Совсем недавно, в конце прошлого 2004 года, мои хорошие друзья из Владивостока подарили альбом, выпущенный Дальневосточным пароходством и другими фирмами Владивостока к 300-летию образования Морского флота России. В альбоме было собрано творчество дальневосточных художников-маринистов за большой период времени. Подарок меня очень обрадовал. Много знакомых имен, которые были «на слуху», когда я работал и жил на Дальнем Востоке. Выставки некоторых художников мне приходилось посещать, с двумя из них я работал на судах пароходства, когда они были капитанами. В основном, в альбоме были представлены художники, работавшие на море и одновременно занимавшиеся творчеством.
Первый, беглый просмотр альбома дал знакомые имена, знакомые общие виды, щемящую боль воспоминаний и тоску по тому, что уже не возвратится никогда. Потом, уже через недельку, когда я начал внимательно вглядываться в каждую картину, одновременно объясняя гостям сюжеты и географию мест, нарисованных в альбоме, я неожиданно запнулся об одну картину и, сначала, даже сам не поверил тому, что было изображено на ней.
Картина художника называется « « Вы ее видели в черно-белом цвете перед началом рассказа. Первое впечатление – суровые места, по всей видимости, Чукотка. А мне пришлось побывать в этих местах и видеть воочию эти скалы, похожие на сторожевой отряд русских богатырей. Но сначала немного предистории.
Первый свой рейс на пассажирском теплоходе «Приамурье» с тремя сотнями туристов на борту мне пришлось начать с жесткой, самостоятельной вахты. После отхода из Владивостока, мы переночевали в бухте Миноносок, где наши туристы ходили любоваться пятнистыми оленями и морскими фермами, а ночью нам нужно было сняться с якоря и перейти в другое заповедное место Приморья, на остров Петрова. Вахта четвертого помощника – дневная, с 16 часов до 20, но на «Приамурье» был заведен такой порядок, что четвертый стоял и ночную старпомовскую вахту. Старший помощник поднимался на мостик только к шести часам утра, а то и позже. Капитана, кроме как в аварийном случае будить тоже было нельзя до 6 часов, а прийти на остров Петрова нужно было к 7 часам утра. Переход то небольшой, всего 70-80 миль, но это была первая ходовая вахта, и никого, кроме меня и старшего матроса, на мостике нет. Пришлось мне прибегнуть к помощи моего матроса и общими усилиями проложить курс и пройти эту дистанцию. Капитан поднялся на мостик за пять минут до постановки на якорь и спросил по привычке:
- Где старпом?
- На обходе, – отвечал я так, как меня научил мой предшественник.
- Ну, хорошо, - сказал капитан и скомандовал – Отдать правый якорь.
После этого спокойно спустился в свою каюту, а я, молодой четвертый помощник, вытер пот со лба, дождался третьего и пошел к себе, чтобы сменить пропитанную потом одежду. Потом у меня возникали подозрения, что меня просто проверяли, поставив с первой вахты в эти суровые условия ночного перехода вблизи берегов и при интенсивном движении. Проверял и капитан, и старший помощник. Но после этой вахты я заметил, что ко мне стали относиться с уважением, как матросы, так и командный состав. Сразу окрестили «Палычем», что для двадцатидвухлетнего выпускника ДВВИМУ было, как награда. Доверие же на мостике было, можно сказать, полное.
Вспоминается один случай в Японском море, когда я, почувствовав себя большим морским волком, в темноте пытался пройти между двумя рыбаками (это я так считал). А на самом деле это был буксир, у которого на тросе висела большая баржа. И только подойдя к ним вплотную и увидев сигналы буксировки, мы отвернули в последний момент и избежали прохода над провисшим тросом. Капитан, Андрей Васильевич, вышел на мостик, осмотрелся и сказал только одно:
- Ты еще многого не знаешь. Когда тебе что-то непонятно – вызывай старпома или меня. – сказал он и на этом все закончилось. Никаких выволочек, нагоняев и прочих неприятностей у меня по этому поводу не было.
И вот, через пару месяцев, когда меня уже перевели в третьи помощники, пришлось нам пойти в рейс с рыбаками. Это такой рейс, когда идет смена экипажей рыболовецких судов в море. То есть мы брали экипажи в Приморье и развозили их по путинам. Работа муторная, контингент развозимых рыбаков тяжелый, в смысле поведения и пьянства, рейсы длинные, переходы большие и в основном по беспокойным и штормовым морям и океанам.
Как-то в хороший осенний денек, наш капитан договорился о пересадке экипажей с несколькими рыболовными судами и назначил место встречи в Олюторском заливе. На удивление, погода в Беринговом море стояла изумительная. Невысокое осеннее северное солнце освещало суровые скалы берегов, море было гладким, как зеркало, только постоянная океанская зыбь чуть - чуть покачивала наш пассажирский теплоход. В рейсе мы были уже больше месяца и ни разу не подходили к причалу, так что по твердой земле стосковались. И капитан, Андрей Васильевич, разрешил спустить мотобот (пассажирскую спасательную шлюпку) и сходить в ближайшую бухту, прогуляться по берегу. Желающих набралось человек тридцать, мне пришлось сесть за руль, так как это была моя шлюпка. Капитан тоже решил размяться на берегу, и заодно посмотреть давно знакомые места.
Андрей Васильевич был уже пожилым человеком, возраст его приближался к шестидесяти годам, скоро на пенсию. О его биографии мы знали мало, только то, что штурманом он стал сразу после войны, работал на «Либертосах» - судах, которые поступили в Советский Союз во время войны по лендлизу из Америки. В период послевоенных репрессий, они использовались для перевозки заключенных и ссыльных в места не столь отдаленные, а именно, в Магаданскую область, на Чукотку и в прочие местности, где хозяйствовал, всемогущий на Дальнем Востоке, Дальстрой.
Спустили мы шлюпку, подошли к парадному трапу, благо погода позволяла, загрузились и направились к мысу, прикрывающему бухту с юга. Расстояние было небольшое, и через полчасика мы уже обогнули мыс и повернули к песчаному пляжу бухты. На берегу виднелись какие-то строения, вернее, развалины. Жилым духом здесь и не пахло. Даже издалека было видно, что в этом месте никто не живет уже давно.
Андрей Васильевич, сидевший рядом на банкетке, обратил мое внимание на мыс, который мы только что обогнули. Он состоял из нескольких скал, вытянувшихся вверх.
- Присмотрись внимательнее к скалам. Ты ничего не замечаешь? – спросил он.
Я оглянулся, присмотрелся и вдруг, как по мановению волшебной палочки, я увидел, что мыс состоит из группы скульптур, органично вписанных в высокий берег мыса. Одна из них изображала голову в остроконечном шлеме. Солнце, оттеняющее действительность, пририсовало тенями глаза, кольчужную сетку, опускающуюся на плечи, прямой нос, образованный нависшим уступом. Создавалось такое впечатления, что богатырь смотрит на входящую шлюпку и на простор моря, расстилающийся перед ним в южную сторону.
- Стражник, - подумал я, - стоящий на страже наших рубежей на востоке. Порубежник, как их называли в Древней Руси.
Вторая скала была очень похожа на человеческую голову, но уже без шлема и с гривой волос, спадающих на плечи. На уровне предполагаемой груди было нагромождение скал, очень напоминающих сжатые кулаки, держащие рукоятку меча, упертого в землю. Видны были и плечи, покрытые пятнами мха-лишайника, которые создавали впечатление одетой на тело кольчуги. Взгляд этого героя тоже был направлен на простор моря, но немного развернут по отношению к первому богатырю, и смотрел он не в южную сторону, как первый, а на юго-восток.
Третья скала была пониже первых двух, и сходство с человеком у нее было меньше. Н все равно, при достаточном воображении, можно было представить, что это тоже богатырь, закутанный в свои одежды и с капюшоном на голове. Разворот головы был еще ближе к востоку.
Все пассажиры шлюпки тоже начали присматриваться к великанам на мысе, каждый находил в этих фигурах что-то свое. Но все сошлись во мнении, что эта природная скульптурная группа представляет собой сторожевой пост на окраине нашей Родины.
Шлюпка, между тем, подошла к песчаному пляжу, на котором виднелись остатки свай от деревянного причала, который был, по всей видимости, основным местом связи с внешним миром этого забытого богом поселка.
Высадившись на берег, члены экипажа разбрелись по окрестностям. Место вызывало уныние, как всегда вызывает уныние любое разрушение. Остатки бараков за длительное время превратились в большие кучи земли, доски и брусья были либо растащены на костры, либо сгнили. На пригорке стояла самая настоящая паровая машина, немного похожая на паровоз. Видно она то и давала и тепло и электричество всему поселку. Андрей Васильевич ходил с угрюмым лицом и о чем-то мучительно размышлял.
Отойдя немного от поселка, мы увидели какой-то непонятный холм внушительных размеров. Он весь состоял из переплетенных между собой то ли костей, то ли веток. Подойдя ближе, мы увидели, что этот холм состоит из рогов и черепов оленей. Как нам потом объяснил капитан, сюда ежегодно пригоняют стада оленей и забивают. Мясо и шкуры увозят на прибывших морозильниках-рефрижераторах, а головы и рога сбрасываются, за ненадобностью, в эту кучу.
Гнетущее впечатление от всего увиденного немного развеялось прогулкой по земле, чего нам очень не хватало, но задерживаться на более долгое время в этом месте не хотелось. Погуляв по окрестностям еще с полчасика, капитан дал команду собираться и отправляться на судно.
На обратном пути мы опять смотрели на богатырей, стоящих на страже. Все изумлялись игре природы, теней и солнечных бликов, создавших такое чудо природы. Куда там американской долине президентов. Там все сделал человек, хоть и в гигантских размерах.
Уже на теплоходе, Андрей Васильевич немного разговорился. Он рассказал, что в это место заходил неоднократно, в сороковых и в пятидесятых годах. По всему побережью Чукотки и Охотского моря стояли в бухтах такие поселки, в которых жили и работали ссыльные и заключенные. Там были оборудованы небольшие консервные заводы, и все рыболовные суда сдавали улов на них. Консервы и бочки засоленной рыбы потом вывозились на судах. Как зимовали эти поселения, какие тяготы им приходилось переносить долгой и суровой полярной зимой, об этом можно только догадываться, но то что легко не было – это точно. Вымирать, вернее, ликвидироваться эти поселки стали с появлением на рыболовном флоте больших плавбаз и траулеров – переработчиков.
С другой стороны, говорил он, в те времена и Чукотка и Магаданская область были заселены гораздо плотнее, народ был почти в каждой бухте, геологи проводили разведку полезных ископаемых, делая много ценных находок, разрабатывались новые месторождения. То есть земли осваивались, защищались, были нужными для страны. Правда, цена! Цена была очень дорогая. Ценой были людские судьбы и жизни, в которых и ему приходилось принимать участие, хотя бы тем, что это он их привозил в такие места.
Потом, уже будучи старшим помощником капитана на судне-снабженце, мне приходилось видеть много таких развалин на берегах бухт, куда мы завозили грузы. И мысли о том, что стражи на мысе в Олюторском заливе стоят напрасно все чаще и чаще посещали меня. Да и сейчас, когда я уже давно отошел от морской работы, все равно, любое сообщение о закрытии какого либо чукотского поселка, селения, портпункта вызывает у меня в голове картину, виденную мной в самом начале моей карьеры.
Родины без людей не бывает. Если нет людей, значит, нет и Родины. Бесполезно сторожить пустое побережье, ненужное никому. Так и стоят богатыри-сторожа на страже побережья, на котором нет ни людей, ни движения. Только иногда чукчи пригоняют свои стада, чтобы положить к подножию стражей головы забитых животных, как благодарность за хорошую защиту.
Вот такие мысли навеяла картина художника Штуккерта, бывшего моряка, ходившего по северному побережью и, наверняка, видевшего эти скалы. Не мог он, не видя, нарисовать так достоверно, до мельчайших подробностей нарисовать то, что мне пришлось увидеть своими глазами. Интересно было бы узнать, о чем думал он, рисуя свою картину.
В.Лозманов