Смешной длинный и нескладный человечище раскланялся во все стороны, и при этом уронил свой колпак, чем вызвал новый взрыв смеха в таверне. Наклонившись за ним, он картинно подскользнулся и упал. Затем поднялся одним красивым движением, снова уронив свой колпак – на этот раз на стол отошедшего, видимо, в сортир дородного кожевника. Да так уронил, что колокольчик на колпаке утонул в стакане вина.
Шут облизал колокольчик.
– Фи, кислятина, – театральным шёпотом произнёс он. – Только не говорите ему об этом, а то он побьёт и вас, и бедного шута!
Посетители смеялись, не переставая.
Не смеялся лишь один человек, сидевший за крайним у стены столиком и весь вечер наблюдавший за усмешками и ужимками паяца. Он словно чего-то ждал.
И, видимо, дождался.
Когда шут проходил мимо его столика, этот хмурый дёрнул его за жёлто-красный рукав.
– Мессир Лавинот? – вполголоса произнёс он.
Шут развернулся к посетителю таверны, и заготовленная колкость умерла, так и не увидев свет. Вместо этого лицо паяца вытянулось так, словно он увидел шестиногую собаку, распевающую похабные песни, и проказливая улыбка расцвела на его губах.
– Эй, хозяин, – крикнул он, – вот этот человек хочет угостить меня вином. Только не такой гадостью, как…
Он сделал красноречивый кивок в сторону стола кожевника, но, заметив возвращение последнего, комично пробормотал на весь зал:
– Молчу, молчу.
– Мессир Лавинот, перестаньте паясничать, – одёрнул его наш хмурый посетитель.
Шут на пару секунд замер, глядя на него, и рассмеялся. Рассмеялся тихим приятным смехом, так не похожим на его прежнее кривляние.
– Просить шута не паясничать? В этом что-то есть, милейший!
– Мессир, я должен сообщить Вам добрые вести. Заговорщики раскрыты и казнены. С Вас сняты обвинения, Ваше имя отмыто от грязи. Герцог вернул Вам все владения и даже расширил их.
– Отмыто? О нет, милейший Шалиньи, оно не отмоется и за пару столетий…
– Ваши вассалы стремятся увидеть Вас, дабы вновь присягнуть…
– Они присягали, но их верность исчезла при первых звуках слухов.
– Ваши друзья, маркизы Серенье и д’Урбьен, ждут Вас в своих замках.
– Друзья, отказавшиеся слышать моё имя, ни на секунду не усомнившись в моей виновности?
– Наконец Алисия Коланти тонко намекнула мне перед отъездом, что она не забыла о Ваших пылких признаниях тогда в ночном саду…
– Ах, она не забыла, – он усмехнулся, – Наша маленькая Алисия, первая красавица Раэллии, которая столь безжалостно высмеяла любовь какого-то там сына какого-то там маркиза… И теперь, когда её жених казнён как заговорщик, она помнит… Хех…
– Но, мессир…
– И все, верно, рассчитывают, что я вернусь, услышав эти вести, не так ли, Шалиньи?
Шалиньи промолчал.
– Зачем? Вновь оказаться в обществе неверных друзей, предающих вассалов, стервозной распутной красотки? Здесь меня не знает никто, здесь я свободен. Здесь меня любят! Ведь вы меня любите? – крикнул он, подскочив к соседнему столику, за которым сидела влюблённая парочка.
– Конечно, любим, Чак, – рассмеялась девушка, а парень хлопнул шута по плечу, да так, что шут комично присел.
– Так что, любезный Шалиньи, – сказал он вернувшись, – можешь сказать герцогу, что маркиза де Лавинот больше нет, что он погиб во время скитаний. Мне здесь нравится больше, нежели в роскошных залах дворцов. Всё, ступай, пошёл!
Посланец герцога с грустью посмотрел на своего любимца, одного из самых блестящих и образованных дворян Раэллии.
– Мне жаль, мессир. Вы всегда можете рассчитывать на меня.
– Спасибо.
Человек в жёлто-красном трико – шут? маркиз? – допил вино до дна глиняного стакана, и когда он отставил стакан, за столом уже никого не было. Поэтому никто не увидел, как глаза его блеснули, а по щеке сползла горькая одинокая слеза.
А в следующий момент он вскочил со стула и крикнул на весь зал:
– А ну чего приуныли-притихли? Вечер должен продолжаться!