Разные бывают случаи в жизни. О некоторых помнишь долго, другие забываются на следующий день, некоторые случаи вспоминаются с доброй улыбкой и они радуют тебя в последствии. Эти случаи можно рассказывать друзьям, знакомым. Они обрастают все новыми и новыми подробностями, и это тебя не смущает. Некоторые приводят тебя в такое смущение, что становится стыдно за самого себя, за то, как ты повел себя в той или иной ситуации. Иные даже хочется забыть, но они сами вылезают из твоей памяти в самый неподходящий момент, что даже теряется нить рассказа, мысли. Спина покрывается мурашками, и тебе кажется, что окружающие видят то же что и ты, читают твои мысли и хочется скрыться от этого, вычеркнуть, спрятаться, побыть немного вдали от людей, чтобы память успокоилась и спрятала этот случай в свои глубины.
Об одном из таких случаев мне и хочется рассказать. Шли мы на НИС «Дмитрий Менделеев» благодатными тропическими водами. Хорошие места, жаркое солнце, прекрасная погода, отливающие синевой морские волны, что еще человеку надо, как говорил один злодей во всем известном фильме.
А нашему капитану, Михаилу Васильевичу С. надо было, чтобы на теплоходе все блестело и сверкало. НИС был построен всего лишь три года назад в Германии, он его там принимал и все это время командовал судном, поэтому его требования к работе экипажа были очень привередливые. К примеру: чтобы покрасить ватервейс (сток для воды вдоль бортов судна) подшкипер приходил к нему большой фанеркой, похожей на палитру художника, с мазками краски разных цветов, тот выбирал какой либо цвет, красить можно было только выбранным цветом. То же самое относилось ко всем остальным покрасочным работам на судне.
Особенно трепетно капитан относился к деревянной палубе, покрывающей все открытые места на теплоходе. Он заставлял еженедельно мыть, оттирать ее с песком до желтизны, не допускал работ, которые могли бы загрязнить палубу. Для этих целей еженедельно делался аврал для всего экипажа и научных работников, которые вместе со всеми драили, чистили, убирали вышеупомянутую палубу.
Результаты такого отношения сказались в самое ближайшее время. На полигоне у нас подошли к концу запасы пресной воды, а опреснитель забарахлил. Так капитан нашел решение этому вопросу очень оригинальным образом. Он заставил присоединить к шпигатам (спускным отверстиям для воды) пожарные шланги и, после этого мы начали ловить грозовые тучи, входить в них, путешествовать вместе с ними и собирать дождевую воду, которая попадала на верхние палубы и потом стекала по шлангам в танки для пресной воды. Так мы пополнили запасы пресной воды, благо тропические ливни сильно отличаются от обычных дождей, лье, как из ведра.
В один прекрасный день боцман поручил мне и Ивану З. покрасить кормовую Л-образную мачту в белый цвет. Чтобы все было понятно в дальнейшем – немного об устройстве мачты. Это такая здоровенная буква Л, которая наверху заканчивается площадкой, называемой салингом. От салинга вверх идет стойка, толщиной в две руки, на которой крепятся гафель, блоки для натягивания радиоантенн и еще разные премудрости, и все это на высоту около четырех метров, выше находится клотик, венчающий верхушку и на который приглашают молодых матросов чай пить. На салинг можно подняться по скобтрапу, который идет по одной из ног мачты, а на клотик – по обыкновенным штырям, приваренным к стойке.
Вот такую конструкцию нам и поручили покрасить. Ивана, как старшего матроса, назначили ответственным, а меня – на подхвате, что не избавило от необходимости лезть на верхотуру. Высоты мы оба не боялись и к порученной работе отнеслись спокойно, т.е. получили краску, кисти, страховочные пояса, кончики для подъема всего этого наверх и пошли к рабочему месту.
-Ты, Володя, здорово не рискуй, не дай Бог увижу тебя без страховки наверху, по башке получишь, - грубовато проинструктировал меня Иван.
- Понял, - со всей ответственностью сказал я.
Подойдя к мачте, поставили ведра с краской внизу, и Иван полез наверх, чтобы спустить оттуда кончик для поднятия краски. Краску подняли, поднялся по скобтрапу и я, закрепившись за леера, ограждающие салинг, закрыл лаз, ведущий вниз.
-Ну, а сейчас, - сказал Иван, - я полезу наверх, а ты подашь мне краску и будешь меня подстраховывать снизу.
- Добро.
Дальше все было хорошо. Пока Иван красил стойку, я, облокотившись на леера и покуривая, осматривал бескрайние, залитые солнцем просторы моря, суету на палубе, находящейся ниже на пятнадцать метров, поприветствовал вахтенного матроса, который тоже был гораздо ниже моего наблюдательного пункта. Короче, приятно проводил время, тем более красить было нельзя, иначе вся краска будет на спускающемся Иване. Дважды я помогал ему переместить ведро с краской ниже по стойке.
Когда осталось покрасить около двух метров этой самой стойки, Иван, не глядя на меня, крикнул:
- Володя, прими ведерко. – И протянул руку с ведром в мою сторону. Так же не глядя и думая, что я уже протянул руки за ведром, он разжал свою руку.
Дальнейшее произошло в течение секунд, но в моей памяти, как и другие случаи, сжатые в секунды и доли секунды, время растянулось, как в замедленной съемке.
Ведро с краской, потеряв поддерживающую опору, начало медленно падать мимо моей руки. Дотянуться до него я не мог, не давал страховочный пояс, которым я пристегнулся за противоположный леер площадки по указания своего старшего товарища. Долетев до леера и чиркнув по нему своим краешком, ведро полетело дальше вдоль мачты. От небольшого удара об леер оно начало потихоньку наклонятся. В это время повернулся Иван, глаза у него начали вываливаться из орбит.
-Во…, Во…. - только и смог вымолвить он.
Я вообще стоял, как замороженный, с протянутой рукой, открытым ртом, глазами, как у собаки Баскервилей.
Ведро же продолжало свой полет, постепенно наклоняясь на бок. Вообще-то краски в нем было литра три – четыре, так что если бы оно упало у подножия мачты, было бы не так страшно. Но!!! На высоте полутора метров от подножья мачты находилась вытяжная вентиляция из кормовых помещения. В особо жаркие часы при работе на палубе, мы подходили к этому ветродую, чтобы охладиться, подсушить вспотевшее тело, взъерошить волосы на голове, короче, дуло там сильно, долго не простоишь.
И вот к этому окошку в ноге мачты как раз и летело наше злополучное ведро. Когда оно, летя вниз, перевернулось больше чем на 90 градусов, оно сразу превратилось в небольшой парашют, и краска начала свободно вытекать из него и лететь быстрее ведра. Физика, черт ее возьми. Краска, подлетая к вентиляции, мощным потоком разлеталась по всей кормовой палубе. Потом подлетело ведро. Его также отнесло потоком воздуха, и оно с жестяным звоном покатилось по палубе и подкатилось к ногам старпома, который в это время делал обход по судну и наблюдал всю эту картину снизу, также как и мы, раскрыв рот.
- Ну, все! Володя, нам пришел полный кирдык! Нам можно отсюда не спускаться! – тихонько, но со значением сказал Иван.
В ответ я смог только кивнуть головой. Челюсти так свело, что говорить я просто не мог.
- ТА-ТА-ТА-ТА. Вашу мать! – донесся снизу голос старпома. Дальше пошли слова, которые рука не поднимается печатать. Снизу он мне припомнил и манную кашу и прочие мелкие прегрешения. Хуже было Ивану. Он дольше меня работал на судне, поэтому перечисление его грехов вперемешку с матами занял несколько минут. На голос начала собираться толпа. Подходя к месту происшествия, люди замирали и с округлившимися глазами смотрели на палубу.
А на палубе было красиво! На деревянных досках, позавчера отчищенных от всех пятнышек с песочком, промытых пресной водой, с вновь прошпаклеванными и замазанными швами, желтенькой, как желток куриного яйца, белело огромное, не менее пяти квадратных метров, белое пятно. Краску раздуло по палубе, как из огромного распылителя, ровным слоем. Только отдельные капельки выделялись за пределами этого овального пятна, там, где прокатилось ведро с остатками краски.
Наконец, старпом, истощив свое красноречие, замолк. И немая сцена, как в комедии М.Гоголя «Ревизор». Появление капитана, решившего посмотреть, что за крики слышны с кормы. Он, в отличие от старпома, был интеллигент и очень спокойный человек. Не стал материться и кричать, поманил пальцем за собой старпома, боцману сказал, чтобы пятна к вечеру не было, и ушел.
Боцман, поругавшись вполголоса, послал подшкипера за тряпками, скребками, растворителем, швабрами, и тот, забрав с собой пару матросов, бросился в подшкиперскую. Боцман же, подняв голову, крикнул нам:
- Ну, вы что там ночевать собрались. Спускайтесь. Напакостили, а убирать нам что ли?
Витя посмотрел на меня горестно и начал открывать люк в площадке салинга. Потихоньку спустились мы по скобтрапу на палубу. Увиденное еще больше ухудшило наше настроение. Сверху пятно казалось меньше, а здесь мы увидели, что оно захватывает половину кормовой палубы.
В это время пришел подшкипер со всеми причиндалами для уборки, и все занялись работой. За работой как-то забылась трагичность ситуации, и уже через полчаса все хохотали над нашими рассказами о пролетающем мимо рук ведре.
Матрос Миша, хохмач и балагур, вспомнил случай из своей богатой моряцкой жизни.
-Работал я как-то на пассажирском теплоходе, - начал он, - таком же, как наш. Подшкиперская там тоже под палубой и люк в нее с палубы открывается. Подшкипер, как обычно, утром получил у боцмана задание, приготовить столько-то ведерок с белой краской, столько-то ведерок с зеленой, а столько-то с коричневой. Боцман назначил матросов на покраску. Все они пошли с подшкипером и ждали, пока он там краску разольет по ведрам, а потом подходили и забирали сверху свою краску. Так и тогда было. Но один матрос зазевался и вовремя руку за ведерком не протянул. Подшкипер крикнул, подал ведро, да свою руку-то и отпустил. Ведро, без поддержки сверху, свалилось ему на голову. Вся голова в зеленой краске, глаза ничего не видят, он орет благим матом, а матрос сверху возьми да с испугу-то и посоветуй ему: « Ты, -говорит он подшкиперу,- краску растворителем смой, а потом в душ.» Сказано - сделано. Подшкипер свой ачкур знал как карман своих штанов, быстренько, на ощупь нашел канистру с сольвентом и над пустой бочкой помыл голову. Действительно, краску смыл, скоренько вылез на палубу и побежал в свою каюту душ принимать. Принял душ, вытерся, подошел к зеркалу, а оттуда смотрит на него он сам, но лысый, как коленка. Все волосы остались в душе и на полотенце. Как он орал, как он орал! Весь экипаж сбежался, как сегодня на чифовские матерки. Только на третий день немного успокоился. Матрос, который виноват был, на первой же стоянке списался. А волосы у подшкипера выросли, но какие? Как пушок у только что вылупившегося цыпленка.
Хоть и грешно смеяться над чужим горем, но, сравнив случаи, мы хохотали во все горло, представив старпома под нашим распылителем краски.
Так за шутками, смехом и злобными взглядами боцмана, который иногда подходил проверять нашу работу, мы убрали всю краску, зачистили швы, протерли все с растворителем, прошлись по всем испорченным доскам песочком из пожарного ящика, находившегося неподалеку, и решили промыть место катастрофы пресной водичкой. Каково же было наше разочарование, когда сухая палуба, не отличавшаяся по цвету от остальной, после мойки ее водой с порошком и каустической содой, вновь приобрела, если не белый, то белесоватый оттенок.
Такова уж природа краски. Растворитель впитывается в деревянные доски так глубоко, что его вычистить нельзя, и намоченная палуба будет всегда отличаться от сухой своим цветом. Так что, хоть наши труды и не пропали даром, но результат был не тот, которого ожидали мы с Ваней.
Разборки по поводу случившегося начались после окончания рабочего дня в каюте старшего помощника капитана. Сидели все виновные в происшествии, а старпом, со своим своеобразным лексиконом, распекал всех по черному. Изощрялся он еще грубее, чем утром на палубе. Видимо, получил свою дозу от капитана, и эта доза не давала ему спокойно сидеть и разговаривать. Короче досталось всем. Когда дошла очередь до Ивана, он решил стрелки перевести на меня, зная хорошее отношение капитана к курсантам, но не тут то было. Оказывается, когда в проекте приказа по судну начали писать мою фамилию и должность – матроса 2-го класса – капитан сказал, что по Уставу меня нельзя было допускать на высоту более трех метров. И меня из приказа вычеркнули.
Боцман получил без берега в ближайшем порту, Ваня получил выговор, подшкипер получил выговор, что получил старпом – покрыто мраком. До нас таких сведений не доходило. По слухам, капитан не стал подписывать ему рекомендацию на очередную должность.
Вот так все и закончилось. Правда, пятно появлялось с периодичностью проходивших дождей и очередных моек палубы. Никакие средства не помогали уменьшить его отличие в мокром состоянии от остальной палубы.
Капитан, в такие моменты, старался не выходить на кормовую палубу, чтобы не травмировать свою интеллигентскую, легко ранимую душу.
Говорят, что через пару лет, в очередном ремонте он все-таки нашел какие-то средства на замену всех досок, которые были вымазаны краской.
Этот случай, конечно, не вызывает стыд, ощущение неправильности или желание скрыть его от людей. Скорее он относится к серии курьезных случаев, но, когда в памяти возникает это ведро, пролетающее мимо руки и постепенно переворачивающееся, поневоле закрываешь глаза, и мурашки бегут по спине.
Иногда поражаешься человеческому мозгу, который может так растягивать время, и количеству мыслей, которые пролетают в голове за столь малые мгновения.
Из физики: тело, падающее при ускорении свободного падения, преодолевает пятнадцать метров высоты за две секунды.
В.Лозманов