвира Павловна, вы всё, как прежде, шутить изволите?
— Шучу, Гордюша, шучу. А как мне с вами, шалунами, не шутить-то, коль вы все, как один, БАБ любите, точно колбасу или ТОРТ какой?
— Но вы неисправимы. Вы прям как Зощенко, только книг не пишете, а все устно да устно — фольклёрите потихонечку...
— Не без этого. А как же иначе-то. Если не юморить, то и жизнь будет, как варенье БЕЗ сахару. Ягода ягодой, а ЕСТЬ — кисло.
— Тоже верно.
— А вот и Бориска пришел...
Гордей обернулся; перед ним стоял парень среднего роста, — корена-стый, как гриб, боец. Он радушно, по-дружески приветствовал Гордея. Гор-дей ответил тем же.
— Явился — не запылился. Как дела, работа? — поинтересовался Бо-рис, отводя Гордея в сторонку от окошка дежурного администратора.
— Да вот, отпуск догуливаю.
— Отпуск — дело хорошее. Когда есть что тратить.
— А главное с кем.
— Пожалуй, и так. Ну, что? Рассказывай. Почему не заезжал, не зво-нил?
— Видишь ли... я не один, меня ждут. Хотел ключами воспользоваться.
— Ага, понятно... Только вот что. Там щас занято. Время около трех. К пяти освободится, плюс уборку сделать. Короче, к часикам шести, чуть больше — ключи у тебя будут. А ты пока в бар загляни, потусуйся там со своею м-мадам, ну и дождись меня, а я все устрою. Договорились? Зюзи есть? Ну, и отлично!
— Спасибо тебе. Выручил.
— Да ла-адно тебе. Делов-то...
— Как сказать... Кстати, ты чего-нибудь про национал-большевиков слышал?
— В смысле? У нас? В совке?
— Ну, хотя бы.
— Так, кое-что. Лимонов, писатель, — вождь у них. Идеолог — некий Дугин. Говорят еще, что и Курехин там же... Щас у нас девяносто пятый, ста-ло быть, партии менее года. Одним словом, маргиналы. А что, решил ряды пополнить?
— Да нет, просто при одном разговоре присутствовал. Там ребята за-нятные вещи декларировали. Захотелось получше познакомиться.
— Ну-ну, дерзай! Ладно, хоп. Пойду я. После шести загляну в бар. Жди.
Гордей вновь вернулся к окошку администратора.
— Успешно ли? — полюбопытствовала Эльвира Павловна, тучная, как увесистый баул, немолодая, белесо выкрашенная и ярко намакияженная жен-щина.
— Все путем, — подтвердил Гордей.
— Вот и славно. Милого ВАМ свиданьица, Гордей Батькович, — съяз-вило бауловое существо. — Приходите еще, всегда ра-ады...
«Какая же мразь», — подумал Гордей, распрощавшись с администра-тором. — «Уничтожать. Безжалостно уничтожать. Ножом в горло. Насквозь. Пусть хрипит и корчится. Не жалко, лишь бы уничтожить...»
*
Гордей вернулся к служебному входу. Надежда, проведшая десять ми-нут в одиночестве, успела подумать о многом. Но мысли, приходившие ей на ум, были урывисты и банальны. И только чувство, посетившее ее, было нега-данным и занятным.
— Заждалась?
— Нет. Почему? Ты недолго.
— Долго — не долго, а выпить стоит. Пойдем!
Надежда, не спросив куда, механически последовала за Гордеем.
Они, пройдя через ресторанную кухню и минуя административный ко-ридорчик, очутились в довольно уютном баре.
Усадив Надежду за столик, Гордей направился к барменской стойке.
В полумраке бара в изгибе комфортного кресла Надежда обрела равно-весие своих чувств. Под тихое и спокойное звучание музыки она попыталась проанализировать парадокс пришедшего состояния. И когда вернулся Гордей с подносом в руках, на котором стоял сымпровизированный барменом ан-самбль яств, она, хлопая в ладоши, прорекла ему следующее.
— Я поняла! я поняла! Это схоже с путешествием по реке. Берег рядом, а причала нет. Ландшафт берега соблазняет тебя. Но ты не умеешь плавать. И тогда решимость, превзойдя страх, наотмашь скидывает тебя в воду. И толь-ко в воде ты обретаешь способность плыть, не учась. Хотя перед глазами, на-верняка, уже не будет того места, которое, как магнит, вызволило тебя с ко-рабля. Но остается смысл. Смысл найти свою лагуну, заводь. А когда най-дешь, то желание вернуться на корабль станет твоим Богом...
— Это ты о чем?
— Это — конспект мыслей, точнее, чувства, которое было во мне. Ко-гда я тебя ждала, я что-то почувствовала, но разобъяснилось только сейчас — здесь.
— Поэтично, ну и...
Гордей подал Надежде бокал, та взяла его и, дразнясь, произнесла тост.
— Что, «НУ и»! Цинизм, уважаемый Гордей, это как голова без туло-вища. Говорит, а ходить не может. Поэтому я пью за поэтичность и целост-ность своего “я”!
— Обиделась?
— Отстояла свой взгляд.
— Гордись!
— Гордость — грех.
— Ну, да. Посмотрел назад — грехи. Заглянул вперед — долги. А я выпью за твои глаза — за твои: душу и тело!
Надежда улыбнулась. Гордей взял надеждину руку и нежно погладил по ладони и кончикам пальцев. Надежда ответила тем же. И он, и она, обо-юдно изучали черты лица друг друга, представляя себе один и тот же сюжет об общем сочетовании: оно должно было стать идиллией тел. Сплетения вет-вей рук и кожи листвы. То есть древо с древом, состволье двух, накрепко — плоть к плоти...
— О-ё-ёй, у меня голова закружилась, — немного ёрничая, отозвалась Надежда. — Беспощадное вино разлило по крови свои чары. Душа шатается. В ногах штормит. Да еще кой-куда хочется... — передернувшись, как это бы-вает при нужде, Наденька, узнав о месторасположении туалета, отправилась туда.
Гордей остался один...
Тишина кладбища, как в царстве кощея, настораживает, и ночное очертание рельефа, словно туманом окутывая предметы в ночи, оставляет им лишь еле уловимое звучание. Стрекотание божьей твари также вторит тишине. Какофония мурашей по-добна настройке инструментов в оркестровой яме. Тут и там раздается тревожный репертуар скрипичной музыки.
Ночь. Кладбище. Могильная ограда. Надгробная плита. Рядом поваленный на-взничь труп ключника Петра. Поодаль от него возвышается, как страж, вековечный дуб. Легкое дуновение ветерка подчеркивает недвижимость всего остального. Помимо стре-кота мурашей лишь слабо обозначенная фигура сидящего в лунном луче человека напоми-нает о присутствии живого. То — был Гордей...
Распознав в призраке портретное сходство с Гоголем, точнее, приняв призрак за Николая Васильевича и на камне разглядев со странным свечением свиток, оставленный Гоголем, Гордей пришел в продолжительное замешательство. Сосредоточиться не уда-валось. Мешало свечение, исходившее от свитка. Оно было неестественным. Гордею хо-телось определить его как дьявольское. Поскольку, по сути, самого свитка не было, а бы-ло его непостижимое присутствие. Хотя рассудок отрицал это. Пытался опровергнуть визуальный факт логическими доводами. Тщетно. Оставалось просто уверовать в то, что там действительно что-то есть.
Гордей, встав с сырой земли, приблизился к свечению...
То, что он увидел, поначалу признал за галлюцинацию. Ибо в одном предмете (в свитке) различил три взаимопроникающих символа. Мало того, свиток был прозрачен. Сквозь огневидный пергамент, как через увеличительное стекло, проступал грунт. При-чем кратность увеличения была неправдоподобной. Ночная жизнь земли кишела космо-сом иного мира. И все в целом, в синтезе переплетений, подобным линиям на ладони, на-поминало о гармоничном союзе всех и вся...
Гордей перевел дух. Отвернулся. Вновь сел. Но вскочил, словно от прошедшего че-рез все тело электрического разряда. И опять приблизился к чашеобразному чуду.
Свеченье ослабло. Вместо прозрачности свиток обрел плотность и цвет. Серые, как камень, пергаменты свитка были скручены в аккуратную трубку.
Гордеев страх совершил рокировку. Любопытство обрело королевские полномочия.
Развернув свиток-книгу, Гордей принялся вслух зачитывать послание:
«1. Отвергни то, что обязует — быть.
2. И берегись того, кто принуждаем словом.
3. Исполняйся тем, кто — дышит в ночи, как рыба.
4. Сам растворяйся в том, о ком на утро — вспомнят.
5. Но думай так, — чтобы всюду, — порознь искали.
6. Да подмечай того, кем метилось по росту — небо.
7. И обойди того — над кем расшиты окаёмы суши.
8. А выбирай лишь с тем — с кем пряталось — всё солнце.
9. Различай ты всякого, как если бы узреть себя — безглазо,
10. Дабы уразуметь — утаин имя и, как обресть свободу брызг!
11. Всяк ради круга преодолевай — звезду, число, фигуру, ритм.
12. Взыскуя — находи, приобретя — теряй без боли.
13. Для встречи — умирай, живут лишь для разлуки, плача.
14. Душа есть — шум!
15. Дух — твоё предхрамье!
16. А Тело — тлен!
17. Истли — свой тлен.
18. Шум — устрани, да выстрой — храм, как должно.
19. Нет Бога — есть Место Бога.
20. Займи то Место и будь на Нём ты не от Мира.
21. Помимо человека есть Человек на три Делимый.
22. Преодолевая первое, ты трансформируй вновь второе,
23. Чтоб утвердить то третье, где все и вся без меры с нами.
24. Я — буду Ты, Твое Надподобие.
25. Да исполнится День по Восьми углам и ветрам верхним!..»
*
Выйдя из кабины, Надежда остановилась перед зеркалом. С прищуром посмотрев на свое лицо, она решила изменить некоторые детали своей внеш-ности. Сняв платок и распустивши косу, она придала своему облику новое очарование. Теперь вместо благообразия угадывался имидж светской искус-ницы. Волосы, зашпиленные в оригинальную бобетку, подчеркивали велико-лепие шеи. А челка измененной прически, распавшись кокетливыми завит-ками по гладкому лбу и вискам, увеличила шарм. Перевоплощение состоя-лось. Удовлетворенная своей переменой, Надежда возвратилась в бар.
— Эй, Гордей! Что с тобой? Эй, я вернулась. Горде-ей, посмотри на меня — я здесь. Ну, что с тобой?
На Надежду посмотрели пустые и отрешенные глаза. Они, как два лун-ных камня, обращенных внутрь себя, излучали серую скорбь.
— Да так. Кое о чем задумался...
Выпив залпом полный фужер вина, Гордей еще раз обернулся к На-деньке.
— Вот это сюрприз! Вот это разница!.. — Гордей автоматически уса-дил Надежду, продолжая прославлять ее на все лады восторженных компли-ментов. Его глаза стали совсем другими. Обычными, без внутренней обособ-ленности.
Наденька, с нескрываемым удовольствием и словесно услажденная вы-слушав эмоциональное попурри гордеевых реплик, отреагировала довольно-таки шутливо.
— Спасибо-спасибо. Краснею и таю...
— Ну, что ж, осталось только засвидетельствовать, что у вас все благо-получно, — произнес Борис, незаметно подойдя к столику.
— Неужели уже шесть? — поинтересовался Гордей.
— Нет. Только половина. Я немного раньше. Вот ключи. Держи.
Гордей, перехватив связку, положил ее в карман слаксов.
— Знакомьтесь. Это — Надежда. Это — Борис, друг детства.
— Очень приятно.
— Взаимно.
— Предлагаю выпить втроем.
— Ой, ребят, я бы с удовольствием, но я на машине и к тому же очень спешу, — отмазался Борис.
— Тогда будь. Увидимся.
— До свидания вам! — отрапортовал он Надежде. — Ну, и ты не каш-ляй, — добавил для Гордея.
Друзья обменялись рукопожатием. Откланявшись еще раз, Борис по-спешно удалился.
— У меня есть приятель-патологоанатом, — вслед Борису заёрничил Гордей. — Он говорит, что живые — вертлявы и поспешны, словно черви. Лишь трупы — неподвижны, как звезды...
К тому времени в баре набралось немало народу. Гордей, предпочтя уединение сборищу, предложил уйти. Надежда лаконично согласилась.
(продолжение следует)