Вот и она, знаменитая Дивеевская Канавка. Кто Канавку пройдёт, да полтораста раз Богородице Дево прочитает, тому здесь и Киев, и Афон, и Иерусалим - говаривал батюшка Серафим.
Перед входом - большой серый валун, и нужно, подобно старцу, встать на него коленями и отдать земной поклон. Камень холодный, и коленкам с непривычки больно и зябко.
Пасмурно. Низкие облака задевают кресты на колокольнях. Ветер резкими порывами гонит пыль по улочкам, закруживает в подворотнях мусор и облетевшие розовые лепестки.
Липы вдоль канавки старые и раскидистые. Наверно, тоненькими деревцами видели царя Николая с Александрой Федоровной, Аликс, Санни – солнышко, он её так звал. И Пашеньку Саровскую видели…
На земле, по-турецки подогнув ноги, сидит нищенка в потёртом пуховом платке. Завидев идущего человека, жалобно причитает:
- Подайте носочки, у меня ноги замёрзли.
Я, было, тянусь снять с себя носки. Что за глупость? Носки?! Да и как потом в храм на босу ногу войдёшь – нехорошо, говорят. Вот - лучше деньги… Нищенка сухо благодарит за милостыню и опять затягивает:
- Подайте носочки, ножки мёрзнут.
Краем глаза вижу, как Валентина, идущая позади, безропотно снимает и отдаёт свои носки.
Мимо быстрой уверенной походкой проходятдве молоденькие монахини, тоненькие и строгие, словно курсистки с полотна Ярошенко. Седенький священник в выцветшей от старости рясе чинно ведёт за собой пятерых паломниц. Се пастырь добрый, пять овечек за пастырем спешат…
Ну, вот и мои « и Киев, и Афон, и Иерусалим». У выхода - деревянный ящик, наполненный землёй с Канавки. Каждый по горстке набирает её с собой. Когда-то в будущем, в последние времена, всю землю обойдёт Антихрист, а Канавку переступить не сможет. Святое это место, особое. Сама Богородица здесь прошла.
Наше маленькое братство в сборе, пора уезжать. Каждый делится впечатлениями. Только что к раке святого на руках принесли больную девушку, обратно из храма выходила сама. Кто-то говорит про мальчонку, просившего у матери фотоаппарат. Мать в ответ, мол, нету денег, иди у батюшки проси. Сходил, приложился; вечером несёт подарок – кто-то в лесу на пеньке оставил. Смешно. А всё-таки чувствую неловкость. Святое это место, особое. Не знаешь, кого встретишь. Кто побирается, а кто юродствует, кто помощи просит, а кто испытывает.
Сухо шелестят старые липы, под ногами кружится желтая листва вперемежку с бело-розовыми лепестками роз.
А носочки Валентине в тот же день новые подарили – холодно, да и нехорошо на босу ногу в храм заходить.