Глава 1. ПИКНИК
Как часто не хватает слов, чтобы передать красоту природы, чтобы описать чувства, охватывающие человека, созерцающего ни с чем не сравнимые картины природы. Пишущему эти строки остается только рассчитывать на воображение читателя – оно, как правило, не подводит…
Представьте себе изумрудный ковер травы, похожий на ухоженные английские газоны или на футбольное поле с искусственным покрытием, полого спускающийся к берегу бухты и плавно переходящий в неширокую песчаную полосу пляжа. На этом лугу, как колонны, реденько стоят высокие кокосовые пальмы, раскинув свои зеленые верхушки с гроздьями кокосовых орехов в разные стороны. Ближе к песчаному пляжу пальмы стоят гуще, образуя своеобразный частокол, который в одном месте прерывается и открывает вид на бухту.
Чистый желтый песок пляжа плавно уходит под воду, и дальше начинается зеркало тропической бухты. Вода не просто неподвижная, она зеркально гладкая, и в ней отражается белый теплоход со всеми мачтами, надстройками, шлюпками, рядами круглых иллюминаторов на корпусе и прямоугольных на надстройке, со всеми своими антеннами и вантами. Отражаются даже зеленые дорки (лодки), стоящие на кормовой палубе. Вид прекрасный и фантастический: сросшиеся ватерлиниями два парохода, один из них – вниз мачтами.
Вся эта красота – на фоне противоположного темно-зеленого берега бухты, из сплошной массы которого вырываются вверх стволы таких же, как и на нашем берегу, пальм с распушенными прическами верхушек.
На зеленом ковре расстелена сложенная вдвое судовая простыня, на ней расставлены немудрящие судовые закуски, а по центру сиротливо стоят две бутылки – водка «Смирновская» и французское вино «Бургундское». Такой вот натюрморт «Моряки на привале», потому как вокруг скатерти живописно расположились пять курсантов со стоящего на рейде белого теплохода и старший над ними – плотник этого же судна.
После двухнедельного мотания по океаническому нашему «полигону», раненько утром наше научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев» пришло в Маданг, второй по величине порт и город Новой Гвинеи – страны, находящейся в те времена под протекторатом Австралии.
День был воскресный; причалы, а их всего два, – заняты каким-то буксиром и небольшим грузовым судном, поэтому нашему капитану предложили подождать до понедельника на рейде, и он поставил судно на якорь в бухте, в непосредственной близости от того места, которое мы выбрали для пикника. Нашему рассаживанию вокруг белой «самобранки» предшествовали следующие процедуры: инструктаж первого помощника капитана, проверка внешнего вида – на берег мы отпускались одетые исключительно по пионерски: черный низ и белый верх – высадка на причал, небольшая экскурсии в местный супермаркет (слово-то какое для тех времен смачное), закупка там вышеупомянутых алкогольных напитков…
Идея купить водки буквально носилась в воздухе, несмотря на строгое предупреждение помполита, а вот о вине мечтал только Славик Андронов. Мы все тогда зачитывались «Тремя мушкетерами» и в общении друг с другом даже разыгрывали по ролям целые сцены из этой книги. И Славик решил подтвердить свою приверженность принципам мушкетеров, выбрав для себя бутылочку «Бургундского». Ну, вы помните, они там все кричали: «Эй, вы там, бургундского»!
И вот сидим мы на бережке, оглядываем окрестности, потихоньку выпиваем, закусываем. С места нашего пикника до теплохода – рукой подать. Даже видно, как у вахтенного матроса на мостике (тоже, как и мы, курсанта), смотрящего в нашу сторону в бинокль, текут слезы по щекам, и с нижней губы капает слюна от зависти.
Правда, Славику не повезло. Это самое «Бургундское» оказалось самой настоящей кислятиной, ещё хуже сухого вина «Рислинг», которое нам давали по две бутылки в неделю на брата в качестве тропического довольствия, думая, что мы его будем разводить водой и утолять жажду всю неделю. Уничтожалось оно в тот же вечер, а некоторые из нас даже ходили к непьющим членам экипажа (женщинам) и меняли свои кораллы и ракушки на добавку. Поэтому Славик сидел над своим кислым «Бургундским» с такой же кислой миной и умоляюще смотрел на нас. Пришлось войти в его положение и налить ему нашей водочки в обмен на пущенное по кругу бургундское вино.
Солнышко поднималось выше и выше, небольшой ветерок начал морщить воды бухты и портить красоту картины, да мы уже и не смотрели вокруг. Жара и спиртное сделали свое дело с нашими молодыми организмами: нам захотелось пойти прогуляться и познакомиться с местными достопримечательностями. И, собрав все свое имущество, мы двинулись в сторону города.
А городок-то был так себе. Наш районный центр, где-нибудь в глубинке Нечерноземья на берегу реки Волги побольше будет. Так что ходили мы недолго и, в конце концов, подошли к местному портовому бару. День был, как я уже говорил, воскресный, и в баре гуляли моряки с буксира – все как один негры, и с сухогруза – все как один белые. Денег у нас было – кот наплакал: так, пропустить по кружечке пива. Компанию мы выбрали, конечно же, черную, исходя из убеждений, что все люди братья, а белые эксплуатируют черных. Наше появление и присоединение к компании моряков-негров было встречено с большим энтузиазмом с их стороны, и пиво полилось рекой.
Дальнейшее вспоминается отдельными картинками. Первая. Спор между белыми и черными иностранными моряками в баре, драчка. Мы на стороне черных. Перевернутые скамейки, кто-то кого-то толкает, все кричат. Кто победил, не знаю, но на второй картинке мы уже идем общей толпой с моряками-неграми по середине единственной асфальтированной дороги и горланим какие-то песни. Особенно меня донимал вопрос, где это Славик Андронов так сильно вымазал свою рубашку, прямо черная полоса от плеча и до пояса. Удивлялся я недолго, потому что увидел улыбающуюся черную голову, которая торчала у Славы из-под мышки. Оказывается, это негр перекинул руку через его плечо.
Следующая картинка – тропический дождь, нас пытаются усадить в шлюпку, чтобы доставить на судно, но стараются усадить так, чтобы головы были наружу: не дай бог качнет, и мы наблюем в шлюпке. Так мы и отошли от причала: полтуловища под брезентом, а вторая половина (верхняя) – за бортом. Моряки подгадали привезти нас таким образом, чтобы не увидели ни капитан, ни старший помощник. Потом мы уже очнулись в своих каютах.
Разговоров об этом пикнике было на целую неделю. Правда, до «оргвыводов» не дошло.
Глава 2. МАЛЕНЬКИЕ ЭКИПАЖИ
К нам, курсантам, относились на судне по-особенному. С одной стороны, прощали многие мелкие грешки и недочеты, с другой – доверяли такие дела и работы, которые не доверяли своим многоопытным матросам. Ну а почему бы и не доверить? Четвертый курс закончили, можно сказать, уже штурманы. После средки (средней мореходки), такие как мы, стояли самостоятельные вахты, работая штурманами. Тем более команда наша подобралась, как на подбор. Славик Андронов – самый высокий – почти под два метра, я – самый маленький – метр семьдесят шесть, остальные расположились в этом промежутке ближе к Славику, потому что были все из первой группы роты.
К моменту начала работ на атоллах нас сняли с вахт и распределили по плавсредствам в качестве командиров и помощников командиров. Славик Андронов и Валера Московский получили в свое подчинение разъездной катер, Юра Купин и ваш покорный слуга – промерочный катер со всем его оборудованием. Коля Бодин и Юра Шлыков получили в своё распоряжение одну из дорок, на которой работали исследователи коралловых рифов, уходили они по своим делам рано утром и возвращались затемно.
Так что скучать нам не давали, но и не давили на нас за всяческие недочеты, а также мелкие и крупные происшествия, которые, как и на всех судах, случались. Всего ведь предусмотреть невозможно, даже такому опытному капитану, как Михаил Васильевич Соболевский, который начинал плавать юнгой в 1942 году. Если кто-то из вас читал книгу Валентина Пикуля «Школа Юнгов» – так это о нем. О нем же роман этого писателя «Конвой PQ-17». Это ему с товарищами пришлось зимовать на Новой Земле, куда их загнали немецкие подводные лодки осенью 1942 года.
Единственный, кто нас не любил – старший помощник капитана. Но это скорее от зависти, ведь ему было уже за сорок, за плечами средняя мореходка, и капитанская должность ему не светила.
Очень красив был Славик Андронов. В берете, сдвинутом на одно ухо, в белоснежной рубашке, шортах и сандалиях на три размера меньше его ноги, он восседал в кресле рулевого на оранжевом разъездном катере. И, уже на второй день работы казалось, что Славик провел за рулем катера годы. Стоило, однако, видеть, как он ходил по палубе в жаркие солнечные дни. Он старался, чтобы пятки и пальцы, торчащие из этих его маленьких сандалий, не соприкасались с раскаленным металлом, а когда это все-таки происходило, делал кенгуриные прыжки в сторону ближайшей тени.
Работы было у него больше всех. С приходом на любой остров его катер первым спускался на воду и последним поднимался на борт в конце стоянки. В его обязанности входило вывозить членов экипажа на берег и привозить на судно различные экскурсии. А так как мы посещали места, в которых никогда не видали раньше советские суда и русских людей, то вы представляете, как ломились местные жители посмотреть на наш корабль и пообщаться с экипажем. До 10 экскурсий ежедневно приходилось перевозить Славику на своем разъездном катере.
Задача нашего с Юрой Купиным катера была не в пример спокойнее, так что нам приходилось, приведя его в надлежащее состояние, участвовать в судовых работах. Но также приходилось работать и по своему прямому назначению. Так как посещали мы в основном дикие места, то карты у нас были плохонькие, лоцманской службы на этих островах отродясь не было, входить приходилось «на авось».
Так, вовнутрь атолла Таррава мы заходили буквально на ощупь. На баке, свесившись через планширь, висел боцман и разглядывал через толщу воды пики кораллов. Рукой показывал на мостик направление, в котором нужно двигаться. А на мостике, используя винт активного руля и подруливающее устройство, продвигали теплоход вперед со скоростью пешехода. И так – почти 30 километров. Поэтому, когда мы добрались до якорной стоянки, капитан приказал наделать буйков из дерева, окрасить их в яркие цвета, привязать к ним грузы и расставить на фарватере, чтобы обратный путь был немного легче. Вот это задание и выполнял наш промерочный катер. Трудность заключалась в том, что эти коралловые пики были с такими острыми вершинами, что упавшая на них металлическая скоба соскальзывала и уходила на глубину более 20 метров. Приходилось нырять. Нет, не на 20 метров. Буек-то был на веревке и скрывался под водой метра на два – три. Так мы всю стоянку на острове ставили буи и ныряли, ставили и ныряли. До того наглотаешься соленой водички за день, что даже сухое тропическое вино не помогало от соли во рту.
Про экипаж дорки много рассказать не могу, рано утром уходили они со своими водолазами на кромку рифа, в места, известные им одним и работали там до позднего вечера. Своими происшествиями не делились, чтобы не нервировать экипаж и начальство биологической лаборатории, но мы-то знали, что таких случаев у них было бессчетное количество. Все-таки подводный мир, совершенно не известный ни нам, ни нашим ученым, преподносил порой сюрпризы...
Глава 3. БЕРЕГ МИКЛУХО–МАКЛАЯ
На следующий день после нашего пикника теплоход благополучно пришвартовался к портовому причалу, и с утра до вечера мы водили по судну экскурсии. Приходили австралийцы, работающие и живущие здесь по контракту, приходили члены экипажей стоящих у причала и на рейде судов, местные папуасы, и даже приезжали жители удаленных деревень. Так что за день мы так находились и наговорились, что отход показался спасением. А поскольку подробных карт у нас не было, шипчандлер (поставщик провизии и запчастей) решил проводить нас на своем скоростном катере до бухты Константина, где 125 лет назад высаживался наш с вами соотечественник, знаменитый путешественник Николай Миклухо-Маклай. Им же и было дано название – бухта Константина, а благодарные потомки дали название всему прилегающему побережью – берег Миклухо-Маклая.
Пока мы отходили от причала и выходили из портовой бухты, катер шипчандлера уже разрезал воды залива своими сверхмощными подвесными моторами. Мы пристроились в кильватер и пошли на юг, на встречу с коренными жителями Новой Гвинеи, папуасами. Переход не занял много времени, и уже через 3 часа мы бросали якорь в бухте Константина.
Таких райских уголков на земле, наверное, уже и не осталось – здесь царствовала первозданная природа, какой она была до посещения этих мест нашим славным соотечественником. Единственное изменение, что мы наблюдали – плавки и шорты вместо набедренных повязок и небольшое количество металлических предметов обихода вместо каменных.
Жители деревни Бонгу, в которой три года обитал Миклухо-Маклай, жило, как и сотни лет назад, натуральным хозяйством, организованным на примитивном уровне. Женская половина населения занимается домашними делами и огородами, мужская половина – охотой и рыбной ловлей. Немного об охоте: мужчины каждый день уходят на этот промысел, но никакого оружия с собой не берут. Единственное охотничье приспособление – кожаная сумка на поясе. В эту сумку они складывают всю попадающуюся по пути живность. Бабочки, муравьи, жучки, лягушки, – все идет впрок. Проходив так целый день и набрав полную сумку еды, они возвращаются домой. Такая вот охота – ведь на острове нет крупной живности, как в других местах, а те животные, которых можно подстрелить, находятся под охраной государства, и за них можно схлопотать штраф. Конечно, в последнюю сотню лет появились кое-какие домашние животные, уход за которыми взяли на себя женщины и дети. Это и черные с белыми пятнами свиньи, на удивление проворные и живущие на воле. Видели мы и коз, но количество их было маловато для такой населенной деревни.
Женщины и дети, покончив с домашними делами, шли на свои огороды. Мы с удивлением узнали, что в пределах видимости все пальмы принадлежат семьям, и лазить на них за кокосами могут только члены семьи. Кстати, делают они это с удивительной ловкостью. Совершенно не касаясь ствола пальмы телом, только с помощью рук и ремня, зажатого между ступнями ног, они за секунды взбирались на пятнадцатиметровую высоту и сбрасывали нам кокосы. Мы, помня неудачный опыт лазания по пальмам, даже не пытались им подражать.
На «приусадебных участках» растет много растений и плодов, но это не окультуренный сад или огород – здесь нет грядок, нет окопанных стволов, прополотых делянок, да и делать все это нечем и незачем, основные сельскохозяйственные работы делаются по старинке с помощью заостренных палок.
Женщины, собрав необходимые овощи и съедобные растения, возвращаются домой и разводят у входа большой костер. Ставят на него котел, варят овощи, ждут мужей с охоты. Приходят мужья с полными сумками, раскрывают их и вытряхивают свои трофеи в котел. Вот суп и готов, можно ужинать и спать.
Вы, наверное, знаете, что в странах, где люди ходят полураздетые, секс – вещь довольно обыденная. Так что особенно углубляться в интимные и семейные отношения папуасов я не буду. Остановлюсь только на одном очень интересном способе. Рассказ местного жителя с показом места действия (правда, без участников) меня очень поразил. Оказывается, не у всех народов соитию предшествует любовная игра партнеров. Здесь секс начинался с длительной и кропотливой работы мужчины. Сначала мужчина в уединенном месте выбирал пальму достаточной высоты. Затем в джунглях, которые начинается сразу за границей деревни, отыскивал две длинные лианы и большую вязанку тонких и гибких прутьев, наподобие нашей лозы, и садился плести корзину. Корзина плелась большая, по размеру его жены или любовницы. По верхнему краю вывязывались две мощные ручки. Сама корзина вязалась таким образом, чтобы сидящая в ней женщина не чувствовала дискомфорта. В дне корзины оставлялось отверстие, чтобы не закрывать интимные части тела. Затем мужчина лез на пальму и закреплял лианы на верхушке, немного в стороне друг от друга. Выбирать место крепления нужно было так, чтобы подвешенная на них корзина не задевала ствола. После этого он спускался, привязывал корзину к лианам на небольшой высоте над землей и, потирая руки от предстоящего удовольствия, шел за своей любимой. По всей видимости, предварительная договоренность существовала, а иначе зачем такая работа по подготовке? Усадив женщину в корзину, он закручивал её, скручивая лианы. Во время этой операции корзина, по законам физики, приподнималась над землей вместе с сидящей в ней женщиной. Закрутив корзину, мужчина ложился под неё, а все остальное делала матушка природа и законы физики. Корзина раскручивалась в противоположную сторону, одновременно опускаясь к земле, но не останавливалась после окончания раскрутки, а продолжала вращаться и снова закручивала лианы и поднималась над землей. И так до бесконечности. Я не пробовал, но папуасы утверждали, что это самое любимое развлечение молодоженов.
Глава 4. ГЛУБИНА И БУХТА КОНСТАНТИНА
Нашим картографам, милым старичкам из военно-гидрографической службы, захотелось сделать полный промер глубин в бухте Константина. Так как это были именно старички, то есть морские волки, съевшие все свои зубы на картографировании побережий разных стран, то подготовку они затеяли основательную. Опять я углубляюсь в технические подробности, но без этого не обойтись.
Чтобы измерить глубину в каком-то месте, совершенно недостаточно опустить веревку с грузом (по морской терминологии – лот) и записать количество метров намоченной веревки в журнал. Еще необходимо эту запись поставить на карте, да не абы как, а в соответствии с её координатами на местности, дабы другие мореплаватели, посетившие эти места, не сели на своем корабле на мель и правильно выбрали место якорной стоянки.
Глобальных спутниковых систем определения места тогда еще не существовало, система «Транзит» только начала получать развитие, и видели мы ее всего один раз на американском эсминце, переделанном в гидрографическое судно. Так что нам пришлось все делать по старинке – ставить опорные точки на берегу и уже по ним, с помощью секстанов, определять место промерочного катера на воде.
Конечно же, на это важное задание были направлены будущие судоводители, как наиболее подготовленные и понимающие суть дела. А сделать сначала нужно было «пустяк» – пройтись километров пять по джунглям вокруг бухты и стволы наиболее приметных пальм, заранее указанных нам гидрографами, обмотать белыми листами ватмана. Так как работу планировали закончить за один – два дня, такого недолговечного материала должно было хватить, невзирая на тропические ливни, поливавшие эти благословенные земли с точностью часового механизма.
Нас высадили на восточном мысе бухты, недалеко от места, которое выбрал для проживания наш славный путешественник, и мы пошли по чащобе тропических джунглей вдоль побережья. Вернее, шли мы по береговому пляжу, но указанные нам пальмы находились в глубине такого переплетения кустов, лиан, колючек, травы, что каждый подход к ним был адовой мукой. Мы-то рассчитывали на прогулку и оделись по прогулочному: шортики, маечки, сандалии на босу ногу – и все. А джунгли нас встретили во всеоружии.
Помимо кустарниковой и травяной флоры, против нас ополчилась и вся местная фауна: муравьишки размером с полмизинца и с похожими на клещи зубного врача жвалами; вполне безобидные бабочки самой фантастической окраски, порхающие с цветка на цветок; летающие, жужжащие и кусающие нас другие насекомые, по размерам превышающих наших в пять-десять раз; стрекозы, больше напоминающие модели летающих аппаратов в кружке авиамоделистов. Были там и другие твари, названия которым ещё не придумали ботаники – об этом нам потом сообщила представительница Дарвиновского музея, пропадающая на берегу с сачком и бутылками хлороформа.
Жара стояла такая, что мы быстренько поснимали всю верхнюю одежду, оставшись в одних плавках. Обернув ствол очередной пальмы ватманом и вспомнив пикничок, мы решили немного поваляться и позагорать на зелененькой травке. Не тут-то было. Все-таки город – он и есть город. Какой бы маленький он ни был, а для дикой природы – губителен. Не успели мы улечься, как со всех травинок, земли, щелей на нас полезла местная фауна, обиженная вторжением. Укусы муравьев сопровождались нашими дикими вскриками, так как звери выщипывали своими жвалами ощутимую часть плоти. Другие насекомые от них не отставали, оставляя на наших телах кровоточащие ранки. Всякие летающие твари пикировали на нас с огромной скоростью и впивались своими жалами, как копьями. От ползающих мы избавились, только подстелив под себя листы ватмана и охраняя белоснежное пространство от нашествия с помощью щелчков и пучков травы. Но от нападения сверху никакой защиты не было, и пришлось ретироваться с этого благословенного «места отдыха» на берег моря, где ветер немного отгонял жаждущих крови и плоти животных.
С грехом пополам установив все необходимые ориентиры, мы вернулись на теплоход и сразу ринулись к судовому врачу за мазью от укусов. У меня, на память об этом путешествии, на щеке образовалась опухоль от укуса, которую через год пришлось удалять с помощью жесткого рентгеновского облучения.
Глава 5. ПО МОРЯМ, ПО ВОЛНАМ….
Все-таки, что бы ни говорили судоводители сейчас, а в наши времена замены старому доброму секстану ещё не было. И в точности определения места он давал сто очков вперед всем остальным способам. И вот, с помощью этого дедовского инструмента, известного ещё в эпоху Колумба, нам предстояло определять местонахождение катера во время измерения им глубин в бухте.
Собственно, ничего сложного в этом нет. Стоят на корме катера два человека и по команде измеряют углы , вершиной которых являются они сами,(каждый свой),между хорошо видимыми ориентирами (попросту пальмами, которые мы обернули листами ватмана). Работа не очень утомительная, вдобавок на свежем воздухе и на солнышке. Благодать.
Промерочный катер был под нашей с Юрой Купиным командой, поэтому нам и пришлось заниматься этими промерами. Работа интересная, для будущих штурманов еще и весьма полезная. Чего еще надо курсанту четвертого курса? Да только на материалах этого промера можно было сделать такой курсовой проект по навигации – пальчики оближешь.
Был у нас и старший, из гидрографов, который сидел в рубке около эхолота, подавал команды к измерению горизонтальных углов и записывал результаты. Юра Купин держал катер на галсе, то есть рулил. Я и Валера Московский стояли на корме, держа в руках секстаны и по команде замеряя необходимые углы, кричали их значения гидрографу. Первые «блины» были, как всегда, комом – то пальмы перепутаешь, то в секстан не с той стороны посмотришь, но со временем мы приловчились и работали вполне сносно, меняясь местами при переходе катера на другой галс.
К обеду погода начала портиться. Нет, конечно, не так, как в наших широтах – волна под три-пять метров и ветер под семь баллов, а как обычно в тропиках: задул северо-восточный ветерок, поднялась небольшая волна, совершенно безопасная для больших судов, да и катеру она не особенно мешала, когда он шел прямым курсом. Но когда приходилось поворачивать на другой галс, бортовая качка ощущалась вполне прилично. Укачиваться мы не укачивались, стояли на палубе цепко и прерывать дело из-за какой-то качки не собирались.
Бортик на корме нашего катера был такой низкий, что, можно сказать, его не было совсем. Палуба была предназначена для того, чтобы на ней сидеть, а не стоять.
И вот тут-то это и произошло. На одном из поворотов катер так сильно накренило, что я не удержался и полетел за борт на большой глубине и приличном расстоянии от берега. Попробую описать свои ощущения в этот момент. Продолжалось падение доли секунды, но для меня оно растянулось и распалось на отдельные моменты. Первое – это чувство потери опоры под ногами. Я, конечно, сразу понял, что лечу за борт, и первая мысль была о том, что вместе со мной падает за борт и секстан, и мне придется за него платить. Каким-то неимоверным усилием я перебросил его через бортик на катер. До сих пор помню даже положение своего тела в этот момент. Оно было под углом 45 градусов к горизонту и все находилось за бортом. Как будто почувствовав облегчение от выполненного долга по спасению казенного имущества, голова сразу подбросила мне мысль о том, что я лечу за борт впереди винта катера и, если ничего не предпринимать, то винтом меня порубит на куски. Под действием этой установки я подогнул ноги и с силой оттолкнулся от кормового бортика. Уходя под воду спиной, по какой-то команде мозга я не закрыл глаза и увидел, что винт прошелся почти в полуметре от моих ног. Облегчение, которое я испытал от этой картины, ни с чем не сравнить. Только после этого я начал работать руками и ногами и грести к поверхности.
Катер застопорил ход, развернулся, и Валера бросил мне спасательный круг. Я ухватился за него и общими усилиями был вытащен на борт судна. Единственный урон от происшествия – это потерянные и утонувшие шлепанцы. Но жаловаться на судьбу не приходилось – сам виноват, так как запрещалось появляться на рабочем месте в шлепанцах без задников.
После этого случая мне неоднократно приходилось испытывать себя водой. Падал я за борт баржи на севере, распутывал в северной речке якорную цепь на барже, пришлось даже нырнуть в промоину на льдине, с которой мы добывали пресную воду в Арктике. И всегда, как и первый раз, время замедляло свой бег, и мысли проносились таким потоком, что сейчас приходится подолгу их описывать.
Глава 6. ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ
Стоянка на рейде бухты Константина продолжалась, свободное время у нас было, и частенько мы выезжали на берег, на пляж, знакомились с окрестностями деревни Бонгу. Многое в деревне нам было в диковинку. Жилища, стоящие на сваях, потому что в сезон дождей долина заливается водой. Голые детишки, копошащиеся в грязи рядом с этими хижинами. Женщины, носящие только набедренные повязки или короткие юбчонки. Свиньи в тех же лужах, что и дети. Огороды с растущими сами по себе овощами и фруктами. Высоченные кокосовые пальмы, на которые с проворством обезьян взбирались детишки постарше. Мужчины, сидящие в кружке около главной хижины деревни. Экзотики для нас, молодых курсантов, никогда не видевших заграницы, хватало.
Однажды нам предложили посетить жилище нашего соотечественника, первым посетившего в 80-х годах девятнадцатого столетия этот берег и прожившего в этой деревне три года. Конечно же, мы согласились. Нам ещё помнился школьный курс географии, в котором так хорошо описывался вояж Миклухо-Маклая. Помнился и фильм, снятый по его описаниям.
Путь до жилища знаменитого путешественника проходил по джунглям, но что мы сразу заметили – это хорошо утоптанная тропа. Сначала в голову пришла мысль, что тропа протоптана какими-то животными, но нам сказали, что эту тропу проложили местные жители.
Миклухо-Маклай был умным человеком и опытным путешественником, и он не стал строить свое жилье в долине, где находилась деревня папуасов, а построил её в непосредственной близости от восточного побережья, впоследствии названного его именем. При розе ветров с господствующими восточными и северо-восточными ветрами выбрал место в непосредственной близости от берега в окружении высоких пальм. Этим он избавлялся от постоянного общения с летающими насекомыми и комарами. Мы ожидали увидеть там какие-нибудь развалины, и были приятно удивлены, найдя вполне приспособленную для жилья хижину, похожую на те, что мы видели в деревне. Стояла она на сваях, внутрь вела прочная лестница с поперечинами, привязанными к продольным жердям лианами. Сначала мы подумали, что жители деревни решили сделать нам приятное и установили хижину после нашего прибытия, но, переговорив с сопровождающим нас агентом, с удивлением узнали, что хижина обновляется ежегодно ко Дню появления белого человека на побережье. Из предметов, принадлежащих путешественнику, за сто лет ничего не сохранилось, в хижине были только простенькие предметы обихода, используемые самими жителями в своей деревне.
Единственное, что напоминало о нашем рыжем соплеменнике – это пряди рыжих волос в черных шевелюрах папуасов. Гены проявлялись даже через несколько поколений, и почему-то выражались в цвете волос. Папуасы говорили, что раньше рыжих было больше, и даже были люди со светлой кожей, похожие на Миклухо-Маклая. Так что русские и там наследили. (Интересно, он тоже баловался с корзиной или нет?)
За пару дней до нашего отхода в рейс, на судно пришла делегация мужчин из деревни Бонгу. Все были одеты в набедренные повязки, с игрушечными копьями, ярко раскрашены, что больше напоминало посещение представительства какого-то туземного государства. С самыми серьезными лицами они прошли в салон капитана и, после необходимых приветствий, предложили ему поучаствовать в празднике прибытия белого человека. Оказалось, что ежегодно 18 июля они празднуют день высадки нашего соотечественника. Его роль обычно выполняет выбранный из деревенских жителей мужчина. И так как впервые в бухте находится русское судно, они предлагают капитану исполнить роль Миклухо-Маклая, несмотря на то, что до праздника было еще две недели. Они сказали, что ради такого случая на совете деревни решили перенести празднование на завтрашний день.
И тут началась! Стали готовить шлюпку, наш штатный кинооператор – проверять свою камеру, нам, курсантам, приказали привести себя в божеский вид для выполнения обязанностей гребцов. Начали искать по закромам артельщика и киоскера разную блестящую мишуру. Даже пожертвовали гирлянды и стеклянные бусы, оставшиеся с празднования Нового года. К делу все отнеслись с полной серьезностью, и на следующий день рабочая шлюпка, отчищенная от потеков краски и вымытая с порошком, стояла около парадного трапа судна. Кинооператор обошел вокруг судна на разъездном катере и заснял последние приготовления к высадке. Решили, для исторической достоверности, не использовать двигатель шлюпки, а идти на четырех веслах.
Вот уже все готово. Гребцы, обнаженные по пояс, в светлых брюках и босиком, уселись за весла, капитан устроился на баке шлюпки, поставив перед собой ящик с «подарками», и лодка отвалила от борта судна. Шлюпочную практику в училище мы прошли хорошую, так что через пару гребков нашли ритм, и шлюпка уверенно пошла к берегу бухты. Если кто-то из вас видел фильм о Миклухо-Маклае, тот вспомнит этот эпизод. Темно-зеленая полоса прибрежной зелени, абсолютно непроницаемая для взгляда, нависает над неширокой полоской светло-желтого песчаного пляжа, на который лениво набегает мелкая волна. Так же было и у нас. На берегу никого не было видно. Все встречающие папуасы попрятались в прибрежных кустах. Мы подошли, уткнулись в песок пляжа. Никто не выходил. Потом капитан, как было предусмотрено по сценарию, бросил на песок мишуру, стеклянные бусы, цветные елочные игрушки и даже пару ножей, конфискованных у артельщика специально для этого случая.
После этого шлюпка, табаня веслами, отошла на несколько метров от суши и развернулась к берегу бортом. Кинооператор был уже на берегу и снимал сцену выхода папуасов из зарослей. Сначала вышел один – это был староста деревни в боевой раскраске – и подошел к оставленным подаркам. Потрогал копьем бусы, нагнулся и пощупал руками мишуру. Потом что-то прокричал на своем языке. Из кущей вышли остальные члены отряда охотников, раскрашенные в самые разные цвета.
Все воины, так же как и вождь, внимательно осмотрели подарки и только после этого перестали размахивать копьями в сторону стоящей в отдалении шлюпки. После этого, собравшись в кружок и посовещавшись, они подобрали все вещи и начали приветственно махать нам руками. Шлюпка подошла к берегу, и капитан, одетый в белоснежную капитанскую форму, сошел на берег. После обмена приветствиями капитан в кружке встречающих воинов пошел в сторону деревни, а мы остались на шлюпке. В деревне делегация пробыла более часа и вот, с танцами и песнями, все вернулись к берегу. Вся деревня, включая малых детей, провожала нашего капитана к шлюпке. Мы выгрузили из лодки угощение и отдали представителям деревни. Оставив кинооператора продолжать съемку праздника, вернулись на судно.
Мы были и удивлены, и растроганы. Стало почему-то немного грустно. Только сейчас начинаю понимать, почему. Это было некое смущение, или стыд. Потому что мы – не такие. У нас такого человека давно бы «смешали с грязью и облили помоями» (что, кстати, и сделали с нашим соотечественником после его возвращения). А вот неграмотные туземцы не только в течение столетий помнят и чтят его приход, но и каждый год, без указаний и присмотра всяческих «первых помощников» устраивают субботники по реставрации его жилища и праздник в честь его высадки. Я не думаю, что во время жизни Николая Миклухо-Маклая в деревне все его дела были праведными, а отношения с туземцами – безоблачными, но эти не испорченные цивилизацией люди вспоминают только хорошее из его жизни на их берегу, носящем сейчас его имя - БЕРЕГ МИКЛУХО-МАКЛАЯ.
В. Лозманов