Где мне нужда, там тропы,
Где мне ночлег – там куща,
Где усну – бузина-калина
И темней и гуще.
А из какой деревни
Буду я родом завтра,
В сущности, и не важно
Не страшно и не напряжно.
Башня Rowan. «Бузина»
Они ни во что не верят
И никогда не плачут:
Бог, открывающий двери,
Ангел, приносящий удачу…
И. Калинников. «Приносящий удачу»
Пролог
Когда тебе плохо, улыбнись своей печали широко и ясно. И она, напуганная искренней радостью твоего лица, уйдет, чтобы не возвращаться боле. Улетая в небо вместе с твоим поцелуем, она тихо шепнет тебе: «Живи!».
А еще найди себе дело.
Что отличает взрослого от ребенка?..
Когда-то давным-давно, в детстве, мы все трое были счастливы…
3016 год новой эры, 51 год от Рождества.
Райн Гаев.
Мы жили бедно. Так говорила тетя Ванесса, и сразу же поджимала губы, так что рот превращался в узенькую полосу. На лбу у тети возникали две вертикальные морщины.
Так вот, она считала, что мы жили бедно. Но я так не думал. У нас ведь был большой дом – самая настоящая усадьба. Правда, ограда нуждалась в починке, обширные конюшни пустовали, в разваливающемся сарае жили только коза и несколько кур, а из всех комнат большого дома мы занимали лишь четыре: каморка тети Ванессы, рабочий кабинет отца (даже когда отец умер, комната оставалась в неприкосновенности, и только мне иногда разрешалось заходить туда), их с мамой спальня, а четвертая – кухня, где на печи, сложенной по образцу Полуночных Земель, спали мы с сестрой, потому что так было теплее. На второй этаж вообще старались лишний раз не подниматься: лестницы могли обрушиться в любой момент, а через крышу там можно было ночью увидеть звезды. Все это представлялось мне сущими пустяками. Многие из моих приятелей в деревне жили всей семьей в одной крохотной избушке.
Еще у меня были холмы с засохшими и заросшими руслами ручьев, где ничего не стоило сломать ногу. И лес, в который тетя мне не разрешала ходить одному, но куда я, конечно, все равно убегал. И река, в которой так здорово было купаться, даже когда к концу осени она подергивалась тонким ледком. И были у меня папины книги, которые занимали три длинные, во всю стену, полки. Гораздо больше их лежало в отдельном чулане, пристроенном к его кабинету. По-моему, туда свалили все, какие вообще были в особняке. Часть, конечно, отсырела, другие изрядно погрызли черви, но и того, что удавалось прочитать, мальчишке хватало с избытком. Когда я стал постарше, я, помню, вынес все это добро на солнце, разобрал, просушил, и, прежде чем сложить обратно, обернул в плотную мешковину. Но это случилось уже незадолго до моего ухода из дома. А в тот день, который я по какому-то капризу памяти так отчетливо помню, тетя как раз застала меня за чтением особенно толстого отцовского фолианта – и погнала из кабинета веником, потому что считала меня слишком маленьким для постижения сложных премудростей, а сами эти премудрости – не подходящими для юного шляхтичаi.
Я, разумеется, ужасно обиделся, и спрятался за поленицей. Дрова лежали на каменном возвышении, около старого колодца (я туда их сложил сам), и я знал, что тетя туда ни за что не полезет – у нее болели суставы. Она, может быть, и догадывалась, где я притаился, но поделать ничего не могла, а кричать почитала ниже своего достоинства. Поэтому я был оставлен в покое. Я знал, что ближе к обеду мне придется выйти, чтобы заняться печью (для завтрака мы ее не разжигали, экономили дрова) – Рая еще слишком мала, и, если я не помогу, тетя будет сама орудовать тяжелым ухватом, а ей это нельзя. Я же для своих шести лет был мальчиком высоким и крепким.
Однако пока у меня было около часа, когда я мог посидеть спокойно, помечтать и поразмышлять над прочитанным. Конечно, еще лучше было бы уйти в лес, но теперь мимо тети незаметно не проскользнешь, а если она меня увидит, то непременно будет читать нотации…
Вдоль бревна по каким-то своим делам неспешно ползла гусеница. Таких я в наших краях не видел: гусеница была зеленая, с красными и желтыми тонкими полосками вдоль спинки. Пушистая. Волоски тонкие, серебристые. Я задумался, зачем гусенице нужны волоски. Может быть, для красоты?.. Или она ощупывает ими все вокруг – как ощупывают все языком змеи? Тетя Ванесса считала, что раздвоенный язык змеи – это ее жало, но я-то знал, что это не так: в книгах отца было написано, как все на самом деле. Да, но тогда зачем гусенице волоски на спине – что можно ощупывать в небе? Или она ощущает потоки воздуха?
Я так глубоко задумался, что вздрогнул, услышав крик тети Ванессы:
-Райн! Райн, куда ты подевался, негодник!
Это что-то новенькое! Неужели тетя решила отступить от своих принципов?.. Скорее мэр Толкова начнет бесплатно раздавать на улицах еду беднякам.
-Райн! Мама приехала!
Мама! У меня от радости перехватило дыхание. Приехала мама, и теперь уже, конечно, нельзя терять ни минутки времени на всякие дурацкие прятки и нытье.
Я выбежал из-за моего надежного укрытия, стремглав пронесся через двор и бросился на шею высокой женщине в пропыленном дорожном плаще. От нее пахло полынью, цветами и чесноком – запах магии и путешествий. Самый лучший аромат на свете.
-Райн! – белозубо рассмеялась мама. – Какой большой вырос!
Мама у меня очень красивая. Как здорово просто смотреть на нее, и зарываться лицом в ткань плаща у нее на плече, и чувствовать, как она крепко держит меня сильными руками.
-Совсем тяжелый стал, мне тебя не поднять! – мама опустила меня на землю. Это она так пошутила. Мама могла поднять все что угодно.
-Мамочка! – это сестра, Рая. Ей было всего четыре года и она, хотя вышла из дома вместе с тетей Ванессой, не сумела меня обогнать, прибежала второй.
Она просто обняла маму за ноги, и мама, весело смеясь, схватила ее и подкинула вверх. Сестра завизжала от восторга. Они с мамой такие разные: мама большая, сильная, волосы у нее темные и отливают рыжим, глаза карие, а кожа загорелая. Сестренка маленькая, белокурая, лицо у нее совсем светлое, а глаза голубые. Она похожа на отца… так же, как и я. Так здорово было смотреть на них вместе! Говорят, что есть семьи, в которых мама не пропадает на полгода. Это казалось мне странным.
Тетя Ванесса стояла рядом, поджав губы. Я видел: она считает, что маме надо сперва отдохнуть, переодеться с дороги, а потом уже радоваться встрече с детьми. Да и вообще, столь бурное проявление чувств никак не подобает шляхетской семье. Истинные шляхтичи дают волю эмоциям в битве, но никак уж не в любви.
Однако она молчала. Она тоже радовалась, что мама приехала. Тетя Ванесса сама рассказывала мне: когда отец решил жениться, она, его старшая сестра, была против. Кто, позвольте спросить, его избранница?.. Какая-то странствующая знахарка, да еще, может быть, ведьма! Мало того, что незнатная, - опасная! И без того на отца смотрели косо, как на чернокнижника – а с этой спутается, так еще неизвестно в чем обвинят…
Тетя Ванесса оказалась совершенно права. Но все-таки она тоже радовалась, когда мама приезжала.
…А еще страннее, что мама никогда не перестает улыбаться. Она всегда улыбается. Тетя рассказывала, что и на папиных похоронах...
…И когда ее вели на костер, ослепленную, обессиленную, с переломанными руками, она, говорят, смеялась в голос…
Фьелле из Черного Леса
Темнота. А затем свет. Свет – это плохо. Это значит, что кто-то придет за мной. Кто?... Они опять будут обижать Сестру. Это нехорошо. Сестру нельзя обижать.
-Кроха!
За светом приходит голос. И тепло. Это Сестра взяла меня на руки.
-Привет, кроха! Ну, как спалось сегодня?.. Погоди, сейчас сестра тебя покормит…
Нет. Не так. Это не свет. Это солнце. Уже утро. Точно, утро. Значит, ночь прошла. Это хорошо, потому что ночью приходят охотники.
-Ну вот и замечательно… как, не соскучилась без меня? Смотри, что я тебе принесла…
Сестра дает мне вкусную белую штуку. Бывает две вкусных белых штуки: одна жидкая, а другая твердая. Которая жидкая, Сестра дает мне каждый день, а которая твердая, я только раз попробовала. Сестра очень сердилась. А потом она дала мне других штук. Они были вкусные, даже еще вкуснее, но мягкие. А я хочу твердого.
Она дает мне жидкую белую штуку. Я уже знаю, как правильно пить из кружки, чтобы сестра меня хвалила. Это трудно: надо обхватить кружку двумя руками, поднять ее и наклонить, так, чтобы белая штука текла прямо в рот. Раньше Сестра наливала в блюдечко. Так было лучше. Но Сестре нравится, когда из кружки, а мне нравится, когда сестра улыбается.
…Сестра вся бело-желтая. И глаза зеленые. А я красная, не такая совсем. Те тоже все желтые. Они называют меня «звереныш», а Сестра называет – Кроха. А Сестру они называют «Фьелле». Когда они рядом, Сестра плачет. Это плохо. А сейчас утро, значит, до следующей ночи они не придут. Это хорошо.
-Ну, что мы будем делать сейчас?.. – говорит Сестра. – Поиграем?..
Как хорошо! Свет золотой. Сестра улыбается. Мы будем играть. Я так рада!
Я даже открываю рот и говорю: «Поиграа…». Дальше не говорится.
-Молодец! – сестра снова обнимает меня. От нее пахнет мылом. – Так мы сделаем из тебя человека, Кроха!
Мне становится совсем хорошо. Когда Сестра говорит так, значит, все очень-очень здорово.
Астериск Ди Арси.
Наш дом не чета новомодным замкам. Те, конечно, строят такими большими, что шпили на вершинах остроконечных крыш задевают облака, но камни их чистые и темные, лишенные аристократических трещин и благородного налета мха. Родовое гнездо Ди Арси заложили давно, в ту пору, когда еще не было осадных башен, а военная наука только-только отходила от освященного пращурами принципа "стенка на стенку". Тогда честному бенефициариюii, чтобы оборониться от врагов, хватало земляного вала, укрепленного кольями. А всего замка и было, что одинокая башня в два этажа. И пара хозяйственных сараек рядом.
Если по совести, то зачем настоящему воину больше?.. Роскошества все это. А от роскошеств недалеко и до излишеств, таково мое мнение.
С тех пор, конечно, много воды утекло – бочонков тысяча, не меньше. Рядом с башней появился низкий приземистый дом, сложенный из грубых камней… потом его успели переделать в современном стиле, прорубив окна побольше и забрав их широкими плетеными рамами с мелкими стеклами – роскошь, которая порядочно серебра стоила моему деду. Земляной вал сменился широкой каменной же стеной. Изнутри шла приступка пониже, где, на уровне роста взрослого человека были прорезаны бойницы. Еще с внутренней стороны стены пристроили четыре деревянные башни, способные ненадолго сдержать врага, пока гонец летит за подмогой или пока семья барона выбирается из дома подземным ходом. До моего рождения эти укрепления вот уже поколения два почти не использовались… но года за три перед сим знаменательным событием (я мое рождение разумею… нет-нет, это я серьезно: такие исключительные типы не каждый год рождаются!) в княжестве стало неспокойно, и латники вернулись на свое дежурство.
При моем прадеде прежде просто утоптанный земляной двор вымостили широкими, неровными, заглаженными сверху плитами. Отец строго-настрого приказывал слугам содержать двор в чистоте, однако каждую весну неширокие зазоры все равно проклевывались одуванчиками, подорожниками, лютиками и безымянной травой. Один такой непокорный лютик как раз качал желтой головкой прямо рядом с моим сапогом, доверчиво расправив лепестки.
-Никогда не думай в драке о том, что будет после! – клинок блестел на солнце. Хорошо бы он был совсем гладкий, но нет – на нем царапина. Это после вчерашней драки с Симоном. Братец разошелся, а я теперь мучайся, оттирай… – «После» просто не существует. Миг, в который ты живешь, всегда один-единственный.
Голос отца звучал размеренно и спокойно, как будто он поучал оруженосцев, лежа в тенечке на травке. Но я-то знал, что это не так. На самом деле он разминался, причем разминался уже давно и даже, может быть, успел немного устать. На отца я смотреть не мог, - солнце мешало, - но украдкой поглядывал на его тень, когда отрывался от полировки шпаги.
-Но ведь о будущем тоже надо думать, - произнес я просто, чтобы что-нибудь сказать. Когда отец делает паузу – это значит, он ждет какого-то отклика, чтобы развивать свою мысль дальше. Раньше я вставлял невпопад, но потом наловчился попадать ему в тон. Мне ведь уже восемь, как-никак! Совсем взрослый.
-Надо, чтобы это будущее было. А если ты отвлечешься в бою, твоя жизнь может оборваться в пустоту, как незаконченная мелодия, - голос отца лучился удовольствием, ибо ему только что удался особенно трудный финт: вместе с особенно труднопроизносимым сравнением, надо думать. – Так что о будущем надо думать до. И после.
-А Симон мне говорил, что надо уметь по движениям… ну, определять, куда противник дальше...
-Кому ты больше веришь, отцу или брату?.. У каждого своя манера боя. Симон слишком рассудочный, он в бою хладнокровен, как единорог. В кого только такой? А ты как я: у тебя интуиция будь здоров. Тебе надо на нее и полагаться.
Я услышал мамин голос из окна надо мной:
-Милорд, вам не кажется, что пора к столу?.. И может быть, хватит мучить сына?.. На таком солнце вам обоим станет плохо.
По тону было слышно: закончила говорить – и прикусила нижнюю губу, как будто хмурится. И глаза потемнели. А еще она нервно теребит четки, которые привешены у нее к поясу домашнего темного платья.
-Одну минуту, дражайшая миледи! – отец отсалютовал матери шпагой и поклонился ей. – Разрешите преподать сыну еще один урок! Полагаю, если как следует прожариться на солнце, особенно оценишь искусство нашего повара в приготовлении жаркого, нет?..
Я не услышал смешка, но совершенно точно знал, что мама тихонько прыснула и прижала ко рту крошечный кружевной платочек. Мама только хочет казаться строгой.
-Стар, становись!
Кажется, я задрожал от радости и волнения. Отец будет драться со мной! Вот это здорово. Конечно, его-то обойти у меня никаких шансов нет (с Симоном получалось иногда, хотя и очень редко), но все равно с ним интереснее.
-Не бледней, - на смуглых губах отца играла улыбка. – И не делай такого решительного лица. Относись к бою проще. Вся жизнь – это драка. Господь рассердится на тебя, если ты станешь принимать его дары с такой мрачной миной.
Я постарался улыбнуться ему в тон как можно шире. Мы Ди Арси! У Ди Арси все всегда замечательно и лучше всех.
Но недолго…
NB: Роман закончен. Остальные главы смотрите на страничке автора.