Когда деревья стали большими

Владимир Лозманов
 Гл. 1. Решение
Виктор ехал на своей машине, Иже, который весь оцинкованный, из Омска в сторону дома. Поездка, которую он планировал ещё с осени, и которая лежала на его плечах тяжким грузом невыполненного обещания, получилась и удачная, и неудачная. В дороге ничего непредвиденного не произошло, кого хотел повидать – того повидал. Пожил в гостях у самых разных людей, но, все равно, в груди оставалось какое - то томление, начавшееся у него ещё зимой. Объяснить словами и мыслями этого было нельзя. Просто было чувство чего-то незавершенного, неопределенного и поэтому настроение было пасмурное. Не радовала даже Верка Сердючка, искрометный голос и юмор которой, заполняли салон автомобиля из динамиков магнитофона.
За перилами знаменитого Омского моста в северной части города, проплыла гладь одной из великих рек Сибири – Иртыша. Поворот, ещё поворот и он выехал на трассу, ведущую в Тюмень. Вот и последний перекресток, светофор. Светофор издали замигал зеленым светом и Владимир притормозил и остановился в правом ряду. Как обычно в таких ситуациях, он привычно огляделся по сторонам и стал смотреть на светофор и табличку, висевшую над ним. На этой табличке была нарисована стрелка влево и надпись большими буквами – КОКЧЕТАВ.
Это слово оказалось последней каплей, переполнившей сосуд неопределенности, последней плиткой мозаики, после которой она представляется цельной. Виктор сразу понял, чего ему не хватало все это время, от чего он томился, просыпался по ночам. Ему не хватало именно этого слова – названия города. Ведь с этим городом было связано его прощание с детством и юностью, с деревенской жизнью. Из этого города он уехал в такие далекие края, нахватался за это время таких ярких и красочных впечатлений, что память о детстве и юности ушла на большую глубину, а сейчас всплыла подобно илистой мути, которая поднимается со дна водоема от брошенного в воду камня.
Нет, это был не его родной город и, даже, не районный центр. Это была ближайшая к его селу Каменке, железнодорожная станция, с которой начинались все пути в большой мир. Все, кто уезжал или приезжал в Каменку, проходили через железнодорожный вокзал Кокчетава. Некоторые уезжали, и потом приезжали назад насовсем, насытившись жизнью в других местах, другие, устроившись и достигнув своих высот, приезжали в гости и из Кокчетава мчали до села на такси. Ему тоже пришлось уезжать из этого города дважды, и, уехав во второй раз, он уже не вернулся назад.
Все это промелькнуло в его сознании за тот малый промежуток времени, пока горел красный свет светофора. Когда загорелся желтый сигнал, Виктор уже знал, что делать. Он потянул ручку газа на себя, отпустил сцепление и рванулся из правого ряда по указателю влево, даже не включив сигнал поворота. Сзади послышались возмущенные гудки машин, но его ИЖ уже пересекал встречную полосу и все быстрее мчал его вперед, к детству. Сразу прошло его томление, в голове прояснилось. Виктор понял, что именно этого поступка или стечения обстоятельств он ждал последние несколько лет. Совершенно успокоившись, он ехал по дороге в сторону Казахской границы, не представляя совершенно ничего о процедуре перемещения через эту самую границу.
Конечно, он слышал, что переезд через границу совершенно свободный, нужно только заполнить кое - какие бумажки, но не представлял, что будет делать за ней, за границей. Парадокс. Родина не могла быть за границей, ведь он, уезжая с Родины, не пересекал никаких границ. После, помотавшись по всему земному шарику, повидав всяких разных границ, которые были и серьезными и опереточными, в зависимости от государств их устанавливающих, Виктор все-таки не понимал тех, кто установил границу между ним и его детством.
 Гл.2 Детство
Дорога податливо ложилась под колеса автомобиля. Встречных, поперечных и прочих машин было мало и ничто не мешало невесомой мути поднятых из глубин воспоминаний крутиться под черепной коробкой. А воспоминания были самые разные. Не составляя цельной картины, они открывались участками, иногда с трудом вспоминаемыми, а иногда бьющими по зрительным нервам, красочными картинками. Одно из первых воспоминаний – кровь на руке. Играли дети около папиного комбайна. Был такой комбайн - «Сталинец», который цеплялся к трактору и жал или поднимал и молотил валки пшеницы. Комбайн стоял около дома, отец его ремонтировал, а пацаны со всей улицы играли около него и на нем. Кто-то бросил большой болт с верхотуры комбайна, на таком ремонтируемом агрегате их было великое множество, и попал Виктору по голове, рассек до крови. И вот в его памяти осталась ладонь, красная от крови, которую он держал перед глазами. Боли не помнил, помнил только удивление. Былое ему в те годы лет пять.
Много воспоминаний у него было связано с тетей Дашей. Сестра отца, незамужняя, бездетная. Все это из-за войны. Она всю свою нерастраченную любовь отдавала любимому племяннику. Как она говорила, что в детстве он так сильно орал до года, что отец неоднократно высказывал пожелание шарахнуть ребенка головой об косяк. Успокаивался Виктор только при стуке палки об бревно. Так она избила все палки около дома, успокаивая его. Виктор подумал, что она была единственной, кого он любил всей своей нежной детской душой. Жаль, что тетка умерла от рака так рано. Ему было всего лишь 6 лет, когда это случилось. Последние месяцы её жизни были ужасны, и родители не пускали Виктора к ней. Тетя была слабая женщина, вдобавок связанная с медициной, знала, что будет ещё хуже, и наложила на себя руки. В воспоминаниях она вызывает щемящее чувство любви, жалости и благодарности. Может быть, от нее у него появилось врожденное чувство любви и жалости ко всем женщинам, особенно одиноким.
Очень четкое воспоминание из начальной школы – это урок рисования. Нарисовал он как Лева, который рисовал очень плохо, нечто похожее, по мнению первой учительницы, Анны Николаевны, на женский половой орган. Она очень возмущалась, хотя мальчик не понимал в чем дело, и поставила в тетради огромную двойку. До сих пор он отчетливо представлял и рисунок, и двойку в тетради, и свое непонимание происходящего. Видимо после этого урока у него возникло стойкое отвращение к урокам рисования, превратившееся, в конце концов, в аттестатную тройку.
Учеба Виктору давалась очень легко. Были небольшие трудности в первом классе с написанием черточек, палочек, буковок, то есть того, что называется правописанием, но, вышедшая после родов из больницы старшая сестра, быстро поставила все на свои места, и с этим более или менее направилось, хотя рисовать и хорошо писать он не научился до сих пор. Всегда очень завидовал людям с каллиграфическим почерком и умением хорошо рисовать. Зато предметы с математическим уклоном у него шли хорошо. Сколько он себя помнил – всегда считал в уме шаги, складывал их, делил, умножал, запоминал цифры, считал километры, а во взрослой жизни начал считать мили, страны и т. п. Хорошо шли и гуманитарные науки из-за его пристрастия к чтению. Читал он все подряд и со временем к цитатам из учебников добавлял, кое-что из прочитанного им. Так что был твердым (не твердолобым) ударником в классе. Лучше его училась только его первая Любовь (с большой буквы) Вера Левченко. За всё свою жизнь Виктор даже в мыслях не назвал её Веркой.
Начальная школа закончилась как-то незаметно, не оставив больше никаких воспоминаний. На своей улице Виктор был старше всех соседских пацанов и был их предводителем. Со старшими играться не хотел, так как они, видя его чувствительную и психически неустойчивую натуру, подшучивали над ним и над его увлечениями. Мальчик он был рослый, и родители шутили над ним и его командой: «Вон гусь повел свой выводок играть». Игры со сверстниками перемежались самыми разнообразными работами по дому. К его 10 годам родители перешагнули 50 летний рубеж и считались уже стариками, хотя сейчас он так не считал. Приходилось помогать во всем. И скотину убирать, и полы мыть, и воду носить за сотню метров из колодца.
 

 Гл. 3 Граница
Незаметно пролетели 180 километров. Машин было мало и ничто не мешало предаваться воспоминаниям. Справа от дороги возник и стал быстро приближаться, какой—то непонятный знак зеленый знак. Подъехав, Виктор прочитал: «ПОГРАНИЧНАЯ ЗОНА»! Господи, посреди России! На землях, которые заселяли, осваивали, делали дороги его предки с 18 века, стоял пограничный знак. Этот знак ассоциировался у него с контрольно - следовой полосой, колючей проволокой, вышками, нарядами пограничников с собаками, неутомимым Карацюпой с его верным Мухтаром. Все это ему приходилось видеть в Приморье, на советско-китайской границе, да и на многих других границах, которые он пересекал, правда, по морю. Неужели и здесь так. Сейчас выскочит из кустов наряд пограничников, остановит, начнут спрашивать его, откуда, куда, проверять документы, заставят открыть багажник, начнут копаться в сумках с инструментами и т.п. Причина бояться всего этого у него была. В сумке с инструментами лежал пугач, такой же, какие он делал в детстве, только немного усовершенствованный. Стрелял он конечно через раз, но для тех, кто проверяет, это лишний повод придраться.
Еще через пару километров совершенно пустынного шоссе, показались какие - то неказистые строения по обе стороны от дороги и полосатый шлагбаум, перегородивший её.
Подъехал! Вышел из машины! Да!! Граница!!! Ничего из предыдущих страхов не сбылось. Голое поле, полоса дороги, перегороженная шлагбаумом, несколько автомобилей около него и одинокая фигура пограничника (или таможенника), стоящего рядом.
Пограничник знаком отправил его в одно из строений. Там проверили паспорт, техпаспорт на машину, заставили заплатить десятку и пожелали счастливого пути. Правда, послушав около оконные разговоры, он понял, что основные трудности его ждут на границе Казахстана. Оказывается, это была только российская граница. На этой границе трудности возникали у граждан Казахстана и, в основном, со страховкой автомобилей. Таможенник, лениво спросив о предметах, запрещенных к вывозу за пределы России, пожелал счастливого пути.
Через полкилометра после Российской границы, поперек дороги снова стоял полосатый атрибут границы и будочка, в которой сидел один человек в форме, представляющий пограничника, таможенника и иммиграционика в одном лице. Еще там находилась девица, которая оформляла 2-х недельную страховку на транспортные средства. Очередь была небольшая, машин 5-6.
Казахи, показав паспорт и поболтав на казахском языке с офицером, быстро получали штамп в паспорте и катили, не задерживаясь, дальше, домой. Ему же пришлось проторчать на границе, вместе с тщательным таможенным досмотром, около полутора часов. Проходя эту процедуру, Виктор тихонько радовался, что выбросил в кусты пограничной зоны пугач, который сейчас бы доставил ему хлопот. Таможенник долго осматривал вещи в сумке, багажник, книжки, стараясь узреть в них опасность существующему строю, но, наконец, дал добро на проезд.
Ну, вот и Родина. Согласно, полученных документов, ему целых пять суток можно было ездить по всему Казахстану или гостить в каком—либо месте. Для восстановления воспоминаний ему бы хватило и одного дня. Рванув застоявшуюся машину, Виктор покатил по дороге на встречу со своим детством и юностью.
Дорога была совершенно пустая. Если в Омской области машины, хоть изредка, да попадались на его пути, то здесь можно было ехать по полчаса, не встретив ни одной машины. Опять его мысли начали возвращаться к различным эпизодам его детства.
 Гл. 4 Снова детство
В детстве его никогда не били родители. Отец, внушавший тягу к учебе, старшим братьям, с помощью вожжей, его не трогал. Был только один случай, когда Вовка заигрался у своего соседа и лучшего друга Ваньки, за что и получил от отца брезентовой рукавицей по голове. Не болезненно, напоминало о дисциплине всю оставшуюся жизнь. Да, впрочем, и бить то не за что было. Учился хорошо, в школе не жаловались. По дому все делал с первого слова, с детьми старшей сестры возился постоянно. Можно сказать, что они выросли у него на руках.
Про друга и соседа Ваньку можно немного подробнее. Они были ровесники, и их родители поселились по соседству примерно в одно время. Его отец с семьей переехал из Новодобринки в 1949 году, а родители Ваньки – немцы, прибыли с более строгого поселения (они были высланными немцами Поволжья) после смерти Сталина, в 1953 году. Строились эти семьи, в отличие от русских, всегда временно и очень быстро. На околице вскапывалась большая яма, заливалась водой, засыпалась соломой и, с помощью лошадей, перемешивалась до нужной кондиции. Полученная грязь с соломой формовалась в большие кирпичи, называемые саманы, и, после высыхания, из них ложились стены будущего дома. Дерево шло только на потолок, пол и крышу. Глядишь, через месяц, дом уже построен.
Так что Витя и Ваня росли вместе, по соседству, и с младых ногтей, сколько он себя помнил, были вместе. Вместе лазили по соседским огородам и капустникам, вместе спали и гуляли, вместе получали свой первый сексуальный опыт, рассматривая п….. младшей сестренки Вани, Валентины, конечно с её позволения и за определенное количество конфет.
Вместе они пошли в школу и, из-за их близкого соседства, попали в один класс. Вместе учились ездить на одном взрослом велосипеде, сначала под рамой, обдирая себе ноги, а потом и закидывая ноги на раму. Делили все поровну.
И, если бы не трагическая случайность, Ваня был бы единственным другом Виктора на всю жизнь, но, в начале 60-х годов, немцам - ссыльным вновь вышло послабление в режиме, и почти все семьи снялись и переехали в более теплые края, в Узбекистан. Так что в 5-м классе он остался без лучшего друга. Сначала по причине переезда, а потом и совсем. Ваня, оставшийся верным велосипедным путешествиям и на новом месте, погиб по своей глупости и по дурости шофера бензовоза, который зацепил его, ехавшего по дороге, какой-то железякой торчащей из машины, и протащил по асфальту несколько десятков метров. Об этом рассказала Ванькина сестра Валя, приезжавшая в середине 60-х годов в Каменку погостить.
А Казахстан чувствовался за окнами, несущейся по пустынному шоссе машины, своими запахами весенней просыпающейся степи, начавшей зеленеть травой, безбрежным простором, немного похожим на океанский, перемежавшимся лесопосадками вдоль дорог. Иногда мелькал вдали всадник на лошади, иногда табун, уже не коров, как в России, а лошадей. Показывались на горизонте небольшие села, но дорога, проложенная еще в советские времена и, наверное, не ремонтировавшаяся с тех же времен, обходила все села на большом расстоянии. Больше внимания приходилось уделять ямам и выбоинам на постаревшем и побелевшем асфальте. Даже отремонтированные участки выглядели, как старые заплаты на очень старом, сером брезентовом плаще.
Лошади. Опыт у Виктора был и в этом виде спорта, правда, негативный. На его улице жил дядя Ваня Хлыстов, бывший танкист, трижды горевший в танке во время войны, с кучей боевых орденов. Он заведовал хозяйственной конюшней колхоза, и в его ведении было с десяток лошадей, которых пацаны с нашей улицы летом гоняли на выпас в ночное. Пытался и он подключиться к этому делу, но, после двух падений со спины самого смирного мерина, пришел к неутешительному выводу, что кавалериста и жокея из него не получиться. Дальнейшее обучение не состоялось не по его вине. Н.С.Хрущев в это время переводил все колхозы в совхозы с заменой тягловой лошадиной силы на трактора и машины. Все лошадки пошли на мясокомбинат. Больше ему сталкиваться с лошадьми не пришлось.
 Гл. 5 Змеиная горка
Вообще-то, когда он жил в Каменке, то не придавал значения окружающей природе. Казалось, что все так и должно быть и, что везде примерно такая же природа и условия жизни. Только потом, помотавшись по свету, как по морям, так и по землям, начал понимать мудрость своих дальних предков, основавших поселения именно в этих местах, а они (эти места) были благословенные. Рядом с его селом были и лес, и сопки, и речка, и лог, в котором он учился плавать. В то же время, несколько десятков километров на юг начинались бескрайние степи, которые тянутся до песчаных пустынь южных республик. Восточнее тоже степи тянуться до самого Алтайского края. Эти степи он неоднократно пересекал поездом и видел поселки и села, основанные уже в советские времена. Ни воды, ни деревца. Только распаханная степь, ветер и пыльные бури.
В Каменке они тоже были, пыльные бури, в начале 60-х годов, когда распахали все целинные земли, сняли первые богатые урожаи и, по приказам сверху, начали сеять кукурузу, как говаривал отец: «Квадратно - …довым способом ». Но, все-таки, не такие как в открытых и распаханных степях.
У него в селе было все, что необходимо человеку. Речка, хоть и маленькая, но вполне достаточная для выращивания гусей и купания мальчишек. Сопки, хоть и небольшие, но вполне заслуживающие своего названия и, самое главное, лес вдоль всей речки и березовые колки, которые были разбросаны среди полей совхоза. Лес и смешанный, и сосновый, и березовый подступал к селу с одной стороны вплотную. Был он не очень густой, с полянами и рос вдоль небольшой каменистой возвышенности. Были в этом лесу укромные места для всей сельской детворы. Особенно ему вспоминалось место под названием «большой камень». Находился он в овраге, на окраине лесного массива и был действительно большим. Размер его впечатлял. Немного овальный, он был диаметром более десяти метров. Частенько на нем жгли костры. Так как путь к нему проходил через «змеиную горку» - каменистый откос, обращенный на юг, на котором водились гадюки. Они там зимовали и, по весне, отогревались на плоских камнях откоса. Ребятишки прихватывали несколько живых змей и потом бросали их в разведенные костры. Конечно не для еды, а просто было интересно, как змеи извиваются в огне и не могут оттуда выбраться.
Было у Виктора несколько неприятных воспоминаний, связанных с этими рептилиями. Однажды, во время ловли змей, пацаны окружили загнанную гадюку на полянке и отталкивали её от себя палками с раздвоенными концами, перепихивая от одного к другому. Змея была живая и шипела, открывая свою пасть и показывая ядовитые зубы, извивалась в траве и норовила схватить отталкивающие их палки. Один из его напарников поддел палкой змею и подбросил её в воздух. Змея, извиваясь в воздухе, упала Виктору на грудь. Ощущение было такое, как будто его ударили по груди дубиной. И, хотя змея упала на землю, ударившись о его тело, ощущение неприятного и мерзкого существа, прикоснувшегося к его груди, осталось у него на всю жизнь, как и нелюбовь к пресмыкающимся. Целую неделю после этого он просыпался сам и будил своих родителей криком. Ему все казалось, что эта змея не падает с груди, а пытается заползти ему под рубашку и укусить.
Второй раз ему пришлось вплотную встретиться со змеёй, правда, мертвой, на дереве. Была у деревенских мальчишек забава убивать змей и потом, убитых, забрасывать на деревья. Так они там и висели на сучках, пока не высыхали до самой шкурки. Другая забава – это катание на березах. Забирались на самую верхушку не слишком толстой березы и, ухватившись за ствол, прыгали вниз, как на парашюте. И вот однажды, забираясь на очередную березу, Володя почувствовал, что под рукой у него находится мягкое тело змеи. Как спустился вниз, он не помнил, но видно очень быстро, так как рубашка была располосована снизу до верху. Ощущение прикосновения вызвало у него устойчивую неприязнь к змеям, почему-то, именно, к змеям. Ящериц, черепашек и других пресмыкающихся он брал в руки без всякой боязни, а вот сфотографироваться с удавом на шее в Бангкоке он так и не смог. Одно прикосновение к гладкой и немного суховатой коже змеи вызывало отвращение и неподдельный страх.
Однажды он чуть не наступил на живую змею, когда бежал по лесу босиком на крик одного из своих товарищей. Лето, было жарко, и все бегали по лесу босиком. Его остановил тонкий шипящий звук, доносившийся непонятно откуда, и когда он опустил взгляд вниз, небольшая гадюка находилась под его босой ступней, приготовившись вонзить свои маленькие зубки в ногу. Только мгновенная реакция и падение на спину спасло его от укуса. Укушенные гадюками в деревне были, до смертельных случаев не доходило, но ребята и взрослые болели неделями.
Лес, в детстве казавшийся большим, дремучим, необъятным, страшным, по мере взросления уменьшался в размерах, открывая все свои потаенные уголки, полные грибов, ягод и прочих чудес. С освоением велосипеда появилась возможность ездить все дальше и дальше от дома и изучать такие красивые места, что при воспоминании о них слезы наворачивались на глаза. Родители к таким путешествиям сына относились спокойно, как будто, так и должно быть. Правда, если удавалось выкроить день другой на это в середине лета, это считалось большой удачей.
 Гл.6 Работа
 В основном в летнее время он занимался делами по хозяйству. После четвертого класса ему посчастливилось попасть на работу в лесничество. Из тех воспоминаний особенно яркое было то, что работнички жили в диком лесу, в каком-то заброшенном вагончике совершенно без взрослых. Самая старшая среди их команды, или бригады, была девочка восьмиклассница. Пару раз в неделю приезжал учетчик, проверял сделанную работу и начислял заработанные деньги. Все остальное время коллектив из тридцати детей жил и работал самостоятельно. Сами себе варили еду, кипятили чай, заваривая для цвета стебли шиповника. Работали на посадках сосенок. Рядки были по полтора километра, за день нужно было пройти два рядка и за это начислялось полтора рубля. Для 1962 года это были большие деньги. Проработав целый месяц в лесхозе, Виктор накопил на свой первый велосипед. И, до сих пор, помнил то приятное чувство, когда вместе с матерью пошел в магазин, выбрал себе двухколесного друга и вел его, нового, сверкающего, через все село домой. Наверное, тогда у него появилось уважение к заработанным деньгам, и своим и чужим. А как хорошо было катить на новом велосипеде и открывать все новые и новые загадочные места, которые нужно было обследовать.
Поле этого лета было много работы, но уже с отцом. Сначала на ремонте комбайна, летом, потом, уже в старших классах, приходилось работать на копнителе комбайнов типа «Сталинец», штурвальным на тех же комбайнах, штурвальным на СК-3 и СК-4. Работа в основном заключалась в помощи отцу, который записывал членов семьи помощниками, а всю основную работу выполнял сам. На велосипеде приходилось ездить по полям, где отец убирал урожай. Однажды, отец рассказал историю поля, где в это время они убирали урожай. Он сказал, что это поле пришло к нему, батраку, после женитьбы на маме, в качестве приданого. Собирал он с него урожай в 300 пудов с десятины. Путем небольшого подсчета в уме, Володя сравнил тот урожай с урожаем, который они собирали. Получилось, что раньше урожай был в 5 раз больше. Не секрет, что в начале 60 годов урожаи на целине упали до 9-11 центнеров с гектара.
Ну, вот уже и километровый столб, согласно надписи на котором, до Кокчетава осталось несколько километров и, в связи с этим, выплыла одна история, связанная с городом, но другим, а именно, Акмолинском. Так в старые времена называлась нынешняя столица Казахстана. Имена у этого города менялись со скоростью смены правителей. Сначала был Ак-мола, что в переводе с казахского означало «Белая могила», потом город переименовали в Акмолинск, с приходом Хрущева и началом освоения целины, город снова переименовали и назвали Целиноградом, придав ему статус краевого целинного центра. После распада СССР город снова переименовали, возвратив ему старое название Ак-мола. Затем, уже независимая республика Казахстан перенесла в него свою столицу и, недолго думая, снова переименовала город, назвав его АСТАНА, что в переводе звучит очень бесхитростно «СТОЛИЦА». Вроде бы единственная столица на всей земле.
 Гл. 7 Крещение
Так вот история произошла с Виктором в Акмолинске на рубеже его детских воспоминаний. Было ему 6 лет, когда сестра решила его окрестить. Но в ближайших селах церкви были закрыты, и приходилось, для этого обряда, ехать в областной центр. Ну что ж, надо так надо. Поехали. Если честно, то дорогу он не помнил совершенно. Единственные воспоминания, оставшиеся от процедуры крещения, это блестящая купель, в которой батюшка смачивал руку и проводил по его голове, и летний дождик, встретивший его на паперти церкви. Батюшка увидел в этом знамение божье и сказал, что раб божий Виктор будет счастливым человеком в жизни, раз даже бог принял участие в его крещении.
Остановились они с сестрой у среднего брата, Владимира, в общежитии. Он там учился в железнодорожном училище на помощника машиниста. Там же был ещё один брат, Николай, который тоже учился в этом училище. Конечно, они – люди молодые, решили отметить такой праздничный день, да и встречу заодно. Ему, по малолетству, все это было неинтересно и, набрав полный карман конфет, Виктор вышел поиграть во двор общежития. Общежитие было двухэтажное, неказистое, и, по всей видимости, там жили семейные. Во дворе были дети, играли в песочнице. По своей натуре, был он мальчиком-одиночкой, и подружиться сразу ему было очень трудно, да и что значила какая-то песочница для деревенского мальчика, который уже исследовал почти все свое село. Пройдя мимо играющих детей, он отправился исследовать новое жизненное пространство, открывшееся ему. Вслед ему никто не кричал, его братья и сестра были заняты своими, взрослыми делами. Отойдя за угол дома, запомнив, на всякий случай, расположение общежития, Виктор пошел дальше. Дальше было интересно и совсем непохоже на родное село. Высокие, по тогдашним меркам, дома, узкоколейная железнодорожная линия, улицы с машинами, народ, снующий в разные стороны. Все это отличалось от села и очень его интересовало. Время было послеобеденное, солнце, выглянувшее после богом данного дождя, светило ярко, было тепло. Одет он был в праздничную вельветовую курточку, новые брюки, сандалии и чувствовал себя прекрасно. Время текло незаметно, за каждым поворотом открывалось все новое и интересное. О том, что Виктор уже отошел от общежития на большое расстояние, он не думал. Так, за поиском все новых впечатлений, он провел всю вторую половину дня и дождался вечера, и почему-то был очень уверен в том, что найдет обратную дорогу безо всяких проблем.
В это время в оставленном им общежитии развивались следующие события. Сестра, выглянув в окно и не увидев своего любимого, маленького братика, выскочила во двор, прихватив с собой обоих братьев. Втроем они обшарили всю территорию, прилегающую к общежитию и, не обнаружив только что окрещенного брата, впали в уныние. По Акмолинску ходили слухи о кражах детей, да и вообще в те времена город славился своим преступным элементом. После начала освоения целинных земель, север Казахстана заполонило всякое отребье с разных концов СССР. Работать на земле оно не хотело вот и собиралось в более или менее крупных населенных пунктах, делая свои грязные дела.
Сестра с плачем заявляла, что если она приедет домой одна, без брата, то отец сразу её убьет. Он и раньше был против поездки и крещения, а сейчас ехать одной домой – равносильно самоубийству. Братья были более оптимистичными. Они все-таки немного пожили в городе, знали порядки и сказали, что мальчишку никто не тронет.
После длительных и бесплодных поисков, родственники всей гурьбой пошли в отделение милиции и подали заявление по поводу пропажи ребенка. На удивление милиция сработала оперативно, наверное, подействовали слезы сестры и неподдельное горе братьев, которые очень любили своего маленького, послевоенного братика-поскребыша. Уже через пару часов листочки с приметами были во всех автобусных парках и диспетчера на конечных остановках инструктировали шоферов и кондукторов автобусов. Милицейские наряды тоже стали обращать внимание на одиноких детей, гуляющих по городу. Так как отделение милиции было недалеко от общежития, то сестру и братьев каждые полчаса дергали на опознание очередного ребенка и с каждым опознанием родственники становились все унылее и унылее. Их любимый Витюша не находился.
Витюшка же в сумерках начал немного беспокоиться о своем положении. Правда, видимых признаков беспокойства он не проявлял, начал подумывать о путях возвращения к общежитию. Будучи по своей натуре необщительным, лишних вопросов прохожим не задавал и внимания не привлекал. Просто повернул, по его мнению, в обратную сторону и также, гуляющей походкой, направился в сторону, которую считал правильной. Наверное, это спокойное поведение и не привлекало к нему внимание со стороны окружающих и оповещенных о его пропаже. Пару раз к нему обращались взрослые, но, услышав его спокойные и правильные ответы, отставали от него, и Витя продолжал свое путешествие.
Уже стемнело, когда Витя вышел на какую-то остановку автобуса. Нет, он не собирался садиться в автобус и ехать куда-либо. Он даже не догадывался о таком способе передвижения, да и автобусы видел впервые в жизни. Просто эта остановка была на его «правильном» пути к общежитию. Заметила его кондукторша. Как она потом рассказывала, ей вспомнился инструктаж диспетчера, из которого она запомнила вельветовую курточку, с более темной вставочкой на плечах. Она крикнула водителю, чтобы он подождал, выскочила из автобуса и подошла к, идущему по остановке, мальчику. Поинтересовалась его фамилией и пригласила его покататься на автобусе. Витя согласился. Для него это было еще одно из приключений, которыми был переполнен этот длинный и радостный день. Тётечка посадила его на свое кондукторское место и велела шоферу остановиться у ближайшего отделения милиции. Как по волшебству, это было то самое отделение милиции, в которое наведывались на опознание его родственники, уже потерявшие всякую надежду на благополучный исход поисков. Они в очередной раз выходили из здания после неудачного опознания очередного мальчика. Тут подъезжает автобус и из него выходит их Витенька в сопровождении кондукторши. Выходит совершенно спокойный не заплаканный, да еще и накормленный сердобольной тетечкой.
Радости не было предела. Сестра заревела белугой, но уже от радости, братья хлопали его по плечам, иногда довольно больно, но это не в виде наказания, а от радости, что сами избегли экзекуции за утерю любимого всеми чада. Коля сбегал сообщить милиционерам, что потеря благополучно нашлась, и мы дружной и радостной семьей пошли продолжать праздновать и крещение, и возвращение из путешествия. Наказания не было, да и вообще его редко наказывали, но тяга к путешествиям, к познанию окружающего мира осталась у него на всю жизнь, так же как и неспособность найти дорогу в незнакомых городах, если под рукой нет карты.
 Гл.8 Кокчетав - Атбасар
Вдали замелькали пригороды города Кокчетава, в настоящее время название переделали на казахский лад, и город стал Кокшетау. Перевод слова вылетел у Виктора из головы и, сколько он ни мучился, не смог вспомнить, что обозначает это слово. Раньше ему не пришлось исследовать этот город, в основном знакомство с городом начиналось и заканчивалось автобусной станцией и вокзалом, которые, кстати, находились на одной площади. Сейчас ему предстояло проехать через весь город, поэтому все воспоминания отошли на задний план, а его вниманием завладела дорожная обстановка и знаки – указатели дороги на Атбасар.
Город ничем особенным не поразил, кроме отсутствия строек, которые всегда определяют благосостояние и развитие городов и стран. Чем больше строек, тем лучше живут люди. Это наблюдение применимо не только к России, но и ко всем странам, которые он посетил в своих морских путешествиях. В Кокшетау строили очень мало, также мало было ремонтируемых зданий, свежеокрашенных заборов и домов, не наблюдалось и техники, занятой ремонтом дорог. Ему вообще пришло в голову, что люди, живущие в этом городе, живут здесь временно. Такое зачастую приходилось наблюдать на Крайнем севере СССР, когда он ходил в полярные рейсы. Там люди также жили временно, даже те, кто проводил в полярных поселках долгие годы. Они ничего не строили нового, только приспосабливали уже построенное, немного улучшали для того, чтобы прожить ещё одну зиму, еще одно лето, ещё один сезон работы. Дороги в городе были ещё те. Много ям, выбоин, так что приходилось ехать очень медленно. Наконец, город закончился, и Виктор выехал на трассу Кокшетау – Атбасар.
Эту трассу строили в 60-х годах, на его памяти. Соединяла она две станции и шла почти точно с севера на юг. Трасса давала возможность быстро доехать до узловых станций от его села.
Опять пошла почти пустынная дорога и пошли воспоминания. На этой дороге находился населенный пункт Зеренда, стоящий на большом озере, в очень красивом месте. Был он в 60 километрах от Кокчетава, и эти места частенько ему снились. Проезжая на автобусе в город, он постоянно любовался красотами Зерендинского озера. Потом, в это село переехала его двоюродная сестра вместе со своей матерью и семьей. Рая была старше его и одно время жила и училась в их доме. Ему в это время было лет 7-8. Спать приходилось в одной кровати и эти невинные ласки будили в нем мальчишеское стеснение, а она этим пользовалась и ещё сильнее над ним подшучивала. Но какая-то близость и родство душ сохранилось с тех пор в его душе. Виктору очень хотелось увидеть сестренку. Он знал, что семейная жизнь сложилась у неё не очень удачно, муж Николай пил, гулял. Она очень с ним мучилась. После несчастья, случившегося с Виктором, он некоторое время переписывался с ней, знал ее адрес. Потом переписка прекратилась, и Витя был в неведении, застанет ли её или они ещё раз поменяли место жительства.
Подъезжая к Зеренде, Виктор удивился тому обстоятельству, что дорога заняла у него почти час. В своих воспоминаниях и снах действительность смещалась в лучшую сторону, и Зеренда в них находилась на гораздо меньшем расстоянии от Кокчетава. Сейчас он проехал почти 60 километров и только тогда увидел справа от дороги большое озеро и большой поселок. Неоднократно проезжая мимо поселка в молодости, ему ни разу не довелось побывать в самом поселке. Он не знал, где искать адреса его сестры и её матери. Они жили в разных местах. Пришлось подключить самый распространенный дорожный путеводитель – это метод опроса местных жителей. Получалось как в том анекдоте про чукчу. Чукча сидит на мысе Челюскин. Всплывает американская подводная лодка, и капитан, высунувшись из рубки, спрашивает:
- Чукча, ты русскую подводную лодку видел?
- Нет, - отвечает чукча.
- А в штаты куда плыть надо?
- На юго-восток, - отвечает чукча.
Лодка погрузилась и ушла. Через некоторое время всплывает русская подводная лодка. Капитан, высунувшись из рубки, спрашивает:
- Чукча, ты американскую подводную лодку видел?
- Да видел, — отвечает чукча.
- Куда она поплыла?
- На юго-восток,- отвечает чукча.
- Ты что мне рожи корчишь,- заорал капитан подводной лодки. Ты рукой покажи куда.
Так и он, посредством указания направления движения рукой, нашел первый адрес. Он оказался совсем недалеко от центра. По этому адресу тетя Уля не проживала, и черномазые, казахские детишки не смогли сказать определенно, куда она переехала. Пришлось таким же способом искать и второй адрес. Эта улица оказалась на окраине Зеренды и, уже проехав всю улицу и не найдя нужного дома, он остановился около прохожих, проживавших на этой улице. На мой вопрос о проживании Яниных, они ответили, предварительно уточнив место работы сына Раисы, Николая, что, после трагической смерти матери, т.е. Раисы, он переехал в Россию. Куда он переехал, они не знали. Получилось, что в Зеренду он заехал совершенно напрасно. Только ещё больше расстроился. По словам соседей, Раиса покончила жизнь самоубийством. Подробностей они не сообщили, да он и не просил об этом. Только в груди порвалась ещё одна теплая и непрочная ниточка, которая связывала его с прошлым. И почему-то ему расхотелось продолжать своё спонтанное путешествие. Виктор понял, что и дальнейшее не принесет ему умиротворения, все впечатления, которые он вывезет из этой поездки, будут, в основном, негативные. Хотелось развернуться и, нажав на педаль газа, мчаться в сторону своего настоящего времени, настоящего дома, друзей, которые живы и будут ему рады, навстречу начинающемуся лету. Но он был упертым человеком и редко отворачивался от грядущих неприятностей, старался их преодолеть, а не обойти. Тем более что до родной деревне осталось проехать всего сорок километров трассы Кокчетав – Атбасар и 30 километров от Балкашино.
До захода солнца оставалось около трех часов, и он подумал, что за это время успеет доехать до родной деревни и устроиться на ночлег. Дорога послушно ложилась под колеса машины, скорость, хоть и не та, с какой он привык ездить, но все-таки приличная, позволяла выполнить задуманное. Начались узнаваемые места, в которых он бывал во время учебы в школе, а также после своего неудачного поступления в военное училище во Владивостоке. Сандыктавский район. Раньше такого не было. Было село Сандыктав, в котором проживало много его родственников по материнской линии. Здесь жили две мамины сестры вместе со своими большими семьями. И хоть село находилось на расстоянии больше 45 километров от Каменки, в старших классах он запросто преодолевал это расстояние на велосипеде и приезжал погостить.
Подъехав к Сандыктаву, он не узнал села. Мост, которым годилось село, был разрушен, обломки его торчали над водой, как гнилые зубы во рту бомжа. Переходка, по которой ходило пешеходное население села и проезжали велосипедисты, осталась в том же времени, только состояние ухудшилось, канаты провисли почти до самой воды.
 Гл. 9 Трудовые будни
 Зная, что никого из родственников там он не найдет, Виктор проехал мимо отворота на Сандыктав, ненадолго остановившись перед поворотом на Сандыктавскую вспомогательную школу-интернат, в которой он проработал почти год в качестве воспитателя первого класса. Школа, если кто ещё не понял из названия, была для умственно отсталых детей, а первый класс – самый неприспособленный к жизни. До сих пор у него перед глазами возникали дебильно сопливые и забитые лица этих заброшенных детей.
Да, эта школа. Целый пласт воспоминаний и ощущений нахлынул на него. Начиналось все с горечи поражения во Владивостоке. Заканчивая 10-й класс, Виктор уже точно знал, что поедет во Владивосток поступать в ТОВВМУ. Это у него жило с 7-го класса, со времени приезда друга его брата, военного моряка, капитан-лейтенанта Зыбина. Он очень ему понравился, а морской кортик был в его ведении до самого отъезда моряка из села. С этих пор мечта стать моряком въелась в его мысли и оставалась там до самого окончания школы.
Ему пришлось преодолевать препоны в военкомате, так как ему не хватало полгода до 17 лет, но он преодолел все преграды и, все-таки, поехал по бесплатному билету и направлению от военкомата в училище. Владивосток Виктору понравился сразу, даже ночью, даже после пешей прогулки по городу (из-за незнания расположения), а училище не понравилось. Их сразу переодели в брезентовую робу, которая стояла по стойке «смирно» после стирки и по стойке «вольно», когда немного подсыхала. Даже до начала вступительных экзаменов кандидатов гоняли, как сидоровых коз. Это и построения, и строевые занятия, и самоподготовка, и казармы на сотню человек.
Все это не соответствовало его юношескому представлению о морской жизни. Тем более, послушав разговоры военных моряков о том, что можно всю жизнь прослужить во флоте и ни разу не попасть за границу, не посмотреть экзотических стран, да и вообще не видеть несколько месяцев подряд ничего, кроме стального корпуса подводной лодки, Виктор понял, что военно-морская специальность не его. Юношеский пыл был загашен суровой военной действительностью.
Поэтому, когда на медкомиссии его не приняли по причине болезни вен на ногах, он не очень огорчился, тем более была возможность и время перекинуть документы на поступление в гражданское морское училище. Но не тут-то было. Его документы были отправлены в военкомат по месту жительства, а ему дали бесплатный билет на поезд в общий вагон и отправили на вокзал.
Оставшиеся часы до отправления поезда он провел на площадке морского вокзала, наблюдая за движением портовых, гражданских и военных кораблей и судов в бухте Золотой Рог. Это видение заворожило его, так что уже уезжая из Владивостока, он сказал себе, что обязательно сюда вернется и поступит в ДВВИМУ.
Дорога домой была такая же, как и дорога во Владивосток. Третья полка общего вагона, без постели и полуголодное существование из-за отсутствия денег. Много мучений доставляли мысли о своем бесславном возвращении домой. Были у него корочки тракториста-комбайнера, но работать на этом поприще он не хотел. Пример отца его не вдохновлял, особенно зимой, в мороз, за мизерную зарплату.
Дома тоже озаботились его трудоустройством вместе с его возвращением. Родителям так же не хотелось отправлять его в совхоз и поэтому, когда в сентябре в районном центре открылись курсы подготовки преподавателей начальных классов, Виктор, вместе со своим одноклассником и таким же неудачником Нарботой, поступил на эти курсы.
Курсы были что надо. Парней на них было четыре человека, остальные 29 человек были девушки. Молодые, красивые. Цветник, да и только. Единственное, что удручало – это полнейшее отсутствие денег. Платили стипендию 10 рублей, родители могли дать только очень маленькие суммы и продукты на питание.
Жили они почти в центре Балкашино, у одной знакомой отца, старушки, в частном доме. Спали на одной кровати со своим товарищем, вместе с ним страдали от клопов, которые обитали под ковром, на стенке. Ну и, конечно же, любовь на полный ход. Девушки то были все красивые, осень теплая, небо звездное, прогулки длительные, копны соломы в полях мягкие. Что еще надо молодым людям в 17 лет. Если бы не материальные затруднения, так бы и засосало его болото преподавательской деятельности.
На их счастье, или несчастье, в один из дней октября к ним в класс зашел тучный мужчина, представился директором школы и сразу спросил всех четырех парней, что они здесь делают. Когда парни ответили, что они учатся, тот громко захохотал, сказав, что они хорошо устроились и предложил им получить те же дипломы об окончании педагогического класса после работы в его школе и за реальную зарплату, тем более на 20 процентов повышенную из-за трудности обучения недоразвитых детей. Брал он только парней, сказав, что баб у него и так хватает. Виктор и еще двое его сотоварищей согласились на это предложение, и уже на следующий день они приступили к работе в Сандыктавской вспомогательной школе-интернате для недоразвитых детей.
Работа была, как работа. Наверное, лучше, чем на тракторе зимой. Ему в этой работе помогал опыт воспитания племянника и племянниц – детей сестры, которых он поднимал с пеленок и до школьного возраста. Достался ему первый класс. Самые беспомощные и беззащитные люди в школе. Брошенные родителями, брошенные обществом, люди без будущего, потому что образования и навыков жизни, полученных ими в этой школе, для жизни явно не хватало.
 Платили хорошо по сравнению даже с сельскими школами. Единственное что угнетало, это условия жизни. Комната на пять человек. Все ровесники, люди только что окончившие школу, совершенно не притертые друг к другу. В холодное время пришлось переезжать в маленькую пристройку к общежитию, в которой помещались только пять коек и были проходы между ними по полметра. Холодно было так, что вода в графинах и банках замерзала за ночь. Детям было немного легче, их корпуса (слишком громко сказано) находились ближе к кочегарке. Иногда приходилось ночевать, помимо своей очереди, в корпусах, вместе с детьми.
Все это скрашивалось общением. Времени на это оставалось много. Обычно работа занимала ежедневно около пяти часов, все остальное время было свободно. Кормились воспитатели и учителя вместе со своими воспитанниками. Так что о хлебе насущном думать не приходилось, и не нужно было экономить деньги. Истратив все, они голодными до следующей зарплаты не оставались.
Место было очень красивое, как в зимнее время, так и весной, и осенью. Много внимания уделялось занятиям на природе, лыжным и пешим прогулкам с учениками, а они (ученики) чувствуя внимание молодых ребят к себе, которого были лишены многие годы, прилипали, привязывались, цеплялись по пять-шесть человек за штанины, заглядывали в глаза, ища признаков любви и ласки.
Дома Виктор побывал всего лишь несколько раз и не разубеждал своих родственников и родителей в том, что стезя им выбрана педагогическая, поступать он будет в Актюбинский пединститут, на физико-математический факультет. Сам же еще в феврале месяце отправил все свои документы во Владивосток и в апреле уже имел на руках вызов из училища, пропуск в город. Да, тогда во Владивосток можно было проехать только по пропуску.
Последнее, что ему запомнилось очень ярко – это окончание учебного года, и несколько трудовых дней перед заслуженным отпуском. Все пятеро парней, молодых, здоровых сидят на краю очередной выкопанной ими ямы под электрический столб и мечтают о своем будущем. Каждый из них мечтал поступить в институт, у всех были свои за и против будущей специальности, но так далеко уезжал только Виктор. Все немного завидовали ему, но в то же время эгоистично думали, что они выбрали, более лучшую специальность. Поступили из них трое, а закончили двое. Судьбы после этого летнего, солнечного дня разошлись и больше не пересекались.
 С места остановки, в просветах леса виднелись какие-то корпуса, большие, в несколько этажей. Что там стало с теми деревянными, приземистыми зданиями и людьми в них, он проверять не стал. Поехал дальше, навстречу новым воспоминаниям.
Всего лишь какие-то двенадцать километров и большое село Балкашино. Сейчас, наверное, уже поселок городского типа, а тогда это был просто районный центр. Ну, кое-что он помнил и о нем. Особенно запомнилась квартира, которую они снимали у одной старой знакомой отца. Первое время им, с Нарботой, понравилось. Спали они на одной кровати, приходили только ночевать, а на субботу и воскресенье уезжали по домам. Только после нескольких ночей они почувствовали, что ночью их кто-то кусает. Было непонятно кто это. На теле оставались очень болезненные следы укусов, которые чесались и болели днем. Признавшись друг другу в своих неприятностях, они начали поиски причины неудобств. Исследуя постель, обнаружили на постельном белье маленькие пятнышки крови. А когда они отвернули ковер, висевший на стене, ужаснулись картине, открывшейся им. Под ковром проживало очень многочисленное семейство клопов, разжиревшее до безобразия на их молодой крови.
Выводили клопов вместе с хозяйкой с помощью керосина в течение нескольких дней, но так до конца и не уничтожили. Это обстоятельство и было решающим в их быстром переезде в Сандыктавскую школу. Виктору, прожившему до этого времени в деревенском доме почти семнадцать лет, было не по себе. Он впервые столкнулся с такими кровожадными существами, живущими на людской крови. Эта брезгливость к клопам у него осталась на всю жизнь. Потом ему, в своей кочевой жизни, приходилось сталкиваться с ними в гостиницах, на квартирах, но он без борьбы старался, как можно быстрее, покинуть приют кровососов.
 Гл. 10 Последний перегон
В Балкашино подошла пора заправляться. И тут он пожалел, что не озаботился обменом денег сразу после пересечения границы. На заправке отказались брать у него русские деньги, а, в связи с поздним временем, все обменные пункты, располагающиеся в сберегательных банках, были закрыты. Пришлось искать заправку, на которой бы работали лица кавказской национальности. Их он увидел на следующей заправке. По облику и акценту сразу узнавались всероссийские торговцы, азербайджанцы. Заправка у них была, правда, неработающая. Но это не помешало им обменять российские рубли на казахские теньге по грабительскому курсу, ссылаясь на свое незнание самого курса.
Но отступать было некуда, бензина оставалось совсем чуть-чуть, можно было остановиться на последних километрах перед своим селом. Наменяв на тридцать литров бензина, Виктор подъехал к следующей заправке и заправился под завязку.
Солнце уже склонялось к горизонту, и он поспешил уже знакомой дорогой в сторону своего родного села. Дорога была знакома не только для глаза. Он ехал и вспоминал, как неоднократно мерил её своими ногами, проходя иногда по половине пути, в ожидании попутного транспорта. Неоднократно он проезжал ее на велосипеде, особенно, когда стал постарше.
Дорога была разбита так, что Виктор пожалел тех руководителей, которые приняли решение её заасфальтировать. Весь асфальт был в ямах и выбоинах, и приходилось вертеться на машине, как ужу на горячей сковородке. Скорость не больше сорока километров в час. Прикинув расстояние, Виктор подумал, что время, которое тратил старенький автобус на этот путь в его юности, будет соизмеримо и с его поездкой.
Примерно так и получалось. Больше чем за полчаса он только добрался до знаменитого Тычка, с его кустами, травой, заросшими в летнее время кувшинками заводями. В этих местах Виктор впервые почувствовал вкус к самостоятельной жизни и к рыбалке. И не потому что здесь ловилось много рыбы, а потому что место было удалено от дома, и он, уже подросший пацан, приезжал сюда с ночевкой, на велосипеде и проводил пару дней наедине с собой, с природой, c рыбалкой. Здесь он мог отойти от суеты воспитания племянника и малолетних племянниц, опеки родителей, школьных уроков. Здесь он поймал свою первую щуку и бесчисленное количество щурят. Здесь очень хорошо клевала вся, имеющаяся в реках и речках Казахстана, рыба. Уловы не превышали трехлитрового бидончика, но какое было счастье возвращаться с этим уловом домой.
Съехав с дороги и постояв немного около места, где он ночевал на рыбалке в последний раз, Виктор вновь вернулся на «асфальт» и покатил дальше, преодолевая последние километры пути. Глаза его замечали все больше и больше знакомых мест. Вот лесок, в котором он собирал грузди, вот запруда, в которой за зиму скапливалось много снега и куда они бегали по весеннему снегу, прикидывая хватит ли этого снега на то, чтобы снести переходку через лог и дать им несколько дней каникул в весеннее половодье. А вот, слева показались Каменские сопки. Большая и маленькая. Маленькую старожилы звали Церковная, потому что под ней, на самом высоком месте села стояла церковь. Перед войной её превратили в клуб, в нем проходили нечастые фильмы его раннего детства. Там же он посетил первое в своей жизни цирковое представление, в котором участвовала даже маленькая обезьянка с красной попкой.
Большая сопка – это галочьи гнезда, походы на кручи, определение высоты с помощью барометра, зимние катания на лыжах. Самая большая забава – это масленица, перед которой мальчишки всего села с неимоверным упорством затаскивали на вершину сопки использованные покрышки от грузовых автомобилей. Работа была очень тяжелая, на сопку и без поклажи, летом залезть было очень трудно, не то, что зимой. Но, зато, какая была красота, когда вечером на масленицу, разожженные на костре колеса палками ставили на пологий склон сопки и пускали катиться с этой большой высоты.
Они катились вниз на виду у всего села, разбрасывая снопы искр и пламя во все стороны, подпрыгивая на больших камнях на десятки метров вверх, и потом долго катясь по пологому склону в сторону родника в конце нашей улицы.
С этой же сопкой были связаны и неприятные воспоминания. Это случилось в летнее время, когда все ребята лазили на сопку за галочьими птенцами. Особый шик был завести такого птенца дома и, выкормив его, отпустить на волю. После того, как галочьи семейства выводили своих птенцов, пацаны со всей деревни ходили на сопки и наблюдали за ростом птенцов, чтобы взять их уже немного оперившихся. Галочьи семейства тоже были не дурные и делали свои гнезда в таких местах и расселинах, куда добраться было трудновато. И вот однажды, Виктор, в погоне за уже вполне оперившимися птенцами полез по узкому карнизу в сторону галочьего гнезда, которое он увидел. Каменный карниз, широкий вначале, сужался по мере приближения к гнезду. Сужение шло незаметно, да и перед его глазами были только птенцы, раскрывающие свои клювы с желтизной по краям. Однако, когда до гнезда оставалось чуть больше вытянутой руки, он почувствовал, что карниз стал такой узкий и так сильно наклонен в сторону двадцати метровой пропасти, что ему уже трудно удержаться.
Попытка двигаться вперед грозила неминуемым срывом с карниза. Виктор попытался развернуться, но не тут-то было. Развернуться не было возможности из-за узости карниза. Оставалось только одно – это пятиться назад по уже пройденному пути. Ему так стало страшно, что затряслись все его ребяческие части тела. Дело в том, что он не видел площадки карниза сзади, и ему показалось, что карниз там еще уже, чем впереди. Получалось, что выхода никакого нет. Так он и лежал на этом карнизе, не решаясь двинуться ни вперед, ни назад. Отлежавшись и немного замерзнув на свежем ветру, Виктор, все-таки начал помаленьку сдвигаться назад, вплотную прижимаясь правым боком к шершавой скале и ощупывая пропасть тапочками ног. Спасло его то, что на нем был минимум одежды и тапочки с резиновыми подошвами. Ободравшись так, как будто он дрался с десятком котов, он все-таки дополз до места, где можно было развернуться и, облегченно вздохнув, развернулся и выбрался на безопасный склон сопки. К этому гнезду он больше не стал подбираться, хотя лазить по сопке и ее кручам не перестал.
Об этой сопке рассказывали еще такую байку. Будто бы во время гражданской войны через село проходил отряд чапаевцев, за которым по пятам гнался отряд белогвардейцев. В селе чапаевцы не задержались и сразу прошли в сторону сопок. На большой сопке некоторые бойцы отстали от основного отряда и попрятались в пещерах. Пещеры там были глубокие, но не подземные, а щелевые, между камнями на сопке. Так вот белогвардейцы обыскивали всю сопку и найденных красноармейцев расстреливали. После этой расправы на кладбище появилась братская могила.
Виктор, вместе с ребятами, тоже обследовал эти пещеры, в надежде найти какое-то подтверждение этой истории, но, конечно, безрезультатно. Слишком мимолетен был эпизод, и слишком много прошло после него времени.
Справа на дороге показался дорожный знак с названием села. Такое впечатление, что за тридцать лет его так и не сменили. Такой же ржавый и облупленный. Слово «КАМЕНКА» читалось трудом. Слева показалось кладбище. Можно было проехать по проселочной дороге мимо кладбища и дальше за огородами выехать прямо к своему дому, но он не знал, сохранилась ли там дорога, да и в юности использовал ее только на велосипеде. Поэтому он проехал дальше мимо автозаправки (раньше ее не было) и свернул на дорогу, ведущую в его переулок. С этой стороны изменений не было никаких. Такие же дома, такие же огороды, такие же плетни и ограды вокруг этих огородов.
Вспомнился случай в шестидесятых годах, когда они гоняли сайгаков прямо по огородам. Сайгаки жили в степи, и охота на них была запрещена. К ним они забредали очень редко, и даже старожилы не помнили, чтобы эти животные вот так просто зашли ночью попастись на огородах. Видно совсем уж плохо стало в распаханной и окультуренной степи. Проснувшиеся жители нашей улицы утром увидели в огородах странных и красивых животных, которые мирно паслись на их огородах. Возмущенные таким бесцеремонным поведением, сельчане подняли такой гвалт, что бедные животные начали метаться в поисках выхода в открытую степь. Они метались по огородам, красиво и легко перепрыгивая через изгороди и плетни.
Сбившись в небольшое стадо, они галопом преодолели последнюю изгородь и наметом ушли мимо кладбища в сторону полей. Жители еще долго смотрели на облачко пыли, оставшееся после их ухода, Виктору почему-то стало грустно от этого зрелища быстрых и свободных животных.
Переулок встретил его машину теми же колдобинами, которыми провожал его в те далекие годы. Те же колеи, пробитые тяжелыми машинами в глинистом переулке весной и остававшиеся все лето препятствием для легковых машин и велосипедов, дыбились и сейчас. Потихоньку лавируя между ними, Виктор проехал на улицу и повернул в сторону своего, а вернее, бывшего своего дома.
Дома на улице были и узнаваемы и, в то же время, не узнаваемы. По всей видимости, время наложило свой отпечаток на все. Некоторые дома были перестроены, другие остались теми же, только очень постаревшими.
Вот и колодец, который был напротив дома Калиничева, из которого он на протяжении всей своей жизни в селе носил воду. Сначала маленькими ведрами, потом большими. Немного окрепнув, он уже ходил за водой с коромыслом и пятнадцатилитровыми ведрами. И уже в десятом классе носил воду по четыре ведра за один раз. Два на коромысле и два в руках. Таких фокусов не делал никто из его сверстников, также как никто не демонстрировал езду на велосипеде задом наперед.
Колоде был разрушен, рядом с ним валялись полусгнившие деревяшки сруба. Дом Калиничевых тоже постарел и скукожился, хотя в те времена это был вполне приличный дом.
С этого места был уже виден и бывший его дом. Все замедляя и замедляя скорость, Виктор подъехал к нему. Изменилась только крыша. Вместо тесовой, сделанной им вместе с отцом, дом был покрыт шифером и на стене висела спутниковая антенна. Ещё были сменены ворота. Все остальное было, как и прежде. Даже ограда, за исключением некоторых штакетин, была старая. Новые штакетины выделялись своим более свежим цветом и формой. Новые хозяева поленились придать их верхним кончикам вид удлиненных сердечек, которые он и отец делали на своих штакетинах долгими зимними вечерами.
Остановившись на пятачке зеленой травы перед домом, Виктор посмотрел на лог, находящийся сразу за их домом. В этом логу он учился плавать, когда тот был еще полноводным, здесь, среди кустов тальника, они играли в прятки. Здесь заготавливались веники на корм скоту в особо неурожайные годы, здесь нарезались прутья для удилищ, самодельных луков и корзин, которые плели зимой бабушка и отец. Здесь же бабушка ловила жирных пескарей и чебаков. Через этот лог он ходил в школу, которая была на противоположном берегу. С ивняка он срывал листья и жевал их, заглушая запах табака, когда уже начал курить. Через него же был самый короткий путь в сельский клуб.
Но что-то было не то с таким знакомым по прошлому и снам логом. Сначала он не понял и смотрел удивленными глазами. Вроде все на месте. Вот глинистые обрывистые берега, вот тропки и летние дороги для машин. Да, воды конечно в нем не было, но он и не ожидал ее увидеть. По рассказам сестры, лог пересох через пару лет после его отъезда. На противоположном берегу стояли развалины его школы и остов клуба. Это он тоже ожидал. Школа была в селе на новом месте, а клуб закрыли в связи с аварийным состоянием.
Наконец он понял, что изменилось коренным образом. В логу не было кустов ивняка. Нет, кое-какие чахлые кустики были, но той, сплошной завесы из кустов не было. Вместо этого, на месте особенно густых зарослей, которые он помнил, как свои пять пальцев, высились громадные деревья, высотой не менее десяти метров. Весь лог был заставлен этими исполинами-ивами. За прошедшие годы из кустов ивняка выросли большие деревья и заглушили всю растительность вокруг себя.

В.Лозманов