Самоубийство
И вот он лежит на моем диване, сжался в комок (если можно назвать комком скрюченного парнягу под метр девяносто) и дрожит. Но не от того, что неудачная попытка самоубийства нанесла какой-то вред его здоровью, а потому, что последующее промывание желудка, которое я из мести растянула почти на час, было, наверное, самым унизительным событием в его жизни, и без того полной унизительных событий.
И я знаю, о чем он думает, лежа и дрожа на моем диване, - чертова жалкая гусеница! – он опять мечтает умереть. Он страдает, что у него нет под рукой пистолета. Он бы так красиво застрелился! Потому что такие, как он, лучше предстанут перед девушкой с дыркой в башке, чем продемонстрируют ей содержимое своего желудка. Я почти физически ощущаю его страдание, но вот что удивительно: мне, такой доброй и тихой девушке, почему-то хочется добавить ему еще каких-нибудь мучений. Мне кажется, что если его завалить этими нелепыми унизительными страданиями, у него, наконец-то, сформируется хоть какой-то иммунитет, и он перестанет сходить с ума из-за ПУСТЯКОВ. Потому что на самом деле для большинства людей причины его страданий – надуманы. Но, чтобы понять мою злость, которая на самом деле не является порождением зла, а, скорее, просто обида или раздражение или даже жалость, надо знать о нем все. Все, что знаю я. А знаю я много: он сам, его мама, его окружение и кое-кто из наших общих друзей успели рассказать мне столько об этом «удивительном и совершенно уникальном человеке», что я могла бы издать его многотомную биографию. При этом, если с Диккенсом я бы соперничать вряд ли смогла, то какой-нибудь Мопассан мне уже точно не был бы конкурентом.
Но я добрая, я постараюсь не утомлять читателя и предоставлю, так сказать, квинтэссенцию, при этом позволю себе сместить акценты и назвать вещи своими именами.
Вся правда о маленьком принце
Вы бы видели его мамашу! Да. С нее и стоит, пожалуй, начать. Когда я с ней познакомилась, то была шокирована и, признаюсь, очарована. Эдакий типаж Катрин Денев. Красивая, умная, загадочная, великолепная, стильная и т.д. и т.п. Все только в превосходной степени. Только позже пришла простая мысль: интересно, если она в полтинник не канает на мамашу своего тридцатилетнего сына, то какой матерью она могла быть, когда ему было три? Двенадцать? Девятнадцать? Страшно представить. Она была из «аристократической» семьи, насколько это понятие могло существовать в советское время, и гордо несла мешанину из странных идеалов, дополненных комплексами. И все же умудрилась забеременеть, так и не выйдя замуж. Кстати, она вообще не была замужем. Рядом с ней был мужчина – ее драгоценный сыночек, все остальные ее не интересовали. Сыночек, надо признать, ее тоже мало интересовал. Вернее интересовал, но как-то однобоко – исключительно, как объект воспитания, которым она всю свою жизнь и занималась. Все, что касалось их жизни, вертелось вокруг темы под общим названием «благородство». С малолетства она постоянно твердила ему: «мужчина должен» или «мужчина не должен», в зависимости от ситуации. В результате преуспела в том, что он уже не ощущал себя человеком, какой-то личностной единицей. Он был неким выдуманным мужчиной, мозг которого состоял из свода законов и правил. Он был мечтой героини любовного романа. Нелепой насмешкой. Голым королем. Который всю жизнь страдает от несовершенства мира и собственного несовершенства.
Чаще всего он выбирал себе девушек примерно по одному принципу – чтобы можно было перевоспитывать, облагораживать. Но они почему-то не хотели облагораживаться. И так, не облагороженные, уходили. А он в отчаянии садился за стол и писал стихи. (На мой вкус, довольно слабые). Но мамашей был, конечно, возведен в поэтические гении. Что особенно забавно, в его окружении имелись девушки, которые были бы рады составить его счастье и, главное, реально могли это сделать. Часть из них – туповатые, но практичные, мечтали быть облагороженными, а другая, наоборот - умные, но непрактичные, желали быть понятыми. Все восхищались его стихами и им самим. Конечно же, им самим в первую очередь! Именно это окружение, в котором, кроме означенных девиц, имелись еще более жалкие, чем он сам, молодые люди, придумало называть его «Маленький принц» и хотя в один прекрасный момент из маленького он превратился в такую вот оглоблю, прозвище все равно осталось.
Да, и еще один штрих к портрету. Зовут его Владимир Дубровин. Можете представить, какую нешуточную ответственность накладывает на человека такое имя? Нет? Для примера, меня зовут Катя Мешалкина. Есть разница?
Мне кажется, что даже в школе, когда учителя вызывали его к доске, они не говорили «Дубровин, хватит там в носу ковыряться, иди уже реши задачу...» Нет, они приосанившись, прочистив горло, звучно и торжественно объявляли:
- Выступает Владимир Дубровин!
Знакомство
Честно говоря, часто мы женщины сетуем, что «не тот нынче пошел мужик, обмельчал!». Ручки не целует, стихов под луной не читает, не то, что своих, хоть бы уж чьих-нибудь. Из музыкальных инструментов осваивает разве что гитару, да и ту с большим трудом, нет бы на рояле при свечах сбацать что-нибудь. А уж словарный запас - вообще... Как-то раз нечто подобное высказала я одной своей подруге. Она сделала вдруг очень странное лицо и сказала почему-то шепотом: «Ой! Я тебя с таким парнем познакомлю! Андрей Болконский – отдыхает!» «Ага, отдыхает на балконе», - почему-то подумала я, но сочла за лучшее смолчать. Надо привыкать чувствовать себя Наташей Ростовой.
Подруга надолго пропала куда-то, так что я уже успела войти в образ и потом выйти из него. И вот тут меня, уже вышедшую из образа, совершенно врасплох застал звонок. Не очень приятный мужской голос взволнованно произнес:
- Катя? Меня зовут Владимир. Я звоню вам по просьбе Лены Макаровой. Она сейчас уехала на юг, но очень хотела вернуть вам книгу...
- Какую книгу? – заинтересовалась я, потому что Лена Макарова умудрилась «зачитать» такое количество моих книг, что из них можно было бы составить неплохую библиотечку сельской школы.
- Ой, - собеседник на том конец провода, замешкался и засопел, - я не знаю, простите. Дело в том, что она мне не сказала, а поскольку книжка завернута в бумагу, я не счел возможным ее открыть...
«Ни фига себе!» - пронеслось у меня в голове. Вслух я выразилась куда более прилично:
- Замечательно. Скажите, куда подъехать, и я ее заберу.
- Ну, что вы! – искренне возмутился он. – Не стоит беспокоиться. А сам ее подвезу. Мне Лена рассказала, где вы живете, я могу сам подъехать.
Мы договорились, что он будет у меня через час.
Я решила немного прихорошиться, но не потому, что строила планы на какого-то совершенно неизвестного знакомого Ленки, а просто так. Если честно, то я забыла, что именно Лена Макарова обещала познакомить меня с Болконским. Но тут в дверь позвонили, и я помчалась открывать.
На пороге стояла моя подруга и соседка снизу Ларка Кравченко. У Ларки пару дней назад умерла бабушка, поэтому, увидев ее, я несколько удивилась, но, услышав, уже перестала удивляться.
- Я повешусь! - сказала Ларка, протискиваясь ко мне в квартиру, и вдруг совершенно неожиданно добавила.– Ну, свари ты эту лапшу!
Ларка села на стульчик в коридоре и заплакала. В этот момент я заметила в руках у нее подозрительный сверток.
- Я больше не могу! – всхлипывая, бубнила подруга. – Мать всю жизнь ее ненавидела, а из поминок какую-то выставку хочет сделать. Ты ж знаешь, как я ее любила. А мать, как всегда. У нас и у Раюшкиных уже все конфорки заняты. А ей еще лапшу подавай. Она на мою свадьбу так не старалась.
- Лар, я сварю, не реви! Я хорошо умею, ты ж знаешь. Не волнуйся. Я сделаю. И лапшу сама сделаю. Давай – это что – куры у тебя?
Ларка, продолжая реветь, отдала мне пакет с курами.
- Ты посиди тут, только не плачь, Лар. Умойся пойди, ладно?
Я, как могла, успокаивала подругу, попутно занимаясь приготовлением лапши. В кухне стояла дикая жара – жара и так была дикая, но когда при этом на кухне еще варится две огромные кастрюли куриного бульона, она становится просто невыносимой, поэтому я разделась до трусов и лифчика, а сверху для приличия, ну и чтоб пузо не ошпарить, повязала фартук. Ларка постепенно приходила в себя и уже пришла до такой степени, что захотела курить. Я не курю, и поэтому сигарет у меня нет, а Ларка их, конечно, не взяла, когда ко мне с курами топала. Ну и пошла к себе за сигаретами. И, разумеется, когда через три минуты кто-то позвонил в дверь, я решила, что это она вернулась. Понятное дело, там стоял тот самый посланец с книгой.
Тут у меня, что называется, вся жизнь промелькнула перед глазами. И тот давний разговор с Ленкой о Болконском, и звонок сегодняшний, и «костюмчик» мой, и мысль: вдруг он подумает, что это я для него специально так оделась, и запах курицы вареной. Что мне оставалось делать? Я завизжала, как психическая, и захлопнула дверь. Потом чуть-чуть приоткрыла и сказала голосом, исполненным достоинства:
- Подождите, пожалуйста, минуточку.
Главная ошибка моей жизни
Видимо в тот момент пока он стоял за этой дверью, он и решил, что, как порядочный человек, должен на мне жениться. А я натянула какие-то джинсовые шорты с футболкой и открыла дверь. До того, как Ларка принесла мне этих кур, я все-таки готовилась к встрече, поэтому голову помыла, а вот расчесаться мне не удалось. Но я уже решила, что Болконский вряд ли мной заинтересуется, поэтому просто хотела забрать свою книжку и проститься. Но с другой стороны должна ж я ему хоть стакан газировки предложить?!
Я открыла дверь и пригласила его в квартиру, он осторожно сделал шаг и вошел, стараясь не зыркать по сторонам, хотя ему явно было любопытно. Ко всем прочим радостям, у меня дома шел ремонт, потому что собака, которая в данный момент отдыхала вместе с моими родителями на даче, превратила квартиру в средней запущенности бомжатник.
Какое-то время мы с Владимиром стояли, продолжая испытывать неловкость и совершенно не представляя, как выйти из этой странной ситуации. Пауза затягивалась. И вдруг я заметила у него в руках розу. Да... Пришла пора брать ситуацию в свои руки...
- Владимир! Вы извините, просто я совершенно забыла о том, что вы должны были прийти, а тут жарко, и еще эта лапша...
Он, наконец-то, вышел из ступора и протянул мне книжку вместе с розой.
- Спасибо, - улыбнулась я, - может быть, вы пройдете? Вам предложить чего-нибудь: воды, пива... Вы ехали издалека...
- Нет-нет, спасибо, - он пятился к выходу, явно намереваясь смотаться по-быстрому, но это ему не удалось.
Мощным ударом двери он был практически сбит с ног и свалился бы прямо на меня, если бы я не отскочила. Зато он напоролся на открытую дверь кладовки и напоролся неслабо, судя по тому, что у него из носа потекла кровь.
- Ох, ты ж... – только и успела сказать я, пытаясь все же посмотреть, кто это открыл дверь, сбив с ног моего высокородного гостя. Это, конечно, же была Лариса. Но за время отсутствия с ней произошли странные метаморфозы.
- Ой! - сказала она, глядя на Владимира, тихо осевшего на пол и зажимавшего нос рукой, - мужики у тебя тут валяются! Ах, ты, шалунья!
Ларискины глаза периодически разъезжались куда-то в разные стороны. Как позже выяснилось, после устроенной у меня истерики она пошла за сигаретами, а по пути решила посмотреть, как там холодец, который варил дядя Витя Раюшкин. Заметив, что Лара вся опухла от слез, дядя Витя предложил простой и рациональный способ: «стопедьсят» водочки, которые наложились на три дня успокоительных таблеток и дали столь расчудесный эффект. Лара несла какую-то ахинею, а я тем временем пыталась привести принца в чувство.
- Я вам все объясню, - мямлила я, - эта девушка – она очень страдает... Просто не обращайте на нее внимания. Вы ложитесь, пожалуйста, на диван, я сейчас все сделаю.
Действительно, мне довольно быстро удалось остановить кровь, удар оказался несильным, и кровотечение было вызвано, скорее стрессом, чем каким-то повреждением. Все это время Лара ходила по комнате и попеременно пела, декламировала стихи и бранилась неизвестно на кого. Я же металась между комнатой и кухней, надеясь, что ничего страшного больше не случиться. Наконец, лапша была готова и, зайдя в комнату, чтобы обрадовать Ларку, я обнаружила, что она уснула в кресле, а Владимир встал и явно намеревался откланяться.
- О, нет, Владимир, пожалуйста, не уходите! Мне очень нужна ваша помощь.
Вот последнюю фразу я произнесла напрасно. Но я же тогда не знала, что она так на него подействует. Только потом я поняла, что это был «ключ». Дама обратилась к нему за помощью! Как он мог отказать!?
- Надо отнести к Ларе домой ее саму и две огромные кастрюли лапши. Даже не знаю, с чего начать... Если мы принесем Лару, то ее мама разорется, и нести лапшу будет неприятно, а если мы понесем лапшу, то Лара останется одна в квартире, и совершенно неизвестно, что ей придет в голову.
Вдруг меня осенило:
- Давай отнесем Ларку к Раюшкиным!
Мы так и поступили. Дверь у них была открыта, мы занесли и положили Ларку на диван в Таниной комнате, потом зашли на кухню и известили дядю Витю о том, что случилось. Он тут же признался, что, скорее всего, сам виноват в такой ситуации и пообещал следить за Ларисой. По дороге я рассказала Владимиру все подробности, и он уже как-то начал приходить в себя и понимать, что это не бандитский притон, а просто стечение обстоятельств.
Мы честно отнесли обе кастрюли Ларкиной маме и сообщили ей, что Ларка легла поспать у Тани Раюшкиной и, не дожидаясь лишних вопросов, сбежали.
- Ну, теперь я вас без чая не отпущу! – засмеялась я.
Вот примерно так все и началось. Мне удалось за чаем очаровать Владимира, или он просто решил спасти очередную заблудшую душу, но он начал за мной ухаживать.
Первая любовь
Хотя я не знаю, можно ли считать Лизу полноценной первой любовью... Дело было так. В старших классах элитной школы, где получал образование наш драгоценный Владимир, была такая припанкованная компания, некоторым образом пересекавшаяся с творческим кругом, в котором он вращался. В нее входили тоже довольно приличные, начитанные и интеллигентные молодые люди и девушки, но только вот они предпочитали одеваться в рваные джинсы и слушать рок-музыку. Владимир же слушал только классику. Но кое с кем из этих ребят все-таки дружил. Они обменивались томиками Ивлина Во и Сартра плюс аккуратненько вырезанным из журналов «Завтраком...» Воннегута, а потом обсуждали прочитанное, сидя на «турниках» за школой. Вот там, на «турниках» и была обретена Лиза, всюду болтавшаяся с этой компанией.
Кто такая Лиза? Очень печальная судьба - родители алкоголики, старший брат в тюрьме. Она в эту гимназию-то попала, потому что жила рядом и прошла не “по блату”, а по конкурсу. Чисто случайно, по разнарядке на пролетариат. Как-то, короче говоря, попала. Поэтому дискуссии о переводчиках Рембо ее мало волновали, она просто хотела отхватить себе приличного парня.
Что в ней было?
Попытка выглядеть умнее, чем она есть, за счет молчания или поддакивания.
Грубая простая красота лица и крепкая стать фигуры - в своих стихах Владимир сравнил ее деревянным идолом древних славян. Я видела ее фото, сравнение хоть и банальное, но точное. Блекло-рыжая, какого-то, действительно, «деревянного» цвета и вся - из одного куска. Вот этим своим единством и совершенная.
Доступность. Она довольно ловко соблазнила Владимира, ибо уже знала, что и как. Ну, понятное дело - не жрица любви. Но там, где надо по-быстренькому, у нее так и получалось. А где в их возрасте развернуться-то? Развернуться негде.
Лиза была последние полгода школы и весь первый курс. Все полтора года на Лизу наводился глянец. Лиза старалась, но все равно делала много ошибок. Ну, не мисс Дулиттл, несмотря на сходство имен. Потом трогательно, практически, с рук на руки, была передана хорошему другу.
После Лизы Владимир, конечно, скучал, особенно по регулярному сексу. Себе-то он в этом не признавался, но стихи того периода были проникнуты неслабым эротизмом. Евгения Георгиевна на эротизм, видимо, и клюнула.
Капитанша
А дело было так. Во время обучения в университете, Владимир пополнил свое окружение разными интересными людьми, в том числе, и братьями-близнецами Саврасовыми. Братья были не местными, а вовсе даже детьми главы Такого-то района Такой-то области в Центральном Черноземье. Поэтому за умеренную плату снимали братья комнату в трёшке на окраине. Хозяйкой квартиры была бодренькая бабуленция лет эдак под девяносто. Студенты Саврасовы помогали ей по хозяйству - ходили в магазин, выполняли трудоемкую работу по дому, а бабуля брала на себя приготовление обеда. Замечательно в ней было то, что она совершенно не возражала против гостей в доме и предоставляла большую комнату под посиделки поэтического кружка, в которых и сама порой участвовала. Правда, участие ее в основном заключалось в том, что, выкурив с многозначительным видом пару сигарет, она подремывала в глубоком мягком кресле. Но это никого не напрягало.
Иногда к бабуле приходила внучка - красивая женщина тридцати с небольшим лет. Звали ее Евгения Георгиевна и, как и бабуля, она была большой любительницей поэзии и даже сама (ой! только не смейтесь, это я так... для себя...) сочиняла лирические стихотворения с уклоном в описания природы и размышления о судьбах Родины. Евгения Георгиевна единодушно была принята в поэтический кружок и стала являться в предутренних снах мужской его части, разумеется, и Владимиру тоже.
К Владимиру она питала особую слабость, поэтому разрешала ему иногда проводить ее до метро (нет-нет, не утруждайтесь, я доеду сама!), где возле турникетов они долго прощались, обмениваясь взглядами, полными невнятного томленья.
Печальное, но неизбежное событие - смерть бабули - сблизило их еще сильнее. Владимир поддерживал Евгению Георгиевну, созванивался с ней по телефону, помогал, чем мог. Ну, и допомогался...
Братья Саврасовы съехали с квартиры, и там обосновалась Евгения Георгиевна. Владимир к ней наведывался все чаще и чаще и через некоторое время уже практически жил у нее. Вернее, ночевал почти каждую ночь, потому что днем он вел самую обычную студенческую жизнь. Благоразумная маман сочла, что лучше всего будет не вмешиваться - как женщина умная, она прекрасно понимала, что должен же сыночек где-то набраться опыта.
Но с опытом тут были большие проблемы. Хотя Евгения Георгиевна и не афишировала свои прежние связи, нетрудно было догадаться, что было их немного. Слишком уж «нежное» она производила впечатление. Такая блаженненькая, не от мира сего, ребенок, потерявшийся во взрослом мире. Не лучший наставник для нашего героя. Единственное, что компенсировало им отсутствие техники - это болезненно-нервные взаимоотношения и то, что они никак не могли перейти на «ты» и «выкали» друг другу даже в минуты страсти. Только в стихах он говорил ей «ты - плеск волны, омывшей душу...»
Но уже довольно скоро Владимир начал уставать от всего этого мира, наполненного восторженной стихотворной Евгенией, ее порывами и мучительным стеснением. И даже наметил альтернативу - Машу Прунцеву - звезду студенческого театра. Понятное дело, ни о каких отношениях с Машей не могло быть и речи, во-первых, потому что была Евгения, а во-вторых, Маша не подозревала о существовании Владимира, а он даже представить себе не мог, как с ней познакомиться и чем заинтересовать. Поэтому оставалось обнимать Евгению, представляя Машу.
Чем дольше все это длилось, тем сильнее мучила Владимира совесть. Он понимал, что его святой долг - жениться на Евгении - ведь время идет, барышня не молодеет, а он... Что ж, он положит на алтарь чести дамы всю свою жизнь... Эта мысль все прочнее укоренялась в сознании Владимира, и ему даже начала нравиться роль жертвы.
Хорошо, что он не успел никому сообщить о своем решении, до того, как узнал кое-какие подробности о своей избраннице. Совершенно случайно, пытаясь починить отваливающуюся дверцу старого шкафа, Владимир получил удар по голове. Это бы старый фотоальбом бабули, который свалился с верхней полки. Владимир решил, что не будет ничего страшного в том, чтобы посмотреть его. Перелистывая старые тяжелые страницы, он думал о быстротечности времени и превратности судьбы. И вдруг несколько фото на последней странице заставило его похолодеть от ужаса. На них была изображена драгоценная Евгения в компании мужчины в форме моряка и двух очаровательных детишек.
В ходе незамедлительно произошедшего допроса вышедшей из душа Евгении выяснилось, что она действительно замужем за капитаном дальнего плаванья, который дома бывает в лучшем случае раз в полгода. Двое замечательных, почти взрослых уже, детей живут с мамой Евгении, а она... Евгения рыдала, заламывала руки, рыдал и Владимир. Утешением ему служила только одна мысль - теперь он свободен и может попытаться добиться благосклонности Маши.
Театр, переходящий в цирк
Освободившись от страсти к блудной жене капитана, Владимир решил все свои силы посвятить завоеванию Маши Прунцевой. Но как обратить на себя внимание такой популярной особы, при том, что учится она не только на другом факультете, но и в другом корпусе? Напрасно Владимир пытался отыскать хоть малейшую лазейку, хоть каких-то общих знакомых... Подобраться к Маше было нереально. Но Фортуна, благосклонная к дуракам, не оставила без внимания и глупость нашего принца. «Набор в студенческий театр!» - кричало объявление в холле. Владимир облегченно вздохнул.
Разумеется, актерских способностей у него было – ноль, но поскольку сам он этого не знал, а объяснить ему никто не решился, Владимир бодренько поперся на прослушивание, прорвался одним из первых и... получил отказ. Понурый, он вышел из аудитории, даже не зная, чему больше расстраиваться – отсутствию таланта или тому, что такой простой способ приблизиться к Маше оказался слишком сложным.
- А-а! - раздался вскрик, и из рук стоявшего рядом с ним человека посыпались какие-то коробки.
Неловким грузчиком оказалась Маша. Одетая в джинсы и свитер, чихающая от пыли, лохматая и такая домашняя.
- Позвольте, я помогу, - автоматически произнес Владимир.
Пару часов кряду они таскали коробки с реквизитом, обсуждая, какие все гады, сидят на прослушивании, а Маша за них отдувается.
- А почему же ты не сидишь на прослушивании? – удивился Владимир.
- Девяткин говорит, что половина народа только и приходит, чтобы на меня потаращиться. Вот они меня и исключили из комиссии, теперь приходят только те, кто хочет потаращиться на них с Бабаевым. Видал, сколько первокурсниц набежало?
С Машей было легко, она называла фамилии, которые большинство произносят с некоторым придыханием, так, словно бы речь шла о самых обычных людях, к тому же, хорошо знакомых Владимиру. Он был польщен.
Казалось, счастью длиться вечно, но вдруг откуда ни возьмись, нарисовался Федор Бабаев и, не обращая никакого внимания на Владимира, произнес:
- Ур-роды! Где нормальных людей взять, Маш?
Тут он, наконец-то сделал вид, что заметил Владимира:
- А это кто?
- Это... помог мне коробки носить... – Маша покраснела - она даже не могла вспомнить его имя.
- До свидания, - принц неловко поклонился и торопливо вышел. За его спиной раздался смех.
О! Муки унижения! Владимир был вне себя – такая близость, такой шанс, и вдруг... Пока они были наедине, ему казалось, что роднее Маши нет никого на свете, что она так откровенна с ним и тоже почувствовала незримую связь... и вдруг...
Владимир думал о Маше целыми днями, представлял их встречу, вынашивал планы... Мысль, как известно, материальна. Маша материализовалась в столовке. Протиснулась, прижалась к нему в толчее: «Возьми мне оладушек и морсу!»
Когда они наконец-то вылезли из этой давки, и Владимир убедил Машу, что счастлив будет оплатить ее скромную трапезу, он заметил решительные перемены в имидже «звезды». Маша была одета, как бы сейчас сказали, весьма гламурно. Ни дать ни взять – светская барышня. Изменился даже ее разговор. Она говорила о пустяках, но при этом речь ее была насыщена какими-то сложными метафорами, и еще Владимир заметил, что она сильно нервничает.
Разговор был долгим... Они покушали, покурили, опять вернулись в столовую, где пили чай. В результате, пропустили три пары. Потом Владимир проводил Машу домой. Все это время Маша жаловалась на свою не сложившуюся личную жизнь. А жизнь Маши Прунцевой была насыщена мужчинами, как воздух возле фонтана насыщен водой. Основные страсти разгорались, разумеется, в театре. Классический любовный треугольник: Маша и два лучших друга – Антон Девяткин и Федор Бабаев. Интеллигентный и скромный Антон самозабвенно влюблен в Машу, которая без ума от разгильдяя Федора, а Федора, в свою очередь, мало интересует что-то, кроме рок-н-ролла, попоек, случайных женщин и прочих атрибутов разгульной жизни. Был еще один женатый мужчина, из сплетен Владимир потом узнал, что это, вроде бы, кто-то из местных преподов, который обещал, но все никак не разводился с женой... Ах, мало ли кто был...
Когда Владимир осознал, что был в этой истории лишь «свободными ушками», пришла пора получать диплом. А Маша так ни разу и не отплатила ему благосклонностью за терпение.
Наверное, именно Маша Прунцева и была его первой любовью. Сама она, конечно, об этом не подозревала, но Владимир за время общения с ней овладел полезным навыком: любить и ненавидеть одновременно. Именно так он отныне и строил свои отношения с женщинами. С другими. И со мной.
Я. Самоубийство
Сначала Владимир нравился мне очень сильно. Я действительно почувствовала себя какой-то необыкновенной, потому что за мной ухаживал такой удивительный человек. Я перезнакомилась со всеми его друзьями, выслушала тысячи историй. Почти каждый день мы ходили с ним в театр, на выставки, и все это сопровождалось соловьиными трелями, на которые только способен влюбленный поэт. Я чувствовала «тот самый» трепет и всякие волненья и томленья. Короче говоря, все это было очень интересно.
Мои родители, понятное дело, были от Владимира без ума, особенно потому, что он активно помогал нам заканчивать ремонт и вообще был образцово-показательным женихом. Я привыкла к нему, и все бы было хорошо, но …чего-то не хватало.
Чего же мне не хватало? Настоящей душевности, близости. Это сложно объяснить словами - как говорится, «ощущение на кончиках пальцев». У нас были общие темы для разговоров, у нас вообще было много общего, но не было доверия, что ли... Какой-то открытости... А, да! И еще у нас не было секса. Как-то не находилось подходящего момента, хотя мы встречались уже полтора месяца. Ну, так вроде целовались-обнимались, но как-то все не по-взрослому. Я уже забеспокоилась, хотя вроде бы повода сомневаться в полноценности принца у меня тоже не было.
Закончив ремонт, мои родители отчалили догуливать сезон на дачу, а я решила закатить Владимиру романтический ужин. Он пришел – весь такой с розочками. Мы сидели, пили вино и кушали всякие вкусности, которые я наготовила... А потом...
...Я вообще-то очень стеснительная и испытываю всегда некоторую неловкость во всем, что касается интима, хотя, думаю, для женщины это не такой уж большой недостаток. Но если мужчина в постели чувствует себя голым дураком, то я чувствую себя, как трижды голая дура. Может быть, стоило сделать вид, что все нормально, как-нибудь дотерпеть, пока все это закончится, но я не смогла. Потому что я тоже не с мусорки и не хочу, чтобы кто-то заставлял меня чувствовать себя глупо. Тем более, когда не вижу способа повлиять на происходящее. Наверное, не стоило так поступать, возможно, мне следует быть мягче с людьми, но я не выдержала. Поэтому просто встала и сказала: иду гулять с собакой. И ушла.
А когда вернулась, то обнаружила выпотрошенную аптечку и этого идиота на диване. Что у меня могло быть такого в аптечке, чем можно отравиться? Анальгин? Капли от насморка!? Самое противное, что он проглотил весь мой годовой запас противозачаточных таблеток (ну, рекламная акция была в аптеке, вот я и подсуетилась - у них срок годности пять лет), а он увидел – название загадочное, решил что какая-то редкой силы отрава в них заключена.
Уже после того, как я устроила ему промывание желудка, он уснул. Я, конечно, пожалела его, не стала будить, пусть спит до утра. А утром он навсегда уйдет из моей жизни, и я не хочу знать, что с ним будет дальше. Но мне искренне хочется, чтобы умер маленький принц, который так жаждал умереть, и какую-то женщину осчастливил просто Володя Дубровин.