12. Работа
Мой первый кулинарный дебют прошел довольно неудачно. До того мы обедали вместе со свекровью, поэтому готовили – она или я под ее зорким надзором - только палестинские блюда. А тут, соскучившись по привычной пище, я решила сделать блинчики. Завела тесто и налила его на сковороду, в спешке забыв ее хорошо прогреть. Блин, естественно, прилип, и снять его удалось, только соскребая по частям над мусорным ведром.
Надо ли говорить, что как раз в этот момент в кухне появилась свекровь. Наметанным взглядом она сразу оценила ситуацию: тесто в маленькой кастрюльке на столе и я – с растерянностью на лице и с немытой сковородкой в руках.
Такой реакции от нее даже я не ожидала: не говоря ни слова, им-Однан вдруг начала пританцовывать, то разводя руки в стороны, то подбочениваясь, и при этом что-то напевая. Ее лицо, вся ее пляска выражали немой упрек, вроде: «Да-а-а, вот пусти таких на кухню...» Она остановилась передо мной в позе «руки в боки» и с затаенной грустью спросила:
- Ну, и кто же тебе сказал, что молоко жарят?
Онемев от неожиданности, я не сразу нашлась, что ей на это ответить. А она, совсем уже перестав танцевать, покровительственно продолжала:
- Будешь готовить – зови меня, помогу. А сейчас – мой сковородку и открой окно скорее, дышать тут нечем...
Голос, наконец, ко мне вернулся, и еле сдерживая раздражение я запоздало стала ей объяснять, что она никак не может знать нашей кухни, что первый блин – комом, и так далее. Но скоро замолкла, заметив, что никто меня больше не слушает: сковорода, шипя, уже отправилась в мойку, а им-Однан - так же шипя – в гости к соседке.
В тот вечер Султан вернулся с работы чуть позже обычного. Разогревая обед, я смотрела на уставшего мужа и думала о том, чтобы отложить разговор на потом, когда он хотя бы поест. Но, услышав его вполне невинное «как прошел день?» не выдержала и с обидой в голосе сообщила:
- Прекрасно. У нас с твоей мамой сегодня был обмен опытом: она учила меня, как готовить блины.
- Что? – не сразу понял он. – Ты что, блинчики жарила?
- Вот именно, жарила. А она пришла и вылила все тесто в мусор, - я почувствовала, как на глазах у меня наворачиваются слезы обиды.
- Ну ладно, перестань, - усталым голосом проговорил Султан. – Я с ней поговорю.
- Она не понимает, как можно жарить молоко, - продолжала я, еле сдерживаясь. – Султан, я хочу, чтобы ты ей сказал, что с завтрашнего дня мы будем готовить и есть отдельно.
- Лена – мы не можем отделиться. Мы живем вместе с мамой; с кем же ей есть, если не с нами?
Я решила не сдаваться:
- Послушай, мне надоело смотреть, как заглядывают в мои кастрюли. Мы с тобой в Харькове вместе жили, кто нам там готовил? Тетя? Не надо из меня делать дурочку. Если я не умела готовить арабские блюда, это не значит, что я вообще ничего не смыслю в кулинарии!
- Успокойся, этого никто не говорит...
- А не надо ничего говорить - унизить можно и без слов!
- Ладно, прекрати, я с ней разберусь.
Вернувшись от подруги, свекровь с достоинством прошествовала в свою комнату, чтобы до самого вечера оттуда не показываться. Султан пошел к ней, и я слышала через стенку, как они кричали – общались на свой арабский манер. Правда, на этот раз разговор был, по-видимому, действительно горячим. Скоро муж вышел и, не говоря ни слова, побрел на кухню. Я сидела на нашей застекленной веранде и ждала, что же из этого выйдет. Султан появился в дверном проеме и, не глядя на меня, бросил:
- Все, мы будем есть отдельно.
- Ты ей СКАЗАЛ?
- Нет, ОНА мне сказала. Мы сильно поспорили, и она, кажется, обиделась. Неприятно получилось.
Прошло около часа, но свекровь все не появлялась из своей комнаты. Настроение у Султана испортилось, и мне его было жаль. Но и себя мне было жаль – сколько можно терпеть!? Да, я почти в три раза младше им-Однан (если уж моя бабушка на целых шесть лет ее младше), но я же не ребенок, чтобы со мной так обращались!
Часов в девять входная дверь квартиры без стука отворилась: пришла Нуга, сестра Султана, с мужем и детьми.
Поздоровавшись, она удивилась:
- А где это мама?
- В комнате, - кивнул головой на дверь Султан.
Нуга подозрительно посмотрела на нас и прошла в спальню к свекрови, остальные проследовали за ней. Скоро ее мальчишки убежали гулять на улицу, а золовка с мужем так и не вышли к нам. Султан с хмурым видом направился туда, а я осталась на веранде одна смотреть по телевизору передачу о слонах.
Перед уходом домой ко мне подошел муж Нуги и, сочувственно улыбнувшись, спросил:
- Лена, ты не хочешь работать?
Я посмотрела на него с сомнением – шутит?
- Работать? Я? Кем работать?
- У меня есть знакомый, которому нужна секретарша. Всего на полставки, с утра до обеда.
- А что за работа? – заинтересовался Султан.
- Да там практически нечего делать. Просто быть в офисе, пока хозяин отсутствует, отвечать на телефон. Чтобы клиентам было где его подождать, понимаешь?
- И чем занимается этот твой знакомый?
- Продажей недвижимости. В общем, вы тут обсуждайте и завтра мне скажете, ладно?
Я задумалась. Работать. Да это же как раз то, чего мне не хватало. Выйти из дому, не сидеть тут целыми днями, не ссориться по пустякам со свекровью. Но – смогу ли я? С моим арабским... И где оставить Максима?
Я с грустью подумала о своей маме. «Их» бабушки, что ни говори, сильно отличались от бабушек «наших». У нас ребенка можно смело оставить со своими родителями и не переживать, зная, что он будет ухожен, накормлен и приглянут. Ему еще и сказки почитают, и гулять в песочницу выведут. Наша же арабская бабушка была твердо убеждена, что смотреть за внуками не входит в ее, бабушкины, обязанности. И если я иногда оставляла с ней сына, то только исключительно по ее собственной инициативе, на которую я не могла рассчитывать постоянно. Причем о его кормлении-гулянии мне приходилось заботиться лично.
В общем, какое-то время я колебалась. Но уже через неделю Султан, тогда как раз выходной, провожал меня на работу.
Моим начальником оказался смуглый усатый мужчина лет тридцати пяти, не лишенный шарма и обаяния. Он радушно нас встретил: дружелюбно улыбаясь мужу, показал - почему-то именно ему – весь офис и мое секретарское место в нем. Все блестело, хрустело и пахло новым дерматином. Потом за чашечкой принесенного из кафетерия кофе мой будущий шеф обстоятельно поговорил с Султаном о моей работе. В мои обязанности входило немногое: отвечать на телефонные звонки во время отсутствия начальника и мыть пепельницы, когда он, абу-Абдалла, был на месте.
Эта работа как начало трудовой деятельности за границей меня, в общем-то, устраивала. Единственное, что меня поначалу там смутило – непомерное курение абу-Абдалла. На работу он приходил с пакетиком, в котором лежало шесть пачек сигарет, его «суточная норма». Зажигалок же у него не водилось вообще: просыпаясь утром, он подкуривал дома свою первую сигарету и дальше уже зажигал по цепочке, одну от другой. Иногда я представляла его себе спящим ночью с неизменной сигареткой, торчащей из-под усов, которой он время от времени глубоко затягивается во сне.
Сторонницей курения я никогда не была, но меня успокоило огромное окно во всю стену, постоянно раскрытое настежь. А если еще учесть, что длинное палестинское лето только начиналось и впереди, как обещал Султан, нас ждало семь-восемь сухих солнечных месяцев, то с дурной привычкой шефа можно было на время смириться.
С согласия абу-Абдалла первое время я таскала Максима с собой – со всеми памперсами, слюнявчиками, йогуртами и машинками, которые могли пригодиться за пять часов работы. Офис наш был новым, клиентов – мало, так что у меня хватало времени и на ребенка. Но скоро такая жизнь надоела самому Максимке. Он теперь все чаще просился гулять на улицу, требовал оставшиеся дома игрушки и постоянно рвался в длинный коридор, куда выходили двери многих офисов и контор. В конце концов, мы с Султаном посоветовались и нашли ему неплохие, а главное, недорогие ясли. Так я стала ходить на работу одна.
И вот потекли мои рабочие будни. Абу-Абдалла сначала редко задерживался в офисе дольше, чем на час-полтора, и все оставшееся время я была предоставлена сама себе. Когда клиентов не было, я вышивала крестиком (перенятое у Саны рукоделие) или в двадцатый раз перечитывала единственную привезенную мною из Украины книжку; или же писала письма моим украинским друзьям и родителям, сидя в большом кресле возле раскрытого окна. Иногда я просто смотрела со своего третьего этажа на улицу. Наше здание стояло в самом центре города, и внизу пестрой полноводной рекой проплывали люди и машины. Для двустороннего движения улица была узковатой. Здесь и там возникали пробки, и раздавалось нервное пипикание: светофоров в городе не было, милиции – тоже, и пешеходы переходили улицу в любое время и в любом понравившемся им месте.
Недалеко от нашего здания располагался овощной рынок. Ветер доносил до меня зазывные крики продавцов. «Кабачки – пять шекелей за ратель! Дармовые кабачки – пять шекелей за ратель*!» /*три килограмма – арабск. обозначение веса/ - бойко кричал звонкий юношеский голос. Его тут же перекрикивал другой: «Ящик апельсинов – десять шекелей! Всего десять шекелей! Налетай, разбирай!» Никто здесь не покупал по одному банану, как у нас на Украине. Цены объявлялись сразу за ратель, а то и за семь- десять килограммов.
Подростки, толкающие перед собой деревянную повозку, за умеренную плату готовые отвезти твои тяжелые сумки хоть на край города; горы овощей и фруктов, возвышающиеся на прилавках по обеим сторонам узкого рыночного прохода; женщины в национальных платьях, плавной походкой «плывущие» с рынка, неся на голове большой пластмассовый кувшин с брынзой или огромный полосатый арбуз, стоявший, как на подставке, на кольцом свернутом платке, – все это придавало рыночной площади яркий восточный колорит. Но машины – часто сигналящие Мерседесы, Опели и Фольксвагены – настойчиво напоминали о цивилизации, нагло вторгшейся в эту размеренную средневековую жизнь.
На другой стороне улицы, как раз напротив нашего здания, стояло еще одно такое же здание-близнец; на четвертом этаже там как раз делали ремонт. Из окна мне было видно, как маляры, стоя на высоких двойных лестницах, двигались иногда по помещению, перебирая ногами, как на ходулях.
Мое рабочее время пролетало незаметно. Шеф снабдил меня некоторыми подходящими фразами, дома с Султаном я записала и выучила еще несколько; телефонные собеседники и редкие посетители меня понимали. Постепенно и незаметно я все увереннее чувствовала себя в новой для меня секретарской должности.