С годами жизнь таки склонила Сергей Геннадьевича к рефлексии. Если раньше в моменты грусти он любил выпить водочки, полирнув ее пивком, и "пройтись в танце по вагону" - так он называл случайные связи с легкомыленными, но симпатичными незнакомками - то нынче все чаще ограничивался лишь цитированием уместных для таких случаев стихов:
"Тихий ветер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно дуры,
Как у нас в соломенной Рязани."
Походу немного подправляя классиков в местах, где те были черезчур уж деликатны.
Стихов, уместных для случаев, которые были бы уместны для него в его нынешнем депрессивном состоянии, но которые почему-то все куда-то подевались... А проще говоря, БАБ не было. Не было рядом баб... НЕ было. Вот и все.
А стихи остались. И остались воспоминания. Как те неизменно велись на всякие "Ну что ж ты плачешь, моя курочка!", хотя прозрачней, наверно, было только "ну что ж ты квохчешь, моя дурочка".
Вот и сейчас, насмотревшись рекламы колготок, шампуней и прохлаждающих напитков, похожих так, будто быди содраны с одного порносайта, Сергей Геннадьевич слегка депресснул.
- Эхххх, я бы тебе! Лет тому... А сейчас не могу - болею, кашляю... Но погоди, ужо поправлюсь! - за некослько минут до впадения в прострацию восклицал он. А потом вдруг как-то незаметно затих. И снова, вместо былого поиска приключений на пятую точку, стал рефлексировать. Уже привычно и незаметно для себя.
Сначала перед глазами пронеслись все его былые "танцы по вагонам", в ретсроспективном порядке - с каждой секундой он молодел, дамы становились все симпатичней и легкомысленней, а диалоги все более невербальными., пока окончательно не выродились в беспрерывные поцелуи, с судорожными поисками "точки Джи".
Потом круговерть ярких платьев и со вкусом разбросанного по команте белья разом прекратилась - пресеклась, словно посреди порнушки вдруг пошла реклама. Судя по всему, велосипедов... И вообще, спортивного инвентаря. В синее небо упирались макушки сосен, реки стекались к морям, моря сливались с горизонтом, и на фоне всего этого он сам - крутил педали, шмякался в волны с непослушного серфинга, обнимал деревья, еле успев в последний момент откинуть палки, и сутками пересылал шарик на ту сторону стола.
Но и реклама продлилась недолго, начались мультики. Сказочные принцессы сходили с экрана прямо в реальность и начинали посещать - школы, детские сады, ясли... Даже Олька, соседка по квартире, мелькнула разок в образе Василисы-премудрой.
Потом мультики онемели и стали похожи на картины супрематистов. Сергей Геннадьевич смотрел на них, вылупив глаза и нифига не понимая - закутанный в платок поверх зимней шапки, в валенках и шубке, перетянутой широким ремнем с пряжкой. Покачиваясь с пяток на носки и непрерывно шмыгая носом, задрав голову он рассматривал Черный квадрат, накрывший землю...
Потом что-то теплое и вкусное некоторое время мешало дышать - так, что приходилось откдываться назад и на это теплое и вкусное гневно покрикивать... а потому что недогадливое! Сразу после этого с Сергей Геннадьевичем случилось пренатальное состояние.
Сознание растворилось в окружающем его мире. Пропала грань, отделяющая Я от Оно. Время исчезло... Не остановилось - исчезло. Пропало, совсем - как суть, как понятие. Все, что было, есть и будет встало перед его глазами.
Сергей Геннадьевич увидел себя. Вон он, человечек... Колесницы сансары как сумасшедшие летали над его головой - прокатывались по нему, огромные, тяжелые, стараясь втоптать, навеки впечатать его в землю. Но он оставался стоять - на самих Колесницах только отпечатывался его профиль...
Захотел и увидел. Потому что мог при желании увидеть все - вплоть до атома, до субатома, до сгустка чистой энергии, проявляющегося в нашем пространстве как вещество. Он слился с миром, и он стал БОГ...
Он шел по пустоте. В белых льняных одеяниях, сандалиях на босу ногу и с крючковатым деревянным посохом в руке. На голове его сияла корона из металла желтого цвета.
Шел долго - годы и десятилетия, если не столетия. Шел по дороге, которой нет, и в направлении, которого не существовало. Потому что не было у него ограничеий, и во стороны лежала только бесконченость. И наконец ему это наскучило. Сознание само - включилось, или, наоборот, выключилсоь? - начало, не спросясь, создавать вокруг новй мир.
Потренировалось... Получилась твердь. А с нею появились "верх" и "низ".
Повесил над твердью солнце... Стало светло. И родились тени.
Сотворил моря и океаны, воздух, деревья и животных.
Наконец сотворил то, ради чего все это затеял - себя.
Потому что сознание не терпит одиночества. Ему нужно иметь рядом себе подобных, обязательно. Хотя бы для того, что бы изучать по ним самого себя.
Да ладно, чего там. Хотя бы чтобы просто поболтать...
- Почему это корона "металла желтого цвета"? - первым делом поинтересовался он.
Не потому, что его сильно волновало, а только чтобы с чего-нибудь начать. А с чего, все равно.
Потому что он знал, с чего бы не начать, все упрется в вопрос о курице и яйце. О том, кто кого создал - он мир или мир его.
- "Металла желтого цвета"... это золотая, что ли?
- Ну да, золотая. Но я же этого не знаю...
- Мм... Я или ты?
- В смысле? Ты или я?
- Да.
- Да.
- Но а - как это, не знаю? Конечно золотая! Какая еще может быть у Бога.
- Это ты про кого сейчас, "у Бога"?
- Про себя, конечно. Я же твои образ и подобие... И корона, кстати, у меня такая же.
- Мм... Тогда уж "у человека, похожего на Бога", нет?
- Дат... Только это такая же глупость, как и "корона из металла желтого цвета".
- Да? А чегой-то ты язвительный-то такой?
- Ха! Издеваетесь, ваше пре-подобие? Я такой же, как вы. Шаг влево, шаг вправо - попытка к бегству.
- Да ладно! Я не такой... Ты просто не получился.
- А, ну, конечно... Ты на мир-то вокруг посмотри? Или, скажешь, тоже не получился?
- Хм-м... А чем тебе мир-то?
- Да злой он - не видишь сам, что ли? - злой! В плохом настроении, что ли, делал? А может тебе баба отказала? Или как ты их там... А? Признайся, Богиня не дала?
- Ты это... Ты по краю ходи, да через край не падай.
- А что ты мне сделаешь? Сам породил, сам и убьешь, что ли? Наивный...
- Это почему это?
- Да потому это... Абсолютного времени нет, забыл? Все существует одновременно - для того кто вне, кто снаружи. Ты вылез из одного времени, но попал в другое, но из него - тоже можно вылезти! Туда, где нет ни "до" меня, ни "после". Где ты и я - есть всегда. Где обитает Некто, перед которым мы одинаково ничтожны и одинаково "богоподобны", объяснил бы мне кто-нибудь, что слово сие означает...
- Значит из какого бы времени я не вылез, всегда попаду в другое. А ты говоришь, времени нет...
- Значит в каком бы ты времени не был, всегда есть место, где его нет!
- Понятно, вопрос о полупустом стакане... Тогда я ухожу.
- А и скатертью по ж..пе.
- Уйду, и все исчезнет!
- Ага, держи карман шире...
- Уйду, и ты будешь скучать!
- Ну ты и ...! Знаешь ведь, как побольней укусить, да? Бог-отец, бог-сын, бог-спиритус вини, е..цкая сила - три в одном флаконе... А сам-то - не подумал? - тоже один останешься...
- ... Но я должен.
- А вот это да, это я понимаю... Но ты... заходи?
- Обязательно. Как только с делами справлюсь.
- Спасибо...
- И тебе.
Он снова ушел в пустоту. В белых одеяниях, сандалиях на босу и крючковатым посохом в руке. На голове все та же корона. В пустоту и темноту...
Свет резанул по глазам внезапно. Белая вспышка ослеппила его, потом облезла, полиняла и сквозь нее показались предметы. Лицо. Мужское...
- Боже, это ты? - поинтересовался у лица Сергей Геннадьевич.
- Ожил... Мертвец ожил!!! - заорало лицо в ответ, выдыхая ему в лицо ядовитое облако перегара, и... походу убежало.
Сергей Геннадьевич ощутил резкий холод, идущий сзади, от металлического стола. Он с усилием согнулся, сел и снял бирку с большого пальца левой ноги.