ЗА СВОЕЙ СУДЬБОЙ
/отрывок из повести/
– Слушай, Веснянка. Ты с кем встречаешь Новый год? – Женька подошла к столу Ирины и с улыбкой смотрела на неё.
– Я же дежурю на работе, о какой встрече можно говорить? – в голосе Ирины чувствовалась досада.
– Ах да, я и забыла, – Женька вздохнула. – А к нам должны были прийти курсанты, но их в наряд отправляют. Давай днём соберёмся и отметим. Отдохнёшь после дежурства и приходи.
– Хорошо, приду. Женя, а почему ты меня Веснянкой зовёшь?
– Так ведь от тебя весной пахнет. Разве ты сама не замечаешь? – Женька рассмеялась. – Когда с тобой говоришь, то про свои неприятности забываешь, светлое настроение появляется и улыбаться хочется. А так только ранней весной бывает.
– Ну и придумала же ты. – Ирина засмущалась, на лице выступил румянец.
– Вот, вот, ты посмотри на себя в зеркало – ты же на весеннее солнышко похожа. Как же тебя ещё-то называть? Только Веснянкой. Так что, договорились? Первого приходи к двенадцати. До вечера посидим, музыку послушаем, может быть, в кино сходим.
– Я же сказала, что приду. Ты извини, я в Пушкинку побегу, мне контрольную работу закончить надо. А там, в читальном зале так хорошо работается: тишина, чистота, уют, все что-то читают, пишут. И любой нужный материал помогут найти. – Ирина выбежала из конторы, где работала бухгалтером, и заспешила в библиотеку.
Дежурство в новогоднюю ночь прошло спокойно: в здании кроме неё дежурила ещё тётя Аня-сторожиха. В двенадцать часов они попили чайку, посудачили о том, о сём, и улеглись спать в своих кабинетах. А утром Ирина в одиннадцать часов отправилась к девчонкам, жившим на квартире. Подходя к их дому во дворе, она услышала музыку, доносившуюся из открытой форточки. В комнате кроме Нины и Жени были ещё два курсанта: один худенький, светловолосый, танцевал с Ниной, такой же худенькой блондинкой, и оттого они казались двумя колосками, прильнувшими друг к другу. А Женя сидела за столом со вторым курсантом, о чём-то тихо говорила с ним, и оба поминутно взрывались смехом. Увидев Ирину, Женя вскочила, захлопала в ладоши:– Внимание, внимание! Веснянке положен штрафной тост. Хотя она пришла и вовремя, но мы-то сидим за столом с десяти часов и уже окосели малость, а она чиста и свежа как стёклышко. Давайте все за стол и поедем по новой.
– Нет уж, Женечка, нам тоже хочется выпить, и нечего заставлять Ирину пить в одиночестве, – Нина подхватила Ирину под руку, усадила за стол рядом с собой. Ты Женьку не слушай, она сегодня самая счастливая Володя ей предложение сделал. Мы уже выпили за помолвку. Давай я немного шампанского плесну тебе, с него ты не запьянеешь.
Нина налила в Иринин бокал шампанского, а всем остальным по чуть-чуть водки.
– Ну что друзья, поехали!
И так до самого вечера были тосты, музыка, танцы, раза два выходили на улицу, играли в снежки, дурачились. С того дня по выходным Ирина заходила к Жене. Её тянуло туда и это пугало: она боялась сознаться себе, что бегала к девчонкам в надежде увидеть Володю, который ей очень понравился. И чем больше она узнавала его, тем больнее сжимало сердце от мысли, что он чужой и никогда не будет рядом с ней.
А время неумолимо бежало и приближало день отъезда ребят. В марте Женя и Нина справили скромную совместную свадьбу, а вслед за этим незаметно наступил момент расставания. Разъезжались подруги в разные концы страны: Нина – на Украину, а Женя – в Сибирь.
После отъезда подруг Ирина чувствовала себя несчастной, и собственная ненужность угнетала её, придавливала к земле. Спасали письма от Жени, работа, учёба. Из писем Ирина знала, что Женя ждёт ребёнка. И вот однажды она получила телеграмму от Володи со страшным текстом: «Выезжай немедленно, Женя при смерти». Ирина растерялась, не знала, что делать – отпуск она отгуляла. Еле уговорила начальство дать внеочередной отпуск. Собрала необходимые вещи и отправилась в далёкую Сибирь. Был конец декабря 1991 года. Денег, полученных за отпуск и зарплату за месяц, хватало на билеты в оба конца и на другие расходы. И в тот момент Ирине даже в кошмарном сне не могло присниться, что она никогда не сможет вернуться назад.
Володя встретил Ирину в аэропорту и сразу повёз в больницу в своём городке. По дороге он рассказал, что Женя родила двойняшек – девочку и мальчика. Роды были очень тяжёлые: схватки начались ночью, а врача рядом не было (больница не специализированная). Дежурила в ту ночь акушерка, и чтобы её не беспокоили, всей палате дала снотворное. Во время сна у Жени отошли воды, а утром, увидев это, акушерка начала выдавливать ребёнка. Но через материнскую кровь снотворного наглотались и дети, и потому были вялыми, неактивными. Пока врачи разобрались, что к чему и сделали кесарево сечение, то детишек удалось спасти, а у Жени начался перитонит, так как оказалась разорванной селезёнка.
Ирину провели в палату, где Женя лежала одна. Увидев её, она облегчённо выдохнула:
– Наконец-то приехала, я устала ждать. Иди ко мне, Веснянка.
Ирина подошла к Жене, поцеловала в щёку и ужаснулась её безжизненности: липкая от пота, холодная. Но самое страшное было в том, что лицо было серым, с заострившимся носом и зловещим синим треугольником под ним. На лице продолжали жить только глаза, хотя и они были вымученные от боли, беспокойные и напряжённые. От прежних карих, озорных глаз остался только цвет, да и то радужка сузилась, а всё пространство заполнили пугающие огромные зрачки.
– Женечка, ты как, что говорят врачи?
– Ты молчи, Веснянка, молчи и слушай меня. Я договорилась с врачами, чтобы детей записали на тебя. Это оказалось выгодным для них, потому так быстро согласились – всякое судебное дело в этом случае исключается. Но это выгодно и мне – так я буду уверена, что ты детей не бросишь. А у тебя есть шанс быть вместе с Володей – я знаю, что ты любишь его. Хотя любить их не стоит, все они – прохиндеи.
– Зачем ты так, Женя, – возразила Ирина, но, видя, с каким трудом говорит подруга, замолчала, боясь, что каждый её вздох, каждое слово могут быть последними.
– Я же сказала – молчи. Мне лучше знать. Сына назови Женькой. А дочку – Верой, в честь свекрови. Она – необыкновенной души человек. Что ты такими испуганными глазищами смотришь на меня? Не бойся, я пока живая. Запомни, Веснянка, – за свою жизнь надо бороться: если бы я не выпила той ночью снотворное, то всё было бы хорошо. Но мы боимся шевелить извилинами. – Женя прижала руку Ирины к своей груди: – Подружка моя дорогая, дай слово мне, что не оставишь детей, воспитаешь их.
– Женька, я клянусь тебе, что для этого сделаю всё возможное, – горячо воскликнула Ирина и вдруг почувствовала, как под её рукой сердце подруги, до этого бившееся редкими толчками, внезапно остановилось, а из груди вырвался выдох со стоном или с хрипом – от испуга она в этом не разобралась и с Надеждой позвала: – Женя, ты меня слышишь?
– Нет, она вас не слышит, – хладнокровно произнесла молодая дебелая девица в белом халате. – Идёмте, вас зовёт врач.
Рука Жени сползла и улеглась вдоль туловища, а глаза продолжали смотреть на Ирину, только теперь в них были одни остановившиеся зрачки. Ирина медленно провела ладонью по лицу и как будто смахнула последние остатки жизни. Она посмотрела на скучающую девицу у двери и подумала, что именно это бесчувственное существо могло отправить Женьку к праотцам, и безучастно пошла вслед за ней.
В кабинете нервозная дама поспешно усадила её возле своего стола, спросила отрывисто:
– Она отдала вам справку
Ирина молчала. И не потому, что не хотела говорить, а оттого, что ещё не вышла из шокового состояния. Но врач рассудила по-своему.
– Мы можем договориться. Отцу дети не нужны, ему не до них, у него другие заботы. А вам я предлагаю одну штуку.
Ирина смотрела на врача с недоумением, не понимая, о чём она говорит.
– Ну, хорошо, по штуке за каждого. Больше вам никто не даст. А мне они нужны. Да что вы на меня уставились, как на динозавра? В тех семьях, где их усыновят, им будет хорошо. Ну, так что, по рукам?
Ирина порывисто встала и молча вышла из кабинета, будто стремилась стряхнуть с себя грязь. Она прошла в вестибюль, решительно приказала Володе?
– Срочно вези одежду для малышей, мы их сейчас заберём.
Владимир посмотрел на неё удивлённо, но не стал возражать, расспрашивать, а поспешно вышел. А Ирина вернулась в отделение и прошла к боксу, где лежали новорожденные. Дверь перед ней открылась и оттуда пожилая нянечка вывезла каталку с тремя конвертами.
– Куда вы их везёте? – удивилась Ирина.
– Как это куда? На обед к своим мамкам.
А как же Кипреевы? Кто их кормить будет?
– Я и покормлю. Вот развезу этих счастливчиков, а потом и тех бедолаг покормлю.
– А можно я это сделаю? – неуверенно произнесла Ирина.
– Можно. Привыкай понемногу. Вот тебе маска, закрывай лицо. И колпак на голову натяни. – Нянечка провела Ирину к детям. – Ты посмотри на них, сиротинок, – прижукли, голос подать боятся, чтобы себе не навредить. Я за ними наблюдала: как мать маялась, так и они места себе не
находили, прямо из пелёнок выкручивались. А как она отошла, так сразу и
замолчали, как будто думу горькую думают: что же теперь с ними будет, в чьи руки попадут – добрые или злые. Вот тебе бутылочка с молоком, корми потихоньку, а я повезу, а то если Мегера увидит, нагоняй будет.
Ирина подошла к широкой кроватке, где лежали два свёртка. Они были совершенно неподвижны, и только глаза бегали из стороны в сторону, будто искали кого-то привычного, знакомого. Но вот взгляд зацепился за Ирину, замер, глаза перестали бегать. Её поразила какая-то недетская тревога в них, ожидание.
– Ну, здравствуйте, мои лапуси! Как это вас угораздило вдвоём появиться? С одним-то мамка, может быть, и справилась бы, а с двумя беда получилась. Как же мне вас одновременно обоих кормить, а? Придётся по очереди.
Она пододвинула стул к кроватке взяла один свёрток, приложила пузырёк ко рту младенца – он жадно зачмокал губами, а в свёртке зашевелились руки, инстинктивно пытаясь ухватиться за пузырь, заменивший материнскую грудь.
– Шевелишься? Вот и хорошо, мой золотой, ешь на здоровье.
Скрипнула дверь и вошла заведующая.
– Передай Екатерине Ивановне, чтобы без моего ведома малышей Кипреевых не отдавали.
У Ирины дух перехватило в груди. Она радовалась, что под маской её не узнали, и что няни не оказалось на месте. Изменившимся охрипшим голосом выдавила из себя:
– Хорошо, передам.
Как только дверь закрылась, она поспешно переменила свёртки и стала кормить второго ребёнка, шёпотом приговаривая:
– Поешь и ты, мо золотой, а то можешь не успеть – папка ваш должен скоро подъехать.
Вошла нянечка, посмотрела на пузырёк, где оставалось мало молока, упрекнула:
– Ты чего же это второму не оставляешь? Больше-то нет.
– А я уже переменила.
– Ишь ты, шустрая какая, а на вид – тихоня. Не зря покойница требовала, чтобы детишек тебе отдали. Это она за свою жизнь ту справку выторговала. Успела она отдать её тебе:
– Успела.
– Она всё мне наказывала, где искать ту справку, если бы ты не захватила её. Вот какая беда – двоих оставила сиротами.
Екатерина Ивановна ни минуты не была без дела: расправляла постель в кроватках, влажной белой тряпочкой смахнула пыль с тумбочек, с подоконника, шваброй протёрла пол.
– Екатерина Ивановна. а почему так мало молока? Они же голодные. Ирина смотрела, как второй ребёнок жадно допивал последние капли молока.
– Да вот так – Каблиха жирная пристрастилась к молоку: бутылочку вылакает, утрётся и пойдёт довольная. Поглядишь на нее, а сказать ничего не скажешь: она – племянница заведующей.
– Не боится. Что лопнет с сиротского корма? Это она Женю угробила? Ирина положила свёрток в кроватку, грустно улыбнулась детям: – Потерпите немного, скоро домой пойдём.
– А кто ж ещё мог такое сотворить, кроме этой Каблихи. И ведь всё сошло с рук, – Екатерина Ивановна остановилась у кроватки, с жалостью смотрела на детишек.
– А им всё сходит, – Ирина тяжко вздохнула, не в силах держать эту боль в себе и неожиданно произнесла: – А детишек продать хотят.
Нянечка резко выпрямилась, удивлённо, непонимающе посмотрела на Ирину:
– Ты чего это городишь, милая? Как это – продать? Они что – вещь какая-то? Они, чай, живые, да и отец у них есть. И ты не отказываешься взять. Или передумала?
– Нет, нет, что вы, конечно, я согласна.
– А тогда в чём же дело? С чего ты взяла?
– Мегера деньги мне предлагала. По штуке за каждого.
– По штуке, говоришь? А сколько же она с покупателей возьмёт? Вот дела – а. Был у нас случай, когда ребёнка другой роженице отдали прямо в больнице: у неё мёртвенький родился, а у малыша родители в катастрофе погибли – отец сразу, а мать после родов. А тут при живом отце, да ещё и за деньги?! Вот какая страсть! Да что же это с людьми творится? До какого скотства дожили, что ни сострадания, ни капли святого в душе не осталось. Вот с такими людьми, как наша Каблиха, говоришь, а они не смотрят тебе в глаза, а на твои руки – что ты им принесла, какую мзду дашь. Рядом с ними противно работать, а приходится – куда деваться, другого места мне не приготовили. А тебе с детьми бежать надо, пока не поздно – у них власть, они и переделать документы могут, и отобрать детей.
– Я Володю послала за детской одеждой.
– Молодец. Пойду, погляжу, а то уж пришёл, может быть, – нянечка вышла из палаты, а Ирина склонилась над детьми и рассматривала их, стараясь угадать – кто мальчик, а кто девочка.
Вбежала Екатерина Ивановна с пакетами.
– Давай, девка, шустри: пока в отделении тишина нам надо всё уладить. Распечатывай пакет и смотри, как я делаю: тёплое одеяло расстели первым, потом байковое, на него пеленку. Распашонками, ползунками нам некогда заниматься, их обратно в пакет положим. Вот бери подгузничек, расстилай клинышком. Теперь распаковывай одного, а я другого. Видишь, сыренькие подгузнички, менять надо. Клади своего на сухенькое и завёртывай, как я. Шапочку надень и пелёночкой пеленай, потом в оба одеяла по очереди, а то на улице мороз, ветер холодный могут охватить. А теперь ленточкой завяжи и мы готовы в путь. У меня
ваш адресок есть, я к тебе забегу, посмотрю, как ты управляться будешь –
Женечка так мне наказывала. Обо всём позаботилась, касатка, царствие ей небесное. А теперь помоги нам Господи незаметными выйти.
– А врачи где? – со страхом спросила Ирина, помня приказ заведующей.
– Да они теперь уже к дому подходят, кончился рабочий день. А дежурит сегодня наша Каблиха. Она ушла в терапию, там молодой врач дежурит, она с ним кадрится. А нам это на руку.
Они прошли по безлюдному коридору, а в вестибюле Екатерина Ивановна отдала ребёнка Володе, перекрестила их:
– Идите с Богом, скоро свидимся.
– Пошли быстрее, Володя, да осторожнее неси, не урони. – Ирина спешила покинуть это зловещее помещение и успокоилась только за воротами больницы.
Войдя в квартиру, Ирина быстро переоделась, прошла в залитую солнечным светом большую комнату: две детские кроватки были аккуратно заправлены. Она чуть не разревелась – всё здесь напоминало Женю: ко всем вещам прикасались её руки, и с такой любовью и нежностью были положены, расставлены по местам, что казалось, вот сейчас войдёт их хозяйка и займёт своё привычное место. Ирина хрипло позвала:
Володя, неси сюда детей. Их надо бы искупать, наверное. У вас есть горячая вода?
Володя занёс детишек, положил на диван.
– Вода есть. Всё, что надо, найдёшь тут. В чём не разберёшься, спросишь у соседей.
Как же так, Володя? На какое дежурство? Разве тебя не отпустили на эти дни? Надо же к похоронам готовиться! – Ирина была возмущена поведением Володи, но он больше не проронил ни слова, а молча, с каменным лицом, взял из шкафа какие-то вещи и ушёл.
Ирина распеленала детей, уложила в кроватки, а что делать дальше –
не знала. Но на её счастье зашли две соседки по площадке, и все похоронные хлопоты взяли на себя. После похорон потекли дни за днями – где медленно, а где и быстро. Володя появлялся редко, объясняя это то командировками, а то дежурствами. Но, не смотря на редкие встречи, Ирина всё больше привязывалась к нему, а соседки наоборот, – всё отчуждённее и осуждающе смотрели и говорили при встрече. Ирина старалась не замечать этого, потому что забота о детях поглощала всё её внимание.
Спустя два года в Володино отсутствие в их квартире появилась высокомерная хамоватая женщина и распорядилась, чтобы Ирина с детьми перебралась в маленькую комнату. Почему она подчинилась, даже не спросив, по какому праву распоряжается эта непрошенная гостья? Вероятно, спасовала перед наглостью. Не даром говорят, что нахальство – второе счастье. Но что поразило её, так это молчание Володи. Он был совершенно не похож на того весёлого, доброго парня, которого она знала прежде. Теперь он был молчаливым, постоянно хмурым, как робот, выполняющий заложенную в него программу. Дети уже подросли, становились всё более интересными, забавными, а он не обращал на них ни малейшего внимания. И если раньше он изредка появлялся, в доме и это не так бросалось в глаза, то теперь, живя в одной квартире, Ирине было больно смотреть на детей, когда они тянулись к нему, а он молча скрывался в своей комнате. Эти несколько месяцев совместной жизни были для неё хуже каторги. И когда Володя собрался ехать к матери в деревню, Ирина уговорила его отвезти туда и её с детьми. А, может быть, и поехал он туда по приказу своей сожительницы? Но как бы там ни было, она, забрав свои и детские вещи, уезжала в деревню с намерением – остаться там навсегда. Это понимала и женская половина городка, и потому так трогательно провожали её с детьми. Да и сама природа загрустила, не хотела их отпускать: с утра сияющее солнце веселило всех,
а к моменту отъезда небо нахмурилось, готово было разразиться ливнем.
В пути с остановками на отдых они были около двух суток, и чем дальше отъезжали от городка, тем спокойнее и уверенней становился Владимир и напоминал Ирине того курсанта из Энска, которого она полюбила. С ним было легко и свободно говорить на любую тему.
– Володя, а вы с Женей дружно жили?
– Первые два года, пока не было детей, очень дружно жили, многие завидовали. Мы на все выходные, какие выпадали, выезжали то на рыбалку, то на охоту. Женька не отставала ни на шаг. А как забеременела, то закрылась в доме, меня отдалила. Мне казалось, что она поселилась внутри себя. А так нельзя поступать, я же живой человек и не старик дряхлый, мне и внимание, и ласка нужны были. И не эгоист я вовсе, всё понимаю, но как-то иначе надо было, по-человечески. Вот после одной получки я и сорвался – зашёл в буфет выпить рюмку вина, а в итоге оказался у буфетчицы на квартире. Я понимаю, что подло поступил. Но в то же время другие мужики годами имеют любовниц и всё шито-крыто, а у меня всё отпечаталось на физиономии. Женька сразу усекла это и вынесла приговор: так как до годичного возраста ни один суд не даст развода, то она будет жить со мной под одной крышей, и не более того, а после этого уедет. А тут, как на грех, буфетчица совсем сдурела, прохода не давала. И началась свистопляска: подойду к двери, а открыть её – силы нет. Разворачиваюсь и иду, куда глаза глядят. А эта змеюка уже поджидает за углом.
– А почему ты к детям так холоден? Они же неотразимые, притягательные комочки. Их нельзя не любить, особенно сейчас, когда они уже серьёзные человечки. – Ирина с нежностью смотрела на детишек, мирно посапывающих на заднем сиденье.
– Да всё по той же причине. Пока на службе находился, то все мысли о них: представлял, как буду играть с ними, забавляться. А до дома так и не доходил. Ты думаешь, мне легко отправлять детей? А видеть, как от тебя отворачиваются твои друзья, соседи? Я же не подонок какой-то, а нормальный человек. Ты не можешь себе представить, как я мечтал о детях, как ждал их. А после таких выходок всякие дурные мысли в голову лезут, вплоть до того, что хотел руки на себя наложить.
– Да что ты, Володя, что ты? – испуганно произнесла Ирина. – Живи спокойно, а я с детьми в деревне поживу. Может быть, всё и уляжется – она перестанет колдовать и тебе легче будет. А за детишек не беспокойся, я их не брошу, доведу до дела, если Бог даст здоровье.
– Я ещё в Энске понял, что ради Женьки ты можешь пожертвовать собой. Поэтому я и согласился с ней, чтобы детишек записали на тебя. Может быть, в этом их спасение. Своего будущего я не вижу, там провал, одна чёрная яма. Так ты говоришь, что это колдовство? Ничего, приеду и разберусь во всём. Но не обо мне речь сейчас. Видишь чёрные дома с заколоченными окнами? Это наше село. Как вы тут жить будете?
– А как мать живёт? Ты давно был у неё?
– Давно. Она приезжала к нам, когда мы прибыли к месту службы. А вон и мать у дома стоит. Как будто знает, что приедем, и ждёт.
– Так она, может быть, все эти годы ждала. Ты сообщал ей о жене?
– Нет. А то бы она бросила всё и примчалась. А по нашим временам это смерти подобно. Сейчас вот придётся за всё держать ответ.
– Володя, ты прости меня, но я отвечала на её письма, она всё знает о Жене, о детях, обо мне, – Ирина говорила виновато, боясь встретиться с ним взглядом.
Володя резко повернулся к ней, произнёс укоризненно:
– Вот как? А почему ты мне не отдавала письма?
– А когда я могла тебе их отдать? Да и не интересовался ты ими.
– Ладно, разберёмся. Вот мы и приехали. – Володя остановил машину почти у самого крыльца, подбежал к матери, обнял её.
– Мама вот Веснянку к тебе привёз вместе с твоими внуками. Пусть поживут у тебя.
– Раз привёз, пусть живёт, изба просторная, всем места хватит. А если не уживёмся, то вон сколько пустых домов – выбирай любой и живи. Вот только на Веснянку она не похожа. Чуть больше года она была рядом с тобой, что же такое ты сделал с ней, как превратил в Осень? – Вера Васильевна строго смотрела на сына. – Правильно ли ты живёшь парень? Всё ли хорошо в твоей душе? Пока дети не будут докучать тебе, подумай на досуге, разберись сам с собой.
Ну и чтобы не забыть, давай сразу решим материальную часть дела: на воспитание детей будешь присылать одну треть своих доходов – 33% положенных по закону. Ты мой характер знаешь – не будешь платить, подам в суд. Себе я ни копейки не просила и просить не буду. А для детей – святое дело, тут я и унизиться могу, только бы их поднять, поставить на ноги. Я не спрашиваю твоего согласия – у тебя другого выхода нет. Не так ли, сын?
– Да я и не возражаю, с чего ты взяла. Что я не буду присылать деньги? Вол. Возьми на первое время, а после получки пришлю ещё на твоё имя, а то Ирину тут не знают, – Владимир протянул деньги матери.
– Вообще-то ты не мне должен отдавать, а своей Веснянке, да ладно уж, мы тут разберёмся сами.
– Разбирайтесь, а мне отдохнуть надо. Пойду, искупаюсь в реке и посплю на сеновале часика полтора. Не забудь, разбуди, мне ехать надо, – он с полотенцем на плече побежал к реке.
После его отъезда Вера Васильевна ходила по избе и сокрушалась:
– И что это он сорвался с места, как угорелый? Пять лет не был дома и вот, на тебе, даже сутки не пожил! Ты-то что молчишь, Веснянка? Почему не удержала его?
– Не мог он оставаться больше, его отпустили только на трое суток: ученья в части идут, никого не отпускают. А мы задержались в дороге, теперь ему навёрстывать придётся. – Ирина возилась с детьми и старалась не смотреть на Веру Васильевну, взгляд которой просверливал насквозь и не позволял лгать, а именно правду-то она не могла сказать и потому сочиняла на ходу. В письмах она не раскрыла истинного положения дел.
– А у вас что за спешка такая? Могли дождаться конца учений, тогда он и отдохнул бы вместе с вами. Не понимаю я вашей жизни. – Вера Васильевна говорила строго, осуждающе. Долгая работа в сельском совете приучила её к ответственности не только за поступки, но и за каждое слово.
– Детишки часто болеют. Врач посоветовал пожить лето в деревне, на свежем воздухе. Поэтому мы и решили не ждать Володиного отпуска. Да вы не беспокойтесь, мы, как только надоедим вам, сразу перейдём в какой-нибудь пустой дом.
– Да Господь с тобой. За что же ты хочешь опозорить меня перед моими товарками? Я же о пустых избах сказала так, к слову. Живите, сколько хотите, дом большой, разместимся как-нибудь.
Вера Васильевна обидчиво поджала губы и вышла во двор, стала звать кур: «Цыпа, цыпа, цыпа!», но буквально через минуту вернулась, села к столу.
– Так ты писала. Что была подругой Жени? Не похоже что-то. У Жени душа была нараспашку, а ты…
Ирина не дала закончить фразу и ответила тихо, твёрдо:
– Женя была одна, потому и распахивалась, а мне приходиться наглухо застёгиваться, чтобы не застудить её детей.
– Вот как?! Да – а, не простой ты человек, трудно Володе с тобой жить, – сделала заключение Вера Васильевна.
– А он со мной и не живёт, у него другая есть, – выпалила в пылу обиды Ирина.
– И давно он с ней? – Вера Васильевна смотрела подозрительно, не веря Ирине.
– А ещё при Жене погуливал.
– Ты что городишь-то, девка? С чего взяла? Или Женя сама сказала?
– Не хватило у неё времени сказать. Слишком поздно Володя прислал телеграмму. Нянечка сказала, которая сидела с ней.
– Он что же, у той женщины жил? – не могла успокоиться Вера Васильевна.
Когда как. А последний месяц она перешла к нам.
– А ты где же жила с детишками?
Большую комнату она забрала себе, а мы в маленькой.
– Так вот почему ты сорвалась с места. – Вера Васильевна задумалась, затем вопросительно посмотрела на Ирину: – Так, может быть, тебе надо было отступить и уехать? Пусть бы они по нормальному жили и детишек воспитывали, а?
– Женя меня записала матерью детям, а с меня взяла клятву, что я воспитаю их, – с трудом выдохнула Веснянка.
– Так разве ж можно давать клятву! Ты же не знаешь, что будет с тобой завтра. Может быть, попался бы хороший мужчина, и ты бы замуж вышла. Ты что так смотришь на меня? – Увидев слёзы в глазах Ирины и взгляд, который просил, умолял о пощаде, Вера Васильевна всё же не смогла справиться со своими эмоциями и горько воскликнула: О, Господи, да ты же любишь его! Как же это тебя угораздило?
Ирина молча выбежала на крыльцо, села на ступеньку и вытирала кулаком катившиеся слёзы. В избе раздался двойной детский рёв. Она моментально сорвалась с места и вернулась в дом: Вера Васильевна безуспешно пыталась отогнать детей от двери, а они, изворачиваясь, упрямо ползли между её рук и ног.
– Да как же ты с ними справляешься? Это же какие-то угри, а не дети, – возмутилась Вера Васильевна.
Ирина молча подхватила Женьку, прижала к себе, а он мёртвой хваткой обхватил её шею ручонками и решительно произнёс:
– Ма–ма!
– Ох, ты мой золотой! – радостно воскликнула Ирина. – Наконец-то ты заговорил! – она нагнулась к Веруньке, которая крепко обхватила её ногу и не отпускала. – Веруня, давай ручку, пойдём. Ты же большая девочка и умеешь ходить.
Верунька вцепилась в руку Ирины и пошла, шатаясь на неокрепших ножках, а та дошла до угла комнаты, заваленного игрушками, села на пол, прижала обоих детишек. Верунька что-то торопливо лопотала, а Женя, молча счастливо улыбался. Ирина повернулась к Вере Васильевне, с изумлением смотревшей на них.
– Вы считаете, что я должна была бросить их?
– Да что ты, милая! Тут впервые увидела бы и осталась. А ты их с рождения пестуешь. Ты уж, дочка, прости меня, коли что не то сказала. Мы же тут четыре старые карги совсем одичали без людей. Был среди нас старик один, так он вносил разнообразие анекдотами, радио подключал. А без него всё поломалось, а чинить некому, мы не нужны никому. Мы – засыхающие лепестки на цветке. Поодиночке опадаем и превращаемся в перегной для земли. Сейчас хватает сил хоронить отдавших душу. Но кто-то останется последним, и будет лежать поверх земли, как тот опавший лист или лепесток цветка. И каждый из нас молится, чтобы не оказаться этим самым последним. Вот, старая, забила тебе голову грустными мыслями, их у тебя самой хватает. Давай детишек укладывать, они заморились совсем. А Володька беспутным стал – кроватку не снял с чердака, – сокрушенно возмущалась Вера Васильевна.
– Давайте я слажу. Где он чердак? – Вызвалась Ирина.
– Да как же ты их оставишь? Они же такой рёв поднимут, все бабки сбегутся.
– Да что вы, они у нас очень умные и понятливые ребята.
Ирина вспомнила, как месяц назад. Когда появилась Валентина и выгнала их из большой комнаты, она решила уехать одна, и стала упаковывать свои вещи. Женька подполз к ней, вскарабкался на колени и посмотрел ей в глаза таким пронзительным взглядом, что это было страшней всех громких слов. У неё внутри всё замерло, подумалось внезапно: «А может быть он ясновидящий и догадался о её намерении? Такое бывает после клинической смерти, а его еле оживили после запоздавшего Кесарева сечения у Жени. Она тихо произнесла: «Прости, сынок».
Женька улыбнулся своей обворожительной, обескураживающей улыбкой и уполз к самолету, который накануне принёс отец.
Вот и теперь дети спокойно перебирали игрушки, не обращая ни малейшего внимания на взрослых.
Ирина сняла кроватку с чердака, вместе с Верой Васильевной вымыли, выскоблили копоть с неё, в комнате собрали и установили у стены. Вера Васильевна тем временем расстелила толстое ватное одеяло вместо матраса, застелила простынёй.
– Давай их сюда, дочка. Ты смотри, глазки у них слипаются, совсем сморились, бедняжки.
Ирина уложила детей, поцеловала каждого, и ей показалось, что они облегчённо вздохнули и погрузились в глубокий сон.
Так потянулись дни за днями, прошли июнь, июль и половина августа. Ирина гуляла с детьми, работала в огороде, помогала делать заготовки на зиму. А делали они их всем «обчеством», как любила говорить восьмидесятилетняя Ефимовна, высокая, худощавая, седая бабулька. Общаясь со старушками. Видя, как они мужественно преодолевали все жизненные перипетии в этой глухомани, она дала себе слово не киснуть и не хандрить, а заниматься делом, воспитывать детей.
Пенсию старушкам приносили нерегулярно с большой задержкой, да и на фоне возрастающих в геометрической прогрессии цен она казалась такой мизерной, даже микроскопической. Вспомнив свою старую профессию бухгалтера, Ирина приблизительно пересчитала их пенсии и удивилась – разница оказалась приличной. Не мешкая, поехала в районный отдел соцзащиты (ранее значимый Собес), где свою правоту пришлось доказывать с полной выкладкой на бумаге. Подумала с горечью, что в этом отделе «защиты» старушек не защитят, и не сдерживаясь высказала своё мнение об исчезнувшей доброте и порядочности. Досталось и сельской почтальонке, когда прослеживая путь исчезновения денег Ирина обнаружила, что после каждого изменения пенсии энная часть прилипала к её рукам. И только рядом с детишками она отдыхала душой.
Володя присылал алименты регулярно. Посоветовавшись с Верой Васильевной, Ирина решила купить корову на всё «обчество». На зиму заготовили корм. Прописку Жданка получила на Кипреевском дворе. И теперь по вечерам детишки с кружечками ждали, когда им нальют тёплого, сладкого молока. А остальное делили поровну.
Однажды Ирина собралась пойти в колхозный сад за яблоками, так как в их саду они не уродились. Она, как обычно перед уходом, подошла к детям:
– Ну что, детвора, я иду за яблоками в колхозный сад, а ведите себя хорошо, не балуйтесь, слушайтесь бабушку.
Она уже привыкла к улыбчивому, лучезарному взгляду Женьки, которым он провожал её, как бы благословляя в добрый путь, но на этот раз он поспешно поднялся и как-то на четвереньках подскакал к ней, ухватился за ногу и громко заревел. Ирина подхватила его на руки и растерянно произнесла:
– Что с тобой, дитёнок? Почему ты плачешь?
– Чего это он лёгкие прочищает? – Вошедшая Вера Васильевна удивлённо смотрела на Ирину с Женькой на руках.
– Да я сказала, что пойду за яблоками в сад, вот он заревел.
– А туда действительно нельзя идти, потому что там детдомовские ребята хулиганят.
Женька сполз с рук Ирины и спокойно отправился в угол к Веруньке.
– Ты только посмотри, Веснянка, какое спокойствие у этого человечка! – удивилась Вера Васильевна.
– Не прозорливый ли он у нас? Как он смог увидеть в саду ребят хулиганов? – Ирина с тревогой смотрела на Женьку, а он спокойно играл с Верунькой, повернувшись спиной к женщинам.
– Да кто ж его знает, может быть, и отмечен таким даром. А взгляд иногда бывает странным. Да что с них спрашивать, когда им и двух лет нет. Пойдём на огород, дочка, посмотрим, а то как бы ребятня не набедокурили там. Да и с молодыми поговорить надо: Объявилась опять парочка, ходят, во все дома заглядывают.