Глава иноСТРАННАЯ
Весь день после душевных изливаний на бумагу Андрей потратил на путешествие по Netу. Его интересовала та тема, которую объясняла Маргарита Аллегровна. Сонные глаза Андрея перескакивали по ссылкам со странички на страничку, пока не набрался приличный материал. Материал для свободного ухода в буддийский монастырь.
Заложив свои ноги в позу «лотоса», он закрыл глаза и попробовал повторить непонятные китайские словечки:
ЛАМА ЛА ЧАБ СЮН ЧИО
САНЬГЕ ЛА ЧАБ СЮН ЧИО
ЧЁ ЛА ЧАБ СЮН ЧИО
ГЕНДЮН ЛА ЧАБ СЮН ЧИО
Не принимая пищу и сна более двух суток, у Андрея с медитацией ничего не получилось. Только на третьем повторении закружилась голова, а на десятом он потерял сознание.
Когда проснулся, было только одно желание: «Умереть».
Глядя в недавно побеленный потолок, Андрей издавал звуки, которые только издалека походили на членораздельную речь:
Возьму… веревку… и повешусь,
Возьму мушкет и застрелюсь,
А не будет - утоплюсь
В ближайшем к дому водоеме.
Откуда взялся суицид?
Да просто так душа болит.
Болит за то, что я один,
Болит за то, что не любим,
Болит за то, что нет друзей,
И нет поддержки в жизни сей.
Как помнится, болтал мой друг ГамлЕт:
To be or not to be - вот в чем секрет,
А мне уже семнадцать лет.
Я прожил жизни часть шестую,
А что возьму я на тот свет,
Ведь прожил я ее впустую!
* * *
«Andrew must die»
Где его ждет несчастье? Может, маршрутку взорвут арабские студенты. Они толпятся со странным мешком у входа. Или может быть, обвалится карниз старого корпуса, где сегодня надумали произвести ремонт? А может, сидя на паре английского Мишка Васильев опять начнет доставать Андрюху:
- Ну что, придурок?
И все это будет сопровождаться ударами кулаков по невыспавшемуся телу Андрея. А Вадик будет поддакивать:
- Ты что ЛОХ? Даже не ответишь ему?
Даже не ответит ему? Обладателю разряда по боксу? Да, надо бы ответить. Все равно терять нечего.
НЕЧЕГО
* * *
Домой он ехал с большим синяком под правым глазом и разбитой верхней губой.
«Я правильно сделал».
Конечно же, правильно. Хоть не стал так же стрематься, когда его три года назад в собственном же дворе ни за что избил десяток пьяных уродов. Тогда он, закрываясь от летящих в лицо Мартинсов, проговаривал про себя: «Оксана… пожалуйста, не оставляй меня. Я хочу быть с тобой, только с тобой».
Повезло кретину. Лучше бы его тогда прибили nach.
* * *
Пятница, 4 апреля 2003 г., 22:40
«Мысль о смерти» - да, это было клево. Я два дня проходил как зомби. Кстати, мне даже это прикололо. Жить только одним днем, что может быть круче. Я не боялся ничего. Абсолютно ничего. Пока волна страха за свою жизнь не охватила мой абстрактный мир преисподней.
Удары… сначала я от них уворачивался. А когда понял, что все всерьез - перестал… перестал жить в этом дерьмовом мирке. Я ехал потом в маршрутке и думал о том, как сильно ненавижу этих сволочей…
* * *
После уроков он зашел к Наталье Львовне. Молодая девушка двадцати трех лет приняла Андрея:
- I’m listening to you, Andrew?
- Наталья Львовна, у нас будет сложный зачет по английскому?
- O, No! You’ll write it.
- А можно мне его написать, не посещая занятий?
- What's up?
- Английский у меня забирает довольно много времени. А то, что мы сейчас проходим вместе с Вами, мне абсолютно не нужно. Вы же лучше меня знаете, что порядок слов в предложении изучают еще в пятом классе. А сейчас уже даже с первого стали.
- Well, and what do you offer?
- Я буду посещать курсы, а зачет буду сдавать Вам.
- But visits?
- Вы поставите явку, а я в долгу не останусь.
- А это случайно не из-за этого? - спросила она по-русски, глядя на красивый финиш у правой «глазелки».
- И из-за этого тоже, - ответил Андрей, пообещавший себе никогда в жизни никому не врать.
- Ладно, а куда ты будешь ходить на курсы?
- К Оксане Вячеславовне.
- Кудаковой?
- Да…
* * *
Занятия на курсах Андрею очень нравились. Особенно нравилась ему двадцатишестилетняя преподавательница Оксана Вячеславовна. Пацаны из группы любя называли ее Ксюхой. Правда, ему это было не по душе. Тупые разбздяи, типа Мишы или Вадика. Они были не достойны ее внимания. Этой женщины, у которой, как говорится, все было «при ней».
Такая маленькая особь женского пола с параметрами 98-59-103. Она всегда носила обтягивающие брюки, от которых даже у конченого импотента «вставал». Ее, простите, «попка» мотивировала молодых студентов зубрить английский. Если, допустим, кто-нибудь не выучивал домашнее задание, тогда такому ученику приходилось попадать в «черный список» Ксюхи. Будь преподом какая-нибудь «грымза», никаких неприятных впечатлений от попадания в «список» у студента не возникало. А когда плохой ученик наблюдал, как эта красотка помогала прилежным ученикам, то ему становилось ужасно обидно и плохо на душе. Я с Андрюхой об этом узнали еще с самых первых занятий. Точнее говоря, не узнали, а просто хорошо занимались, а потом (когда попали в разряд «любимчиков») стало все ясно, что авторитет в ее квартире можно заработать только своим интеллектом.
С Андреем я не виделся после «того» дня города. Я даже понятия не имел, где он может быть. Мне это было не нужно. Тогда он мне показался обычным шестнадцатилетним «дебилом». А сейчас (видать начитался всяких интересных книжек) предо мной предстал вполне нормальный Малый.
С ним можно было общаться абсолютно на разные темы. Начни я с кем-нибудь разговаривать о Тейлоре или Карнеги, меня бы моментально «засрали». И это только в лучшем случае. А иначе могли бы и «в морду дать».
* * *
Воскресенье, 5 апреля 2003 г., 18:47
Меня тошнит…
Нет, это не плагиат с Жана-Поля Сартра. Меня действительно тошнит. Теперь я понял свое ничтожное место в этом мире. Когда-то я себя ненавидел за то, что я урод, не талантливый, и, вообще, не пользуюсь ничьим внимание. Единственное, чем можно выделяться - это была моя успеваемость. Хотя еще тогда я понимал, что это всего лишь моя беда. Меня ненавидели за это. Но теперь для меня и это не является критерием популярности среди других.
Никакой я не умный, даже не стараюсь быть него похожим. Я получаю зачеты автоматом, но знаний у меня не прибавляется. Другое дело Серега (Да, Серега - умный, аж Бздец), который намного умнее меня, хотя и учится хуже. Я искренне хочу использовать мощность своего мозга на все 100%, но это никак не получается. Дело даже не в моей лени, я просто другой… Я обречен… Какое бы образование я не получил, сколько бы институтов и в каких странах я не окончил, все равно я обречен…
Эх, Сократ, я давно повторяю твои слова, но только сейчас улавливаю их смысл. Мне страшно, что я действительно ничего не знаю. Мне обидно, что другие не знают этой страшной истины. Они глупы, но я глупее их. Сколько бы книг я не перечитал, все равно толку не прибавится. Поэтому я обречен…
Но, пожалуй, не за этим я опять уселся за дневник. Нет. Я хочу написать, кто я такой… Я теперь стал другим. Да, «другой Андрюха», еще даже больше другой, чем неделю назад. Как Вы уже, наверное, догадались, никакой мысли о втором образовании больше нет. Зато я понял для чего можно жить. Когда я начинал писать, хотелось рассказать о концепции счастья для человека. Эта концепция довольно проста (пожалуй, даже не мной придумана).
Счастье - есть достижение цели. Цели могут быть, как маленькими, так и большими. Я же не люблю заниматься мелочами, поэтому, прежде всего, рассмотрю глобальные цели… Цели жизни! Помните, я писал о своей цели (поездке в Америку)? Сейчас мне противно от этой цели, ведь окончательная цель - абсолютно другая. Предположим, я хочу поехать туда... а зачем? Чтобы заработать деньги, т.е. теперь целью становятся деньги, а не какая-то идея. Хотя можно сказать, что деньги мне нужны, чтобы устроить свою жизнь: поехать куда-нибудь, быть свободным… абсолютно свободным. СВОБОДА - вот есть настоящая (реальная) цель. Каждый человек должен помнить об этом. Это человеческая суть, то, что отличает его от животного. Человек свободный - это высшая ступень развития человечества.
Но свобода - еще не главное. Мы должны стремиться к ней, но, выполняя определенное условие. Нельзя быть эгоистичными уродами… Нельзя. Никогда, нельзя делать ничего только в угоду себе. Человек добивается свободы, он зарабатывает средства, использует возможности, и все для себя. Когда же он ощутит себя свободным - ему станет плохо, потому что абсолютно свободный человек в мире «заключенных» - это потерянный человек, отшельник. Надо не стремиться к свободе для себя, выполняя каждое действие к достижению цели, следует испытывать кайф, когда кто-нибудь из близких (не подозревая о том) становится счастливее.
Как я уже писал ранее, увлечение буддизмом натолкнуло меня на идею любви. По ней я должен копить деньги, но копить их не для себя, а для своей любимой. Нынешняя моя жизненная позиция отвергает деньги. Другими словами, если я буду тратить на нее деньги - это будет выглядеть все равно, что проституция. Заодно можно будет проверить свои чувства. Второй пункт моей концепции любви - ничего не просить. Если вдруг и сыщется такая девушка, которая будет способна полюбить меня, то пусть будет так. Если я буду ей нужен, то пусть возьмет. Звучит как-то эгоистично! Но ничего подобного. Было бы лучше, если бы я лез к ней с поцелуями и сопливыми признаниями в любви. Нет, любовь - это слишком загадочное чувство, и его очень сложно распознать. На свете нет «чистой любви». Это привычка, необходимость, страсть, секс, страх (?), но не любовь. Я не собираюсь лезть ни к кому в душу, но знаю, что никому и никогда не скажу «люблю». Это всего лишь слова, а слова, как и мысли, ничего не значат. Значит только энергия. А есть ли она во мне или в тебе - не знает никто.
Итак, в заключении моей «концепции абсолютной свободы и любви» хочу сказать, что от одной своей болезни (любвеобильности) я избавился. Я смотрю на улицу, а там девчонки, все красивые… все одинаковые. Надо только научиться разговаривать, чтобы понять, что они из себя представляют. А до этого мне еще далеко. И мне это просто не нужно.
Ну, о своей теории счастья я рассказал, идею любви описал. Теперь осталось только сказать: «любите, но не зависьте друг от друга». Это очень сложно, но каждый день, прожитый на свободе - святой. Надо освободиться от всего: от родителей, учебы, друзей, любимых, государства, от законов природы и от себя самого. Помните, я писал о своих запретах, так вот ни в коем случае не делайте этого. Надо просто спросить у себя: «А ты действительно хочешь выпить, чтобы потом голова болела; ты хочешь курить, чтобы кашлять; ты хочешь онанировать, чтобы из трусов несло дурным запахом? Ты действительно этого хочешь?…
* * *
Сколько раз перечитывал дневник Андрея, до сих пор не могу ничего разобрать. Очень трудно уследить за движением его мысли. Последний раз так ничего не понимал, когда Григорыч заставил меня перечитать «Мертвые души». Конечно, некоторые моменты разобрать все-таки удается. Именно эти эпизоды его восемнадцатилетней жизни я стараюсь описывать своей рукой, а там, где Андрюха «гонит муть», я буду предлагать цитаты из его дневника (ему он все равно больше не пригодится).
Итак, как я уже говорил, Андрейка начал ходить на английские курсы, где мы с ним стояли на хорошем счету у Оксаны Вячеславовны. К сожалению, не могу привести ни единого эпизода из нашего общения. Во-первых, тогда мне не очень надо было запоминать всякую ненужную информацию; во-вторых, писать о себе гораздо сложнее, чем о других (тем более, если они мертвы); в-третьих, ничего интересного все равно не происходило.
Вот так плавно я перехожу к описанию человека, который имеет к созданию данной «книги» (?) самое непосредственное отношение. Это я Сергей Селин. Мне исполнилось семнадцать. Учусь на маркетолога в универе. Что еще можно интересного про себя любимого написать? Люблю всякого рода авантюры. Как-то на днях познакомился с девчонками по телефону. Точнее, это они со мной познакомились. Договорился с ними о встрече. А позже оказалось, что вместо трех шестнадцатилетних нимфоманок-бисексуалок меня поджидали тринадцатилетние целочки. Мне-то, в принципе, было все равно, если бы только они (хотя бы одна) вышли лицом покрасивше.
Но это не самая большая авантюра в моей жизни. Самая «нестандартная» переделка, в которую я вляпался, происходит со мной прямо сейчас. Именно в этот момент, когда я пишу эти строки. Но обо всем по порядку.
Все началось еще тридцатого апреля сего года (2003). Мы с Андреем решили после занятий пройтись по книжным прилавкам. Он искал себе что-нибудь из Камю, а я хотел найти книжку Брэдбери «И духов зла явилась РАТЬ». И как-то само собою завязался разговор о предстоящих праздниках. Не знаю, что он там писал в своих тетрадках, но весь разговор был сведен к тому, чтобы набздиться до чертей. Я же вообще не пью (какой умница), поэтому приходилось посылать куда подальше его тупые предложениями «убиться» на девятое мая. Разговор плавно перетекал от алкоголя до округлых девчачьих попок (которые уже начали постепенно выбираться на улицы после затянувшейся зимней спячки). Как вам теперь такой образ Андрея - похабный алкоголик?
Нет, Андрей был неплохим Малым. Только его действительно никто не воспринимал всерьез (не считая меня). Например, девчонка, с которой он встречался в последние дни, считала его мечтательным ребенком. Однако в тот день, когда Андрюха напросился ко мне домой, чтобы взять какие-нибудь диски послушать, никаких девчонок не было. Можно было считать жизнь удавшейся.
Но у Андрея не было таких мыслей…
* * *
Все стены коридора завешены картинами моего брательника: «Шиза», «Иуда», «Industrial» и многие другие. Рисовать каки-маляки (так эти произведения искусства называют родители) Игорь научился в художественной школе, которую посещал лет десять назад. Рисовал-рисовал, пока его оттуда не выгнали. Между прочим, за «Industrial». Хотя шел тогда уже восемьдесят восьмой, но холст, испорченный обнаженной «телкой», стоил брату отчисления из школы.
А картина хорошая. Моя любимая. Сколько раз спрашивал Гарика, о чем она, а тот говорит: «Догадайся сам». А мне это нафиг не надо. Мне просто интересно смотреть, как эта шлюха извивается вокруг шеста, торчащего из «макушки» Эмпайера Стейта Билдинга, охваченного огнем. Вокруг нью-йоркских небоскребов летают вертолеты, непонимающие, что им надо делать. То ли тушить пожар, который уже уничтожил Манхеттен и приготовился пожирать своим «зубастым» ртом бруклинских нигеров и прочих уродов с Лонг-Айленда. То ли арестовать голую телку, которая своим непристойным поведением создала огромную пробку на Бродвее. Машины врезаются одна в другую. Машинам больно, а водилам все чисто пох. Двусмысленно, не правда ли? Именно за «него» они схватились, увидев над своими головами голую задницу. А та крутится-верится в разные стороны, отбиваясь от назойливых вертолетиков. Один ее как возьмет, да как ужалит. Водилы негодуют: «Да как же так можно женщину обижать? Нехорошо». Ну и пусть себе негодуют, ведь за их спинами автомобили уже начали, утрамбовываясь, сооружать «великую китайскую стену». Стена эта, пересекающая всю поднебесную, устремляется прямо на гималайскую «крышу неба». Там в облаках сидит Джордж Харрисон и пытается на ситаре налабать то, что видел Игорь, когда фигачил этот бред.
Это единственная картина Гоги, которую я кое-как догоняю. Другое дело «двенадцать апостолов», где на бледно-желтом фоне набросано двенадцать бессмысленных овалов, внимательно слушающих «тринадцатый», обросший обильной растительностью.
«Рисование» - не единственное хобби моего тридцатитрехлетнего брата. Чтобы узнать о нем побольше, достаточно посетить его комнату, где рядом с его дисками лежали и мои. Комната - это квадратный кубик, по сторонам которого высятся полки: книжные, с дисками, пластинками, кассетами, сборными моделями самолетов и танков. Редкие проблески цветочных обоев завешены глянцевыми фотографиями из Голландии, Дании, Германии, Литвы и других стран, где побывал Игорь. Здесь и «ночной Амстердам» и «бедняцкий район Копенгагена», а также крыши старого Воронежа. Одна из стен предназначалась для книг. Рядом со старичками Сартром и Ницше стоят Пелевин со Стоговым. Но самые большие полки занимают широкоформатные подарочные альбомы художников-авангардистов: Малевич и Кандинский, Шагал и Дали, Пикассо и Уорхол.
Другая стена могла по праву считаться самой Великой. На три метра вверх возвышались стеллажи с грампластинками. Чего здесь только не было. Практически все от «The Beatles» и «Rolling Stones» до Найка Борзова и Дельфина. А между ними скромно прятались «The Cure», Elton John, Jamiroquai, «Duran Duran», «The Doors», «Fat Boy Slim», «Prodigy», «KMFDM», «Аквариум», «Мумий Тролль», «Машина времени», «Radiohead», «Oasis» и еще много чего интересного. Во всяком случае, я уверен, что крупнее этой музыкальной коллекции в Воронеже нет, и вряд ли будет когда-либо. Особенно много музыки прибавилось у Игоря после покупки МПтришек.
И, наконец-то мы добрались до третьей стены, у которой был припаркован спортивный велосипед неизвестного года и марки выпуска. Я не удивлюсь, если узнаю, что Гарик изготовил его собственными руками. Все детали, из которых он состоял, были позаимствованы у других великов, что и делало его уникальным. Но этого динозавра Игорь давно уже не оседлывал. Для его турпоходов существовал другой байк, затемнявший в этой комнате все, что я уже вам описал. Двадцатидвух-скоростной венгерский вездеход стоял рядом со своим прадедом у той же стены.
Велотуризмом Игорь увлекся еще, когда ходил в художественную школу. Но катания по Воронежу ему очень быстро надоели. Гарик принялся сооружать маршруты вне родного города. Острогожск, Елец, Тамбов, Куликовское поле, Золотое кольцо, Волга, Санкт-Петербург, Псков, Петрозаводск, Вологда, Урал, Волгоград, Тобольск, Алтай - вот только небольшой список тех мест, где он побывал на «своих» двух колесах. Дальнейшее продвижение на восток он счел неуместным из-за недостатка времени и теперь его взор устремлен на запад: Финляндия, Минск, Киев, Польша, Дания, Чехия, Германия, Словакия, Франция, Венгрия, Австрия.
- А куда ты собираешься этим летом? - спросил, потягивая «Старого мельника», Андрей. Он заинтересовался гогиными рассказами о странах, в которых сам теперь уже точно никогда не побывает.
- В Венецию. А там, если удастся, то можно будет махнуть и до Рима, а может даже, и до Неаполя, - ответил Игорь, рубившийся по компьютеру в «Мафию».
«Ах, вот где ты, Сэм. Ну, сейчас я тебя…»
- А как визы?
- Какие nach визы? Просто едешь по лесной приграничной полосе, а там и заблудиться легко. Никаких заборов нет. Это ж, брат, Европа. Только есть одно «Но». Как только свалишь из «совка» сразу же стоит забыть про русский язык. Не любят нас в Европе.