Фигурка домиком

 
Треугольник был деревянным и равносторонним. Одна, Галкина сторона, догадывалась о существовании Алкиной, второй стороны. Алкина сторона игнорировала существование Галкиной, первой. А главная Его сторона, с пятнадцатисантиметровой линейкой вдоль циничного мужского хребта опиралась на обе женские стороны и лгала самому себе о рабочей необходимости каждой из сторон.

Ничего из ряда вон выходящего в этом негласном союзе трех сторон не было. У каждой из сторон были свои функции и свои собственные направления. Галкина, например, готовила обеды и ужины, прибирала дом, ходила на работу, стирала, шила, читала книжки и много курила по вечерам. Алкина сторона надевала красивые платья, красила волосы в пламенные цвета, держала осанку, прыгала с парашютом и сгорала от страсти. А, Его сторона помогала каждой их этих женских сторон чувствовать себя желанной и важной для жизни Его темпераментной, но бездушной линейки.

Все было очень тихо, культурно и даже любовно. Покой нарушали только дети, хорошие мальчик и девочка, резвящиеся в обозначенном пространстве трех взрослых углов. В любви к ним он не умел притворяться и растворялся без остатка, склеивая с ними модельки авиационных аппаратов и забывая про все существующие противоборства заданной им геометрической фигуры.
 
 С любовью к Галкиной стороне у него все тоже было в полном порядке. Хорошая мать детям, умная собеседница, терпеливая без границ жена, родное плечо для мужниных соплей разочарования. Образец семейного покоя в его понимании счастья.

Сторона, принадлежащая Алке, вырабатывала в нем такую мужскую энергетику, при которой пятнадцать сантиметров плоти тусклого цвета выходили за пределы скучных разметок, и выглядели блестящим измерительным прибором с мощным держателем. Полученного заряда бодрости и настроения хватало на целую неделю и для Галки, и для чудесных детей. Алка всегда умела развеять своими рыжими завитушками все былые сомнения, когда - то прыщавого юнца, а теперь уже мужа. И, если Галка могла только нежно плыть, ощущая партнерство в дуэте вальса, то Алкина сторона задавала совершенно самостоятельные ревущие и дикие ритмы танца, когда плясала вся Его деревянная сторона, готовая уже разломиться на части и разрушить до основания всякую устойчивую семейную конструкцию. Это было весело, азартно и зажигательно, но проходило быстро. И Его сторона тут же прощала себе маленький будоражащий фейерверк легкомыслия, непременно возвращаясь к вальсу.

Галкина сторона редко была готова к крикам и спорам. Она не рвала себя на сантиметры, не ломала края геометрии и не гадала на лепестках ромашек про любовь. У нее крепчала самостоятельная основа, и освобождалось место для новой любви, что она ясно почувствовала каждой частицей своей стороны. Ей виделась свобода от тесных границ, где все было перепутано математической несовместимостью. Наступало Галкино время отделения от банальных параметров деревянного треугольника.
 
 Тогда же, примитивный мужской эгоизм, угрожающе треснул надломленным швом фигуры, и назвал ее при детях линейкой – разрушительницей, способной уничтожить стройные основы тихой, семейной фигурки в виде домика.

 Пятнадцатисантиметровая линейка, не хотела перемен и сильно тревожилась за мальчика и девочку, которым предстояло самим осваивать необозначенные просторы. Циничный мужской хребет вытягивался во всю длину и сужался до неузнаваемости от удивления и негодования, готовый уже отломить и откинуть далеко от себя Алкину сторону, чтобы уберечь хотя бы один теплый угол, но было уже поздно. Галкина сторона упорхнула от глупой симметрии, по - доброму улыбнувшись на прощанье.

Держатель отваливался по частям, но довольно быстро сокращался в размерах, исчезая вместе с шаловатыми Алкиными плясками, вовсе неинтересными без Галкиной стороны. Строить что – то новое и яркое, напоминающее домик, не было сил. О привычной стройности размеренной треугольной любви напоминали только разбросанные щепки былого, да растертые по миллиметрам Его обиды на невиданную жестокость со стороны терпеливой Галкиной линейки.

Требовалась какая – то опора, чтобы не почувствовать себя в зрелый час мастурбирующим мальчиком с красными прыщами на лбу. Нужно было восстанавливать статус, если не отца настоящих детей, то мужа. Прошло немного времени, и начала приклеиваться сбоку симпатичная щепка, слегка потертая, оторванная от чьей – то жизни бурей негодований и путешествующая по велению ветра. Становилось чуточку прочнее и спокойнее от образования с ней нового угла. Приходилось только плотнее прижиматься друг к другу, чтобы удерживать фасон домика из двух надтреснутых прямых.

Галкина сторона порой притягивала неведомой силой, особенно по ночам, когда где – то далеко, рядом с ней, спали крепким сном любимые мальчик и девочка. Наверное, им было плохо без Его сильного отцовского хребта, или, наоборот, хорошо рядом со свободной и сильной материнской поверхностью.

 Но время шло, и дети подрастали, выстраивая свои собственные конструкции, светлые и просторные, объединяясь в неправильное для всех семейное содружество между Его и Галкиными вновь выстроенными уголками, не пытаясь обвинить Галкину сторону в жестокости или посмеяться над Его темпераментной линейкой за прошлые африканские танцы.