Сюжет о необычных собаках заимствован мной из «Исторической библиотеки» Диодора. (Кн.XVII Гл. 92.) События происходят сразу после победы над Пором на р. Гидасп. Второй сюжет относится к событиям на р. Гифасис, когда войско, несмотря на пламенные речи Александра, отказалось продолжить утомительный и долгий поход. Выразителем настроений солдат оказался один из преданных Александру людей - Кенас, выступивший с ответной речью, выразившей чаянья всех ветеранов. Он сказал: «Государь, человек, всегда добивающийся успеха, должен прежде всего знать, когда надо остановиться». Так был закончен Индийский поход Александра. Впереди у него оставалось ещё три года свершений. Три года жизни...
Весна 326 г. до н.э. Индия.
- Ты прав, филэ, здешние люди красивы. Иной красотой, не эллинской. Но, я думаю, не обошлось без вмешательства богов.
Александра мучает головная боль. Дают о себе знать старые раны.
Я не могу ему помочь, но стараюсь хоть как-то отвлечь, пока подействует снадобье, приготовленное лекарем.
Он не отвечает, рассеянно теребит в руках маленький драгоценный кинжал с ручкой из резной слоновой кости - один из многочисленных подарков кафейского царя Сопифа. Поднося его, тот пояснил, что вещица принадлежала некогда богу с трудно произносимым именем, но по описанию которого мы поняли, что это Дионис. И теперь Александр не расстаётся с подарком.
Я вижу, что он прислушивается к моим словам, а потому продолжаю свои рассужденья.
- Помнишь, как мы были поражены, впервые увидев знаменитого Пора? Он восседал на своём боевом слоне, подобно величавому богу: благородный овал лица, огромные глазищи, мечущие молнии. Волосы, ниспадающие из-под белоснежной чалмы, заплетены в косы. Чудный цвет кожи и этот глаз во лбу.
Мне показалось даже, что я увидел самого Ареса в его иноземном воплощении.
Александр прищуривается в болезненной усмешке:
- Сказать по правде, я тогда разозлился. Он был слишком великолепен. Быть может, потому мне пришлось непременно его победить. Но я всё же рад, что не убил его.
- Вчерашний враг иногда становится другом, это ты хочешь сказать? Одна из премудростей войны.
- Да, это так. И вчерашний друг внезапно превращается во врага...
В зрачках Александра, устремлённых на пламя, возникают тени ушедших: Филота, Каллисфен, Клит, Гермолай... Сколько их? Слишком много.
Он так и не простил себе ни одной из этих смертей. "Кровь друзей можно отмыть с ладоней, но никогда - из сердца", - вот что он сказал мне, оплакивая Клита...
Я не успеваю отвлечь его от грустных мыслей: за стенами шатра раздаются странные звуки, похожие на завывания и лай степных волков.
Александр настораживается:
- Что там такое? Пойди, узнай.
Он хватается за виски. Боль не отпускает его.
- Да, филэ. Не волнуйся. Лежи спокойно. Я скоро.
Высокий индус, словно вырезанный из темного дерева, - столь правильны черты его лица и пропорции фигуры, - облачённый в необычайно ярких расцветок одежды, что-то пытается объяснить солдату, охраняющему подступы к нашему лагерю. Двое других, столь же совершенные обликом, держат на поводках четырёх диковинных зверей. Скорее всего, это собаки. Или всё же львы? Столь огромных и широкопастных псов я ещё не видывал. На головах не видать ушей, а хвосты подрезаны почти под самый корень. Их песочного цвета шерсть переливается на солнце. Они ухожены и сыты.
- В чём дело, Аристон? Что хотят эти люди?
- Я не могу разобрать, что он там лопочет. Но, кажется, упоминает своего царя - Сопифа.
Стражник обескуражен и с опаской косится на одного из зверей, рвущегося с поводка индуса.
- Эй, позовите толмача.
Я должен во всём разобраться.
Учёный перс не слишком преуспел в местном наречии, но всё же с горем пополам переводит, что царь Сопиф прислал обещанный дар. Если Александр оценит этих четырёх - двух самых сильных псов и двух щенков из последнего помёта - то ему преподнесут в дар полторы сотни этих собак.
Ах, да, теперь я вспомнил: на вчерашнем пиру, с самодовольством поглядывая на Александра, жадно рассматривавшем диковинные украшения из золота, серебра, самоцветных камней и слоновой кости, среди которых был и кинжал Диониса, Сопиф заявил, что завтра пришлёт ему необычных зверей: собак, в чьих жилах течёт львиная кровь.
- Пусть их отведут вон туда, за те палатки. Подальше от лошадей. Иначе переполошат весь лагерь.
Я собрался вернуться и рассказать обо всём Александру. Но он уже здесь. Не выдержал и вышел сам посмотреть, что происходит. Глаза его сверкают:
- Я хочу их видеть!
- Как твоя голова?
- Пустое! Я уже забыл. Идём же, скорей, посмотрим. Чудо. Чудо как хороши! Настоящие дикие звери.
Высокие скулы, благородный профиль, чуть надменный изгиб пухлогубого рта, цепкий взгляд огромных тёмно-карих глаз. Роскошь одежд индуса слепит глаза. На шее - гирлянды невиданных благоуханных цветов: одну из них он, сняв с себя, подносит Александру, другую - мне. Царь Сопиф высится надо всеми, даже над рослыми соплеменниками. И всё же, как ни странно, Александр, не доставая ему и до плеча, не кажется маленьким рядом с этим исполином. Над Александром - ореол гривы его светлых волос. А гордо вздёрнутый подбородок, доставшийся в наследство от божественных предков, заставляет раджу уважительно склонить перед ним голову, увенчанную бирюзового цвета чалмой.
В наскоро сооружённый возле лагеря загон выпускают огромную львицу. У неё недавно появился детёныш и она неимоверно опасна. Даже видавшие виды солдаты с опаской отходят подальше. Кто знает, не сможет ли хищник прорваться сквозь заслон копьеносцев?
Сопиф одним взглядом отдает команду. И в загон со странным глухим лаем, похожим на вой, врываются два щенка- подростка из приведённой четвёрки дарёных псов.
Шерсть на холке львицы становится дыбом. Она по-кошачьи выгибает спину и шипит, оскалив огромные клыки. Собаки, не медля ни мгновения, кидаются на неё с небывалой отвагой.
Удар лапой - и один из щенков отлетает от львицы прочь. Падает на бок, перекатывается в пыли, пачкая свою чудную шерсть, но не издав ни единого звука. Быстро вскакивает на крепкие ноги, встряхивается и вновь кидается в бой. Второму удалось вцепиться львице в плечо. Она пытается его стряхнуть, изворачиваясь, бьёт лапой и кусает за впившуюся в неё морду. Наконец, отрывает от себя врага прежде, чем подоспевает второй из псов.
Александр сосредоточенно следит за поединком. Солдаты, пришедшие посмотреть, очнулись от первого шока и теперь кричат, свистят, топают ногами, подбадривая бойцов. Львица вызывает их явное сочувствие, и они приветствуют каждый её удачный удар и грозный рык, сопровождающий маленькие победы.
Сопиф недоволен. Его пальцы стискивают подлокотник кресла. Гневная складка залегает меж подрисованных охрой бровей.
Я подмигиваю Аристоклу: тот делает быстрые зарисовки для моего заказа. Потом он вырежет из дерева фигурки и раскрасит их красками. Я хочу, чтобы он успел захватить Сопифа именно таким, каков тот сейчас.
Аристокл мне кивает в ответ, что понял.
Поединок, похоже, длится дольше, чем этого желалось индусу. Псы заметно устали. Львица, впрочем, тоже. Но всё громче раздаётся её гневный рык. И всё реже и неуверенней атаки собак.
Сопиф делает новый знак. И на эту необычную арену выпускают вторую пару: двух здоровенных матёрых псов. Львица рядом с ними не кажется уже столь мощной. Она поджимает уши, в оранжевых глазах её - холодок смерти. Но она не намерена сдаваться. Резкий рывок - и один из щенков отлетает с перекушенным горлом. Удар грозных лап рассекает бок одному из матёрых псов. Кровь собак смешивается в пыли с кровью львицы.
Один из взрослых псов, нацелившись, метким броском вцепляется ей в шею. Второй - тут же прихватывает холку. Молодой, вдохновлённые столь крепкой поддержкой, атакует львицу с тыла и, наконец, ему удаётся впиться ей в левое бедро.
Огромная кошка ещё дергается несколько раз, затем, выдохнув в полурыке- полустоне, без сил опускается на песок. Её забрызганная кровавой слюной голова глухо стукается о землю и взгляд стекленеет.
Собаки, не получая команды отпустить зверя, крепко удерживают свою уже мёртвую добычу.
Над полем этой необычной битвы повисает напряжённая тишина.
Сопиф переводит дыхание, разжимает побелевшие в костяшках пальцы и откидывается на спинку кресла. Из-под полуприкрытых век бросает взгляд на Александра.
Тот старается не выдать эмоций. Но по проступившим на скулах пятнам я вижу, что он впечатлён.
Сопиф что-то негромко говорит одному из своих людей, и тот стремительно выскакивает на огороженную площадку.
В руке его длинный кинжал, похожий на меч.
- Что он собирается сделать? - Александр оборачивает к Сопи фу озабоченное лицо.
Тот что-то говорит, а толмач переводит:
- Эти собаки весьма хороши.
- Да, я видел. Одолеть львицу непросто...
- Ты не всё видел, царь Александр. Собаки не только бесстрашны, они совсем нечувствительны к боли. Два молодых щенка оказались слабы. Но это уникальные псы. Смотри же.
Индус подступает к щенку, чьи зубы всё ещё погружены в плоть львицы.
- Он отрубит ногу псу, но тот даже не заскулит.
- Не надо!
Александр вскакивает, а двое македонских солдат, отбросив страх, выбегают на арену и в последний миг удерживают руку слуги Сопифа. Индус разгневанно скалит белоснежные зубы и оборачивается к своему повелителю.
- Александр, - Сопиф улыбается, - это всего лишь слабейший из псов. Не жалей. Сегодня же вечером ты получишь полторы сотни взрослых и сильных. Позволь лишь показать тебе.
- Хорошо, - Александр с неохотой уступает любопытству.
Индус наклоняется к собаке. Взмах кинжала - алая кровь бежит их разверзшейся раны на землю. Но пёс, не издав ни звука, продолжает удерживать в зубах ногу львицы. Индус отрезает по кускам собачье мясо. Ещё. И ещё. Обнажается кость. Ни единого движения, стона, завывания, - ничего, что показало бы, что у этого пса есть хоть какие-то телесные чувства. Лишь совсем обескровев, щенок падает замертво, так и не выпустив из зубов своей жертвы: труп пса на труп поверженной львицы...
Александр, играя желваками, молча поднимается со своего кресла.
- Твои собаки великолепны, царь Сопиф. Но с меня довольно подарков. Благодарю тебя.
Индус обескуражен. А Александр, не оглядываясь более, спешит к своему шатру.
- Ему не понравились псы? - Сопиф растерянно смотрит на меня. Его огненная крашеная борода подрагивает.
- Собаки хороши, раджа. Но, боюсь, нам не прокормить их. Если ты хочешь угодить царю, лучше пришли-ка ещё соли из твоих знаменитых копей.
Июль 326 г. до н.э. Лагерь на р. Гифасис.
Третий день он не выходит из палатки. Третий день никого не допускает к себе, кроме слуг, просушивающих его одежду и приносящих хлеб и разбавленное вино - иной пищи не ест.
Но я же не могу дольше оставаться безучастным! Продолжать делать вид перед воинами, что так и должно быть? Что Александр всего лишь спокойно обдумывает под шум этих нескончаемых ливней дальнейшие планы? Отвечать спокойно на все эти вопрошающие взгляды: ну как он? Что он? Что будет дальше?
Да я и сам не знаю ответов!
Сегодня мне донесли о новой стайке дезертиров, покинувших под покровом ночи лагерь. Я даже не стал высылать за ними погоню. Всё равно казнить этих отчаявшихся нет никакого смысла. Возможно, им повезёт и удастся живыми добраться домой. Что они станут рассказывать своим детям и жёнам? Как объяснят, что бросили своего царя на краю земли?
А я сам? Я не бросил ли его, боясь всего лишь вспышки гнева? Не решаясь нарушить запрет и войти в палатку? Конечно, у меня есть оправдания: пока Александр пребывает в борьбе с самим собой, кто-то же должен руководить жизнью войска. Обеспечивать провизией людей и скот, доставлять оружие, следить за продвижением флота и постройкой новых переправ, принимать послов и отвечать на послания из далёкой Македонии и сатрапий. Кто, как не мы, гетайры Александра? Кто, как не я, кого он называет своим ближайшим другом?
А раз так, то вот сейчас я откину полог и войду, чтоб, наконец, всё решить...
Полумрак. Запах сырости и дыма от тлеющего очага. Промозглость - мы к ней уже почти привыкли. Всё лучше, чем мороз и вьюга. Бумаги и карты разбросаны на полу. Шлем с поникшим султанчиком валяется возле ног. Остальные доспехи раскиданы и прикрыты плащом.
Царь сидит в походном кресле, закутавшись в шкуры. Спит? Я делаю попытку уйти, но его хриплый голос останавливает меня:
- Гефестион? Что-то случилось?
- Случилось? Да, наверное, случилось, филэ.
- Не уходи.
- Я не уйду...
С трудом заставляю свой голос не дрожать.
- У тебя холодно. Приказать вскипятить воды?
- Нет. Не надо.
Его тон резок. Теперь, привыкнув к сумраку, я вижу его небритое лицо и лихорадочно блестящие глаза. Моё сердце сжимается от боли за него. Я попытался утешить его сразу, как только отзвучали горькие слова Кенаса.
Но Александр тогда грубо оборвал меня. Ушёл. Удалился. Остался наедине с самим собой и богами, в которых он так свято верит. Но где же они теперь? Почему мне он кажется таким одиноким?
- Знаешь, - Александр не смотрит мне в глаза, словно рассуждает сам с собой:
- Мне иногда представляется, что я один из тех псов царя Сопифа, помнишь? От меня отрезают по кусочку мясо, а я держу в зубах свою жертву и прикидываюсь, что не чувствую боли. И так - пока не издохну...
- Что ты говоришь, Александр!
Мне трудно дышать, и голос срывается. Я делаю шаг к нему, но он останавливает меня жестом:
- Все, все норовят отрезать от меня свой кусок: Олимпиада - хочет власти, Роксана - требует сына, мои друзья - ждут всяческих благ, солдаты - дай им волю, разорвали бы мою плоть на тысячи кусочков...
Я могу лишь молча мотать головой. О, как он неправ! И как же тяжело ему теперь! Он устал и подавлен.
- А ты? Чего пришёл требовать от меня ты? Назначения хилиархом*? Ты всегда молчишь и ничего не просишь. Делаешь вид, что тебе ничего не надо? Лукавишь, потому что тебе нужно всего меня - целиком? Что?
- Не надо... не надо, филэ, говорить слов, о которых потом пожалеешь. Тебе трудно. Больно.... мне больно за тебя. Я всё понимаю. Но ведь ты - Александр! Нет, ты не пёс, ты - лев. Тот, что чувствует боль, но умирает, сражаясь и дорого продаёт свою жизнь. К тому же...
Голос мой снова предательски подводит меня и срывается в шёпот:
- ...ты не один. С тобой твои друзья. Я - с тобой навсегда, пока жив. Разве ты забыл? Ахилл и Патрокл...Так как же....
- Прости!
Его руки крепко стискивают мою шею. Он всхлипывает и сопит носом, прижавшись скулой к моей щеке.
Мой царь. Мой друг. Мой Александр.
Он вдруг столь же резко отстраняется и взгляд его высыхает:
- Ты прав. Я - не пёс, я лев! Да! Так.
Он быстро заходил по комнате, оживился.
- Знаешь, надо распорядиться, чтоб устроить жертвоприношение. Как только прекратится этот проклятый дождь, устроим алтари.
- Да, филэ.
- На вечер созывай совет. Пусть будут только самые верные из гетайров. Птолемей, Пердикка, Леоннат.... Остальных не хочу видеть.
- Да, филэ.
- Я... подготовлю приказы. Мы.... - он стиснул зубы, кожа на желваках заходила, так нелегко ему произнести это: - ...возвращаемся. Я решил. Да, так будет лучше.
Я опять делаю шаг к нему, и теперь сжимаю в своих объятьях. И слышу, как он бормочет:
- Мы возвращаемся. Возвращаемся. Поход окончен. Всё.
Он повторяет, привыкая к звуку этих слов из своих уст. Я утешаю:
- Хорошо, филэ. Пусть так. У нас ещё много дел осталось позади.
Позади? Нет - впереди, царь.
- Да, мы создали, пожалуй, достаточно большое царство. Мой - хилиарх. Как тебе это? Я давно должен был издать указ о твоём назначении.
Я пожимаю плечами: достойная должность не жмёт мне плечи, но, странно, и не окрыляет, как, наверное, должна бы. Я слишком давно "его хилиарх", чтоб простой указ, записанный на куске кожи мог теперь что-то изменить....
______________________________________
*хилиарх (греч.) - у персов - начальник личной гвардии правителя. А.М. провозгласил х. своего первого гиппарха Гефестиона, учредив тем самым высшую гос. должность. То, что это произошло при Гифасисе - придумано мной.