Всякое начало имеет конец. Аскетизм зимы своим ореолом испытаний на выносливость — хроническим холодом и ослепительной белизной снега — тает, сереет под натиском весенних разливов солнца и человеческой плоти. Солнце — жжёт, плавит ледяное олово сугробов, словно извлекая из них откуп за принесённый им вред. Оно — равное золоту струй — вышибает и вымывает, в виде расплющенной жижи, прочный оплот снеговых твердынь. Солнечные лучи орошают и воскрешают зелёный шатёр перед голубой чашей глубинного неба в знак одержанной победы над берлогим забвением и сном. Птичий щебет, свадебная песнь животных, как громогласный единый хор иерихонских труб, опрокидывающих королевство зеркал зимы — оглашают округу призывом жить по стихиям правды и созидательной силы.
А человеческая плоть вторит. Она, как эхо, разносит этот призыв и взрывом чувств осеняет себя неистовым бурлением крови. Она зрит в оба. Она, словно всевидящее око, обращена на всех и вся — выбором танца с кем-либо себе подобной. Ату, ату — дразнит в ней дремавший охотник. Быстрее, быстрей — подгоняет пробуждённая страсть. Ищи, ищи — провоцирует запах первых почек и целование ветра новой весны.
Ночь — чёрная и плотная, как застёгнутое тугое и длинное пальто. Они же, наоборот, распахнуты. Куртки настежь. Джинсы приспущены. Юбка задрана. Они обнимают друг друга на улице, в парке, сев на слегка влажную лавку.
Он плавно подымает её кофту — и тут же из-под неё выныривает, как поплавок, правая грудь — небольшая и немаленькая, как плод упругая, и как цель доступная прям здесь и сейчас в его ладони. Её же руки — скользят по его спине, под рубашкой, по его оголённой коже — мягко и ласково. Их рты, как две раковины, сомкнулись и языками, словно на скотч, прилипли в протяжном и глубоком головокружении. Их кружит и кружит в плавном танце обоюдно зажмуренных глаз…
Потом они синхронно, словно пружины, вскакивают, разомкнув объятия. Дальше — она, быстро перебирая своими пальцами, окунает их в его промежность. Распахивает джинсы. И ток! Ослепляющий ток доводит его гениталии почти до аварийного извержения белой и горячей лавы.
Стоп!
Он удерживает её руки и глубока дыша берёт её за локти. Затем резко поворачивает её к себе спиной. Она тут же, ка по команде, встаёт одной коленкой на лавку, а другую ногу оставляет на земле...
Минута, другая, третья, пятая и мужской натиск порождает в ней сдавленный вопль. Он же, учащаясь в своих движениях и, словно вбегая в её кровь — там — растекается весь, полностью, точно густой туман по всем утаённым закоулкам глубин и впадин лесного оврага…
Вскоре они оба, как будто проснувшись и отодвинувшись друг от друга, произносят свои первые слова:
— Ты кончил?
— Да...
— Прямо в меня?
— Да...
— Не стоило этого делать, — сетует она и, не смыкая рта, опускается на колени.
— Что?
— Хочу ещё... Повторим? — неожиданно и как-то растерянно предлагает она и тут же втягивает в свою ротовую полость вопросительный знак, который на языке и в гибких пальцах вмиг становится восклицательным...
После того, как истечёт вторичная радость, повторно удовлетворив их необоримую страсть — то они сразу расстанутся, точно так же неожиданно и безымянно, как только что состоявшиеся между ними порнографическая связь, которая оказалась для них — сущей безделицей разнополых начал. Своего рода весенний sex food и нечего личного…
2001