И тогда пришел клоун

Шели Шрайман
Тот, кому приходилось в детстве лежать в российской больнице, наверняка, помнит чувство страха и одиночества, которое он испытывал тогда. На мою долю подобное выпало всего дважды, но я отчетливо помню весь этот ужас, когда меня из привычной детской увезли в комнату с голыми белыми стенами, куда не пускали родителей. Вместо них приходили люди в белых халатах, вертели меня как бездушную куклу и обжигали кожу холодным металлом стетоскопа, или обманщицы-медсестры со шприцами в руках, которые обещали, что будет совсем не больно, а сами причиняли ужасную боль. В довершение всего из коридора постоянно доносился чей-то отчаянный плач.

Пять лет назад в штате больницы Асаф ха-Рофе появился клоун. Зовут его Шломи Эльгоси. Он приходит сюда утром в неизменном белом халате, широченных коротких штанишках и нелепых ботинках с загибающимися круглыми носами. В руке – саквояжик, на шее – стетоскоп, скрученный из туалетной бумаги. «Ты врач?» - спрашивают его дети? «Нет, я врачиха», - с серьезной миной отвечает клоун, и в этот момент серая кепочка на его растрепанном парике подпрыгивает в воздух, совершая сальто и опускаясь прямиком в его ладонь. Дети покорены - с этой минуты они будут делать все, что предложит им этой смешной человечек – пускать мыльные пузыри, надувать воздушные шарики, играть в пинг-понг с помощью пластиковых тарелочек, вытаскивать карту, привязанную к колоде ниткой.

Прежде, чем появиться в палате, Шломи должен добиться согласия ребенка, ведь тот может быть не в настроении. Невольно мы становимся свидетелями целого представления, которое разыгрывается клоуном в больничном коридоре. Шломи заглядывает в окошко-иллюминатор, так, чтобы его было видно ребенку, лежащему на кровати, и начинает осторожно скрести пальцами по стеклу, делая умильную рожицу. Затем он начинает подбрасывать в воздух разноцветные капроновые платочки, после чего снова прилипает носом к окошку, жестами спрашивая малыша – можно ли ему войти. Тот отвечает слабой улыбкой. Клоун становится на четвереньки и заглядывает в палату уже через дверь, изображая собачку. Малыш смеется. Шломи извлекает из саквояжика баночку и начинает пускать мыльные пузыри. Один из них почему-то не лопается, а начинает подскакивать у клоуна на рукаве. У матери больного мальчика от удивления округляются глаза. Мы с фотокорреспондентом тоже, как завороженные, следим за прыжками чудо-пузыря. Из-за занавески показывается мужчина в кипе с маленькой девочкой на руках. Шломи незаметным движением прячет шарик из тончайшего пластика в карман и предлагает всем поучаствовать в игре импровизированного оркестра. Он извлекает из саквояжа трещотки и раздает родителям и детям, а сам выводит соло на трубочке с невероятно смешным звуком. Веселье в полном разгаре. Представление прерывается только с приходом медсестры: наступает время процедур.

Вслед за Шломи и за шестилетним мальчиком в больничной пижамке, который следует за клоуном как пришитый, мы переходим к другой палате, где лежат дети постарше.

- Даниэль сейчас должны повезти на операцию, - говорит мама 15-летней девочки, лежащей на кровати.

- Можно тебе дать что-нибудь с собой в дорогу, чтобы ты не грустила? – спрашивает клоун. Девочка улыбается.

- Сыграем в пинг-понг? – Шломи извлекает из саквояжа две маленькие пластиковые тарелочки фиолетового цвета и протягивает одну девочке. Он показывает ей, как извлекать из импровизированный ракетки звук, напоминающий удар мячика, и игра начинается. Об обещанном подарке в дорогу Шломи не забыл: пока медбрат подкатывает к постели девочки каталку, чтобы перевезти ее в операционную, клоун быстро скручивает из длинного воздушного шарика маленького медвежонка, прикрепляет к его лапке крошечное красное сердечко и протягивает игрушку девочке. Медвежонок уезжает вместе с ней в операционную. Мать девочки благодарно улыбается клоуну, а в глазах ее стоят слезы: каким-то будет исход операции? Шломи выходит из палаты, вытирая пот со лба, и я понимаю, насколько ему, видимо, нелегко веселить тяжелобольных детей, делая вид, что все прекрасно - и особенно за пять минут до их отправки на операцию.

Мы отправляется в больничный кафетерий. Шломи снимает красный пластиковый нос, стирает грим с губ, стягивает с головы рыжеватый парик, обнажая аккуратный ежик коротко подстриженных черных волос, и передо мной предстает лицо усталого и грустного человека. Между прочим, одного из первых в Израиле клоунов. В прошлом – Короля уличных представлений, удостоенного на одном из израильских фестивалей – в 1995-м году - главной награды. Первого клоуна, работающего в медицине и и участвующего вместе с врачами в реабилитации детей. Учителя полутора сотен клоунов, работающих ныне по всему Израилю. И так далее.

Меня разбирает любопытство: какие еще тайны скрывает его саквояж и огромные карманы его белой куртки? Шломи, поймав мой взгляд, понимающе улыбается и раскрывает саквояж. Подобно фокуснику (а он, собственно, факусник и есть!) клоун извлекает оттуда табличку с надписью «водитель-новичок» («нахаг хадаш»), игрушечный деревянный стульчик, фонарик, маленький глобус, две колоды карт и другие вещицы.

- Если я прихожу к маленькому мальчику, который сидит на инвалидной коляске, я вовлекаю его в игру, предлагая получить «водительские права» на вождение коляски. Это целая церемония, которая сопровождается всяческими фокусами, в конце которой ребенок даже начинает гордиться тем, что у него, в отличие от других, собственное транспортное средство, на котором он может разъезжать по всему отделению.

- А для чего тебе стульчик, фонарик и глобус?

- Поскольку здесь больница и очень много посетителей, меня довольно часто останавливают и спрашивают, как пройти в туалет. Я тут же извлекаю глобус и начинаю показывать, где он расположен, добавляя в конце: «Только не берите слишком влево, а то промахнетесь, и попадете в Рамле». Фонариком я высвечиваю себе место в палате, где находится много людей. Оттого, что это происходит днем, всем становится особенно смешно. Ну а стульчик я ношу с собой, чтобы присесть, если для меня не найдется места, при этом уверяю всех, что за шекель девяносто он запросто вырастает до размеров обычного стула.

- Карты, я чувствую, тоже с подвохом?

- Ну а как же! Одна – беспроигрышная, причем, выигрываю всегда я, - Шломи объясняет мне, в чем фокус: оказывается, карты двойные. – а из второй колоды я предлагаю вытащить карту, но поскольку все они скреплены ниткой, вся колода раскрывается веером.

- А зачем тебе такое количество красных круглых носов? – спрашиваю я его.

- Я надеваю их мамам, папам и самим малышам, превращая их в участников представления. Кстати, ты знаешь, в Израиле таких качественных носов не найти: я привез их их Парижа.

- А что это за мальчик следовал за тобой по всему отделению?

- Ему семь лет. Он из арабской семьи, где, в отличие от еврейских семей, не принято приглашать клоунов на дни рождения и другие праздники. Мальчишка страшно гордится тем, что он мой друг и рассказывает об этом всем детям.

- Ты знаешь, в детстве мне казалось, что клоунами рождаются: у одних родителей рождаются обычные дети, а у других – клоуны, в таких смешных колпачках и круглыми красными носиками. Сначала они маленькие, а потом вырастают и начинают работать в цирке.

- Что-то в этом действительно есть. Вот я, например, сколько себя помню, всегда строил рожицы и всех смешил, и мне часто говорили, и в школе, и в армии, и во дворе: настоящий клоун. Это, наверное, действительно, как вирус в крови. Вот я учился в театральной школе Бейт-Цви и мог бы стать актером, а я вместо этого пошел разыгрывать уличные представления, размалевывал лицо посмешнее и выступал на свадьбах и бар-мицвах. Мне говорили, что я похож на Чарли Чаплина и я начал делать пантомимы в его образе, которые пользовались большим успехом. Своего цирка в Израиле нет, как ты знаешь, иногда приезжают гастролеры из других стран, а детям такие представления нужны всегда, а не от случая к случаю.

- Так ты клоун-самоучка?

- Начинал как самоучка, а потом учился этому искусству в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, причем, у известных мастеров. Ездил на курсы в Канаду. Я работаю клоуном уже более двадцати лет.

- Клоун в медицине – это израильское изобретение?

- Отнюдь! Начиналось в США – там я, кстати, и освоил эту специализацию в 1994-м году – затем распространилось на другие страны. А в Израиле я стал первым клоуном в медицине. Мы раскрутили этот проект в 2000-м году вместе с доктором Шаем Пинто в больнице «Асаф ха-рофе», а на прошлой неделе больница «Тель ха-Шомер» провела эксперимент с моим участием в операционной детского отделения. Я разыгрывал перед детьми короткие представления за тот короткий промежуток времени, который отделял их от погружения в общий наркоз. Одежда моя была несколько иной: вместо белого халата – зеленый, какие обычно носят оперирующие хирурги. В этом есть свой смысл: ребенок, видя, что на мне тот же халат, что и на врачах, перестает испытывать страх перед «белым» (или зеленым) халатом. В «Тель ха-Шомере» проводят исследование, изучая, как подобные факторы (представление клоуна) влияют на больных, которым предстоит операция.

- Ты работаешь только с детьми?

- Ну почему? Со взрослыми тоже. Мне приходится работать в онкологии, где люди проходят химиотерапию. В отделении, где проводят диализу. В гинекологии: там есть отделение искусственного оплодотворения, где лежат женщины, которым никак не удается забеременеть. Чтобы оплодотворенная клетка прижилась, женщине какое-то время приходится лежать, и она должна пребывать в состоянии душевного комфорта, не переживать о том, каким будет результат. Вот я и создаю ей это комфортное состояние своими представлениями, потихоньку избавляя от внутреннего напряжения. В этом же отделении, кстати, работает гинеколог, который является в Израиле единственным врачом-клоуном – учился в свое время у Марселя Марсо: он выступает в разных местах, иногда вместе со мной, но только не в своем отделении, считая, что нельзя смешивать эти вещи.

- А как ты смешишь взрослых?

- Представь себе, они получают огромное удовольствие от тех же простейших фокусов – с мыльным пузырем, который никогда не лопается, фонарика в светлой комнате, стульчика, который должени вырасти и прочих мелочей. Иногда они с таким азартом пытаются отгадать, какого зверька я скручу из шарика, чтобы получить обещанный приз, что я в этот момент невольно забываю, что передо мной взрослые люди. Спросишь, почему? Потому что в каждом из нас продолжает жить ребенок: мы ведь все родом из детства. Меня часто спрашивают: откуда в тебе это? Я прихожу в детское отделение и на лицах тут же расцветают улыбки, как будто кто-то повернул выключатель и зажег свет. Может, это от того, что я сам слишком рано узнал цену страданиям от недуга? Когда мать была беременна мной, врачи определили, что у плода – врожденный полиэмелит, причем, поражены и руки и ноги. Слава богу, это выявили вовремя и начали ее лечить. В результате, ущерб оказался меньше: у меня только одна нога тоньше другой и плохо работает, но поскольку я хожу по отделению в таких огромных ботинках шаркающей походкой, этого никто не замечает. А, может, эту способность – располагать к себе людей – я унаследовал от родителей. Наш дом был очень теплым и в нем было много любви.

- Ты работаешь в детском отделении уже пять лет. Какие случаи тебе запомнились больше всего?

- Однажды в детское отделение посупила 16-летняя девочка, которая до несчастья, случвшегося с ней, очень любила танцевать, ходила на дискотеки. И вдруг у нее отказали ноги, и ей пришлось сесть на инвалидную коляску. Она запаниковала, впала в депрессию, ей казалось, что ее жизнь кончена. Я провел с ней в отделении реабилитации почти полтора года. Научил ее делать фигурки из шариков, и она стала моей помощницей и участвовала в представлениях, которые я разыгрывал для малышей. Через какое-то время родители спросили меня: «Как тебе это удалось? Наша дочь снова стала улыбаться, и у нее появилось столько планов!» Я видел, как эта девочка начала потихоньку вставать с инвалидной коляски: сначала она ходила, как астронавт, держась за стенки, а потом настал день, когда ее выписали. На прощание она подарила мне свою фотографию, на обратной стороне которой написала очень теплые слова в мой адрес.

- Еще мне запомнился случай с девятилетним мальчиком, который случайно опрокинул на себя большую кастрюлю с кипящей водой. Все его тело было покрыто бинтами. Он поступил к нам в канун Пурима. Я зашел к нему в палату и спросил: «Ты думаешь, если я клоун, так ты можешь меня разыгрывать? Да, нечего сказать, ты придумал классный костюм на Пурим, я до такого не додумался. Я сделал ему из шарика лук, он стал «стрелять» в меня из него, в то время как я ловко увертывался от его «выстрелов». Он начал смеяться и забыл о боли. Вечером мне позвонили его родители и спросили: «Когда ты придешь еще? Наш сын тебя очень ждет». Мы очень подружились с ним: по вечерам он звонил мне домой, и мы болтали о том, о сем. Врачи в отделении, наблюдая за тем, как развиваются наши отношения, говорили мне: «Шломи, ты самый лучший врач. У мальчишки половина тела обожжена, а он ведет себя так, как будто не чувствует боли».

- Тебя, очевидно, просят присутствовать и на разных процедурах, которые дети переносят нелегко?

- Конечно, это тоже часть моей работы. Например, малыши обычно сопротивляются, когда врач хочет выслушать их с помощью стетоскопа. И тогда на помощь ему прихожу я, извлекая из саквояжа свою «слушалку», скрученную из туалетной бумаги, подавая в воображаемый микрофон смешные команды, подобно ведущему телешоу: «А теперь все вместе: раз, два, три!». Или начинаю жонглировать, чтобы отвлечь внимание малыша, у которого в это время берут пробу крови для анализа. Если ребенку предстоит сделать первые послеоперационные шаги, я сооружаю для него из воздушных шариков поводыря – собачку на длинном упругом поводке, а сам могу ползти рядом на четвереньках, чтобы не возвышаться, а быть на одном уровне с малышом. Во всех случаях мне важно, чтобы и родители участвовали во всех этих представлениях: ребенку очень важно видеть их лица смеющимися, а не заплаканными и полными тревоги.

- Бывают случаи, когда ты не можешь зайти в палату, потому что ребенок не расположен к играм с клоуном?

- Конечно, бывают. Я вхожу всякий раз только с согласия ребенка. Больница – это место, где все решают за него, что он должен делать, и малыш начинает терять чувство внутренней безопаности. Я пытаюсь вернуть ему утраченное: в случае с клоуном ребенок сам решает, вступать ему в игру со мной или нет, и я выполняю все его желания, а не навязываю ему свои. Эта ситуация напоминает мне езду на машине, когда важно вовремя нажать на тормоз, или, напротив, добавить газ: игра клоуна очень тонкая, тут нужно чувствовать все нюансы настроения ребенка и быстро, точно реагировать.

- Какой момент был самым тяжелым за все время, что ты здесь работаешь?

- Их было два. Однажды меня позвали к восьмилетнему мальчику, который находился в реанимации и пребывал в состоянии комы: глаза его были открыты и уставлены в одну точку. Я начал пускать мыльные пузыри, потом принялся жонглировать, и врачи вдруг заметили, что мальчик следит за предметами глазами: это была его первая осознанная реакция, и у врачей появилась надежды, что он выйдет из комы и начнет возвращаться к жизни. А второй случай связан с пятилетней девочкой, которая периодически попадала в больницу, я подружился с ней и всегда начинал свой обход по отделению с ее палаты: мастерил ей собачек, смешил. Однажды я снова увидел в отделении ее отца и обратился к нему как к старому знакомому: «А вы снова здесь?» - «Нет. Моя дочь уже не здесь, она умерла», - ответил отец. У меня в горле встал ком и стало трудно дышать. В этот момент я не был клоуном, а был Шломи, у которого тоже есть дети, и мне хотелось одного - забиться в какой-то угол и зарыдать. Отец девочки положил мне руку на плечо: «Спасибо тебе, Шломи, она очень тебя любила». Знаешь, детская больница – очень непростое место, здесь слишком много страданий, и тут нужны двадцать таких, как я, чтобы хоть немного разрядить эту тяжелую обстановку.

- Давай разрядим ее немного и в нашем интервью. Расскажи о своих детях.

- У меня два сына, одному пять, второму – десять месяцев. Я поздний папа, женился в 41 год. Старший сын во всем копирует меня, так что пришлось соорудить ему такой же костюм – парик, башмаки, халат - и вооружить саквояжиком со всеми клоунскими атрибутами. Иногда он участвует в моих представлениях. Но знаешь, что самое интересное?

- Что?

- Он у нас и родился в Пурим!!!\\