Глава 9
По свежему, только что выпавшему снежку – первачку неверной походкой плелся одинокий прохожий. Вчера отшумел ура-патриотический ноябрьский праздник примирения и единства (а может и наоборот, единства и примирения) и после достойной встречи и проводов этого события думалось и ходилось плохо. Изредка поднимая печальные глаза от бархатисто белого покрывала, чтобы уточнить маршрут, мужичок упирался взглядом в склады, редкие фонари вдоль дороги, стройку.
Почти в самом конце улицы, там, где полотно дороги круто сворачивало к гаражам , его приспичило по маленькому. Дело житейское, с кем не бывает. Мужичок свернул к одному из фундаментных блоков, расстегнул то, что следует, вытащил то, что надо и сладко зажмурился в предвкушении удовольствия.
- Мужик, дай закурить!
Процесс так и не пошел. Округлившимися от ужаса глазами мужик увидел, как из-за бетонины напротив него прямо из-под земли вырастает похмельное видение – голова с растрепанными кочковатыми волосами. Голова раскрыла рот.
- Закурить есть, говорю.
Мужик отпрыгнул от блока, что успел то запихал обратно в ширинку и, не оглядываясь почесал по улице прочь от кошмара. Голова посмотрела как вслед за бегущим взлетает и падает шлейф искрящихся снежинок, позевнула и медленно скрылась под землей.
Под землей было жарко и тихо. Две большие трубы теплоцентрали, обернутые драной фольгой сдержанно шуршали, потрескивали и создавали комфорт третьеразрядной сауны. На трубах были положены щиты – несколько деревянных калиток, уворованных в близкорасположенном поселке, а на щитах лежали четыре полуголых человека и одна собака. Трое из них были бомжами Васей, Эйты и Машкой, четвертый звался Вячеславом Юрьевичем, а собакой была Лайма, которая давно уже перестала удивляться способностям хозяина находить для жилья самые экзотические закоулки.
После классики в виде вопроса “мужик –дай-закурить” с которым обратился к Смирнову бомж Вася, прошло почти две недели. Вячеслав Юрьевич закурить Васе дал, пообщался с ним пару минут и, заглянув в отверстие люка, из которого била в октябрьскую непогоду струя теплого воздуха, повеселел. Место, где можно будет переждать, пока придет в естественное состояние морда лица кажется было найдено. В самом деле, что может быть лучше чем общество бомжей, где небритость, немытость и нечесанность в порядке вещей? Общества, где никто не спросит, откуда ты и есть ли у тебя документы. Где не важно ни образование ни социальное положение. Идеал в своем роде с простыми всем понятными устремлениями - где взять пожрать, закурить и выпить. Точнее – в обратном порядке.
Бомжи приняли Смирнова без излишней помпы, как и полагается в уважающем себя обществе. Эйты – маленький лысый мужичонка с приплюснутым к переносице лбом приподнял голову, почесал задницу и зевнув так, что Лайма бы позавидовала, повернулся на другой бок. Вася стрельнул еще одну сигаретку про запас и уселся на деревянный щит перебирать шмотки в большой сумке. Только Машка малость заинтересовалась новым квартирантом. Она соскребла со сломанного ящика банку с какой-то горючей дрянью, которая разгоняла мрак подземелья слабыми желтыми крылышками и подошла к Смирнову. Он повернул к ней забинтованную кровавыми бинтами голову. За свой бомжачий век Машка повидала всякого и не мспугалась.
- А ведь побили мущщину. – сказала она с оттенком осуждения. – Поколотили. А чего?
- Я бандит – веско произнес Вячеслав Юрьевич. – На стрелке нас прихватили. Я один ушел. Остальных положили. Пуля попала сюда и вот сюда.
Он ткнул себя в переносицу и подбородок.
- Буду жить здесь, пока не заживет. Обо мне никому не слова. Иначе придут сюда и всех порешат. Ясно?
Слова Вячеслава Юрьевича не произвели на бомжей особого впечатления. Он понял – анализ даже самых простых понятий для них непосильная задача. Слишком сложно было, услышав фразу донести ее не расплескав до мозга. Еще сложнее переварить ее атрофированным серым веществом и выдать результат в виде связных, логично выстроенных фраз. Этот длинный путь от ушей через башку в рот давно был замещен у них простыми и понятными животными реакциями. Замахнулся кто-то, значит надо убегать. Блеснула в мусорке бутылка – надо протянуть руку и взять. Хочешь есть – выпей. Хочешь пить – выпей еще раз.
Такое положение вещей порадовало Смирнова. Бандит – и бандит. Хоть крокодил. Кому какая разница?
Разницы никакой – это подтвердил Васин ответ. Вася выпятил опухшую нижнюю губу, послюнявил ей бычок и сказал в ответ на короткий рассказ Смирнова
- Я вот тоже вот… Иду, там поллитровка. Взял, а вот тут вот сломано.
Он вздохнул и лег на щит, спать.
По утрам, когда бомжи уходили на охоту, за “пушниной”, объедками, клянчить сигареты и мелочь и в подземном убежище становилось тихо, Вячеслав Юрьевич начинал процедуры. Осторожно сматывал с головы бинты, отмачивая их теплой водой, наощупь протирал лицо розовой антисептической жидкостью, найденной в сумке среди лекарств и припудривал кожу стрептоцидом. Потом так же осторожно забинтовывал голову свежим перевязочным материалом. В промежутках между этими операциями он ощупывал новое лицо кончиками пальцев. Наощупь ничего понять было невозможно. Пальцы натыкались на бугристые вспухшие щеки, кожные валики над бровями, толстый нос. Иногда Смирнов брал Машкино зеркало, но глядя в его тусклую поверхность составить представление о будущем фейсе было нельзя. Сплошной кровоподтек от бровей до подбородка.
Вечером бомжи возвращались с добычей. Смирнов отзывал в сторону Васю и совал ему деньги.
- Купи поесть что-нибудь человеческое. А эти объедки собаке отдай.
Потом все спали тяжелым беспокойным сном. Что снилась трем изгоям? Судя по их стонам и всхлипываниям суровая действительность не отпускала их и ночью. Голод, болезни, медленное угасание – на веки вечные.
Смирнову снился он сам. Он – первоклассник с незнакомой красивой женщиной, которая говорит ему “сынок” идет в первый класс. В руках букет тяжелых бордовых георгинов. Линейка возле входа в школу. Директор читает с листа фамилии будущих учеников.
- Абдрахманов Саша. Сельницын Боря. Дерябин Коля… Коля Дерябин?
Женщина подталкивает его к шеренге первоклассников.
- Сынок, иди, это тебя!
Он растерянно оглядывает толпу.
- Я не Коля…
Директор строго смотрит на него поверх массивной роговой оправы.
-А кто же ты?
- Я…я…
Он пытается вспомнить как его зовут, не может и начинает плакать.
- Дерябин Николай! Встать в строй!
-Я не Коля!!
В такие минуты Вячеслав Юрьевич просыпался и, обливаясь потом начинал лихорадочно вспоминать. Кто я? Кто? Постепенно сновидение таяло и всплывало спасительное:
- Я Саша Синеок. Я Саша Синеок. Саша.
Повторив это несколько раз Смирнов понемногу успокаивался. Это всего лишь сон. Видение. Нереальность.
Однажды ночью Лайма, которая лежала на пустых ящиках рядом с Вячеславом Юрьевичем подняла морду к люку и негромко заворчала. Все сразу проснулись.
- Тихо! – сказал Смирнов.
Снаружи донеслись негромкие голоса. Послышался скрип снега. Рядом с люком находились несколько человек. Машка испуганно приоткрыла щербатый рот.
- Пацаны! Васька, пацаны это!
Бомжи вскочили с лежанок и, отталкивая друг-друга ринулись по бетонному желобу вдоль теплотрассы в темноту. Люк заворочался как живой. Ждать что же произойдет в следующую минуту Смирнов не стал.
- Лайма, за мной! – скомандовал он и побежал вслед за бомжами.
Они пыхтели, спотыкались и падали, а сзади что-то сверкало и грохотало. Потом нутро теплотрассы осветилось призрачным желтоватым светом.
- Бежим! – орала Машка – Догонят!
Они неслись по бетонному желобу минут пять. Далеко позади остался “дом” с деревянными “кроватями”. Наконец Смирнов остановился и чиркнул спичкой.
- Какого черта?! Хватит. На край города укатали. Нет никого там!
Он обернулся. Темно. Тихо. Нет никакой погони.
Бомжи без сил повалились на трубы.
- Прошлый раз до площади гнали – сказал Эйты, утирая слюни. – Чуть не убили.
- Какой площади”
- А вон.
Эйты показал на боковое ответвление теплотрассы. Смирнов заглянул в черную дыру. Площадь?
- Подождите здесь.
Касаясь ладонью шершавой поверхности бетона он пошел вдоль желоба. Метров через пятьдесят рука коснулась металлических перекладин. Лестница. Вячеслав Юрьевич ногой прутья и полез наверх. Чугунный люк. А снаружи…
Он поднатужился, приподнял чугунину и присвистнул.
Прямо перед ним огромной вмятиной уродовал землю котлован. Слева от котлована вычурными башенками средневекового замка возвышалось здание детского театра. Справа – дорога, а за ней хоромы мэрии и городской Думы. Прямо за котлованом-сквер. Дальше – управление железной дороги, Чернявинскэнерго. И площадь, ярко освещенная оранжевым светом ксеноновых фонарей. Центр города.
Вячеслав Юрьевич хмыкнул и стал спускаться по лестнице в желоб. Это ж сколько они пробежали? Около километра.
Бомжи уже немного успокоились. Вася цедил окурок, Эйты чесал лысину.
- Пошли обратно – сказал Смирнов. – Наши победили.
“Дома” пахло гарью и бензином. В открытый люк струился едкий дым. Смирнов вылез наружу и огляделся. Никого. Шакалья стайка подростков довольная произведенным погромом убралась восвояси. Вячеслав Юрьевич подобрал блестящую обертку от петарды. Понятно. Сначала плеснули в люк бензином, а потом постреляли туда ракетами. Хорошо еще, что огонь быстро потух, задохнувшись от недостатка воздуха. Твари. Руки бы оборвать.
Вася уже переворачивал подгоревшие с одной стороны щиты на другую сторону.
- И часто вас так? – спросил Смирнов.
- А че? Нормально – ответил Вася.
Через три недели Вячеслав Юрьевич снял бинты с головы, привычно коснулся лица и почувствовал что что-то изменилось. Исчезла припухлость со щек и лба, куда то делась горбинка на носу. И краешки глаз, которые постоянно хотелось почесать уже не слезятся как прежде.
Он поставил на щит светильник, бросил в него смятый клочок бумаги и поджег. Яркое пламя выхватило из темноты подтянутые, почти впалые щеки, тонкие брови над выразительными синими глазами, классического образца нос с изогнутыми породистыми ноздрями. И лоб словно сделался выше. И взгляд стал внимательнее, даже суровее.
Смирнов разглядывал себя в осколок зеркала и пытался найти что то прежнее, оставшееся от бывшего Вячеслава Юрьевича.
- Ни-че-го – сделал он вывод после длительных раздумий. – Хорош доктор. Спец.
Похвала была сделана не зря. Смирнов понимал, что полдела изменить форму отдельных частей лица. Можно искромсать все лицо, а после тебя узнает первый встречный знакомый. Класс в том и заключается, чтобы изменить выражение, характер лишь подправив то, что дано мамой и папой. У Артемова это получилось.
- Ну вот – сказал Лайме Смирнов. – через пару-тройку дней мы с тобой эту гостиницу покидаем. Какой регион нашей великой и необъятной ты предпочитаешь? На севере я был. На Дальнем востоке тоже. Может махнем на Запад? В какой-нибудь тихий и скромный старинный русский городок. Где на улицы смотрят окна в резных наличниках, а из окон по вечерам смотрят на эти же улицы бабушки в белых платочках. Где в центре города цветет сирень и сохранились деревянные тротуары. Псков, Смоленск… Покоя хочется. Устал я как собака, понимаешь?
Поздно вечером вернулись с промысла Эйты и Машка. Эйты, увидев Смирнова без повязок только зевнул шире обычного. Машка подошла поближе и близоруко сощурилась.
- Красивый – сказала она, улыбнулась и кокетливо прикрыла щербатый рот грязной ладонью – У меня такой же был. Давно. Еще когда не бомжевала. Цветы дарил. Потом выгнал. Да ладно. Мне и здесь хорошо.
Она отвернулась и затолкала в рот недоеденный пирожок.
Вячеслав Юрьевич достал из кармана сторублевик.
- Выброси ты этот объедок! Сейчас Вася сбегает, купит чего-нибудь. Выздоровление отпразднуем. Где он, кстати?
- А он сегодня не с нами был. Привалит, куда денется.