Одесские народные сказки

 Одесские народные сказки.
Илья Муромец.
Что ты хочешь, маленький? Сказку? Правильно, кто же тебе, если не дедушка,может сказку рассказать. Твои родители вечно где-то шляются, то на работе, то на дискотеке. Ха! У них это теперь называется работой! В наше время это называлось по другому. Как? Ты еще мал, чтобы я тебя учил такому. Лучше послушай сказку. И не перебивай. У дедушки напряженка. Он не может следить за трассой, если его все время сбивать.
Выбирай, какую тебе рассказать сказку. Да? Хорошо. Я расскажу тебе сказку про Илью Ефимовича Муромца. Да, ты выбрал другую. Ну и что? Я тоже выбрал другого мэра, но правит же этот. Поэтому слушай. Жил-был на Малой Арнаутской угол Старопортофранковской... Что нет такого угла. Может и нет. А, по-моему, есть. Хотя, это же все равно, это же сказка. Так вот, жил на этом углу в сталинском доме один кадр. Как? На том углу нет сталинки? Откуда ты знаешь? Шесть лет, а какой умный мальчик. Мама на дискотеку туда водила? Я ей покажу дискотеку! С ребенком! Вот так, Вадик, вырастил, а ума не вложил. Ничего, с тобой мы этой ошибки не допустим. И я тебя таки научу. как надо правильно жить. Ха! Если не я, так кто же. Этот ее муж? Ради Бога, я не хочу сказать ничего плохого. Ради Бога!
 Этот кадр имел в том доме одну комнату в коммуне на втором этаже Комната
ему досталась от родного дяди Левы Ясинского. Что? Не путай с нашим дядей Левой. Мало ли на свете дядей Лев. Ты же знаешь, что такое коммуна. В подъезде пахнет кошками. На входной двери тридцать три звонка. Все удобства, ха, удобства, в конце коридора. А конец коридора на самом конце света. Спокойно, Вадик, это сказка, не надо все понимать буквально.
Этот Илюша Муромец нигде не работал, и, надо тебе сказать, что было этому буцу уже тридцать три года. То есть, уже взрослый, а все сидит на шее у мамы. Совсем, как твои родители. Им бы только дискотеки. Так что он нигде не работал, а только спал. Он проспал, Вадик, все тридцать три года. что? Кто его кормил? Не знаю. Я, к примеру, во сне не ем. Мне, для этого, надо, как минимум, проснуться. Что в туалет? Вот же ж гад, какой умный! Не знаю, Вадик, ходил он в туалет все эти
тридцать три года, или нет. А зачем ему, если он ничего не ел? Это же как в старом анекдоте:
- Доктор, а я буду ходить?
- Да, но только под себя.
Проспал Илья вот так на тахте тридцать лет, и мама ему говорит:
- Илюша, может хватит храпака давить? Может пора уже и чем-нибудь заняться? Може пора тебе начинать уже и на жизнь зарабатывать?
И я считаю, правильно она ему сказала. Бугай же здоровый. Два метра ростом. Ботинки - сорок шестой растоптанный. А он, гад, вставать не хочет. Я, говорит, Вадик, еще посплю. Совсем как ты утром. Ту его мамаша озверела и кричит:
 - Не хочу я больше тебя такого терпеть! Надо мной уже смеется вся коммуна.
Вставай, проклятьем заклейменный!
Что делать Илье? Приходится вставать. Встает Илья. потягивается. А босяк босяком. И рожа - в три дня не объедешь. А сам - вообще ховайся! И ничего не умеет делать. И это понятно. Тридцать лет дрыхнуть. Только это и умеет. И морды бить. Но здесь много ума не надо. Такой мордоворот! Ему же достаточно просто пристально на тебя посмотреть и все, меняй памперсы. И родится же такое, Вадик. И не говори. Нет, Зяме с Молдаванки до него далеко. Я тебе говорю. Видел я его, видел. И его видел. И Зяму я видел. И кого я только не видел. И вообще, Вадик, запомни, это сказка. А в каждой сказке только доля сказки.
 Значит, проснулся Илья и в первую очередь разбомбил коммуну. Шоб не
сопели на него. А то, понимаешь, сопят. Особенно эта крыса с угловой. Кто, кто! Тетю Симу знаешь? Чего же тогда спрашиваешь кто.
Потом сел Илья на кухне и стал думать:
- Что же делать дальше?
Просто как у Ленина: что делать? И думает он: дай-ка я подамся к папе. Ему такие, как я, заводные хлопцы, нужны.
Что, маленький? Откуда он знает Папу, если проспал тридцать три года? Во-первых, кто же в нашем городе не знает Папу, спасибо ему, что мы все еще живем. А во-вторых, сколько раз тебе повторять, это же сказка. В сказке все проще. В жизни - все страшнее.
В общем, решил Илья поканать к папе. А? Поканать? Щас так не говорят? Как же тебе сказать, чтобы ты понял. Вот, правильно, молодец. Только никогда этого слова больше вслух не произноси. Оно считается неприличным. Что твой папа говорит? И мама? Мальчик мой, лучше слушай, что тебе дедушка говорит. Он тебе плохого не скажет.
А Илья такой простой пацан: решено и сделано. К Папе. Встал и пошел. Вышел из дома. Стоит на углу и думает:
- К Папе это же в Аркадию. Они все в Аркадии. Но как мне туда идти. Перекресток же. Налево? Вот доберусь до Папы, тогда уж и налево и всюду буду ходить. Направо? Это вообще шизануться можно! Что я там не видел? Правых? Нет, пойду я прямо.
И не знал он, простота, что хуже всего у нас ходить прямо. Запомни это, Вадик. Одни неприятности. Или подставят, или сдадут. Или по шее накостыляют. Но Илюха этого не знал. Потому и пошел прямо. И потом, Вадик, если честно сказать, Илья был такой простой, как простокваша. И ему было все по барабану. Илюха-барабанщик. Не банщик, а барабанщик. Не надо путать его с Ильей Моисеевичем с бани Исаковича. Это совсем другая сказка. Это я тебе завтра расскажу.
 Идет себе Илья прямо и никого не трогает. Зачем? Вот, думает, до Папы
доберусь, тогда вы все попляшете у меня! И тут его встречает Моисей Соломонович Соловей.
- Слышишь, Илья, - говорит он, - не пущу я тебя к Папе.
- Это еще через почему? - удивляется Илья.
- Засранец твой Папа, вдруг вот так грубо отвечает ему Моисей Соловей.
- Ах ты, разбойник! - возмущается Илья. - А ну, фильтруй базар!
С этих пор и начала все называть Моисея Соломоновича Соловья называть разбойником. А свистел он там, или не свистел, кто это знает. И вообще,
а кто из нас не свистел? Например, когда ко мне приходит дядя Яша, мы с ним идем на кухню, садимся, вмажем бутылочку, посвистим за жизнь, за эти цены, за этих бизнесменов. Они же считают, что то, чем они занимаются, это, да, бизнес. Вадик, я тебя умоляю! Что, ребенок? Сказка? Какая сказка? Вокруг же... Ах, да. Так вот.
 Должен тебе сказать, что Моисей Соломонович Соловей-Разбойник... Правда,
почти что, как Лебедев-Кумач? Или, как Римский-Корсаков. Что? Это из других сказок. Так вот, он держал район Чумки. Что такое держал? А я думал, этого тебе не надо объяснять. Держал, но Папе не откатывался. То есть нарушал главный закон нашей жизни: заработал - откатайся Папе. Не будь западло. Запомни это, Вадик, на всю жизнь.
- И вообще, - говорит Илья, - Слышишь, Соловей, раз пошла такая жара!..
И началась у них, Вадик, крутая разбрка. Чем все закончилось? Привоок Илья этого Соловья-Разбойника к Папе и говорит:
- Вот, Папа, пришел я к тебе ипровлок с собой этого чмура.
Что, маленький? Чмур? Как тебе сказать... Вот, вот, правильно. И откуда ты все это знаешь? От мамы-папы? Правильно, как же это я сам не догнал.
Папа, естественно, обрадовался. Он, понимаешь, давно хотел прижать этого Соловья, да все руки не доходили.
- Класс! - сказал Папа, - ты Илья молодец. на тебе за это бабки, купи себе все. что нужно, чтобы было по понятиям. Я тебя беру к себе. Будешь у меня бригадиром.
 А, Вадик, не хило? Конечно, не хило.Да. Что? Дальше? А что дельше?
Дальше разборки пошли у Папы с другими папами. И Илья всегда всех побеждал. Золотой он был человек для Папы, я тебе скажу. И предан, как собака. А тебе, малыш, спать уже пора. Поздно. Еще сказку? Завтра будет тебе еще сказка.
Царевна - лягушка.
 Ложися, Вадик, и слушай. Дедушка будет тебе рассказывать сказку, чтобы ты мог легче заснуть. Что я обещал вчера? Какую? Про Илью Моисеевича и баню Исаковича? Хорошо, слушай. Жил-был старик Рабинович и было у него три сына. Причем здесь баня Исаковича? Ты слушай, ребенок, что тебе рассказывают. И хорошо запоминай. Когда-то, я этого уже не увижу, и у тебя будут внуки. И ты тоже будешь им рассказывать сказки.
Старик Рабинович жил на Еврейской возле синагоги Бродского и работал кассиром у мафии. У него точка была, как идти на Ланжерон. Он там сидел за маленьким столиком и продавал мячики из опилок в цветной блестящей бумаге и на резинке. Эти мячики так класно прыгали на резинке, что их покупала вся одесская малышня. Очень удобная точка для кассира, малыш. Уж поверь деду, он кое-что в этой жизни знает. Что? Как звали этого старика? Его звали очень просто - Рабинович.
 Понимаешь, Вадик, у него было три сына. Как говорится, было у старика
три сына: двое умных, а третий футболист. Вот об этом третьем, собственно, и сказка. А? Точно. Как у дяди Левы с Косвенной. Только у дяди Левы третий таки точно футболист. Как и у того старика. И проблемы те же. Что, ребенок? проблемы? Как тебе сказать. Это то, что будет с тобой всю жизнь. Понял? Ничего ты не понял. Ты еще поймешь. Да. Понимаешь, Вадик, все хлопцы у старика были уже в годах, а ни туда, ни сюда. В смысле жениться им пора, а они говорят, что не на ком. Причем, все трое коверсуют. И старший, и средний, и младший. И ребята же симпатичные, не в пример Левиным. Но ни одна не нравится. То нос не такой. то походка кривая. Как говорит дядя Вадик: идет, как пишет, левой пишет, правой
зачеркивает. Проблема. Надоело старику, он собрал их троих и говорит.
Что? Где? На даче, на Фонтане. Станция? Седьмая станция. А зачем тебе улица? Ну, хорошо, ну, не Сельсоветская же. Посмитного улица тебе подойдет?
 Так вот, собрал сыновей старик и говорит им:
 - Я не последний человек в этом городе. Моими мячиками играет половина Одессы. А вы так меня позорите.
Ты понял, малыш, на что он намекает? Ну, да. На общак. Общак? Это гораздо лучше, чем сберкасса. Я тебе говорю. Поверь дедушке на слово.
Ребята сразу понурили головы. Понимают о чем речь. Не первый же раз. А им женитья зачем? Заботы опять же. Кому они нужны? Только твои мама и папа думают, что брак это удовольствие. Во-первых, Вадик, я тебе так скажу, хочешь верь, хочешь нет. Но удовольствие браком никогда не назовут. А во-вторых, они и так имели все, что хотели. Кто бы им посмел отказать. А бы хотел увидеть. А? Как у дяди Левы? Куда дядилевиным до этих! Я тебе говорю. А я тебе говорю.
 - Вот, - продолжает старик Рабинович, - мы сделаем так. Я вас всех буду женить.
 - И на ком же ты будешь нас женить? - легко поинтересовался старший у старика, тот еще мордоворот.
- А на ком попало, - отвечает ему Рабинович.
А у самого была на примете одна дамочка с хорошей семьи. Папа по торговой части, мама - по медицинской. Живут на Сабанеевом мосту. Что? Не на самом же мосту. Ближе к улице Гоголя. Самый класс! Что? Это же сказка, Вадик.
 Звали эту дамочку Генриэтточкой. Симпатичненькая такая. Старший сын, конечно, намного поломался, для вида. И согласился. Потому что старик Рабинович пригрозил ему, что лишит наследства. Наследство? Не ожидал, Вадик. В твоем возрасте это должен знать каждый. Понимаешь, наша жизнь так устроена, что все, что я нажил будет папино рано или поздно. А все, что наживет твой папа, если он вообще может что-то нажить, кроме неприятностей, будет рано или поздно твоим. Понял? Что ты сказал? Как можно этого тебя лишить? Промотать, как твой папаша это умеет.
А что старик? Знаешь, сколько было у этого старика? Если мы с тобой сложим наши капиталы, у старика Рабиновича все равно будет в восемь раз больше. Не знаю, но за в восемь раз больше я отвечаю. По буковкам.
Не отвлекай. Старик посмотрел на второго сына и говорит ему:
- Хватит и тебе по прошмандовкам бегать. Я и тебя женю. На ком? Есть у меня для тебя на примете одна мадамочка.
Я должен тебе сказать, Вадик, что второй сын у Рабиновича был писаный красавец. Как тебе сказать, чтобы ты понял. Ален Делон отдыхает. Это он теперь старик. А лет двадцать - тридцать назад!.. Что не считается? Считается. Погоди, пройдет лет шестьдесят и ты тоже станешь стариком.
Что, ребенок? Нет, Вадик, к сожалению это гнусное время так летит. И не заглядишься, как тебе стукнет полтиник.
А мадамочку для средненького звали Виолетточкой. Просто фотомодель. Что как твоя мама. Хотел бы я, чтобы она была фотомоделью. Тогда, возможно, она бы выбрала себе что-нибудь получше, чем твой папаша.
Виолетточка тоже была с хорошей семьи. Жили они на Гаванной в доме над овощным магазином. И папа у Виолетточки был юрист, и мама у Виолетточки была юристка. Что это такое? Я тебе потом объясню, почему это хорошо. Хотя в товем возрасте ткие простые вещи я уже знал.
Что ребенок? А кто бы посмел отказать старику? Ты, Вадик, вообще поехал. Он же кассир!
И остался непристроенным у старика один третий сын. Ну, точно твой папаша. Один в один. Такой же лохонутый на всю голову. И понимает младшенький, что неоизбежное свершится. И говорит он старику:
- Папа, давай сделаем так. Какая лягушка первая мимо нашего дома пройдет, на той я и женюсь. Только. конечно не так, чтобы меня привлекли за растление малолетних.
А про себя младший думает: была не была, сгорела хата, хай горит забор.
- Я же не зверь, - соглашается папа, - насччет возраста согласен.
И стали они вдвоем на калитку и цинкуют. Одна прошла - старовата. Переглянулись, отклонили. Вторая - слишком молодая. Ну, что это такое, Вадик, лет двеннадцать. А "за растление малолетних", это же не тост, это статья в кодексе. И в это время прямо к калитке идет одна дама. Ну, чисто лягушка, Вадик. Страшнее атомной войны. Но остальные параметры в норме. Что? Параметры? А кто его знает. Но слово хороше, ты его запомни. Ввернешь в детском саду воспитательнице - будет самый класс! А зачем после этого жениться? Что ты будешь обязан, как честный человек? Ой, перестань. Если бы я женился на каждой, Вадик, знаешь какой бы за
многй гарем ходил.
Подходит эта лягушка к младшенькому и говорит:
- Привет.
А тому что делать? Тоже здоровается. А старик доволен: а шоб не был таким умным! У него же и для младшенького был припасен стремный вариант. А захотел же сам - получи и распишись!
Назначил старик Рабинович день свадьбы. Всем троим один. Чтобы расходы сэкономить. Чего у него не хватило? Всего у него хватало. Потому и хватало, что деньги на ветер не бросал. Запомни, Вадик, копейка рубль бережет. Нет, это не жмотство, а бережливость. Что одно и то же. Ты слушай, что тебе говорит дедушка, а не твои недоделанные родители. Что? Ну, умыл! Конечно, сам, конечно, виноват. А? Вот жеж ж гад! Моя кровь.
Приходит день свадьбы. Старик снимает ресторан "Красный". Нет, есть и покруче. Но "Красный" шикарнее. И солиднее. Даже, чем в "Лондонской". Что? Это же сказка, Вадик, не забывай. Пригласил Рабинович на свадьбу весь бомонд. И Папу пригласил. И всех папиных. Что, ребенок? Да, и Илью Ефимовича, и Соломона Моисеевича. А что? Как ему Илюха дал оторваться, Соломон Моисеевич стал вполне приличным человеком. Пошел работать в ГАИ. Свистит на всех дорогах.
Приезжает Генриэтточка к старшенькому на БМВ.
Приезжает Виолетточка к срденькому на "Мерседесе". Что? Конечно, шестисотый. Обе девочки - конфентки.
А к младшенькому никто не едет. Уже и гости собрались. Уже все начали поддергивать старика: ну, что, чисто-конкретно, где же та лягушка?
Тут звонок младшенькому на мобилку. Это его лягушка звонит. Спокойно, мол, пацан, я еду. И не разочаруешься ты во мне, потому что ты центровой, а они все лохи.
И тут подваливает по Пушкинской "Линкольн" ручной работы. Салон - натуральная кожа. Что? А я знаю? Может и лягушачья. С них станется! Открывается дверца и выходит вместо лягушки - царевна. Морда от Орифлейм, прикид от Версаче. Просто царевна, Вадик. И самое интересное - дочка она Папина. А? Здорово? Здорово. И я там был, и водку пил. А ты , ребенок, спи. Тебе уже пора.
Что? Как она узнала? А она прослушку на хате у старика установила.
Сестрица Аленушка и братец Иванушка.
Что ты не уснешь? А если я тебе расскажу сказку? А ты не будешь дедушку перебивать? Нет? Вадик, не вертися. Я так и быть расскажу тебе сказку. Нет. не про Рембо. А, хотя ладно, нехай будет сказка про Рембо. Ну, не совсем, но все-таки.
Слушай, детка, сказку. Я расскажу тебе про сестрицу Аленушку и братца Иванушку. Что почему? Ладно, начнем с морали. А? Мораль? Ты загнал меня в угол. Понимаешь, когда они уже не знают, к чему прицепиться, то говорят: это аморально.
 А что я здесь имею в виду? Я сразу скажу тебе, в чем смысл этой сказки. А смысл сказки про сестрицу Аленушку и братца Иванушку простой: не будь козлом, не пей.
Жили сестрица с братлм на Слободке, возле базарчика. Папаши у них никогда не было. А года полтора назад и мамаша умерла. Что? Ну, умерла и умерла. Это же сказка, Вадик, не задавай лишних вопросов. Умер-шмумер, лишь быбыл здоров. Вобщем, внучек, остались они сиротами. Что как я! Ты еще скажи, что я подкидыш. На вокзале, в третьем зале, двух подкидышей нашли, одному лет восемьнадцать, а другому тирдцать три. В моем возрасте это уже называется не так, ребенок.
Сестре было уже лет восемьнадцать. То есть, вполне. Ну, ты меня понимаешь, Вадик. Ну, конечно. А брату лет шестнадцать. Сестра держала лоток тут же на Слободском базарчике. И была довольно смазливая. Что? А что такое лоток тебя не интересует? Ты это и сам знаешь? Вот, акселерат. Смазливая и масло - это две большие разницы. Вадик, это надо знать. Красивая значит, но не самый класс. Ну, такая девочка, а если ее еще и одеть, и причесать... Ты же меня понимаешь.
И брат помогал ей на лотке. Там, по мелочам, подай, принеси, отнеси. И на жизнь им хватало. Не густо, но и не пусто. Жить можно. Только братец ее сильно полюбил зеленого змия. Да, как Моня со Спиридоновской. И все же Ваньке говорили: не пей, козел! Не пей. А он один раз взял да и напился, как козел. И, понимаеш Вадик, потерял человеческий облик. Что, Вадик? Нет, Иванушка - это диагноз.
Так вот, напился этот Иванушка и попал к наркоманам в рабство. А потому что не хватило ему рассчитаться за выпивку. Он же думал, что пьет на шару. А его забради за долги, как последнего козла.
И пошли к его сестре на базар. А? Ну, да, где она на лотке торговала. И говорят:
- Хочешь брата видеть?
А та естественн:
- А в чем дело?
- А в том. Если хочешь видеть сувоего брата - плати нам выкуп.
Что, Вадик? Выкуп - это деньги. Как за что? Да, вот и Аленушка то же самое им говорит:
- А за что?
- А за то, - отвечают. - Должен он нам. - И бомбардир называет такую сумму, что у Аленушки от названной цифры все извилины в мозгу на бигуди накрутились.
- А если через неделю бабок не будет - ставлю на счетчик, - сказал бомбардир и ушел.
А почему ты меня не спрашиваешь, ребенок, что такое "поставить на счетчик"? Ты знаешь? Что? Кто же не знает? Ну, знаешь! Тогда слушай дальше, Вадик. Что? Если я буду так часто съезжать с трассы, ты меня поставишь на счетчик? Да, воспитали, вырастили. Теперь они дедушку на счетчик ставят. Все, все, молчу. Все, все, продолжаю.
А должен я тебе сказать, Вадик, нравилась эта Алена многим. Но особенно одному приблатненному Рембо. Он часто приезжал к Алене на своем BMW и предлагал девочке покататься. Алена иногда и соглашалась. Ванька очень ревновал ее к этому Терминатору. Что? А какая разница, Рембо, Терминатор. Нет никакой разницы. И ты не видишь? Что? Как ты сказал, ребенок? Как ты расшифровал BMW? Боевая машина вымогателей? Да, ты еще и дедушку научишь. Кстати, именно этим и занимался Рембо.
И только ушел тот, который требовал денег, Алена присела на стульчик и плачет:
- Вот же ж гад собачий! Просила же его - не пей. Нет, пьет! Что же я теперь буду делать? Где я тебе такие деньги возьму? Да еще и за неделю!
В это время подъезжает к Аленушке Рембо на своем BMV. Что почему? Потому что это сказка, Вадик. Подъезжает, выходит из машины, щелк ее на сигнализацию. А как же! И видит, что у девушки горе. Что такое, почему?
Рассказывает ему Алена всю эту бодягу ему про своего братца, и добавляет:
- Понимаешь, даже если я продам свой лоток, все равно мне не хватит на выкуп. И потом как жить?
- Спокойно, - говорит Рембо, - у меня на этих пацанов давно был зуб.
- А ты их знаешь? - с надеждой в голосе спрашивает Алена.
- А кто не знает этих беспредельщиков. Тот, кто к тебе приходил, бригадир у Кощея. А у меня с этим Кощеем свои счеты. Только повода не было, а вот теперь есть.
Сел Рембо на свой BMV и уехал. А Алена сидит на лотке и плачет. И весь базар ее жалеет. Все же, как одна семья. А если что - сдадут и не поперхнутся. Что, маленький? Нет, просто такова жизнь.
Приехал Рембо к себе, собрал бригаду и говорит:
- Есть у меня материал на Кощея.
- Это на которого, - спрашивает самый молодой, - на Бессмертного?
- Да, - отвечает Рембо, - некоторые его еще и так называют. Но сдается мне, что быть ему сегодня смертным.
Братва затихла и смотрит на бригадира.
- А ты часом не прихворал, - интересуется Кузя, его заместитель.
- Я? Пасть порву.
- Ага, - засмеялся Кузя, - ты еще скажи моргала выколю. Так что там с Кощеем.
- Не по понятиям поступает.Знает же, что я имею интерес к Алене со Слободского базарчика.
- Так кто же этого не знает, - засмялся Кузя.
- Ну вот, а он, паскуда, опоил ее братана Ваньку и забрал. И теперь с бабы выкуп требует.
- Клофелин? - быстро спросил Кузя.
- Не, если бы клофелин, Ванька бы коньки отбросил. А он живой. Просто какой-то бормотухи подсунули. Вот же козел! - стукнул кулаком по колену Рембо. - Сколько я ему раз говорил: не пей!
- В натуре, - согласился Кузя.
- Тогда поехали, - скомандовал Рембо, - обломаем рога этому Кощею.
Сели они на четыре BMW и поехали.Что не по понятиям? Мал еще меня учить. Это сказка, ребенок. Сказка - ложь, да в ней намек. Что такое намек? Пожалуйста, как нормальное слово, так он не знает. Как "феня", так пожалуйста. Намек, малыш, это когда никто вроде бы ничего и не сказал, а все все поняли.
Решили ребята заранее стрелку не забивать, а нагрянуть неожиданно с дружеским визитом.
Ехали они долго, три часа, три минуты и тридцать три секунды. И приехали темной-темной ночью в темный-темный лес. Где за темным-темным забором стоял темный-темный дом. В этом доме и жил Кощей, которого еще иногда называли Бессмертным.
Что? Я гоню! Ты сам гонишь. Все так и было, Вадик. Чтоб я сдох. Ну да, дачка у него была в лесу, подальше от людских глаз. Где в Одессе лес? А в Одессе, как в сказке, все есть. Что еще? Сундук? Причем здесь сундук? Ах, да. Слушай меня внимательно, у этого Кощея был такой домина! Там знаешь сколько было этих сундуков, уток и яиц, и иголок. Моим врагам! А дубы? И дубы были. Они у него охранниками работали.
Ну, Рембо с ребятами этих дубов первыми и порвал. Влетели в дом, порвали всех в доме. Нашли Ваньку в подвале. Только-только оклемался после пьянки.
Взял РЕмбо Ваньку за барки. А? Барки? Вот, вопрос. Правильно, ребенок. Взял Рембо Ваньку за барки и говорит:
- Я же тебе говорил: не пей, придурок, не будь козлом.
А Ванька так встрепенулся и отвечает Рембе:
- А за козда ответишь. По буковкам.
Вот так, Вадик. А потом Рембо поженился с Аленой. Гуляла вся бригада и весь Слободской базарчик. А ты - спи.
По щучьему велению.
Я тебе, Вадик, что, тысяча и одна ночь? Каждый вечер - сказку. Может сегодня сделаем перерыв? Я устал за целый день. Ну, ладно, расскажу я тебе сказку. О чем? Действительно, о чем. Вот! О том, что дуракам везет.
Что? А я тебе докажу. Слушай внимательно, раз заставил дедушку рассказывать. Жил-был на Приморской Миля, редкий лентяй. Поверь мне. Что? Нет, не
путай его с дядей Милей с Маразлиевской. Это Миля был страшно ленивый. А ты же знаешь, что у нас это большая редкость.
А молодой же парень. И симпатичный. И родители у него приличные люди. Папа - закройщик в мужском ателье, мама - закройщик в женском. То есть, Вадик, ты же понимаешь, голый-босый он не ходил. Что, мама или папа не смогут ему с отреза клиента справить на костюмчик? Смешно!
А этот Миля - такой лентяй, ничего же не хочет делать. Не говоря уже об про работать. А зачем ему. Правильно, дом - полная чаша. Он себе днем спит, а вечером на дискотеки ходит. И так целыми днями, месяцами и годами.
Мама-папа, Вадик, уже просто не знают, что с ребенком делать. Восемнадцать же стукнуло. И надо как-то определяться в этой жизни. А ему только дискотеки до утра. А потом сон до обеда. И опять дискотеки до утра. Его соседи так и называли Миля-дурачок.
И ничего не хочет этот Миля слушать. Даже когда ему умные люди говорят - Лева из пункта по приему стеклотары. У Левы с этих копеек сложилися хорошие тысячи, я тебе говорю. Вадик, если мы с тобой сложим свои бабки вместе, все равно у нас столько не будет.
Так этот Миля даже Леву со стеклотары слушать не захотел. Совсем, как твои мама и папа. Сколько им хороших советов не давай, все без толку: все делают по-своему. А зачем же я тогда наживал этот жизненный опыт? Чтобы передать его вам, мои дети и внуки. А знаешь, Вадик, что мне на это ответила твоя мама?
- Лучше бы ты мне больше бабок передал.
Как тебе это нравится? Как будто я еймало давал и даю. Я же не могу остаться вообще голый и босый. Отдай им все! Щас. Все равно они все деньги промотают. Вот, помру, тогда пускай как хотят, так и хозяйничают.
Что, ребенок? Ну конечно, что качается тезиса: дуракам везет. Что такое тезис? А и в самом деле. А фиг его знает, Вадик. Но хорошее слово, поверь дедушке. Можешь его иногда употреблять в устной речи. Произведет впечатление.
Однажды на дискотеке в престижном ночном клубе, в Аркадии, в фуфловые Миля не ходил, получилась одна стрелка. И Миля стал ее невольным свидетелем. Не стрелка, а, скорее, качели. Но кто-то заложил. Органы приехали, начали всех прессовать, чтобы показания дали. И все же говорило за то, что Миля знает. А Миля не колется, как его в ментуре не прессуют. И не раскололся он, Вадик.
И когда Миля назавтра появляется в том же самом ночном клубе. Почему именно "Космо"? В Аркадии навалом ночных клубов. Как у бобика блошек. И когда назавтра он появляется в этом же ночном клубе, его прямо при входе встречает Фима-Пиночет и говорит:
- Ты, Миля, правильный пацан. Вчера нас не сдал. Это, в натуре, поступок! Я твой должник.
А Миля мальчик не с робких. А? Да, Вадик, совсем как ты. Миля сразу усек, что удача прет же просто ему в руки. И говорит он Фиме-Пиночету:
- Надоело мне, Фима, пеше на дискотеки ходить. А дай ты мне такую машину, чтобы сама ездила.
Что, ребенок? Так не бывает? А тот Мерс, что у дяди Андрея с Пишоновской? Коробка-автомат, автопилот. Сдаешься? Так что с дедушко не спорь,
а слушай.
- Ладно, - соглашается Фима-Пиночет, - бери козырную тачку.
Махнул рукой и у порога дискотеки стоит новенький СААБ. Что? Нет, Вадик, это хорошая машина. Я тебе говорю. Ручная сборка, салон - натуральная кожа. Компьютер и все навороты. Таких в городе было всего две штуки: одна у начальника ГАИ, а вторая - у Мили. Я тебе говорю! Это сказка, ребенок. Вобщем, Вадик, тачка самый класс! Миля, как ее увидел, так и обомлел. Но виду не подает, а говорит:
- Еще мне надо такие права, чтобы, если я у вас в клубе так напьюсь, что сам не смогу идти, то милиционер должен будет меня донести до машины, усадить за руль и закрыть аккуратно дверь.
- Понял, - говорит Фима и вынимает из внутреннего кармана пиждака права с Милиной фотографией.
А на правах написано: все граждане и организации обязаны и прочее. А? Что ты сказал? Такие права точно есть. Я сам видел такие у Мони с Базарной. Он мне не верит! Я их в своих руках держал. Что я буду тебе врать? Не буду. И никогда я тебе не врал. Вчера? Это было не вранье, а военная хитрость. Ты бы иначе не поел. Нет, не поел бы, я же тебя знаю.
Вобщем, Вадик, когда Миля рано утром вернулся домой на СААБе, все соседи по Приморской офигели! А у папы даже ножницы выпали из рук.
- Украл, - сказала мама.
- Подарили, - ответил ей Миля.
- Тебе? - не поверил папа. - За что?
Так он ему и сказал, за что, правда, Вадик?
- За просто так, - сказал Миля.
- Ой, - сказала Милина мама.
- Что с тобой, Ривочка, - испугался папа.
- Ой, - повторила она снова.
- Тебе, что, плохо? - разволновался папа.
- Ой, - говорит мама, - я что-то чую.
- И что же ты чуешь? - спрашивает папа и пугаться не перестает.
- Ой, я чую что-то, - говорит мама, - И я не скажу, плохо это или хорошо. Это будут перемены.
- Ривочка, зачем нам перемены, - не понимает папа. - Или тебе плохо в твоем ателье, или мне плохо в моем?
- Вот я и говорю, Сема, ой!
Что, ребенок? Это сказка, не забывай. В жизни все еще хуже.
- И вообще, он мне сказал, что я могу у него просить все, что захочу, - добавил после паузы Миля.
- Сема, вот видишь!
Вот так, Вадик, Миле на голову свалилось счастье. И я тебе даже скажу так: нежданно-негаданно. Что это означает? А то и означает, Вадик, что дуракам везет.
И если раньше Миля тусовался то в одной дискотеке, то в другой, то теперь он все чаще начал появляться там, где ему таак повезло. Думал, дурачок, что ему там еще раз повезет.
- Должно, - говорил он, - дуракам везет.
То есть, Вадик, он себя хорошо знал, что ему, конечно, плюс.
И вот как-то раз на эту дискотеку зашла дочка одного Одесского магната. Что какого? Ты знаешь всех Одесских магнатов? Ты знаешь всех их дочек. Понятно. Молодец. Я в твоем возрасте... Что? Молчу. Продолжаю, продолжаю.
Пришла дочка одного Одеского магната. Что как зовут? Катя. Знаешь? Тогда слушай дальше. Эта Катя была такая козырная. Ни на кого смотреть не хотела. У одного нос не такой, у другогорот. Перебирала харчами и строила с себя недотрогу и несмеяну. Правильно, Вадик, трахнуть ее надо было. Так ведь ты пониммаешь, какая штука, и папаша ее уже это просек. И говорит в узком кругу, но так, чтобы все узнали:
- Кто мою Катьку растормошит - тому пол царства!
И тут Миля понял, что удача сама ему в руки прет. А он был малый шебутной, понатаскался по дискотекам. Шебутной? Стремный, понял?
Одел Миля свой лучший костюмчик, сел в СААБ, поехал на дачу к этому магнату. А что? Быка за рога! Кто бык? Да, никто. Поговорка такая. Подкатывает Миля к магнату на СААБе и говорит:
- Я пришел и я трахну твою насмеяну.
Магнат смотрит: машина не хилая, клиент говорит правильно. Думает, парень крутого из себя корчит.
- Хорошо, - соглашается магнат, - пошли. Но знай, если ты с моей Катериной общего языка не найдешь, ребята тебя в асфальт закатают.
- Что вы, папа, - засмеялся Миля, - где вы видели, чтобы кто-то сейчас дороги асфальтировал.
- Я ради тебя Дерибасовскую закатаю под асфальт, - тихо так и проникновенно сказал магнат.
И Миля сразу понял: не врет, и у него резко упало настроение. А делать нечего, потому что магнат стоит и ласково так смотрит на Милю:
- Иди, голубь, весели мою дочку.
И пошел Миля прямо к Кате в апартаменты. Был он там, Вадик, долго. Что он ей говорил, что она ему отвечала, история об этом умалчивает. Только вышли они из ее комнаты вдвоем. И на вопрос магната до своей дочки:
- Куда ты лыжи навострила?
Катя ответила:
- На дискотеку.
- А этот тут причем? - магнат мотнул головой в сторону Мили.
- А пусть будет, он стремный.
Вздохнул магнат и покачал головой. Что тут скажешь? Ничего. Вот и я смотрю на твоего папашу, только вздыхаю и качаю головой. Что, Вадик? Почему? Доживешь до моих лет, поймешь. Тоже будешь вздыхать и качать головой. Это я тебе говорю, твой дедушка. А дедушка внуку врать не будет. Как почему. Потому, Вадик, что внуки - это враги наших врагов. Сейчас тебе этого не понять, ты это просто запомни. И спи.
Что? Какие пол царства? Ты совсем или чуть-чуть? Кто же отдаст сразу пол царства какому-то Миле с улицы. И даже в сказке, малыш.
Ромео и Джульетта.
Знаешь что, Вадик, надоело мне рассказывать сказки. Сегодня я расскажу тебе правду. Но эта история, хоть и правдивая, но очень похожа на сказку. Что, ребенок? А ты не торопися. Ты слушай, запоминай и делай выводы.
Жил-был на Молдаванке папа Рабинович. И было у него два сына. Что? В сказках положено так начинать. Не перебивай дедушку по пустякам. Этот Рабинович держал всю Молдаванку. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что ознасает термин "держал"? Вот и хорошо. Из молодых, да ранний. Что? Необращай внимание, это такая поговорка.
Как там этот Рабинович воспитывал своих пацанов, я тебе точно сказать не могу. Хотя и свои соображения имею. Плохо он их воспитывал. Потому что не успел старик перевернуться, а те уже и подрались из-за наследства. Каждый же хотел сам держать всю Молдаванку.
Что? Да, подрались между собой. И чем это закончилось? А ничем, как все и всегда у нас. Поделили они Молдаванку пополам и стали смертельными врагами на всю жизнь.
Что, так не бывает. Бывает. А я за свои слова отвечаю. А я и докажу. Слушай. Был один немец. Это правда. Был один немец и у него была небольшая фабрика по производству спортивной одежды. И было у этого немца два сына Эдди и Руди Дастлеры. Когда папа умер, они тоже не смогли поделить между собой фабрику. Так старший, Эдди, отсудил себе ту фабрику, а младший основал свою. Теперь это Адидас и Пума. Понял? В маленьком немецком городке стоит столб, на столбе два указателя в противоположные стороны, направо Адидас, налево - Пума. Чтоб я сдох! Да? И ты такое дедушке пожелал? За все мое хорошее?
Спасибо, утешил дедушку. Не ждал от тебя. Ладно, слушай дальше сказку. Вот так эти два брата Рабиновичи жили и враждовали. И враждовали между собой их семьи, и бригадиры, и пацаны. То одни кого-то подрежут, то другие. Чистая вендетта, Вадик. Вендетта - это... Ах, ты знаешь. Никак не могу усечь, что ты знаешь, а чего не знаешь.
У старшего брата рос сын Рома, красивый парень. Что?Нет, Рома с Госпитальной ему и в подметки не годится. И потом, этот Рома, в отличие от того, с Госпитальной, не пил. Что? Да, вел здоровый образ жизни.
Когда Рома немного подрос, и ему стукнуло пятнадцать лет, папша стал привлекать мальчика к семейным делам. Что я имею в виду? Начистить кому-нибудь с той семейки мордашку до полного блеска, например. Вобщем, стал обкатывать пацана.
У младшего брата тоже родился ребенок, но девочка. Как ее звали? Как девочка, так сразу ему интересно имя. А не рано ли? Нет? Все равно она для тебя старовата. Ей уже четырнадцать. Что ты сказал? Ну, и дурак, У мужика должна быть женщина на пять лет моложе его. Девочку звали Джулькой. Что, как собаку дяди Семы. Это собаку дяди Семы зовут, как ее, чтобы ты знал.
Не скажу я тебе, Вадик, что эта Джуля была особенно красивая. Не в моем вкусе. Тощая, правда фигуристая. И на мордашку ничего. Во, во! Ты прав.
И не понятно мне до конца где, на каком сходняке Ромка углядел эту Джульку. Но только она ему сильно понравилась. Ну, да. Но, Вадик, о вкусах не спорят. И потом, запомни: некрасивых женщин не бывает, бывает мало... Хотя, тебе ещ об этом рано.
И так Джулька ему понравилась, что он даже попросил своего охранника узнать все о ней. Как зовут, где живет. Все досье.
Охранник через три дня приходит к Роме и говорит:
- Это кранты!
- Узнал?
- Узнал. Это кранты.
- Почему кранты? - взорвался Рома.
А ему взорваться, что тебе.
- Что кранты! Узнал - говори.
- Это Джуля Рабинович, - выдохнул охранник.
- Ты шутишь, Фима, - испугался Рома.
- Шоб вы так шутили, как я серьезно говорю.
Ты понимаешь, Вадик, какая драма. Рома же не привык себе ни в чем отказывать. Особенно, если что-то запрещено. Совсем, как твоя мамаша. Наверное в этом виноват я. Что? Причем здесь Рома? Я про свою дочку говорю. Про твою маму, дай ей Бог здоровья.
Конечно, Рома задумался. Правда не надолго. Долго думать было не в его характере. Да и не умел он долго думать.Точно, как твой папаша. Сначала что-нибудь как сотворит, а потом задумается. И ко мне бежит: дядя Лева, помогите! Я не подумал! Как=то так получилось! Раньше ж никогда! Как тебе нравится? И так каждый раз. Что? Сказка? Конечно, сказка.
Подумал Рома и говорит охраннику:
- А, плевать.
- Ой, Рома, - отвечает ему охранник.
- И что ой?
- Хозяин узнает - оторвет. И хорошо еще, если голову.
- А если не узнает? То ничего и не оторвет.
- Узнает, - не соглашается охранник.
- Ты сдашь!
- Не, шеф, сдавать - западло.
И ты, Вадик, знаешь, что это слово означает? И что же? Нехорошо! Да? Ну, тогда поехали дальше.Что? И как? Ромео и Джульетта? Ну, дите! И что же ты знаешь? Он ее лишил невинности? Что он ей сделал? Ты знаешь, что это такое. Хорошо. А что было дальше? Они оба отравились? Он отравился, она зарезалась? А вот и нет! И все было не так, если ты хочешь знать. А я расскажу. Да, понравился ей этот швицер. Что? Запомни, ребенок, не мы женщин выбираем, а они нас. Всегда. Зацепила Джулька классного парня. Что как твой папа. Во-первых, твоя мама, к сожалению, далеко не джульетта. А во-вторых, твой папа и Ромео, это просто смешно. не перебивай.
Так вот, зацепила Джулька Рому и он от нее таки зацепил дурную болезнь. Да! Я уже ничему не удивляюсь. Да, вылечился. Ой, Вадик, я тебя прошу! Какие проблемы у мужчин. Тысяча кубиков пенициллина в попу и все! Я тебе говорю. Разве один раз.
А что потом? Кто зарезался? Дождется он, чтобы она зарезалась! Жива-живехонька. Нарожала ему детей. Живут они на Пишоновской. Толстая она стала, безобразная.
 регулярно бьет Роме морду, потому что он пьет. И шляется по бабам. А ты, Вадик, говоришь: сказка. Какая, к бесу, сказка. Это жизнь.
А что Рома? С ней живет твой Рома. Налево бегает. А как же, как и каждый здоровый мужчина. Родители? Причем здесь родители? Они смирились, как и все мы. Да, Вадик, вот так. А ты, давай, спи.
Сказка о рыбаке и рыбке.
И не надоело тебе каждый вечер одно и то же? Нет? А мне бы надоело. И давно. Что? А я и не вешаю тебе лапшу на уши. Когда я, Вадик, захочу тебе повесить лапшу на уши, ты даже и не почувствуешь. И схаваешь за милую душу. Поверь дедушке. Он по части лапши на ушах большой спец. Он на этом, можно сказать, состояние нажил. Хотя, какое это, к бесу, состояние. Но должен тебе сказать, пару раз у меня в жизни были случаи поиметь хорошие деньги. А если положить руку на ногу, Вадик, то однажды я таки имел фортуну в руках. И не смог удержать. Совсем, как у того рыбака и той рыбки. Или, как говорил один мой интеллигентный друг: fortuna non penis, in manus non recipi. Нет, этого я тебе пока переводить
не буду. Запомни так, без перевода. Уверяю тебя: очень правильная латинская поговорка.
Ты не знаешь про рыбака и рыбку? Сейчас восполним этот пробел в твоем образовании. Кстати, все мы, мальчик, рыбаки. И хоть однажды, но каждому из нас попадается в руки золотая рыбка. И потом мы все равно оказываемся в пролете, в конце-концов. Хорошо, хоть этому старому идиету было на кого свалить. А если не накого? Все, все, слежу за трассой.
Жил-был на Черноморке один старик. И была у него на даче Ковалевского мазанка и старуха. Что разные вещи? Это в жизни разные вещи. А в сказке Черноморка и дача Ковалевского - одно и то же. Ладно, не в этом дело. Один дед со старухой жил в Черноморке. а другой - на даче Ковалевского. Согласен?
Про какого тебе деда рассказать? Про того, что на даче Ковалевского? Ладно. А почему? Ты был на даче Ковалевского? Тогда слушай. Жил=-был на даче Ковалевского старик со своею старухой. Была у них мазанка. И дед подрабатывал рыбалкой на Привозе. Что как. Ходил на пирс, на пляж к монахам. Не к монахам а в Монастырь на пляж. Ловил с пирса бычков и сдавал их на Привозе оптовикам. Какие-то деньги старухе отдавал, а на остальные бухал с ребятами. У них была своя компания. Да, но это уже другая сказка.
Однажды этот дед пошел... Как его зовут? А бес его знает. Соломон Абрамович. Что самый короткий анекдот? Еврей-рыбак? А еврей-дворник? Рыбак короче,
тут ты прав.
Пошел однажды Соломон Абрамович на рыбалку, на пирс. Сел на волнорезе, размотал удочки, нацепил на крючок наживку и забросил в море. Поплавок дерг-дерг. Старик подсек и вытащил рыбку. Смотрит, а это не бычок. Что? Нет, не пеленгас. Это золотая рыбка. Нет, просто золотого цвета и все.
- Вот, класс! - думает старик. - Заложу в ломбард, как Фаберже.
- Не надо, - говорит ему рыбка.
Так не бывает? Это сказка, не перебивай.
- Не надо, - говорит рыбка, - прогадаешь. За меня в ломбарде много не дадут. Лучше скажи, чего ты хочешь, а я исполню.
Дед задумался: а в самом деле, чего он хочет?
- Слышь, рыжая, - говорит дед после паузы, - хочу мобильный телефон, потому что у меня вообще нет никакого.
- Заметано, - соглашается рыбка, - иди домой, все будет пучочком.
Шурует стакик домой, а на пороге его встечает старуха, Сарра Моисеевна, с мобильником в руке.
- Только что принесли, Говорят, ты заказал.
- Не обманула, значит, она меня, - говорит старик.
- Опять твои бабы! - взорвалась старуха. - Сколько я буду терпеть тебя, кобеля. Говорила мне мама...
- Спокойно, - перебивает ее старик. - Фильтруй базар.
И рассказывает ей про золотую рыбку. У старухи после этого вообще планка падает, и она налетает на деда:
- Идиет, на фига тебе мобильник!
- А что? В доме же нет телефона. И перед ребятами...
- Перед ребятами! Я тебе дам, перед ребятами! А то, что у тебя нормального дома нет, это как? Вобщем так, придурок, делай что хочешь, но иди и сними с этой приблатненной приличную хату. Понял?
- Понял.
Поплелся старик назад. На пирс. Сел на волнорезе и сидит. Часа два сидел. Сама рыбка не выдержала и выскочила к нему на берег. Как, как, в сказке, вот как. Не перебивай. Выскочила к старику рыбка и говорит:
- И что же тебе сказала твоя мандолина?
- Да, ты понимаешь, - замялся старик.
- Конечно, понимаю, - кивает рыбка, - продолжай, не стесняйся.
- Она требует, чтобы я выпросил у тебя дом, как у новых русских: три этажа, лифт в подвал, гараж с этими воротами...
- На фотоэлементах?
- Вот, вот.
- Что мне с тобой делать, - задумалась рыбка. - Иди, будет тебе все.
Идет старик домой. И не узнает улицы. На месте его старой мазанки стоит швейцарское шале. Это, Вадик... Ты знаешь? Не могу никак врулить, что ты знаешь, а чего - нет. И каток последний асфальт раскатывает перед домом.
Заходит старик в дом, а там: итальянская мебель, французская сантехника. И старуха во всем от Версаче пьет Хеннеси из хрустального бокала.
- Офигеть! - восхитился старик.
- Что офигеть! - взорвалась старуха. - И это я должна жить в этом хлеву! Я? Одесситка в пятом поколении?
- Что ты еще с меня хочешь, - аж заплакал старик.
- Я хочу жить, как человек. Значит так, запоминай. Бери ручку и пиши. Вместо этой развалюхи пусть сделает приличный дом.
- Саррочка, что ты имеешь в виду под приличным домом?
- Не перебивай. Так и скажешь этой проститутке: приличный дом. И не надо мне вкручивать про рыбок. Я весь твой аквариум знаю наизусть.А это какая-то новая рыбка. Нечего мне вопросы задавать. Записал про дом? Пиши дальше: серый "Плимут". Это автомобиль. Дача на Канарах. Так? Квартира в Маями. Личный самолет с пилотом.
- Кобеля ей надо, - не удержался старик.
- Не только тебе. Пиши, не отвлекайся. Записал? Пока все. Если исполнит хорошо, дальше поговорим. Иди к своей рыбке, иди.
Что, маленький? Что она еще забыла?Ты мой хороший. Давай добавим в этот список. Конечно, а как же! На шару. Губа не дура. Молодец. Все ты правильно понимаешь. Вот, кто наша смена: внуки, а не дети. Внуки - это враги наших врагов. Что, детка? Я уже это говорил? Может быть. Но это чистая правда.
Что не отвлекайся дедушка. А кто же тебе, Вадик, тогда расскажет всю правду за эту жизнь, если не дедушка? Конечно, ребенок. А ты запоминай, пригодится, вот увидишь. И будь умнее своих родителей. К счастью, это не трудно. Все, все, я продолжаю. Он меня поставит на счетчик! Как вам это нравится? А мне нравится. И я вам объясню почему. Потому что человек должен учиться зарабатывать деньги. Мир так устроен, что же я могу поделать? Пусть Вадик уже с этого возраста ценит трудовую копейку.
Амэ хай! Рекет не работа? А я вам говорю, что работа. Правда, в годы моей молодости этого слова мы еще не знали. Зато знали кое-что другое, чего не знаете вы теперь. И имели совесть. Да, Вадик, да, это совсем другая сказка. И даже совсем не сказка. Хорошо, слушай. На чем я остановился?
Значит так, взял список старик и пошел снова на пирс. Да, у монастыря. Вылез на волнорез. Хорошо еще, погода была тихая. Сидит он на пирсе и читает-перечитывает свой список. И думает: как бы ему эту рыбку из глубины вызвать, и как бы ему этой рыбке все сказать. И тут объявляется золотая рыбка сама. Что, Вадик? да, детка, телепатка.Зато старуха у старика - психопатка. Ой, Вадик, они все такие. Конечно, за исключением моей Фирочки, пусть земля ей будет пухом. Святая была женщина. Что? Да.
Выныривает рыбка. Что? Хорошо, пусть. Снимает акваланг. Хотя, Вадик, а ты не можешь мне сказать, зачем рыбе акваланг? Ах, это сказка. Я все время забываю. Значит, как мы с тобой договорились: выныривает рыбка с глубины, снимает акваланг, и говорит старику:
- А-ну ка дай сюда этот список. Я не все разобрала по подслушке. Бульдозер сильно шумел.
Что? Да, каток, какая разница. Прочла рыбка список, посмотрела на старика и говорит:
- Где были твои глаза двадцать лет назад, когда ты на ней женился?
- Где, где! Вот где! - с досадой отвечает рыбке старик.
- Ладно, не расстраивайся по пустякам. Иди домой, все будет в порядке. И больше твоя мандолина тебя не потревожит, - и нырнула назад на свою глубину.
Что акваланг? Старику оставила, на память.
И пошел старик домой. Идет и думает: что же на этот раз учудит золотая рыбка такое, чтобы его благоверная навеки успокоилась. Пришьет! Тоже скажешь, Вадик. Вот молодежь, чуть что - пришьет. А полюбовно? Слабо? То-то же! Ты вот дедушку не перебивай, а лучше слушай, как в раньшие времена люди умели дела обделывать. Так тебя обойдут на мягких лапах - лучше бы убили, или, как ты сказал, пришили.
Приходит старик домой, а хоромов-то нет. И асфальта нет. И мобильника нет. А стоит его старая мазанка на прежнем месте. Дался тебе этот акваланг. Аквалангист.Остался у деда акваланг. Он потом с его помощью много рыбы наловил и продал на Привозе. А ты ложись на правый бочок и спи.
Сказка о царе Салтане.
Что, ребенок, что, маленький? Нет, и сегодня я расскажу тебе чистую правду. Никаких сказок. А? Как называется? Сказка о царе Салтане. Ну и что? А если это было на самом деле? Где? В Одессе. Что, в Одессе не было царей? А вот и были. Хочешь докажу? Докажу. На что замазали? Если я прав - завтра ты засыпаешь без сказки. Хорошо? А если я не прав? Вадик, дедушка не может быть неправ. Ладно. Тогда с меня мороженное. С орехами.
Так вот, ты же знаешь дядю Моню с Мясоедовской. Когда у нас разрешили кооперативы... Тебя еще не было на свете. Моня решил открыть свой
кооператив. Так он в уставе себя знаешь как записал? Нет, не председатель. Нет, не директор. Он себя в уставе записал: царь кооператива. что не прошло. прошло. Зарегистрировали. Чтоб я сдох!
Ладно, не отвлекаюсь. Слежу за трассой. Слушай сказку о царе Салтане. Почему обязательно чеченец? Кстати, жил он, как и положено царю на Косвенной. нет, он был соседом дяди Люсика. Жил Салтан на Косвенной и имел себе небольшое царство - кооператив по изготовлению поясов-шмоясов. И, кстати, неплохо с этого жил. Что згачит неплохо? Я знаю, на хлеб и водку ему хватало. А что еще надо человеку в этой жизни? Не так уж мало по нынешним временам.
И с тобой, Вадик, это когда-то произойдет. Я имею в виду то, что Салтан решил жениться. Подперло его, понимаешь. Невмоготу стало. Тебе еще рано это знать. Зачем я тогда рассказываю? А вырастешь, меня уже не будет, ты начнешь вспоминать дедушку. Хопс - а дедушка тебе и об этом говорил! Класс? Класс! А ты говоришь: зачем.
Прижало Салтана с этой женитьбой, значит надо выбирать невесту. Сам он из себя жених видный. Лучший на Косвенной в это время. Ты, Вадик, не смотри, что он клепал пояса и зиперы. Иногда на мелочах можно наклепать таких денег! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Только нынешние этого не понимают. Потому у нас и столько неприятностей. Не буду, не буду.
Салтан лучший жених на Косвенной и вообще на всей Молдаванке. А что, царь кооператива, и не последний царь. И кооператив у него не последний. То есть, Вадик, любая за него согласна пойти. Я тебе говорю. не спорь с дедушко. он поэтой части крупный спец. Что? Что тебе говорила мама? Вот же... Ну, я с ней разберусь!
Пошел однажды Салтан в бар "Дирижабль". Почему на поселке Котовского? Ты там с папой был? Так, и с папой твоим я тоже разберусь.Это сказка, Вадик, а в сказке, бар "Дирижабль" может находиться где угодно. Хорошо, уговорил, Салтан поехал на поселок Котовского специально в этот бар. согласен? Могу продолжать? продолжаю.
Пришел Салтан в "Дирижабль", сел за столик. Отдыхает, музыку слушает, Red Label попивает. Это виски таое. Знаешь? Откуда? Ах, да, ты же был с папой в этом "Дирижабле". Ты и раньше знал? Хорошо, я не вмешиваюсь, ребенок, в твое воспитание. Но я все равно навешаю твоим родителям.
А за соседним столом сидят три мартышки и ведут неторопливую беседу за чашкой кофе. Так говорится, Вадик, типа они Салтана не замечают. Типа они случайно, типа не сниматься они сюда пришли, а просто отдохнуть после съемок. Сниматься, Вадик, это не про кино. Ах, ты в курсе. А откуда, позволь тебя спросить. И кому мама так ответила? Дяде? Хорошо, хоть не тете.
И Салтан тоже делает вид, что ему не интересно. Потому что эти мартышки говорят о нем. И гонят они, Вадик, такой текст. Я дословно не помню, ребенок, но примерно так. Одна говорит:
- Я бы этому Салтану родила бы, если бы он мне скинул пару миллиончиков.
Надеюсь, не надо объяснять про зелень? Я так и знал.
Вторая посмотрела краем галаза на Салтана. Незаметно, Вадик. Эти бабы такие артистки, так умеют тебя обсмотреть, что ты будешь уверен: она вообще в другую сторону смотрит. Отвечаю. И просекает, что парню предыдущая декларация не понраилась. Декларация? Ну, то, что она... Да, только это слово неприличное. Мало ли что все говорят. И ты тоже можешь его говорить, но только должен знать, что оно неприличное.
- А я бы, - говорит вторая, - для такого классного парня точно родила, если бы он мне купил трехэтажный дом, гараж и дачу.
А третья макака, которая сидела спиной к Салтану, но все секла. У них, Вадик, где только нет глаз. И там тоже. Точно. Вообще, ребенок, у этих женщин такое интересное устройство организма. Но тебе еще об этом рано. А я говорю, еще успеется. А я говорю, не спеши. Ты слушай деда, он тебе плохого не скажет.
И тут третья мартышка говорит:
- Такое впечатление, что вы пришли сниматься. А мы же с вами пришли просто отдохнуть. А что касается перепихнуться с мальчиком, так я за. И родила бы ему такого бутуза! Моим врагам! И ничего мне от него не надо, кроме симпатии, потому что он мне нравится как мужчина.
Те две посмотрели на третью, как на больную, но ничего не сказали. А что тут скажешь? Может у девочки не все дома. Так они подумали. А у девочки, Вадик, оказалось в голове гораздо больше, у обоих ее подружек вместе взятых. Потому что этими своими словами она очень понравилась Салтану. И следующее утро он к ней подходит и говорит. Как он ее нашел? Откуда я знаю. Чего только в сказках не бывает. Захотел и нашел. Не задавай глупых вопросов. И говорит Салтан девочке:
- Очень мне вчера понравились твои речи, красавица.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - отвечает красавица, а сама от радости чуть из трусов не выпрыгивает.
Все же получается, Вадик, так, как она задумала. Женщины такие интриганки! Чтобы мне не сойти с этого места. Обкрутят и не заметишь как и когда. Ты еще вспомнишь деда. Я, ребенок, только одного не понимаю, что твоя мама нашла в твоем папе. И так смотрю, и так. Не понимаю. Да, конечно, кто же станет с этим спорить. Твой папа самый лучший в мире. Но что она в нем нашла?
Вобщем, Вадик, так, чтобы тебе долго не морочить голову, я скажу, они, да, поженились. Она оказалась классная. И Салтан не пожалел о своем выборе. И, как говорится в сказках, долго ли коротко ли, но пришло время царице рожать. Девять месяцев! Во-первых, в сказке это не обязательно.
Наша Милка от тоски
проглотила две доски,
через тридцвть две недели
с Милки ящики летели.
Фольклор, Вадик. А? Устное народное творчество. Учи культурные слова, а то про по фене ты разбираешься. Да? заметил. А как же ты думал.
И родила она ему парня. И тут у Салтана упала планка. Понимаешь, у нас, у мужиков, это иногда бывает. Не могу тебе объяснить, почему. Увидел Салтан мальчика и у него упала планка:
- Это не мой сын!
- Как ты так можешь говорить, - не понимает Салтана царица.
- Ну, вот же, черные волосы, а я блондин.
- Волосы еще побелеют, со временем.
- Что! - аж задохнулся Салтан. - Ты, что, вообще! Со временем! А пятка! Ты посмотри, разве это моя пятка?
- А чья?
- Изина это пятка. Я, понимаешь, мотаюсь по делам царства туда-сюда, а она в это время с Изей!
Приревновал он царицу к соседу, Вадик. Обычное дело. Царица пытается ему что-то ответить, но парень уже и слушать не хочет, потому что пятка не его.
 - Ты мне не жена, он мне не сын, - сказал - отрезал.
 Не зря же царь, правда, Вадик? Девочка видит, что накрывается счастливая
жизнь, но грустить некогда, надо хоть что-то урвать с этого царя.
- Раз ты такой, - говорит она Салтану, - хотя я тебя и люблю, - то есть ребенок. она идет до конца, молодец.
- Даже и пой мне про любовь, - не успокаивается Салтан.
- Хорошо, не буду, но меня еще вспомнишь.
- И не надейся, - отвечает Салтан.
- Хорошо же, но мне некуда идти.
- Некужда ей идти! - возмущается Салтан.
Вобщем, Вадик, делает он своей бывшей царице вместе с ее сыночком гринкарту. Ты должен знать, что это такое. Вот. Дает бабки на обзаведение и сплавляет в Штаты. С глаз долой, из сердца вон. Нам изины дети не нужны. И та уезжает с сыном в штаты. Как они там жили? Как все американцы. Сначала голые-босые, ни кола, нидвора. Она подрабатывала на кэш, смотрела за больными на дому. Еще чего-то там делала, я знаю, Вадик, но горя они хлебнули.
А сыночек рос, окончил шклоу, а потом коледж. Я точно не знаю, что у них за чем идет и как положено. А потом, Вадик, когда ему надо было окончательно определиться с профессией, он взял и кончил на компьютер. И быстро пошел в гору. И у них быстро появились и дом, и коттедж, и яхта, и автомобиль. Что как в анекдоте? А ты откуда его знаешь? Папа рассказал? Хорошо. Вобщем, стали у них с мамой водиться деньги. И они решили съездить на Родину. Их почему что всегда тянет на Родину.
Собрались они и приехали. Приходят на Косвенную, а там все, как двадцать лет назад. Хорошо, ладно, как двадцать пять. Заходят в свой бывший дом и их встречает сам Салтан. Смотрит и не верит свои глазам. Хлопец же копия он. И такой же белявый, и все прочее. Что? Пятка? Нет, он не стал. Да, и зачем, все и так ясно.
- Знакомтесь, - говорит мамаша, - это Гвидо. А это Гвидончик, папша твой разлюбезный!
Вот и все, Вадик, спи. Что? Ты же должен понимать, Салтан готов сквозь землю провалиться. Царица, естественно, оттянулась по полной программе. Но прошло много лет. Ты сказал, двадцать пять. Все забылось или потеряло остроту.
Сели они втроем на кухне, вмазали хорошо. И Гвидончик папе говорит:
- Слышишь, фазер.
Это по-американски. Знаешь? Чтоб ты русский так знал.
- Слышишь, фазер, а не хватит ли тебе возиться с этими поясами и зиперами?
- А у тебя есть предложение? - поинтересовался Салтан.
- Не зря же я кончал на компьютер. Сделаем совместную фирму по компьютерам. Сейчас это перспективно.
- Нет, - сказала мама, - пояса бросать нельзя. старый семейный бизнес. Надо и то, и то.
Все, Вадик, спи. Что? Чем закончилось? А тем и закончилось. прибрала царица все к своим рукам. И Салтана, и пояса с зиперами, и компьютеры. А ты как думал? Вадик, женщины они такие. И ничего с этим не поделаешь.
Гамлет.
Каждый вечер одно и то же. Тебе не надоело? Где я тебе найду столько сказок. А что же ты хочешь, ребенок? Как ты сказал? Боевик? Где я тебе возьму боевик? Боевик ему подавай! Это все телевизор. насмотрелся по нему всякой драни, и теперь к деду пристаешь.
Все. Ладно. Хорошо. Только тихо. Спокойно. Просто кошмар какой-то. Подавай ему боевик. Где я тебе возьму боевик. Ладно, все, хорошо, слушай.
Расскажу я тебе, Вадик, историю про одного студента. Да, боевик. Учился этот студент в Киеве, в университете. Или в политехническом. Какая разница. А я знаю, почему не в Одессе? Денег не хватило на Одессу. Или знаний. Я не знаю, Вадик, что у них теперь в ходу. И все время путаюсь. Это для сказки никакого значения не имеет.
Что тебе сказать, учился себе этот студент в Киеве и учился. Сдавал зачеты и экзамены, и в ус не дул. А? Так говорят. Кстати, хорошее выражение. Запомни, пригодится. И тут студенту из Одессы приходит малява. Почему я замолчал? Жду, когда ты спросиши, что такое малява. Не спросишь? Знаешь? Что за страна! Нормально.
Приходит студенту малява, где написона, что его папа отдал Богу душу. Ну, да, вот именно. А мама не долгодумая вышла замуж снова. И за кого бы ты думал? За лучшего друга их семьи. Я тебе отвечаю! Ятебя прошу, именно так всегда и бывает. Ты слушай дедушку, он кое-что видел в этой жизни. И в конце малявы приписочка: не все там так чисто и хорошо, как кажется. Как говорили в дни моей молодости, тонкий намек на толстые обстоятельства.
А жили они в Черноморке на пятнадцатой станции. Там у них был классный дом, Вадик, просто замок. Четыре этажа вниз с лифтом. Три этажа вверх без лифта. И до моря недалеко - метров восемьсот. Просто замок, Вадик, я тебе говорю.
Приезжает Гама до мамы, и все точно так, как ему описали. То есть, пока он в Киеве грыз гранит науки, мама тут тоже времени не теряла.
- Гамочка? - говорит ему мамочка при первой же встрече, - может это и грех, но какой он исключительный человек этот твой отчим! Я тебе говорю! Он так любил нашего папу! Шобы не твой отчим, Гамочка, не знаю, чтобы я и делала, когда папы не стало.
Потом, конечно, пошел Гама до отчим.7 Поговорить. Встречает его отчим в бывшем папином кабинете за бывшим папиным столом. Что тебе сказать, Вадик, мужик он, конечно, был видный. Правда было ему уже под полтиник, но в самом соку. И проседь красивая в черных волосах. Бабы это любят. Они на этом тащатся. Я тебе говорю! Ты мне не веришь? Не ожидал. Погоди, доживешь до моих лет.
Что? Конечно, продолжаю. Когда Гама вошел в комнату, отчим встал из-за стола к нему на встречу. Обнял Гаму за плечи и говорит ему, так. по-отечкски:
- Мужайся, старик. Мужество, вот, что нам с тобой сейчас нужно.
Да, Вадик, козел он, ты прав. И ты не прав. Почему? А ты дослушай до конца - поймешь. Брось эту глупую мамину привычку смотреть в конец детектива. Не лишай себя удовольствия сопереживать. Что? Неважно, потом поймешь. Да, ты прав, я слишком часто это говорю. Но ты должен понять, что во всем есть своя прелесть. И в том, что ты еще ничего не знаешь, и у тебя все впереди. И у меня в том, что я все знаю и у меня есть ты.
Все, все, продолжаю. А что собственно говорить? Гамочка же просек сразу, что отчим вешает ему лапшу на уши. И кое-что ему начало проясняться. Но не до конца. Но характер у Гамочки уже начал потихоньку играть. Ясное же дело, что тут нечисто.
Все же, Вадик, не просто так. Папаша Гамин держал сеть бензоколонок. И этого ему хватало на кусочек хлеба с маслом и с красной икрой. Что я имею в виду? Я имею в виду, что сеть бензоколонок - золотое дно. Та, шо я говорю, там дна нету!
Пошел Гама к себе в комнату, сел в кресло у журнального столика и задумался. А ему, надо тебе сказать, подумать было о чем. А он, надо тебе сказать, был не то, что твой папаша, и думать умел. Ладно, не буду. Сидит, значит, Гама и думает. Тут стук в дверь. Да, неожиданно, он аж вздрогнул.
- Входите, - говорит.
И кто бы ты думал к нему заваливает, а, Вадик? Ну, сообрази. Ты же можешь. Почему сразу телка! Кто же еще? И то правда. Ладно. Но где ты услышал это слово? Когда? К папе пришли его друзья? И играли в покер? Я им покажу покер, знаю я этот их покер.
Ребенок, так нельзя говорить о женщине-матери. Это неприлично и неуважительно. Что не всегда? Всегда. Ладно, этого уже не исправишь. Поехали дальше.
Ты, в принципе, угадал. Только Офа уже не могла идти по категории телок, поому что у нее поехала крыша.
Кто такая Офа? Его первая любовь. Еще до отъезда в Киев. Почему у нее поехала крыша? Откуда я знаю, Вадик, отчего у молоденьких девочек едет крыша. От любви. Другие причины? Я знаю, может и есть другие причины.
Зачем она к нему приперлась? Узнала, что приехал и захотела повидаться. Понимешь, малыш, она была двинутая, но не до конца, поэтому ее никуда не ховали. На Офу иногда что-то находило и она начинала нести всякую чушь. А иногда ничего, нормальная.
Заходит Офа и останавливается у входа. Она же сама пришла к мужчине, Вадик, то есть нарушила какую-то глупую их женскую заповедь. Вадик, эти бабы вообще много внимания обращают на условности. Что такое условности? Как тебе сказать, глупости. Вот, вот. А Гама же отмороженный, он же думает, как Чапаев. Кто такой Чапаев? Да. А кто такой Терминатор? Ты знаешь. Кончно, знаешь. Вадик, Чапаев - это человек, который сначала проспал а потом утонул в реке. Что? Он тоже все время думал. И видишь, чем ддля него это закончилось. Да, тут ты прав, твоему папе это не грозит. И слава Богу, не утонет.
Я не знаю, Вадик, было у них что-то или нет. Двое молодых и заводных. Только Офа по простоте душевной и частичному отсутствию крыши, ты меня понимаешь, тоже что-то сболтнула Гаме. И тот вообще пошел вразнос.
Офа ушла, амам и отчим его не трогают. А у пацана - сердце не на месте. Наступила ночь. Гамочка лег спать. И снится ему его папаша. То есть, он его не видит, а только силуэт. И этот силуэт, Вадик, говорит Гаме... что? Да, конечно, плохая примета. Вот в этом все и дело. И говорит этот силуэт Гаме:
 - Отомсти им за меня.
Понял? Гама аж проснулся в холодном поту.И больше не заснул до самого утра. А утром за завтраком отчим и говорит Гаме:
- У нас сегодня будет вечеринкп.
- По какому поводу гуляем? - интересуется Гама.
- А без повода, - смеется отчим, - просто так.
И тут Гаме в голову пришла одна мысль. Он, Вадик, был тот еще фрукт. Но виду не подал. Я забыл тебе сказать, что отчим работал у Гаминого папы замом. Понимаешь, ребенок, как все закручивается? Да, Вадик, не дураки придумывали.
Чтобы не тянуть кота за хвост, Вадик, насттупает вечер. За это время Гама еще кое-что узнал. И у него исчезли все сомнения. Но парень решил в милицию не заявлять. Ты совершенно прав, малыш, вот и Гама то же самое сказал:
- Прчем здесь милиция? Это мое личное дело.
Вечеринка началась. Отчим нанял тапера. Тапер? Этот тот, кто поет и играет, чтобы гости не скучали. Встретился Гама на вечеринке со своим старым школьным приятелем Лориком. Того отчим тоже пригласил. А Гама и не удивился. Они с Лориком, конечно, выпили за встречу. И не один раз. Да, а ты откуда знаешь? Что значит, проживешь с мое? Да, Вадик, минимум три рюмки. Но кто там считал те рюмки. Накатили они с Лориком хорошо. За дружбу, за нас, пацанов, за них, без которых нельзя. Ты же знаешь, Вадик, как это бывает.
Поупивалия не только эти двое. Все поупвались. Пили, словно это был последний день Помпеи. Что? Картина естьтакая. Там все, как сумашечие, куда-то бегут. Чего вдруг? А бес его знает. Почему вдруг все начинают дружно сходить с ума. Говорят, на них какой-то вулкан что-то сделал, я точно не помню что. Какая разница, так говорят.
И ты им не верь, никто никого не травил. Поперепивались они все там так, что кое-кто даже отдал Богу душу. А люди раскричались - отравил всех Гамочка. Никого он не травил. просто тоже классно выпил. И потом они еще и поножовщину устроили с Лориком. А? Да, все из-за этой Офы. Оказывается Лорик тоже на нее глаз положил. А выпили - и кровь в голову ударила. Вадик, ты же знаешь, как это бывает.
Ну и что? Ненормальная! А кто сейчас нормальный? А это даже и лучше. Я тебе Вадик, так скажу, с нормальной женой больше хлопот. А так - самый класс! А ты спи, потому что уже поздно, и дедушка и сам уже начинает клевать носом.
Король Лир.
Ты меня, ребенок, в конец заездил своими сказками. Тебе каждый вечер - новую подавай. Смотрел бы чтоли по телевизору этих пенсионеров Хрюшу со Степашкой. Кто маразматики? Да? Согласен. Так что же ты мне предлагаешь? Столько сказок нет. Есть? Ладно. Тогда слушай.
Я расскажу тебе сказку про одного старика. Что не интересно? Интересно. Засохни. А лет через сорок-пятьдесят тебе это станет очень интересно. И не спорь с дедушкой, это бесполезно. Что? Бросить свои сталинские замашки? А уж какие есть. Если бы не я, не было бы ни твоей мамы, ни тебя. Но это к слову.
Слушай и не перебивай. Я расскажу тебе про одного старикашку. Что? нет, ты его не знаешь. Когда твой дедушка был маленьким мальчиком, он уже был стариком. Что? Он и сейчас старик. Правильно, так бывает только в сказках. А я что тебе рассказываю? Причем здесь, столько не живут?
Жил этот старик на девятой Фонтана. Там есть пансионат "Красные Зори". Знаешь? Не хило? Вот. Там у него был классный дом из ракушняка. Что фигня? А по тем временам? То-то же! Как войдешь - коридор, слева комната, справа дверь в кухню. А из кухни - еще одна комната. нет, не все. Еще у него был участок соток десять. Нет, не все. На участке была времянка: комната и кухня. Такой себе летний домик. Но если чуть-чуть руки приложить, то там можно и зимой довольно прилично жить.
Как его звали? Я не помню, какое-то нерусское имя. Почему обязательно еврейское? А вот и нет. Вспомнил - Лир. Не Литр, а Лир. Что, конечно? Хотя, может быть ты и прав, может быть он и был еврей. Но лично я таких глупых евреев не встречал, за исключением, ну, ладно.
И было у старика три дочки: Фира, Сара и Двойра. Не, он таки был евреем. Какой молдаван так детей назовет? Хотя сейчас может быть все, что угодно. Как в том старом анекдоте: меняю фамилию Кронштейн на хоршую жилплощадь. При хорошем варианте возможна доплата. Почему не смешно? а по-моему смешно. Слушай дальше.
А с другой стороны старик может и не воноват, что его дочек так зовут. Может он поступил, как один мой приятель. Когда у него родилась дочка, я его спросил:
- И как же ты ее назовешь?
- А, - ответил он, - кто больше даст, тот пускай и называет.
Только я вот думаю, колько же это надо было дать, чтобы вот так обозвать девочек? Что? Да, так вот, имел старик трех дочек. И тут ему подошел возраст. Что? Нет, я имею в виду, что много лет стало старику. Пора было уже заняться завещанием. И стал он думать кому и что отписат . Как что? Он, что, за столько лет ничего не нажил? Нажил. Надо это между всеми распределить по справедливости? Надо. Как в том старом анекдоте: приходит новый русский к старому еврею и говорит,
- Папа, дай денег!
Все, все. Продолжаю. И решил старик пооворить с каждой джочкой по душам. Пошел он к самой старшей, к Фире, и говорит:
- Фирочка, жизнь такая непредсказуемая штука, а мой возраст таков, что пора мне подумать и о вечном.
А Фира ему говорит:
- Что вы, папа, зачем вы себя хороните раньше времени. Вам же еще жить ижить. Живите себе у меня, а я буду за вами смотреть, как за цыпленком квочечка. И пылинки с вас буду сдувать.
Разнюнился старик после Фириной речи и обрадовался: вот, какая у меня старшая заботливая и хорошая дочка! И пошел до средней, до Сары.
- Как хорошо, - говорит та, - папа, что вы именно ко мне зашли. Как раз и борща покушаете, только что сварила.
- Спасибо, дочка, конечно покушаю, - отвечает старик.
Сидят они на кухне, едят борщ, а старик, в паузах между ложками, и говорит Сарочке:
- Чую я, Сарочка, что скороко пробьет мой час. И надо мне подумать о главном.
- Перестаньте, папа, - отвечает Сарочка. - Не говорите глупостей, а лучше ьрескайте борщ. Лучшего борща вы ни у Фиры, ни у Двойры не попробуете.
Ударился старик в слезы: какая у него и вторая дочурка заботливая и ласковая! на загляденье. Правда, не такая, как Фира, но тоже ничего. И отправился к третьей дочке, к Двойре. Что на чем? На трамвае, вот на чем. Какая тебе разница? Не в этом же дело. В этом? Почему? Ну, Вадик, ну, молодец! Я в твои годы не был таким сообразительным. И в самом деле, что же он тогда собрался делить, если ездит на трамвае? Тогда, Вадик, он поехал на своей машине. Ага, сам за рулем. А я говорю,
сам и все.
Приезжает старик к старшей дочке, стучится в дверь, та ему открывает и говорит:
- Что же, папа, вы меня непредупредили заранее? А мне надо уходить. Да и покормить мне вас нечем. Не сготовила я ничего.
Старик так и застыл на пороге с открытым ртом.
- Проходите на кухню, - говорит дочка, - сейчас я что-нибудьспроворю. Посидим, поговорим.
И пока она так разговаривала, начистила картошки, нажарила ее, селедочки, огурчиков.
- Присаживайтеся, папа, к столу, поедим, - говорит Двойра. - А дела мои могут и обождать.
Сел старик за стол. кушает и думает: говорить или не говорить. Нет, думает, скажу.
- Такое дело, Двойрочка, - говорит старик, - мнеуже много лет.
- Да, папа, - соглашается дочка.
Старик аж чуть не поперхнулся. Что? Это сказка, Вадик, слушай дальше.
- Так вот я говорю, - продолжает старик, - пора мне наверное подумать и о главном.
- Наверное, папа, пора, - соглашается Двойра.
Старик смотрит на дочку, долго. Потом встает, машет вот так рукой сверху вниз. Что? Да, поднял руку, а потом резко опустил. И говорит Двойре,
- Ну, я пошел.
И уходит. Приходит к себе домой, садится и думает, вот так дочки. Старшая - самая вниммательная. Средняя тоже ничего. А вот младшая - просто грубиянка какая-то! И решает, отдам дом на Фонтане старшей за то, что она такая внимательная. Она за мной и присмотрит, если что. И стакан воды подаст, и все будет хорошо. А средней, Сарре, оставлю свой "Мерседес". Пусть катаестя. Если мне понадобится, она вседа подвезет, ну, там, в больницу, или еще куда. А младшей грубиянке ничего не дам. Пусть занет, как со старшими надо себя вести, как папе грубить. Так он и сделал. И остался без всего. Почему? Все же детям отдал. Конечно,я с тобой согласен, только так не прилично говорить. Есть более приличное слово, он был не прав. Да. Почему? Потому что, когда он захотел хоть
где-то пожить и приехал к страшей, к Фирочке, на трамвае, потому что свою машину он отдал средней, Сарочке. а та отказалася его подвезти:
- Ой, папа, я так рада, что ты позвонил. Но сегодня я не могу тебя подвезти, потому что наша машина на обслуживании в автосервисе7 Что? Когда она оттуда выйдет? Я даже и не знаю. Потому что ты ее совсем добил, пока ездил. Это же надо так добить "Мерседес", - и она повесила трубку.
Так что старик поехал к Фире на трамвае. тогда еще у пенсионеров на них был бесплатный проезд. Приезжает, звонит в звонок у калитки. Ему идет Фира открывать. Видит, что это ее папаша и говорит:
- и чего вам дома не сидится? Вот это мне не понятно. Поржилой же человек, а такой беспокойный.
- Негде мне жить, - говорит старик, я все отдал тебе и Сарре. Приюти меня у себя в доме.
- Вот еще! - говорит Фира, - нам и самим мало места в доме. Тем более, что мы затеяои перестройку всего этого дома. Надо жить в ногу со временем. Так что совсем нет свободной площади.
И ушел старик, что не срамши не жрамши! Не солоно хлебавши, вот как надо сказать. Идет и плачет, и не знает, что ему дальше делать. И тут его встречает младшая дочка. Что? Конечно, сказка, но так и в жизни бывает. Это называется: родился в рубашке. Это сложно, Вадик, я тебе потом объясню. просто поверь. Встречает старика младшая дочка и спрашивает:
- Что с вами, папа, почему вы плачете.
То ей и рассказывает все про старшую и про среднюю дочек. Двойра молча слушает его, а потом говорит:
- Я так и знала, что все так и будет. Но вы не отчаивайтесь, папа. пошли ко мне, поедим. У меня ничего нет, но мы что-нибудь придумаем.
Приезжают они к Двойре домой, идут на кухню. Пока она чистит картошку, страик ейвсе рассказывает, как он решил прверить своих дочек, которая из них самая достойная, и как он в них ошибся. И плачет. А Двойра тем временемнажарила картошки, поставила огурчиков, селедочки. Вынули с холодильника бутылку "Столичной" еще с раньших времен, и говорит:
- Садитесь, папа, за стол и поедим. А жить будете у меня, не на улице же.
Что дальше? Выпили они по рюмочке и пошли спать. И ты тоже спи. Что? О чем сказка? О том, как правильно надо раздавать свое наследство. Не тем, кто хорошо базарит, а совсем наоборот. Хотя и тут нет общего рецепта, Вадик. Жизнь, ребенок, такая неоднозначная штука. Но об этом я расскажу тебе как-нибудь в другой раз, спи.
Операция.
Главное ощущение - пришел в больницу здоровый, а ушел больной. И это у них называется исцеление? Хотя, что это за болячка - грыжа. Стыдно даже писать. Грыжа у меня была много лет. Я даже один раз пытался ее оперировать. Пришел
в районную поликлинику на прием к хирургу. Он внимательно осмотрел меня, то есть общупал, облапал. И сказал:
- Будем готовить вас к операции.
Сразу надавал направлений мне на различные анализы крови, мочи и прочих выделений из организма. Я даже не знал, что такие есть.
- Есть есть, - засмеялся хирург, невысокий плотный парень лет тридцати.
У такого рука не дрогнет вырезать мне все, что угодно. Особенно в таком месте. И я ушел из поликлиники со смешанным чувством предчувствия опастности и необходимости что-то делать. Нас воспитывали в покорности, в требовательности к себе, и в необходимости выполнять поставленную задачу. А мне хирург поставил задачу - пройти все анализы и с результатами явиться к нему снова на прием.
- И будем вас госпитализировать и оперировать, - сказал он лучезарно улыбаясь улыбкой мясника перед разделкой туши невинного животного.
А еще я воспитывался в среде интеллектульный одесских мальчиков, что, в принципе, в жизни мне всегда потом мешало. То есть слово иога я слыхал. И
даже что-то читал по этому поводу. Не только в плоскости сексуальных упражнений. Тогда пошла мода на лечебные упражнения иоги. и я достал машинописную копию трактата о лечебных упражнениях иоги и засел за его изучение. Машинописная копия была по счету сто сорок востмая. Можете представить, что можно было разглядетть на бумаге? Но это меня не остановило. И после суточного чтения этого шедевра многовековой мысли я таки отыскал там упражение против которого в качестве лечебного эффекта в том числе значилась и моя грыжа. Я не буду сейчас описывать позу, которую требовалось занять для достижения лечебного эффекта в области паховой грыжи. Это не есть цель данного труда. Мы не создаем пособие по лечению грыжи. Наша цель несколько иная не совсем ясная и для нас самих.
Короче говоря, так совпало, что проходить анализы и делать лечебное упражнение я начал одновременно. Я специально останавливаю на этом ваше внимание. Я аккуратно ходил в поликлинику сдавал литрами кровь на все, на что можно и нельзя, сдавал все свои испражнения и выделения вплоть до экскрементов им на анализ. Что они могут определить по продуктам, которые организм уже отработал? Для меня непонятно. Вот поэтому я и не врач. По-моему, что вложишь в организм, то и получишь на выходе. А что хорошего мы вложили в наши организмы за последние лет сорок? И что же они теперь хотят увидеть на выходе? Риторические вопросы. На них существуют риторические ответы. Но вся эта процедура сдачи анализов придает подготовке к операции необходимый шарм и глубину ощущений. Представляете: я с пробиркой теплой свеженькой крови в руке, ее только что нацедили из меня, спускаюсь по тесной здравоохранительной лестнице с третьего этажа на второй. Мне навстречу идут люди по своим больным делам и никому нет дела до того, что у меня в руке. Мне ленивая сестричка сказала:
- Отнесите, пожалуйста, это в двадцатый кабинет на втором этаже.
Она это только что из меня выпила с помощью иглы и шланга. И я несу. Кровь греет мне ладонь, потому что она еще не успела остынуть от моего организма. Что же тогда меня ждет на операции? Не хочу!
Так прошел месяц. Я сдавал анализы и занимался лечебной йогой. Через месяц все анализы были сданы и я пошел на прием к тому молодому хирургу на предмет операции по поводу паховых колец, чтобы выразиться поинтеллигентнее.
Аккуратно отсидел на кривом стуле в коридоре под дверью, дожидаясь своей очереди. Наслушался, конечно, от пенсионеров про их борьбу со своим здоровьем. Вдохновился безмерно. Но к хирургу попал. Выложил ему на стол все свои справки с анализами. Он внимательно их все прочитал. Ничего не могу сказать, прочитал внимательно. Потом посмотрел на меня:
- Раздевайтесь.
Я разделся и доктор начал меня осматривать. Он внимательно ощупал мои паховые кольца, задумался, потом ощупал еще раз. Опять задумался, посмотрел на меня и спросил:
- А зачем вы ко мне пришли, молодой человек?
Правда, классно спросил?
- На операцию, - сказал я.
- На какую операцию? - удивился хирург.
- Грыжи.
- У вас нет грыжи.
- А я ее вылечил, - сказал я.
И рассказал врачу про то, как весь месяц занимался йогой.
- Так не бывает, - сказал врач, - грыжа не лечится. Вася, иди сюда, - позвал - он еще одного хирурга из соседнего кабинета.
Пришел тоже молодой парень, высокого роста, в белом докторском халате.
- Посмотри этого больного, - мой хирург показал ему на меня, - пришел оперироваться по поводу паховой грыжи.
Вася внимательно ощупал мой живот холодными равнодушными пальцами.
- Кольца увеличены, - сказал он, - но грыжи я не нахожу.
- Я тоже, - сказал мой хирург. - Он говорит, что вылечил грыжу йогой.
- Грыжа не лечится, - беапеляционно сказал Вася и пошел в свой кабинет.
- Ладно, - сказал мне доктор после того, как Вася вышел, - иди домой, госпитализировать мы тебя не будем. Но, запомни, ты еще ко мне придешь,
потому что грыжа не лечится.
И я пошел домой. У меня теперь было два пути: всю жизнь делать это упражнение или всю жизнь его не делать. Угадайте с трех раз какой я выбрал путь? Правильно, не делать. Я же и себе и всем доказал действенность йоги и ее лечебные свойства. Зачем мне еще напрягаться? Это же так просто. Не делать же легче, чем делать. И в один прекрасный день я обнаружил, что моя грыжа снова при мне. Так что хирург оказался прав. Но к нему идти опять мне не хотелось, как только я вспомнил про эту процедуру сдачи анализов. Второй раз такое проходить мне не захотелось. И я жил в таком неоперированном виде. Но однажды, когда я уже жил не в этом городе, ко мне на работу пришел врач. Настоящий одессит, он родился в Хмельницком. Но это ему совершенно не мешало. Не помню, что он у меня попросил. Помню только, что я все ему сдклал. А потм мы разговорились и понравились друг другу. приятно было в этой деревне, под названием районный центр, найти хоть одного нормального
человека. Вот на этой почве мы с ним и сошлись. Я не скажу, что очень тесно, но все таки. Приятельские отношения - это тоже много. О чем говорят с врачом? Вот и я о том же. И как-то раз я рассказал Валере свою детективную историю про грыжу. Он долго смеялся и потм говорит:
- А давай мы тебя прооперируем. А что? На раз!
Любят эти врачи оперировать. Им только дай подходящий сырец. Всего изрежут из любопытства. Известный факт. Вот и этот Валера туда же. Я так ему и сказал. А он смеется и говорит:
- Из наших лап не уйдешь.
Посмеялись и разошлись. И я постарался забыть о разговоре. Но Валера оказался тот еще друг! Где-то через неделю он мне звонит на работу и говорит:
- Я все подготовил и обо всем договорился. На следующей неделе в понедельник ты приходишь к нам в больницу. По вторникам у нас операционный день, ребята тебя и прооперируют.
И положил трубку телефона, чтобы я не успел ему ничего возразить. Да, уж если хирург захочет тебя порезать, он порежет. А Валера, на мою беду, был еще хуже, чем хирург. Он был анестезиолог. Кто не знает, что это такое - и слава Богу! Лучше этого не знать. А кто знает, тому лучше забыть.
Лучший друг наркоманов, это сказаи бы сейчас. Тогда мы ни про какие такие глупости не знали. То есть где-то там, на другой планете, в Америке, бродят
по улицам толпами какие-то наркоманы. Но только не у нас!
Безусловно, как я ни старался, понедельник наступил гораздо раньше, чем я рассчитывал, и совсем не тогда, когда я хотел. Был теплый осенний день в начале сентября. Золотая пора у нас на Киевщине, извините за тавтологию. И в такой вот прекрасный теплый осенний денек я совершенно здоровый мужчина, отправился в лапы к этим мясникам совершенно добровольно. А вышел я оттуда через десять дней совершенно больной. Но не будем забегать вперед, все по порядку.
Двухэтажное здание хирургии грязно-зеленого цвета. Это мое пристанище на ближайшее время. Вхожу в него, словно отрекаюсь от старого мира и отряхивая
его прах со своих ног. И этот специфический запах больницы. Назвать больницей место, где возвращают здоорвье могут только у нас. Таким образом, я вошел в этот х[ирургический рай и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Длинный коридор, коричневый линолеум на полу. Высокие белые двери в стенах по обе стороны коридора. Палаты. Остановился посередине коридора и думаю: и чего я сюда приперся. Только решил по-тихому ретироваться из этого светоча здоровья, как в дальнем конце коридора показалась огромная фигура Валеры.
- А я уже думал, что ты никогда не придешь. Пошли, уже все готово.
И он повел меня в палату. Большая комната, шесть кровтей вдоль стен. Против двери два окна на волю. Колышатся веточки деревьев, листики на них болтаются совершенно индифферентные к моим несчастьям. Я выбрал койку слева от входа у стены, чтобы было недалеко.
- Устраивайся, - сказал мне Валера и слинял.
А я остался один на один с реалиями больничной жизни. Человек рождается в одиночестве и в одиночестве переносит все свои мучения. Я это хорошо понял в ту минуту, когда за Валерой закрылась дверь палаты.
Простыня казенной стирки, подушка тощая, как порции в их столовой. Правда сетка панцирная, мягкая, только неизвестно, хорошо это или плохо. Вобщем, как смог, так я и устроился. Знакомиться со своими сожителями мне почему-то не хотелось. Да, и они не особенно настаивали. Видимо понимали мое состояние. В прикраватную тумбочку я сложил все то, что мне дала с собой в больницу жена. Перечень стандартный и вызывать у вас интереса не должен. Поэтому и напрягать я вас по этому поводу не буду.
Минут через тридцать пришел Валера. Он посмотрел, как я устроился, улыбнулся и сказал:
- Завтра тебя оперируют. Начало операций в десять утра. Я тебя поставил последним, чтобы ты успел подготовиться морально. С утра ничего не ешь, не положено. И не волнуйся так, я же все время буду рядом.
И ушел. Ему хорошо говорить: не волнуйся, - не его резать будут. А, как минимум, меня. Я хоршо подготовился к лежанию в больнице. В том смысле, что взял книжку почитать. Я даже продумал какую: Достоевского "Бесы". Я Достоевского вообще читать не могу из-за путаности и сложности его литературной манеры. Это не его недостаток, это недостаток мой, моя природная лень и больше ничего. Но я же мальчик из интеллигентной одесской семьи, я же понимаю, что Достоевского надо читать. И где же это делать, как не больнице! Именно то, что доктор прописал. Там сдвинуьа психика, тут сдвинута психика. Все должно сходиться. Тем более "Бесы". По слухам от тех, кто прочитал, это роман в котором Достоевский очень достоверно описал коммунистов и всю коммунистическую идею. А в период третьего этапа общего кризиса капитализма и триумфального шествия по земле социализма очень мне было интересно прочитать о коммунистической идее у Достоевского. А тут такая удача: заперт и читай!
И я достал из сумочки книжку и раскрыл ее на первой странице. Таким образом, мое лечение в больнице началось. Часа через два соседи попалате сказали, что надо идти на обед. Обед подавали в столовой тут же на втором этаже. Не ресторан Интурист, само собой. Да и порция - норма среднего кузнеца, как пошулил кто-то из больных-выздоравливающих. На тарелках не первой свежести и даже не второй подали кашу-шрапнель. Любят ее повара готовить. Наверное она очень кало-рийная. Ровно на столько, на сколько может быть калорийым клейстер. И спитой чай, то есть его уже раз пять пили и он теперь стал такого же цвета, как слабозаваренные листья лука, если я все правильно сказал. Ну, вы же меня поняли. То есть здравоохранение во всей своей красе. И иначе быть и может.
Что меня волновало - укол в живот. Я где-то услыхал, что при такой, как у меня операции для местной анестезии в том месте, где меня собираются резать, делают укол в живот. И мысль о том, как я переживу первое прикосновение иглы шприца к моему животу очень меня беспокоила. Но я приказал себе не думать об этом. А повернулся лицом к стене и заснул. Как правило, когда с воли попадаешь в больницу в первую ночь спится очень хорошо. Вот и я проспал всю ночь без сновидений. То есть, как убитый. А утром меня разбудил Валера. Он тронул меня за плечо, убедился, что я проснулся и сказал:
- Ты не забыл, что сегодня операция? Начало ровно в десять, но я тебя поставил в самый конец, так что пока можешь не волноваться, - и ушел из палаты.
Я посмотрел на часы, было только половина девятого, но на завтрак я уже успел опоздать. Да, мне и не положено в день операции. Чтобы хоть чем-то себя занять я снова стал думать о том, как мне пережить укол в живот. но ничего более или менее практичного придумать не мог. Соседи по палате меня не трогали. Их самих всех сегодня тоже должны были резать. Каждый был занят одной мыслью: выживет или не выживет, зашьет хирург в живот какой-нибудь свой инструмент, или передумает. Нам было о чем подумать.
Без пяти минут десять в палату вошла медсестричка в возрасте Джульетты, или мне это так казалось в виду наступления на меня операции, со шприцом наперевес. Она направилась прямо ко мне и сказала:
- Больной, приготовьтесь сделать укол, - и немого продавила жидкость из иглы.
Я со вздохами приготовил полигон для иглы и получил в этом есто порцию успокоительного лекарства, как мне сказала сестричка. Она вышла из палаты, а
я остался лежать в ожидании, когда начнет действовать успокоительное. Но буквально следом за Джульеттой в палату вошла другая медсестра, судя по возрасту, скорее всего мама Джульетты. Она глазами отыскала меня и произнесла строгим, не терпящим возражений голосом:
- Больной, вставайте, пойдем на операцию.
Я попытался слабо сопротивляться, со словами, что мне только что сделали успокоительный укол и он еще не успел рассосаться по организму. Но на маму Джульетты это не оказало никакого действия.
- Вот и хорошо, - сказала она, - пока дойдете, оно само пройдет. И нечего вам бояться.
Я, правда, не понял до конца, что пройдет само. Если бы оно могло пройти само, я бы не попал в лапы этих мясников. Но покорно пошел за медсестрой в конец коридора налево, где, по слухам, и находилась операционная. Высокие глухие двери, выкрашенные белой краской. За ними святыня - операционная. Медсестра открыла дверь и пропустила меня вперед. Я оказался в большой почти пустой комнате, не операционной. Я это понял сразу, потому что не увидел стола. Мне сказали, что в операционной обязательно должен быть стол. А то куда же меня положат? В этой комнате было очень холодно, гораздо холоднее, чем в палате. И я стал дроажть от холода.
- Почему вы дрожите? - поинтересовалась медсестра.
- Мне холодно, - сказал я.
В этот момент ко мне неизвестно откудав подошел высокий худощавый мужчина в почти белых брюках по щиколотку и в длинной прямой белой почти на выпуск рубашке. Хирург наверное. Он посмотрел на меня и сказал:
- Почему дрожим?
- Холодно.
- Но мне же не холодно, - засмеялся хирург и сказал, - пошли.
Толкнул дверь впереди себя и за руку ввел меня в операционную. Теперь это точно была операционнаяя, потому что в самой середине комнаты громоздился высокий металлический стол накрытый клеенкой. Здесь тоже было холодно. Я дрожал, но молчал. Как им объяснить, что я замерз в этом распрекрасном месте, где они так легко освобождают от нас от лишних частей тела.
Хирург не отпуская моей руки своими хирургическими пальцами, подвел меня к операционному столу и сказал:
- Ложись.
Сбоку у стола стояла небольшая деревянная скамечка вместо приступочки. Потому что сам стол был довольно высок. Меня поразила такая проза жизни на грани смерти: деревянная приступочка. Я наступил ногой на приступочку и сел на холодную клеенку.
- Быстро ложись, - строго сказал хирург.
Я лег. Стол ровный и холодный. Голова без подушки гулко стукнулась о поверхность стола. Мне было очень неудобно. Я приподнялся на локте и капризно сказал:
- Дайте подушку, мне неудобно!
- Неудобно ему, - буркнул хирург.
- Неудобно!
- Дайте ему валик, - скомандовал хирург и улыбнулся.
Та самая медсестра, которая привела меня сюда из палаты, взяла со столика у стены валик и положила туда, где обычно должна лежать подушка. Я лег. валик был трердый и круглый, и лежать на нем было очень неудобно. Но я уже молчал. Чувствовал, наверное, что исчерпал лимит капризов на сегодняшний день. По крайней мере на период операции. Как только я лег, медсестра поставила у стола сбоку справа штатив с поперечной палкой. Палка была на высоте сантиметров шестидесяти от моей груди. На палку она повесила полотенце, и не стало ничего видно. И я не мог теперь следить, что же они там делают с моим организмом, режут, шьют или еще что-то.
Потом они содрали с меня штаны и сделали укол в то самое место,чего я так боялся. Но я ничего не почувствовал и, поэтому, не испугался. Потом пришел Валера, подкатил к операционному столу еще один штатив, и загнал мне руку длинную иглу на резиновом шланге. Сказал медсестре какое-то умное слово, название лекарства. они мне его еще дополнительно решили вбахать в вену. И хирург начал раскладывать свои инструменты у меня на животе.
И по ходу того, как он раскладывал свои орудия пытки, он потихоньку напевал песенку. Ему весело, а мне? Потом, минут через пять в операционную вошел еще один хирург. Я его полохо разглядел из-за занавески, которую они пристроили у меня перед носом.
- Я не опоздал? - спросил воторой.
- Нет, - ответил ему хирург.
И они начали вдвоем харудить инструментом. Потом он взял скальпель и сделал на мне разрез. Как будто рвалась бумага. Потом мне стало больно и я за верещал:
- Больно!
- Все, все, все, - торопливо сказал хирург, а я почувствовал, как теплая жидкость потекла по моим ногам.
И они вдвоем стали во мне ковыряться, постоянно перекладывая инструмент с моего живота на ноги. Я им что верстак? Но возразить не мог, наркоз давал себя знать. Да и лень мне было с ними спорить. Пускай уж поскорее заканчивают свое изуверство. А хирург постоянно приговаривал:
- Сейчас, сейчас, все, все. Уже заканчиваем.
А второй все время рассказывал анекдоты.
- Приходит женщина к зубному врачу и говорит: "доктор, мне легче сделать аборт, чем вырвать зуб". Врач смотрит на нее и отвечает: "женщина, быстренько решаем, как будем ставить кресло".
Правда смешно? Особенно, если ты лежишь на операционном столе. А они вот такие остроумные ребята, я тухну! И хирург постоянно приговаривает:
- Сейчас, сейчас, скоро, скоро, вот, вот.
Начинает надоедать, хотя сначала давало надежду на скорое окончание операции. Но я лежу на столе уже наверное больше получаса, а они, по-моему еще даже и не собираются шить мне живот. И совершенно не понятно, сколько времени еще продлится этот кошмар с разрезанным телом. Сорок пять минут. Об этом я узнал позже. Как и о том, что была очень сложная операция. А что просто в этой жизни, хочу я вас спросить?
Закончили в конце концов, зашили, вроде ничего внутри меня не забыли. К операционному столу подкатили каталку равную ему по высоте, переложили меня со стола на каталку. И повезли в палату. В палате Валера меня переложил с каталки на кровать. И не надорвался.
Вот и свершилось. Ходить нельзя, сидеть нельзя, барахтаться в постели нельзя. То есть никаких резких движений в течение двух суток. И лежишь ты никому не нужный, обездвижимый. И как в этом случае долго тянется день! Это не день, а целая жизнь. Читать? Вы надо мной смеетесь. Не до того. Я выживаю. Легкая операция? Во-первых, наша медицина в состоянии любую лекгую операцию превратить в трудную. И я им благодарен, что они не пошли по такому пути. А во-вторых, я хочу посмотреть на вас после легкой, даже, операции. Когда ты лежишь вот уже семь часов и к тебе не подойдет ни одна медсестричка. И даже некому утку подать. А терпеть нет уже мочи, как поется в одной известной песне, но по другому поводу. А, может быть, и по тому же самому. И ты делаешь не под Маяковского. Тогда любая легкая операция может показаться сложной.
Но не будем о грустном. Спасают обитатели палаты, такие же послоперационные, как и ты. Только те, что более легкие снуют возле более тяжелых. Все относительно в этом мире. Вот они для меня и относят и приносят все, что мне нужно. Потом, когда и я тоже стану ходячим, понесу для других, чтобы как-то рассчитаться с теми, кто носил за мной. Господь наверху все посчитает и сквитует. Я в это твердо верю. Иначе как прожить?
Провалялся я таким образом дня три. Так мне сказали. И наступил тот исторический момент, когда мне было позволено встать. Кем позволено? А я сам себе позволил. Так потянуло на волю, что я потихоньку спустил ноги на пол и неспеша, держась за стену палаты выполз в коридор. Потом по стене коридора продефилировал в направлении санузла. Куда прооперированный идет в первую очередь? Не знаете? Сделайте операцию и узнаете.
Собственно, на этом можно бы и закончить. Потому что описания кошмара тоски и бессонницы по ночам меня не вдохновляют. А вас? Потому что описания ужаса страданий, которые здесь происходят на самом деле меня не прельщают. Потому что процесс выздоравливания у всех одинаков. От полной неподвижности к постепенному все более и более активному образу жизни. И другого пути нет. Пока нет. Иди знай, что могут придумать еще эти умники, когда у них пройдет эйфория на компьютеры и они, наконец, займутся своими привычными делами.
Я вошел в эту больницу совершенно здоровым человеком. Да, у меня была паховая грыжа. Но я мог передвигаться без посторонней помощи. И у меня так не болело, как болит сейчас. И это они называют выздороветь? Тогда я не знаю что же такое болеть. Таков человек. Его волнует только то, что происходит с ним именно в эту самую минуту. А наперед загадывать он не хочет. Так они нас приучили. Как в том старом анекдоте:
- Дедушка почему вы так долго стоите на перкрестке, ведь уже пять раз загорался зеленый свет?
- Я им не верю.
Я им не верю. Поэтому главное впечатление от этой всей истории, которое впечаталось в мою память это то, что пришел я в эту больницу совершенно здоровым человеком, а вышел больным. У них это называется исцеление. Хотя, грыжа - разве это болячка? Тут и говорить не о чем.
Мой компьютер.
(соло юзера)
1.
Первая машина у меня появилась в 1995 году весной. Мы с моим соавтором задумали напечатать книгу. Для этого, для того, чтобы сдать рукопись в типографию ее надо сначала напечатать на машинке. Если кто-то не знает. Мы решили издать толстую книжку, страниц на триста. Все, что у нас к тому времени было написано. Или почти все. Надо было, чтобы книжка получилась солидной.
- И ты хочешь, чтобы я сбивал себе пальцы на механической печатной машинке? - возмутился я.
- На что ты намекаешь? - сделал вид, что он не догнал, мой соавтор.
- На компьютер. Он вздохнул, но прочуствовал необходимость.
- А может тебе подойдет электронная пишущая машинка? - с надеждой в голосе спросил соавтор.
И тут я ощутил, как мечта уходит просто у меня из рук. Но что я могу сделать? Ничего. Я вздохнул и сказал:
- Может быть, и подойдет.
И мы с ним пошли в магазин покупать для меня электронную пишущую машинку. Там, на полках - изобилие. Но в основном модели итальянские, но много штук. Ими заставлено две полки. Мы стали рассматривать один, понравившийся нам, экземпляр пишущей машинки. Как рассматривают призовую лошадь перед тем, как решить, стоит ли на нее ставить в тотализаторе.
Рядом с нами оказался некий молодой человек, которому я буду, благодарен по гроб жизни. И еще Господу Богу, за то, что он подвел этого человека в нужное место и в нужное время. Парень пару минут наблюдал, как мы внимательно рассматриваем экземпляр, убедился, что мы, да, собираемся покупать машинку, и сделал то, что, в общем-то, делать не полагается. Можно от продавцов и по шее получить. Он сказал:
- Зачем вы берете эту дрянь, она сломается через день, а починить ее вы не сможете никогда. Если вам так надо механизировать свой труд, купите лучше компьютер. Немного дороже, зато гораздо надежнее.
Соавтор посмотрел сначала на парня, потом на меня, потом на экземпляр, очень сильно задумался и мы вышли из магазина без покупки.
Потому что мы последуем совету парня у прилавка, мы будем покупать компьютер. Ура.
2.
Была на заре компьютеризации такая хитрая фирма. Чем только она не торговала. И компьютерами тоже. И называлась эта фирма Игнатов и компания. Самого Игнатова я так и не увидел за все время совершения сделки, зато со всей его компанией познакомился хорошо и на много лет вперед. А может, и не было никакого Игнатова, а просто красивое название? Все может быть. Тем более, что сама фирма располагалась в подвале девятиэтажного дома в одном из новых, то есть спальных районов нашего города. Просто подходишь к ободранной девятиэтажке и спускаешься в подвал. А там - царство частного предпринимательства. Полы устланы ковролином, правда, уже здорово потертым. Но все равно красиво. Стены облагорожены под западный оффис. Правда, облезли и потрескались от подвальных испарений и неустроенности быта. Но впечатляет по первому разу. А заместитель Игнатова и вовсе оказался нашим хорошим знакомым Витей. Что, на наш взгляд должно было только упростить процедуру покупки монстра электроники. Но нет, оказыватся бизнес бизнесом, а дружба дружбой. Он нам этого, конечно, не сказал, но мы все поняли.
Чай был предложен, и мы нагло согласились его попить. Когда почти что длинноногая девчушка принесла нам и ему по чашке чая, мы решили, что пора и приступать к изложению цели нашего визита. Тем более что Витя отхлебнул из чашечки горячий чай и вопросительно посмотрел на нас. В его глазах читалось что-то вроде того, что время - деньги. Он, безусловно, понтовался. Потому что за то время, что мы пробыли в его подвале, кроме нас сюда никто не зашел.
- У тебя можно купить компьютер? - на немой вопрос в глазах Вити ответил мой соавтор.
- Конечно, а какой вам нужно компьютер? В смысле для чего?
- Мы хотим издать книжку, - вступил я со своим коронным монологом.
Но соавтор не дал мне развить мысль о том, что я не намерен сбивать себе пальцы на механической пишущей машинке, и вместо меня закончил фразу. Но по-своему. Он сказал:
- Нам нужен компьютер подешевле для того, чтобы он, - кивок в мою сторону, - мог набрать текст.
Витя изобразил на лице процесс по изображению мыслительного процесса. Как будто у него столько компьютеров, что он просто не знает из чего нам выбирать.
Мы сидели в его темном кабинете, он за темно-коричневым полированным письменным столом эпохи развитого социализма с той стороны, а мы с этой. Справа за Витей был небольшой из породы приставных столик. На столике располагался компьютер собственной персоной. Витя полуобернулся. Посмотрел на компьютер и сказал:
- Самый дешевый это вот XT.
- Нам такой и нужен, - оживился соавтор.
- Так вы собираетесь на компьютере работать или что? Переспросил Витя.
- Работать, - сказал я.
- А я думал, вам просто надо, чтобы он стоял, как у меня. Он очень медленный, - сказал Витя, - Пока включишь, пока он загрузится, произойдет конец света. - И Витя включил машину.
Что-то взвыло у него за спиной, потом поцокало, потом, через минуту примерно, загорелся экран монитора. И по темному экрану побежали зеленые буковки. Пошла загрузка системы. Длилась загрузка довольно долго, но , в конце-концов завершилась успешно.
- Пожалуйста, - жестом фокусника повел Витя рукой в сторону компьютера.
- И сколько такой стоит? - задал сакраментальный вопрос соавтор.
- Я вам не советую его брать, - ответил на вопрос Витя, - потому что это уже вчерашний день. Сегодня надо покупать 286 машину. Она не намного дороже, а работает гораздо быстрее. У нас хороший парень занимается продажей компьютеров, он вам подберет подешевле и так, чтобы вы смогли получить удовольствие от работы на машине, а не мучились каждый раз, как только его включаете.
Витя встал из-за стола, вышел в коридор и куда в бездну подземелья крикнул не очень громко:
- Пусть ко мне зайдет Саша.
Вернулся за стол, и сказал нам:
- Сейчас прийдет Саша и вы с ним обо всем договоритесь.
И в самом деле, минут через пять в кабинет вошел невысокий с явными семитским признаками на лице Саша.
- Саша, - обратился к нему Витя, - вот эти молодые люди желают приобрести компьютер подешевле, но такой, чтобы на нем можно было работать.
Саша внимательно посмотрел на меня, потом на соавтора, решил, что дело ему надо иметь с соавтором и обратился к нему:
- Я вам не советую брать XT. Это вчерашний день. Я вам советую взять 286 машину. Это не намного дороже, но гораздо лучше со всех точек зрения.
У меня сложилось впечатление, что кто-то один им писал слова. Наверное, сам Игнатов. У соавтора тоже сложилось такое впечатление, потому что он посмотрел сначала на Витю, потом на Сашу, потом помолчал и сказал:
- Ладно, я согласен на 286 машину. И сколько это будет стоить?
- Триста долларов, - ответил Саша, изобразив на лице работу мысли,- у меня есть отличный экземпляр, я его для вас подготовлю на завтра. Приходите и забирайте.
На завтра мы, естественно, пришли. В тот же подвал, за тем же самым. За компьютером для меня, чтобы я смог в русле технического прогресса набрать текст книги. Витя встретил нас у входа, как свобода, радостно.
- Проходите ко мне в кабинет, - пригласил он нас и мы вошли. - Чай будете?
Конечно, мы будем чай. На шару кто же не будет чай. Та же мартышка, в тех же чашках, принесла, по-моему, тот же чай. Хотя, мы же свой вчера выпили. Ну, не знаю я тогда. Как воспитанные люди, мы выпили чая из чашек, не начиная разговора о самом главном, о покупке компьютера, который они для нас должны были на сегодня подготовить. Потом Витя сказал:
- Саша сейчас будет. Он позвонил, чтобы вы его подождали.
Мы переглянулись. Но прийдется ждать. Интересно. как долго. В это время я обратил внимание на рожок от автомата Калашникова, который лежал рядом со мной на стуле. Я попытался его взять, чтобы получше рассмотреть. Но не успел. Витя меня опередил:
- Вот все на этом накалываются. Не бери в руки, это не то, что ты думаешь.
- А что это? - заинтересовался соавтор.
Надо же было себя чем-то занять, пока Саша приедет. Витя встал, подошел к стулу, и взял в руки аппарат, похожий на рожок от автомата.
- Это система Удар. Здесь объединены и магазин на пять капсул и ударное устройство.
- Вот так прямо можно и стрелять? -поинтересовался я.
- Вот так и прямо, - Витя показал пальцем спусковой крючок. здесь пять капсул с нервно-паралитическим газом.
- Нервным или паралитическим? - поинтересовался я.
- Нервно-паралитическим, - словно он учитель на уроке физики объясняет непонятливым ученикам сложный материла, сказал Витя.
Он посмотрел на соавтора, улыбнулся и взял у него из рук аппарат. Повертел его в своих руках, и сказал:
- Бери, хорошая штука. Полезная.
- Да, - засмеялся я, - главное - полезная.
- С десяти метров отключает человека на двадцать минут. Газ совершенно безвредный. Разрешения на оружие не надо, потому что это не пистолет, а неизвестно что. Стоит на вооружении у Альфы. Бери. Тут еще один патрон есть, - Витя выщелкнул на стол капсулы из системы. - Вот, пятая в каждом наборе с красной полоской. Это специальная капсула. Она может накрыть площадь размером до четырехсот квадратных метров. Представляешь? Куликово поле! Выстрелил, подгоняй грузовики и вывози народ штабелями. Класс! Бери.
Он улыбнулся и посмотрел еще раз на соавтора. Тот колебался.
- Не дорого отдам. Бери, пригодится.
- Сколько?
Пока соавтор расплачивался за приобретенный аппарат, я взял в руки капсулу с красной отметиной на боку. Такая же, как и те. простые, и по весу ничем не отличается. А не врет Витя?
- Хочешь проверить? - засмеялся Витя. - Давай.
- Отдайте аппарат, - засмеялся соавтор, - он теперь моя собственность.
В этот момент в кабинет Вити заглянул Алик, или как они еще его называли Саша.
- Вы уже пришли, - сказал он. - Вот и хорошо. Сейчас я принесу компьютер, - и дверь за ним закрылась.
Минут через пять дверь в кабинет снова открылась и в проеме появился Алик. Он нес в руках процессор и на нем сверху лежала клавиатура. За ним шел еще один парень высокого роста с распатлаными волосами. Он нес монитор. Алик прямо на столе у Вити расставил компьютер и подключил его. Потом нажал на задней панели кнопку включения и послышался звук, похожий на взлет реактивного самолета на аэродроме, только гораздо тише. И по темному экрану монитора поползли зеленые буквы и цифры. Потом экран стал синего цвета и изобразил на себе таблицу.
- Нортон командер, - сказал Алик.
Я ему поверил сразу, так уверенно он сказал это словосочетание.
- Вы сказали, вам компьютер нужен для набора текста?
Я кивнул.
- Я вам тут поставил редактор Лексикон. Это как положено. А еще я здесь установил редактор Слово и Дело. Он гораздо лучше, чем Лексикон. У него больше возможностей.
Эти слова для меня звучали, как музыка Баха в зале Чайковского.
Алик посмотрел на меня, видимо понял мое состояние. и сказал:
- Забирай, в остальном сам разберешься. Если будет что-то непонятно, подходи ко мне, я постараюсь объяснить.
Соавтор расплатился за машину, и повернулся ко мне:
- Пошли?
- А печатать на чем? - промямлил я.
_ Что? - не понял соавтор.
- Я это все наберу. А распечатывать на чем?
- Принтер в состав машины не входит, - быстро сказал Алик.
- Да, - подтвердил Витя. - Принтер идет отдельно. Если будете брать и принтер, то у нас есть недорогой CPF. Это самый дешевый принтер.
- Дешевле не бывает, - подтвердил Алик. - Хороший, матричный.
Соавтор посмотрел на меня, вздохну глубоко и сказал:
- Давайте ваш принтер.
Правильно, гулять, так гулять.
3.
Тут же вся эта мама была погружена в нашу машину. и мы поехали ко мне домой. Я не буду акцентировать ваше внимание на той радости, которую испытали мои домашние, когда я с соавтором внес в дом агрегат. Они просто еще не представляли себе все прелести произошедшего. Но довольно скоро представили. И это открытие их не обрадовало. Но какой приличный юзер обращает внимание на такие мелочи? Правильно, вот и я не стал.
И начался мой путь юзера в стране компьютеров. Потому что, вы же понимаете, набивка текста для книжки было только предлогом для того, чтобы погрузиться в страну юзеров. И я начал погружение, но не знал насколько оно глубоководное. А если бы и знал, то все рано такого скафандра еще никто не придумал. И, надеюсь, никогда не придумает. Потому что это просто-напросто образ жизни. И он мне нравится.
Поначалу я стал разбираться, что же есть на моем компьютере. Что так мне рекламировал Алик. Машина AT 286. 640 мегабайт ОЗУ. Винчестер, или, как наиболее продвинутые (просто двинутые) юзера говорят, винт на сорок мегабайт. Сумасшедшая емкость, так мне тогда казалось.
Жесткий диск был разбит на два: первый пять мегабайт, второй - остальные тридцать пять. Первый диск C - системный. На нем - DOS, и прочие примочки необходимые для работы. Все остальное - на втором диске, D.
О программах потом, по ходу пьесы. Очень сложно рассказать все сразу. Поэтому буду постепенно.
И пошел процесс познания. А так как я отнесся к этому процессу по-взрослому, то начал я с книг. И оказалось, что компьютерная литература это та единственная техническая литература, которую мне не скучно читать. Куда там Достоевскому с записками известными. Хуже детектива. Оторваться не могу. И оказывается, почти все, что они пишут в этих книгах - правда. Остальное добываешь собственными руками, умом, если мне будет позволена такая гипербола, и советами постороннего. Как завещал великий Ленин. Как учат нас компьютерные книги.
Нортон командер- первая любовь. Волков командер - вторая. Наш, отечественный, урезанный, но кое в чем гораздо лучший Волков командер. Те же синие панельки, те же горячие клавиши. Тот же Нортон, однако, свой.
Моя первая компьютерная книга про Нортон командер московского писателя Евгения Козловского. С шутками, анекдотами пытается рассказать, как он понимает работу этой программы. Верю всему и сразу. Потому что подавляет эрудицией и знанием предмета. До сих он мой любимый компьютерный писатель. Публикуется на правах рекламы. Адрес в конце.
Нортон командер. Говорят, когда незабвенный Питер Нортон приехал на побывку в город Москву и увидел сколько ворованных копий его оболочки стоит на наших компьютерах - он обалдел и чуть не сошел с ума. Это же мимо какого количества бабок он пролетел! Тем более, что у них, на диком Западе, оболочка вовсе не так популярна, как на одной шестой части света. У них более популярны его утилиты. После этого Питер Нортон избегает визитов в наши постсоветские страны. А Нортоны и Волковы у нас до сих пор стоят на всех машинах. И работают и из-под Виндоуса, и из-под НТ. Из-под всего.
Что может уместиться на пяти мегабайтах? Оказывается очень много, особенно, если это DOS голубого периода начала освоения монстра. Каталог самого DOS. Каталог Нортона. Утилиты, архиваторы. Что мало? Нормально. Остальное на другом диске. Там целых тридцать пять мегабайт! На втором диске программы и игры. То есть любимый народный редактор Лексикон. Менее известный, но более продвинутый WD. Почти неизвестный, но очень мною любимый MultiEdit.
И игры. А как же! А для чего вообще покупать компьютер? Чтобы на нем играть во все, во что только возможно. Главная игра того периода - DOOM. Безусловный лидер на игровом поле бывшего Союза. Тридцать уровней и два секретных. Ключи, с помощью которых можно обеспечить себя любым оружием и в любом количестве, ходить сквозь стены, и просто стать бессмертным. Американцы, со свойственной им простотой этот ключ назвали God. Бог, и все тут! Ключи передаются из уст в уста, как фольклор. В DOOM можно играть и по сети, то есть большими коллективами. Правда, мы еще не совсем хорошо знаем, что такое сеть, но уже интересно.
С той поры и практически по сегодняшний день, моя любимая игра CM94. Это футбольный менеджер. Я могу стать главным тренером любой команды английского футбола, от третьей лиги до Премьер лиги. Я могу покупать и продавать игроков. Все фамилии реальные. И, хочется верить, что их футбольные данные тоже реальны. А если очень хочется, то и веришь. Романтика!
Берешь под управление команду третьего дивизиона YORK, и выводишь ее в чемпионы. Но сначала надо вывести эту команду последовательно во вторую, первую и Премьер лиги. И если все будет хорошо, и тебя не уволят за плохие показатели в работе, то наслаждаешься славой лучшего тренера Англии всех времен. А, если тебя выгнали с работы, то иди устраивайся в другую команду, в которой есть свободная вакансия главного тренера. Может быть тебя и возьмут, не смотря на плохие результаты. Все, как в жизни.
Работая на компьютере мы имитируем жизнь. То есть пытаемся уйти от реальных проблем к виртуальным. Или усугубляем реальные проблемы виртуальными. Что, в принципе, одно и то же. И это спасает. Или нам только кажется? И за это спасибо.
И куча всяких мелочей: набранные файлы текстов, приколы, картинки, маленькие игры типа paratrooper, и прочий хлам, который растет, как на дрожжах. Откуда он берется, я объяснить не могу. Образовывается при работе. И через месяц работы на компьютере, оказывается, что емкости диска катастрофически не хватает для всех моих заморочек. Алик смеется надо мной:
- Месяц - это долго. У меня на этот процесс уходит от силы дней десять.
Тут есть два выхода. Первый неприемлем сразу. Где набраться столько денег, чтобы постоянно менять Винчестера. Приходится идти по другому пути. Стирать ненужное. Нужное сбрасывать на дискеты.
Дискеты пятидюймовые. Емкость 1,2 мегабайта. Много не сбросишь. Уходят коробками. Складируются на столе и вообще везде, где только можно, а чаще, где нельзя. Если ты аккуратный, то делаешь аккуратно карандашиком надписи на ярлычках дискет, что не какой. А если нет? А всякое бывает. Но всегда можно вставить дискету в дисковод и проверить, что на ней записано. А если их много? Тогда ты получишь возможность серфинга по собственным закромам. Незабываемые ощущения, когда ты находишь то, что считал давно утерянным. А то, что тебе надо именно сейчас, найти не можешь. Но надо мириться, потому что электроника человеческой логике не поддается.
У компьютера собственная логика, которая зачастую не совпадает с общепринятой. Это и притягивает, если честно. Человек всегда тянулся к тому, чего он не понимал.
Питер Нортон, это оказывается не только файловый менеджер и утилиты имени его. А, что мне нравится почти так же, как и файловый менеджер, - это книги. Оказалось, что он гораздо лучше пишет о компьютерах, чем огромное большинство других авторов. В его изложении компьютер это и в самом деле простая и логичная машина, а не магический ящик с непонятно чем набитыми закромами. Тем более, что и файловый менеджер, и утилиты он скорее всего делает не сам. Делают его сотрудники. Будем надеяться, что пишет книги он сам.
Первая моя машина была французскоподданная. Я это понял, когда, во время чтения книги Питера Нортона "Компьютер изнутри" попробовал, по совету автора, с помощью программы debugger влезть во внутренности машины. И после длительного серфинга по внутренностям биоса я таки добрался до его французской сущности. Чем горжусь до сих пор. Хотя после этого никогда больше этой программой не пользовался. Да и вряд ли когда-нибудь буду.
Для чего покупалась машина? Правильно, для того, чтобы я мог без напряжения набирать тексты своих бессмертных произведений. А я ее во что превратил? В инструмент удовлетворения неутолимого любопытства. Нормальный ход.
Но тексты, все же, набирать надо. В чем только я их не набирал. Но не буду забегать вперед. На машине был предустановлен, как его теперь любят называть, русский народный редактор Лексикон. Все мы вышли из Лексикона. А что? Все, что надо для счастья, там есть. Такое неприхотливое советское счастье. И даже одна штучка, которая до сих пор осталась непревзойденной ни одним импортным средством для набивки текста. Это пиканье компьютерного динамика во время набора текста.
Если, по мнению редактора, имеется орфографическая ошибка. Что позволяло топтать клавиатуру не отрываясь на экран. Этого нет ни в одном теперешнем текстовом процессоре.
Правда, Лексикон весьма своеобразно относился к правилам орфографии. И свистел на всем, чего не знал. А не знал он много. Например, что есть на свете такой город Одесса. Но его можно было этому обучить. А в остальном, прекрасная их маркиза, все как у всех и не всегда лучше. Хотя с первых номеров и до сих пор, в лучшем учебнике по компьютерам всех времен и народов, у Фигурнова, редактор Лексикон аккуратно описывается автором. Это дань признательности одной из программ, с помощью которых мы росли и мужали.
Я в нем набирал. И много. И нормально было. И радовался за прогресс науки. Но на этой же машине Алик поставил мне и редактор Слово и Дело (WD), и сказал, что он лучше. Эта борьба хорошего с еще лучшим, она никогда не доводила до добра. Потому что, вместо того, чтобы работать, ты начинаешь тестировать программы. Кому от этого польза? Только не мне.
Слово и Дело был, конечно, покруче Лексикона. Он даже позволял исправлять ошибочно набранное слово при переключении регистра. То есть, если ты набирал что-то по-русски. И внезапно перешел на английский, а потом тебе надо опять топтать по-русски, а ты забыл переключить регистр, то здесь у Слова и Дела была специальная комбинация клавиш. Нажал и нечеловеческие значки превращаются в нормальный русский язык.
У Слова и Дела был один нюанс. Те версии, которыми мне доводилось пользоваться, все были условно-бесплатными. То есть, тридцать дней редактор работает нормально. Если он тебе понравился - заплати, тебе дадут шифр, ты его наберешь и редактор официально лицензионный.
Я пробовал дозвониться по указанным телефонам. У меня не получилось. И тогда я воспользовался русским народным средством- просто держишь в каталоге редактора его запакованный в arj дистрибутив. И, по истечении тридцати дней, старый редактор стираешь. А новый распаковываешь и - вперед!
Я в этом редакторе тоже много набирал. А уж распечатывал я только из-под Слова и Дела. У него очень удобный интерфейс для распечатки документов.
Может быть я какие-то слова расположил не там, и не в той последовательности, но ощущения у меня правильные. Я в этом уверен. В Слове и Деле, или, как его правильнее надо называть W&D, был даже просмотр документа перед печатью. Продергивается страница на экране компьютера в том, почти, виде, что она будет напечатана потом на бумаге.
Что роднило эти два редактора текстов? Родина наша их роднила. Возможность открыть десять окон и не больше. Хотя, зачем мне десять окон, если я одновременно могу набирать только один текст? Возможно при монтаже. Согласен. Но я не монтировал, я просто топтал клавиатуру.
И тут меня жизнь свела с текстовым редактором MultiEdit. ME эпоха в моем развитии. Я и до сих пор считаю ME - лучшим текстовым редактором для DOS. И он до сих пор ползает по всем моим машинам. Дань традиции? Не знаю. Редактор может работать в любой кодировке, лишь бы она была в машине. У него нет ограничения на длину файла, потому что он при переполнении оперативной памяти выгружается на диск. А в оперативной памяти он оставляет всего полтора килобайта - свое ядро. Замечательно быстрый. Поддерживает мышь, может открывать до ста окон. Хотя, как я сказал, мне это не нужно. но все равно приятно.
Я много лет собирал версии ME. У меня есть они от версии 2.0 до версии 7.0 все одинаково работоспособные. Ничем не отличаются кардинально одна от другой. И все мне нравятся. Правда, у ME было и есть несколько недостатков. Он не проверяет русской орфографии. Не знаю как вам, а мне на это плевать. И второе Из-под ME не очень просто распечатать документ. Но для этих целей у меня на винте стоит W&D. А во всем остальном набирай хоть на китайском, лишь бы имелся соответствующий драйвер клавиатуры. Классная вещь. Из непреходящих.
Вот так, попеременно, в трех редакторах, я и набирал свою первую книжку. Попеременно - не из-за недостатков программ для набора текстов, а из-за непостоянства собственного неугомонного характера. Если мне будет позволена такая гипербола.
Кстати, не могу промолчать. Имеются версии ME и для Windows. Я их смотрел. Не знаю. На меня они никакого впечатления не произвели. Самый заурядный редактор. Никакого сравнения с его досовским собратом по клавиатуре. Он мне не понравился и я его стер. Деградировал под влиянием Windows. Но не будем забегать вперед.
4.
Это не техническая книжка. Так что не ждите от меня технических подробностей о программах и машинах. Это эмоциональное, я на это надеюсь, произведение. И просто личные впечатления идиота от общения с электронно, простите за простоту, вычислительной машиной. Поэтому я не хочу отвечать за правильность понимания мною технических терминов и вопросов. То есть, автор не несет ответственности за все, что он несет. Не хочет. А захотел бы, все равно бы не донес. Как говорится, не жили хорошо и нечего начинать. Так что, если кому надо пособие для мозга, то это не здесь. А если просто поболтать, то присоединяйтесь. Всегда рад.
Мы все родом из DOSа. А он давал простор для творчества. Великий и ужасный autoexec.bat. Неутомимый config.sys. Конфигурационные файлы, простите меня за сленг. В них можно руками дописать все, до чего уже дорос твой компьютерный мозг. Или, то, о чем ты вычитал в очередном бестселлере на компьютерную тематику. Помогает. Иногда даже и получается. Я уже не говорю о пользовательских меню Нортон Командера. Чистая автоматизация машины. Ты пишешь, машина тебя слушается. И главное, непонятно почему. Но основной закон программиста: если программа работает, а ты не понимаешь почему, лучше всего ничего не трогать. Ограниченность ресурсов DOSа заставляла программистов шевелить извилинами, для того, чтобы как-то оживить картинку на мониторе. Чтобы заставить работать сложные программы под простым и даже аскетичным интерфейсом. Это научное слово, не обращайте на него внимание.
Поэтому, когда грянул Windows, нашей радости не было предела. Во-первых, в месте с ним пришел эпохальный редактор WinWord 6.0. конечно мы и до того знали Word под DOS. Но это еще было не то. Лексикон его забивал, по непонятным для меня причинам. А тут откровение. Все делает за тебя. Если бы еще мог и придумывать тексты. Но этой радости они пока у нас отнять не могут.
И пошла гонка за лидером. Это значит за Mikrosoftом. Windows 3.1 на наших 286 машинах уже не так шустро бегала. Давилась и требовала системных ресурсов. Не обращайте внимания. Что такое системные ресурсы и до сих пор никто точно не знает, хотя многие и делаются. Но это то, что постоянно надо наращивать. Это как социалистическое соревнование. У тебя много? А у меня будет еще больше. И в это время Билл Гейтс подкинул новую версию редактора Word, которая не лучше прежней, а просто больше нее в два раза, и теперь ни мне, ни тебе наших ресурсов не хватает.
Апгрейд. Хорошее русское слово. И у меня начались лихорадочные поиски возможностей для апгрейда. Потому что у всех приличных людей уже стоит на машине новая операционная система Windows 3.11, а я еще по-прежнему катаюсь в DOSе. Стыдно. Как я уговорил и кого на апгрейд я здесь рассказывать не буду. Об этом в другом месте и совсем иначе.
Оказалось, что мой монстр - машина ручной работы и апгрейду не подлежит. Подлежит, в лучшем случае, сдаче в музей. Но до создания такого музея еще ждать и сдать, а мне надо сейчас и срочно.
- Давай свою машину, - сказали мне на фирме, - может сплавим ее какому-нибудь пионеру. Добавишь и сапгрейдим тебя.
Сплавили, добавили. Вообще, этот компьютерный бизнес всегда был для меня темным местом. Чувствую, что надувают, но не могу понять, как. А главное, не хочу. Каждый решает свои проблемы в рамках своих возможностей. И всех это устраивает.
Кстати, о ручной работе. Это хорошо, когда люди что-то делают с любовью. Плохо то, что потом эту машину нельзя никак усовершенствовать. Это первыми поняли на фирме IBM. Это они придумали делать машины так, чтобы каждый дурак мог в нее залезть. И вставить в нее все, что его душе угодно, и заменить. Такой небольшой конструктор для взрослых дядей. Кто по этому пути не пошел, тот прогорел. Например, фирма Apple.
И называется это солидно и красиво: открытая архитектура. То есть, лезь кто хочешь. Ну, не сильно эта фирма прогорела. Но и особенно больших капиталов не нажила. А ведь начинала пораньше, чем IBM.
Получил я в результате этих коммерческих преобразований машину AT-386. Вполне для Windows 3.11. И моментально поставил на нее новую модную операционную систему. Блеск! Почти что многозадачная. Окна, или, как выражается Козловский, форточки. Может он и прав. Смотря что под чем понимать. Уже практически можно запускать две программы. Но моя не тянет. Не хватает ресурсов. Но все равно приятно от одной мысли, что такое возможно.
Появилось понятие оперативная память. Четыре мегабайта - это очень много. Появилось утверждение-аксиома: Windows любит побольше оперативной памяти. Конечно. А кто не любит? Кто не любит, тот не Windows. Под Windows ходили и старые DOSовские программы. Но уже нужны были новые. И они стали появляться. Очень быстро. В обрамлении великого виндоусного интерфейса. Кому-то нравится, а кому-то нет. Не навязываюсь. Потому что понимаю, жизнь должна идти вперед, даже кривыми дорожками. Если нет прямых. Или они не нужны идущим ведущим.
С появлением Windows как-то незаметно отошли в прошлое дисководы для дискет на 5,25 дюйма. Их заменили дискеты на 3,5 дюйма. Они большей плотности. Хотя, пока еще, худшего качества. Есть же разница 1,2 мегабайта или 1,44? Конечно, есть. Первое время у меня на машине мирно уживался DOS и Windows. Это делалось просто: в файле config.sys прописывалось меню загрузки. Щас я вам его тут буду приводить. Не дождетесь. Во-первых, думаете, я еще помню, как это делается? Виндоус выбил из головы последние остатки мозга. Но помню - было, и помню делал. Правда, не помню как. Но получалось красиво. После загрузки машины. На черном экране выплывало зеленое меню. Выбирай: Windows, DOS или великая народная игра DOOM 2.
Главная тестирующая программа того времени - DOOM 2. Настолько она была требовательна к системным ресурсам машины и их качеству, что все старались в первую очередь поставить на машину DOOM. Уж если он идет на машине без сбоев, значит не будет сбоить и другое программное обеспечение. Но лучше ее запускать из меню отдельно. Хотя можно и как обычно. Почему? А потому, что этот DOOM - сам является операционной системой. В том смысле, что при его запуске, он полностью забирает на себя все ресурсы машины. И лучше ему не мешать это делать.
Какой там Qwake. Или как его там правильно по ихнему писать? Но вы же меня поняли? Значит я правильно написал. Все мы вышли из DOOMа. Тридцать основных уровней и два скрытых. Секретные ключи для обеспечения бессмертия, оружия и прочих удовольствий. А кто не дошел до тридцатого уровня - тот не мужчина. А кто его прошел - тот супермен.
5.
Приятно вот так писать, безо всякого плана, перескакивая с одного на другое. Не знаю, как вам это читать. Вот напишу, прочитаю, тогда, может быть, пойму. А может быть и нет.
Компьютерный английский. Это - отдельно. Это совсем не тот язык, которому учат в школе. Он даже отдалено его не напоминает. А все потому, что компьютер - это развлечение для отморозков. И я отморозок, и вы тоже, раз это читаете, дорогой читатель. Этим мы с вами и нравимся друг другу. В принципе, если серьезно, занялся компьютером - учи язык нашего вероятного приятеля.
Как бы не русифицировали программы, но внутренности у машины все равно английские. И с этим ничего нельзя поделать. Потому что все языки программирования суть клоны английского языка. А машина, что бы вы с ней не делали, понимает только язык программирования. Причем даже не тот, на котором ей пишут, а в машинных кодах. А это вообще практически недоступно простому смертному.
Чтобы упростить себе жизнь, люди и выдумали всякие ассемблеры, фортраны, коболы, C++ и прочие бейсики с паскалями. Те, кто умеет на этих языках хоть что-нибудь писать, называют себя гордым именем Программист. Я знаю, может так оно и есть. А может и нет. Причем, я вам даже больше скажу, в конечном счете машина понимает только нули и единицы.
Представляете. Как должна была улететь крыша у того первого, если он сумел из простых нулей и единиц наворочать всяких вордов и пейдж-мейкеров? Да и мы с вами от него не далеко ушли. Но не будем утомлять себя этими техническими подробностями. Хотя бы потому, что я и так сказал больше, чем знаю.
Вернемся к нашему английскому. Что я хотел сказать? Да. Если вы знаете английский, это еще ничего не дает. Это не будет означать, что вы поймете все, что машина захочет вам рассказать. Это надо помнить. Надо учить не просто английский язык, а компьютерный английский. Это такой клон мирового языка. Тем более, что даже если вы в своей работе используете очень русифицированные программы, все равно названия ваших неповторимых файлов правила хорошего тона рекомендуют придумывать на языке Марка Твена.
А правила хорошего тона в компьютерном мире надо выполнять, потому что они написаны на костях миллиардов потерянных байтов информации.
К счастью я успел зацепить розовый период компьютерного движения - DOS. К сожалению он очень быстро закончился. У меня первая машина появилась в феврале 1995 года. Уже DOS был на излете. Но, благодаря скудости резервов моей машины, я успел запрограммироваться и напрактиковаться в DOSе.
Мой мозг отягощен знаниями, которые теперь я не знаю зачем мне нужны. И половину из них я позабыл. А вторая половина мне никогда в жизни не понадобится. И, тем не менее, это было прекрасное время. Что стало понятно через пять лет, когда мир согнулся под пятой Windows.
Наступила эра Windows. Сначала недолгая эпоха 3.11 версии. А с 1996 года и по сей день. И наверное еще очень долго. Эпоха Windows 95 и его клонов. Операционная система не становилась лучше, она становилась больше. Но пока широкие народные массы это догнали, Билл Гейтс всех нас перегнал. И Бог ему в помощь.
Я не в обиде. Мальчик смог. И меня одарил, и себя не забыл. Но не буду, не о нем же книга. Книга обо мне любимом. Радость от первых форточек. Радость от того необычного, что они с собой принесли.
Экраны компьютеров посветлели. Раньше они синели Нортон коммандерами. Теперь они белели оконными интерфейсами. Появились новые понятия: файловый менеджер, панель управления. Текстовые редакторы превратились в текстовые процессоры. Народ не доганял в чем разница. Но верил на слово, что так будет лучше.
И на самом деле было лучше. И мы радовались успехам Microsoft, и считали их успехи своими. А недостатков не замечали, потому что просто не хотели их замечать. Оказывается, у 3.11-х напряженка с виртуальной памятью.
Появилось новое понятие - виртуальная память. Это такая память, которой вообще-то нет, и все-таки она есть. Это сложно, поэтому не может являться предметом нашего повествования.
Как я? Класс?
Но не успели мы как следует привыкнуть к 3.11-м, а на нас уже наступали Windows 95. Это была качественно новая операционная система. Фирмой было даже объявлено, что новая операционка - это прощание с DOSом. В ответ появилась толстая книжка ихнего же американца, где он опровергал этот постулат. И доказывал с помощью средства программирования, что это не так, и Билл Гейтс нас обманывает.
DOS он и в Африке DOS. И никуда он из Windows 95 не делся. Сидит он там же, где и сидел. Я в свое время честно пытался прочитать эту книгу. Но до конца не дошел. Поэтому поверил автору на слово. И, тем не менее, это не помешало мне восхититься новой операционкой. Потому что из деревенской операционной системы, каковой были Windows 3.11, Windows 95 превратились в довольно приличную программу. Я даже думаю, что на все времена. Я даже думаю, что со временам она станет персонажем фольклора, утеряет авторство, и станет устным народным творчеством.
Глупость? Конечно. С глупостей все и начинается.
Для установки на машину операционной системы DOS достаточно было одной дискеты. Для установки Windows 3.11 уже надо было десять дискет. А с приходом в этот мир Windows 95 и появлением у свободолюбивого населения дисководов для лазерных компакт-дисков, по простому, CD-ROM, все вообще перевернулось с ног на голову. Можно было, конечно, установить Windows 95 и с дискет. Но их для такой операции "С Новым годом" надо немеряно (двадцать четыре штуки). А с лазерного диска - милое дело. Вжик - и готово.
Эра Win 95 многое изменила. Она изменила главное: отношение к компьютеру. Он стал стремительно превращаться из инструмента для избранных идиотов в подобие кухонного комбайна. Вдруг многие начали понимать, что этот агрегат гораздо удобнее пишущей машинки, хотя бы потому, что умеет гораздо больше и гораздо лучше.
Я уже не говорю о компьютерных играх. Это вообще что-то! Не одно поколение свихнулось на них. И еще не одно свихнется.
Писателям понравилось, что можно исправлять написанное незаметно для глаза. Бухгалтерам - что если чуть-чуть поднатореть, то она сама за тебя все посчитает в твоей бухгалтерии. Это можно было делать и раньше, из-под DOSа. Но только с приходом в этот мир Windows 95, сумасшествие приняло глобальный характер.
Расцвет творчества компьютерных писателей. Книги для чайников, носорогов, идиотов, просто очень занятых пишутся и раскупаются наряду с американскими детективами. А в них американский искрометный юмор, как они думают. Потому что считается, серьезно о серьезном писать это не по-коммерчески. А нам главное продать Била Гейтса подороже.
И Win 95 захлестнул весь мир. Сформировал наше с вами компьютерное мировоззрение. И в это время, где-то на рубеже 1997 и 1996 годов Билл Гейтс понял, что за всей этой гонкой компьютерных вооружений он прозевал интернет. И на этом рынке все места уже заняты другими компаниями. Разными там Netscap'ами.
И в то время как мы, рядовые юзеры, судили и рядили, какая операционка лучше, Windows 95 или OS/2, а Билл Гейтс прикладывал титанические усилия по убиванию операционной системы OS/2, и надо сказать, очень успешно, люди позанимали весь партер в Сети.
6.
И грянула Windows 98, как предвестник революций в компьютерном мире.
Я не пишу компьютерную историю. Я вообще-то не знаю, что и зачем я пишу. Поэтому можете меня обвинять в чем хотите, это лично мое видение дела.
С этой 98 версии и пошел разброд и шатания в компьютерном мире. Корпорации обиделись, Гейтс, обиделся, а мы? А мы для них - стадион.
Тут и закончился голубой период непорочного зачатия компьютерных технологий.
Нет, но Word 6 - это классная программа. Удобный, простой и мощный текстовой процессор. Как сказал кто-то, не помню кто, с тех пор программа не стала лучше, она стала больше. Сейчас я работаю в Word 97. И делаю это не от большой любви, а потому что Word стал де-факто стандартом. И при всей моей нелюбви к нему, я вынужден в нем работать, просто потому, чтобы меня поняли те, кто захочет прочитать.
Безусловно, WordPerfect гораздо более профессиональный и удобный, и лучше сделанный процессор. Но те проблемы, которые возникают у меня каждый раз при конвертации текстов из него в Word, не окупаются. Потери форматирования можно восстановить, но это если объемы текста небольшие. А если большие? А если меня захлестывает гигантомания? Овчинка выделки не стоит. И душу прекрасные порывы, и набираю в Wordе, лишая себя частичек вдохновения, идя на поводу у мирового сообщества. Человек - слабое существо.
Недостатки можно найти у каждого. Это очень просто. Нашли мы сразу недостатки и у Била Гейтса, вернее у его системы Windows 95. И тут начинаются метания и искания. Борьба хорошего с еще лучшим. Слишком вольная борьба. Вдруг я узнал, что кроме Виндоуса в мире существуют и другие операционки. Например, OS/2. Изготовлена фирмой IBM. Тоже тридцатидвухразрядная. Но гораздо лучшая. Решил попробовать, приобщиться.
Согнал с винчестера Виндоус, установил полуось. Работаю, получаю эстетическое наслаждение. И больше ничего. Потому что выйти на рынок с файлами из-под полуоси практически очень непросто. Нет программ достаточного качества и в достаточном количестве для данной операционки.
Но стабильность работы, скорость машины, и все прочее на порядок выше, чем у Виндоуса. Музыка звучит чище. DOSовские программы работают корректнее. Я и до сих пор считаю, что полуось - это не тупиковая операционка, а самая, что ни на есть, перспективная. Просто задавил ее Билл Гейтс. У них с фирмой IBM был какой-то пунктик в договоре, по которому он и смог задушить полуось, когда понял насколько она лучше его детища.
У богатых свои причуды, а нам надо работать. Поэтому и приходится уходить с приятной и прекрасной во всех отношениях полуоси на изъезженную Виндоус. Стандарт де факто! Что с этим поделать? Но речь не об этом, а о моем характере.
7.
С полуоси начался самый страшный период в моей жизни юзера - экспериментаторство. Правильно говорят: главное начать. И пошло-поехало. Трудно найти неделю, чтобы я чего-нибудь не сотворил с машиной. Это не есть хорошо. Но от себя не убежишь. Сколько раз я ставил и снимал Windows, сколько раз я грохал все, что есть на винчестере. Кто это посчитал? А я даже и не задавался такой целью. Я экспериментировал. Это отчаянно мешало мне в творчестве, если мне будет позволена здесь такая гипербола. Народ недоумевал: чего мне не хватает?
Да я и сам, если честно, не понимаю, чего же мне, и в самом деле, не хватает. А не хватает! Вообще-то от экспериментов не только вред. Есть и польза. Познаешь. Правда по верхам. Но все же. Многие и этого не знают. Да им, если честно, и не надо этого знать, и не хочется этого знать. А у меня появляется шило в одном месте, как только я сажусь за машину. И чешутся руки, и сердце стучит, и хочется снова чего-то нового и неведомого. Вот и экспериментируешь, как это будет по-русски, с программным обеспечением.
Так я докатился до Линукса. И это логично. Это последняя стадия юзера - Линукс. Правда это еще не сам Юникс. Как в старом КВНовском анекдоте: это только сын Санса, вот подождите, прийдет сам Санс!
В общей сложности я занимаюсь Линуксом уже два года. Пока он меня побеждает. Это нормально, я недостаточно сумасшедший для этой операционки. Но еще не все потеряно. У меня все впереди. И я надеюсь, не пройдет и трех лет, как я стану достаточно.
То есть, все логично. Все идет в нужном русле. А при чем здесь литературное творчество? Вот и мне это интересно. Как вам сказать, у меня складывается впечатление, что оно было просто поводом для освоения компьютера. А поскольку процесс познания бесконечен, то у меня еще есть перспектива когда-нибудь приступить к литературному творчеству. я в это верю. Верьте и вы, хотя, какая вам-то разница.
На мой непросвещенный взгляд и DOS есть часть Юникса, которую отгрызли, когда фирме IBM понадобилась простейшая операционная система для ее первой персоналки. От истинно многозадачной системы Юникс отцепили многозадачность и превратили ее в DOS. А что? Чем не версия? Тем более, что многие команды у обеих операционных систем похожи. Вплоть до Windows'а.
Интересно, до сих пор юниксоиды все опериционки клона Windows называют DOS. И в этом есть своя сермяжная правда. Не расстался Билл Гейтс с DOS, как бы ему этого не хотелось. Все его нововведения были, есть будут досом. Другой вопрос хорошо это или плохо. Это никак. Кому что нравится. Решает данная операционка твои задачи на удовлетворяющем тебя уровне, значит она хорошая и тебе подходит.
Ведь в мире самый распространенный процессор не Intel, как хотелось бы думать, а Motorola. Именно он стоит на огромном большинстве промышленных и прочих компьютерах. А Intel - только на клонах IBM. Как и самая распространенная операционка не Windows, как того хотелось бы ее одноименному создателю Биллу. Виндоус просто стоит на девяноста процентах машин простых пользователей, таких, как вы и я.
А есть операционная система реального времени QNX. Она применяется на промышленных машинах, на комплексах управления космическими полетами. Совершенно уникальная система. Я ее ставил себе на машину. Пробовал с ней работать. Занимает всего пятьсот мегабайт диска со всеми потрохами, включая системные файлы, программы и место для работы. Правда у нее напряженка с русификацией. Но нам не привыкать. Кириллица - это всегда камень преткновения был, есть и будет для электронно-вычислительных комплексов.
Кто сейчас помнит на заре Нортон Коммандера какие были проблемы с русской буквой "р". Писались специальные программы, чтобы обойти эту проблему. И где она сейчас. выросло целое поколение юзеров, которое даже не знает об этом.
И если наш пытливый советский ум обратит свое внимание на QNX, будет и ему русификация. Надо ли это, вот в чем вопрос. А так, система очень даже симпатичная. И Виндоус ей и в подметки не годится. Почему? Если бы я это знал, то не тут бы сидел.
Как, кстати, и еще один момент. Сложность и навороченность машины. Это понятие относительное. В том смысле, для чего тебе нужна машина. Когда вы прийдете в компьютерный магазин, первый вопрос, который вам зададут: для чего вы покупаете машину. Если для того, чтобы играть, это одна конфигурация. как правило, самая дорогая и навороченная. Игры жрут столько ресурсов, сколько не жрет ни одно уважающее себя приложение.
Производители должны поставить золотой памятник тем, кто производит игры. Это они постоянно совершенствуют движки, что требует постоянного апгрейда машин. Звуковух, видеокарт, процессоров, материнских плат. Что там еще у нас есть в этом компьютере? Иначе игрушка не пойдет. А если очень хочется, идешь на базар и апгрейдишся до уровня игры. Такова спортивная жизнь.
А если машина вам нужна, так же как и мне, для набивки текста, то это совсем другая конфигурация. Есть еще умельцы, которые балдеют от работы с различными рисовалками. Я к ним не отношусь. Рисовать никогда не умел и не стремился заставить компьютер рисовать вместо себя. К различным Фотошопам и Пейджмейкерам отношусь равнодушно.
Кстати о Юниксе. Поначалу он прельстил меня своей нетребовательностью к машинным ресурсам. То есть при тех же условиях операционная система Юникс заставляет мой агрегат шевелиться гораздо быстрее, чем он это делает под Windows. Кстати, уходит и еще одна проблема, с которой мы живем Windows. Это дефрагментация файловой системы. В Юниксе, как и в полуоси, такой проблемы вообще не существует. Там все устроено иначе и гораздо лучше. Но не будем вдаваться в технические подробности. Это не есть предмет нашего изложения.
8.
Чем мне понравился Юникс. Щас я вам скажу. По простому. Может быть немного грубовато, но достаточно точно. В Windows'е меня имеет машина, а в UNIX я ее. Вот и вся разница. Я могу отдать машине любой приказ, и она его выполнит. Попробуйте то же самое сделать в Windows. Хотя я и не разделяю мировоззрения крайне правых, лозунгом которых уже давно стало: Windows must die. Надеюсь, я правильно расставил все буквы в этой исторической фразе.
Хорошая фраза, правда? Но это не мешает Виндоусу жить и процветать, как и ее знаменитому создателю. То есть меньше денег у него от этого не становится, а почему-то наоборот.
UNIX уникальная система и еще потому, что она официально объявлена свободно распространяемой. То есть где бы ты ни купил дистрибутив UNIX, он однозначно будет лицензионным. То есть не ворованным. Что очень согревает сердца наших заокеанских друзей. Потому что они по-прежнему считают, что красть грешно. Они правы, красть действительно грешно. А если просто не на что купить лицензионный Windows? Вот поэтому и есть в этом мире практически дармовой Linux. По цене стоимости лазерного диска.
Она работает гораздо стабильнее, чем Windows. Что это такое? Никто точно не знает, пока сам не попробует. Объяснять - напрасно. Windows нестабильная. Так считается. Не спорю. Юникс стабильная. Не спорю. А зачем? Это субъективно. Познается в сравнении. Кто к чему привык, кто на что учился. Если тебе хочется ковыряться в файлах настройки, постоянно что-то ремонтировать, отлаживать, настраивать, Юникс придумали просто для вас. Если вам на все плевать, лишь топтать клавиатуру, а как там оно все происходит, пусть болит голова у дятла, то Виндоус - это для вас.
То есть, пошло разделение труда. А по поводу того, лицензионное или не лицензионное у нас программное обеспечение, это все такая ерунда. Крали, крадем и будем красть. И никакая Америка нам не указ. А будут много говорить, так и их еще научим. Уверяю вас, им так понравится...
Если года два назад Линуксоиды козыряли тем, что Юникс-системы требуют от машины значительно меньше резервов, чем необходимо для Windows, то теперь все переменилось. Объяснили анархистам производители что к чему. Стали разгонять потребности X-Window до неслыханных пределов. Которые и не снились Билу Гейтсу.
Кризис производителей компьютерного железа. Так им и надо. Разгоним процессор до заоблачных высот. только никто не знает зачем, если и на этих скоростях все считается нормально. Программы давно уже не становятся лучше, они становятся больше.
Когда-то, лет пять назад, читая книгу Питера Нортона "Компьютер изнутри", я расстроился на главе, посвященной перспективам развития процессоров. Тогда народ ездил под 486DX4. И ожидался 586 - как чудо современного компьютерного движения. А Нортон, описывая ближайшие перспективы, рассказывал о 686 и 786 процессорах.
Смешно сейчас это вспоминать. Мы давно уже катаемся на Пентиумах. Уже есть процессор в 1 гигагерц. 2 гигагерца не за горами. Процессоры начинают делать по технологии 0,13 микрон. Речь идет о том, что чем тоньше слой полупроводника, тем быстрее его пролетает электрон, тем выше скорость работы процессора. Кажется я все правильно сказал.
Запредельные скорости. Какова их цель? Выкачать из меня еще какие-то деньги за железо? А смысл? Все, что мне надо, может исполнить и трехсотый Пентиум, в конце-концов. Я теряюсь от перспектив наращивания скорости гигантами Intel, AMD и прочими.
Но это объективная реальность, данная нам в долларах, и я, пока, не знаю на фига она мне, и что с ней делать. И , хотя об этом речь ниже, в настоящее время я набираю это произведение на 166 Пентиуме и прекрасно себя ощущаю. Никакого дискомфорта не испытываю. Но я не против технического прогресса, хотя бы потому, что каждый должен заниматься своим делом. AMD и Intel строгать все новые и новые и более быстрые процессора, я - книги. А жизнь все сама расставит на свои места.
Конечно, существует легенда, что слово Пентиум происходит от фамилии русского инженера Пентковского, уехавшего в Америку в начале 90-х годов. Он работал в Союзе в группе, которая проектировала процессор Эверест. Но по скудости средств после перестройки и перестрелки, работы остановились. И человек, чтобы не терять квалификацию, слинял в стан наиболее вероятного противника. И правильно сделал. И я бы слинял, да кто меня купит.
Он привез им идеи Пентиума. Они их восприняли, но не до конца. только сейчас, в Пентиумах три, реализуются, наконец, все, что он им предложил еще в 1994 году. Так гласит народная молва у нас. А ребята все же выпустили Эверест. Он, по своим характеристикам далеко опережает все, что имеется на Западе и в разработках. Вот только он никому не нужен, как и все мы с вами.
Они вполне комфортно устроились на своем Западе без нас. Мы им не нужны ни в каком качестве. А присутствуем только в виде головной боли. И это надо признать. И плюнуть, и жить.
Слышишь, только один песок, и только в их Силиконовой долине удовлетворяет требованиям для производства полупроводников! Как вам мулька? Да у нас, в Каракумах столько всякого песка, моим врагам! С него можно столько наделать! А в Одессе на пляжах! А в Крыму, а под Москвой! Леса = это же песчаные почвы. Строй обогатительную фабрику мой из почвы песок и клепай транзисторы. Я уже не говорю про Магадан, Норильск и Карпатские горы, где есть вообще все. Вот поэтому они нас и боятся. Вдруг мы докажем, что транзистор можно делать и необязательно из песка? А мы докажем.
Билл Гейтс же только сейчас сообразил, что ко всем его операционкам и оффисам существует несколько универсальных номеров для регистрации. А у нас на этом деле выросло уже не одно поколение хаккеров и просто нормальных пользователей. Что он там сейчас придумал с электронными подписями? Мне жаль тех денег, которые он вбухивает в это дело, дело защиты своего ума от нашего. Ничего у него не получится. Может бабки он и умеет делать лучше нас. Но воруем мы лучше него. Кто на что учился.
Денег у него навалом, пусть поупражняется.
9.
Всего двадцать лет назад появился первый персональный компьютер, а сколько событий! А сколько их еще произойдет. Машину надо менять каждые восемнадцать месяцев, скажу я перефразируя известный закон компьютерного движения. И это объективная закономерность. То есть штука, которая не зависит от воли отдельного человека. например, меня.
У меня машина с весны 1995 года. Шесть лет. Четыре цикла по полтора года. Это четвертая машин, та, на которой я все это набираю. Не знаю откуда, денег же нет даже на нормальную жизнь, а не то, чтобы на излишества.
И приходит то время, когда персональный компьютер станет предметом домашнего обихода, как пылесос и полотер. И это хорошо. Устаканятся фирмы-гиганты, утрясутся стандарты, пойдет нормальная компьютерная жизнь. Свои самые большие деньги они уже сняли. Сколько им надо времени, чтобы это проосознать? А может они это уже давно проосознали, и просто ждут, когда это поймут и остальные?
Дорогой автор, а не надоели ли вам читатели? Пора.
А на последок я скажу. Мои любимые программы. Это не значит лучшие. Это просто любимые. Любовь зла, полюбишь и посла.
DOS. Начинать положено с Нортон Коммандера. Конечно. Начиная с версии 4.0 сопровождает меня до сих пор. Уже в своем пятом варианте. И к этому мне нечего добавить. Мелкие утилитки. Была такая штука long, она могла разрезать длинные файлы на более короткие для переноса их с машины на машину посредством дискет. Теперь не применяется ввиду всеобщей и полной сидиромизации.
PCTOOLS - это такой класс! Операционная система в один мегабайт. Под ДОС. Прообраз Виндоуса. Правда, не понимает память больше одного мегабайта. Но по тем временам и не надо было больше. Соединяет в себе файловый менеджер, рабочий стол со всеми прибамбасами типа текстового реактора, табличного процессора, базы данных, факс-модемных штучек. А система шифрования файлов. При шифровке файла он автоматически сжимается в два раза. Алгоритм шифрования удовлетворяет стандартам американского министерства обороны. По тем временам, конечно. Я думаю, и сейчас это не хило. А утилиту из pctools - compress я до сих поор применяю для дефрагментации. Лучше не придумали. У меня стойкое подозрение, что это именно ее и тиажируют из операционки в операционку. Так уж лучше пользоваться первоисточником.
Любимый редактор всех времен и народов MultiEdit. Начиная со второй версии. Самы быстрый и простой редактор. Способен обрабатывать тексты любой длины.
Это субъетивный взгляд на вещи, а не попытка рекламы. Поэтому вы не найдете у меня табличных процессоров, я в них не работал.
Игра всех времен - DOOM 2. Все остальное вышло из него и из Дюка. Никто ничего нового с тех пор не придумал. Футбольный менеджер CM 94. Играю до сих пор, что может служить свидетельством, как тупоумия, с чем я категорически согласен, так редкой привлекательности этой игрушки для меня.
И много-много мелочей из-за которых по ДОСу мы ностальгируем до сих пор. У меня по сей день дома огромный архив программок под ДОС. Я иногда, как скупой рыцарь, открываю их, полюбуюсь и опять закрою. Ушла эпоха. А новая подобных шедевров не создала. Будем надеяться пока.
Утилиты Нортона. Вплоть до восьмой версии. А начинали мы с шестой. Особенно эта программка unerase. Восстановление утраченного. Голубая мечта. Мало что удавалось восстановить, но радовала сама возможность повернуть время вспять. Корзина в Виндоусе - это не то.
VC - Волков коммандер. Люблю за компактность. Работает даже там, где отказывается Нортон. За это он у меня на всех дискетах восстановления.
WordPerfect 6.0 for DOS. Уникальная вещь. 17 мегабайт размер. Редактор класса Виндоусных. Может делать все: вставлять таблицы, форматировать, редактировать составные документы. Последняя модель от умершей фирмы WordPerfect.
Из архиваторов RAR. Архиватор всех времен и народов. Наш, русский. Панели как у Нортона, что уже само по себе классный маркетинговый ход. Простота работы, скорость и качество архивирования. Легкость создания многотомных архивов. Пользуюсь до сих пор.
Далее Windows. Из редакторов, или, вернее будет, текстовых процессоров, Word 6.0. Он действительно хорош. Умеет все, что надо. Не меньше, чем его старшие братья по клавиатуре - восьмая и девятая версии.
Ami Pro 3.0. Я в нем набираю эти строки, но не будем забегать вперед. Совершенно замечательная вещь. Я согласен с другими авторами, что его наследник Word Pro - хуже. Почему? А потому. Хуже и все. Попробуйте и поймете. Программы даются нам в ощущениях. Он хуже в ощущениях.
Windows Commander - из файловых менеджеров. Творение швейцарских мастеров. Удобная штука. Работает с архивами в zip. Нортоноподобный. Виндоусноудобный. Гораздо умнее explorer'а от Windows.
Вынужден держать на машине MS Offise. Стандарт де-факто, и с этим нельзя не считаться, хотя очень не хочется.
Рисовалками не интересуюсь, и тут я не советчик. Ставил периодически и Дрова Корела и фотошопы, игрался и стирал. Ван Гога из меня не вышло даже компьютерного. Фишку не словил.
Зато вдоволь наигрался с текстовыми процессорами. Чего только не перепробовал. И Word Perfect от шестой до девятой версий. Всех фирм, от Борладна и Новелла до Корела. Любимый процессор. Умеет и больше и проще. А по длине файла, Word ему и в подметки не годится. Попробуйте один и тот же файл сконвертировать в формате Word и в формате Perfect. Разница в два раза в пользу Perfect. В Perfect'е существует шаблон верстки текста книжкой, а в пресловутом Worde надо еще где-то брать этот макрос. Самопальный. И просто приятнее работать. Как писали в одной рекламе процессора WordPerfect: это дя профессионалов, а MS Word - для чайников. Не знаю, не уверен, но что-то в этом есть. Вот таким образом и не иначе.
Ставил я себе и Word Pro. Он мне нравится больше Word’а, но хитрости фирмы Microsoft по защите своих бабок от всех остальных мешают работать на компьютерах, оснащенных операционной системой Windows текстовым процессорам других производителей. Поэтому куда бы ты не убегал, если ты сидишь в Винде, ты все равно вернешься на Родину, к Ворду. Пишу по-русски намерено.
Операционные системы. В чем я только не работал. Начинал с DOS. Дошел до седьмой версии фирмы IBM. Windows. Сначала была 3.1, потом 3.11. Потом 95, 98, ME, 2000. В промежутках - полуось, или, как будет правильно, OS/2.
Потом наступила на меня эра Юникса. Начинал с Red Hat. Сначала версия 5.1, 5.2. Потом засел на Mandrake. Шел я к своему Юниксу долго — два года. Что понравилось сразу? Скорость работы машины. Тогда у меня был Пентиум 120 и 16 мегабайт ОЗУ. И из-под Windows 98 он ехал, но немножко со скрипом. А здесь я запускаю X Window, а машина становится похожей на гоночный Феррари.
Мало того, я после недельных мучений просек, как устанавливается звук, запустил из-под Линукса пластинку Пинк Флойд и тут впервые услышал в этой музыке такие краски и ноты, о которых я и не подозревал, когда слушал эту же пластинку под Windows.
10.
Линукс — это затягивает, как наркотик. После первого знакомства, я столько раз стирал и снова ставил Линукс, что, в конце-концов, сбился со счета. Но с каждой новой установкой, я что-то новое узнавал в этой системе.
Главное препятствие, которое не давало мне окончательно пересесть на Линукс — это проблема совместимости с Windows. Я наберу свое бессмертное произведение, сам его прочту, а как сделать его доступным мировому сообществу, которое поголовно ездит под Виндоусом? Не давало это мне покоя. Пока я не сделал две вещи. А вообще-то три. Не наплевал на всех, лишь бы мне было удобно. Не познакомился с программами-перекодировщиками типа редактора Штирлиц. Не понял, что огромное количество не совсем сошедших с ума юзеров тоже крутится в мире Юникса.
А новые дистрибутивы напихали в себя огромное количество программ, основным назначеним которых является чтение файлов в формате MS Word. Хотя вместе с этим они и потребовали значительного увеличения рксурсов у машин. И из нетребовательной к ресурсам операционной систкмы, Линукс становится все более и более ресурсопожирающим. То есть, дело Гейтса живет и побеждат.
Джинн, которого выпустили из бутылки в 1981 году во время презентации первого персонального ИБМ-совместимого компьтера, продолжает пожирать своих юзеров. По крайней мере, во что он превратил русский язык.
И для меня теперь будущее - это Линукс. Я не могу вам внятно объяснить почему. Мне так кажется.
Вот как получилось все. Вот чем окончилось простое баловство в самом начале. Да и не окончилось вовсе, я надеюсь. И желаю, и мечтаю. Мир персональных компьютеров это раширяющаяся вселенная. Ее не удастся загнать ни в какие рамки никаким Биллам Гейтсам, сколько бы они на это денег не потратили. Джинн вылез из бутылки и уже не подвластен своему хозяину. Он даже может его так называть, но это не значит, что он будет его слушаться и ему подчиняться.
В принципе, я же не пишу пособие по Линуксу, а просто свои впечатления от работы на компьютере. А они самые разные. Но в большинстве — хорошие. В Линуксе есть масса редакторов текста. Это и традиционный для Юникс-систем VI, и крутой EMACS. Говорят, чтобы им пользоваться по полной программе, надо выучить язык LISP. Юникс-системы ввобще любят слово программирование. Основная сложность работы в Линуксе как раз и заключается в том, что вы после установки на машине операционной системы, должны будете сами что-то в ней перепрограммировать для того, чтобы приспособить для работы именно с ваашей машиной.
Сейчас многие фирмы стараются выпустить такие дистрибутивы, чтобы как в Windows, чтобы без головоной боли. Это хорошо, это привлечет массу пользователей. Но это уже будет чуть-чуть не Линукс.
Основное неприятное, с чем я столкунлся, когла впервые установил Линукс на своей машине, это именно то, что многие оперции по конфигурации машины надо было делать своими руками, роясь в файлах настройки и конфигурирования. А без должной теоретической подготовки это очень непросто. А Линукс, как преферанс. Никто просто так не хочет тебя научить. Надо самостоятельно набивать шишки на лбу. Это и привлекло меня в нем, и заставляло постоянно стирать и снова устанавливать на машину.
11.
В провежутке между Windows и Unix, а потом и до конца, я так думаю, - Интернет. Интернет, как средство самовыражения, как часть моей жизни и ауры в которй я существую. Потому что теперь это не отделить, не запретить, и не процензуировать. А многим бы этого хотелось. Прилагаются даже неимоверные усилия, направленные на попытку отрецензировать интернет, запретить те или иные сайты. Но пока без особого успеха. И, думаю, у них ничего не получится. А мир с появлением интернета стал значительно компактнее. И я за один вечер путешествия по сети могу побывать на всех пяти континентах Земли. Ну не на пяти, так на трех это точно. Классные файловые архивы есть а Южной Африке, в Сан Сити, в Корее, в России, естественно, в Америке. Да мало ли.
Первые шесть месяцев я просто жил в сети. Не выходил из нее часами. Потом поуспокоился. Стал ходить только на любимые сайты по интересующим меня вопросам. Пресытился. Это естественный ход. Пропал эффект новизны, появился момент потребности и необходимости. Пойди туда, знаю куда, возьми то, знаю что. Музыка Битлов, сервер классической музыки, сайт Лувра. Файловые архивы. Новости компьютерной техники в изложении компьютерного журнала Интернетзона и сайта Невод.
Вот в таком состоянии как юзер я сейчас и нахожусь. А книжку я тогда набрал и она даже вышла из печати. Так что не пропали даром труды соавтора.
Данный опус набирался мною в различных средах, и не только по средам, но и в другие дни недели. Начина над ним я работу в ссистеме Linux Mandrake 7.2 в редакторе VI. Продолжил в WordPerfect 8.0, это уже незабвенная Windows 98. Затем продолжил работу в Ami Pro 3.0. И завершил в редакторе всех времен и народов Word от фирмы Microsoft. С чем вас и себя поздравляю. До следующих встреч.
Как я сдавал на права.
Это надо рассказывать отдельно и не здесь. Но я нарушу все запреты и попытаюсь донести до вас эту историю. Пусть заглавие не пугает, здесь почти ни слова не будет о том, очем вы подумали. И не для этого пишется, а чтобы иметь легальный повод высказаться. С чем я себя и поздравляю. То есть с тем, что , наконец, смог придумать повод.
Каждый интеллигентный человек должен уметь водить машину. Кто станет с этим спорить. Только совершенно неинтеллигентные люди. Но их, к счастью, не так уж и много. Особенно тех, кто готов сам признать себя неинтеллигентным человеком. Например, я сам. Что, несомненно, говорит о моей исключительной, до болезненности, интеллигентности. Но мы не об этом, а о том, как я учился ездить на автомобиле.
Начнем с самого начала. Что такое автомобиль? Когда-то я бы на этот вопрос ответил легко. Сейчас мне это сделать гораздо труднее. Много знаю. Или много забыл, что, в принципе, одно и тоже. Потому что, для того, чтобы много забыть, надо сначала много выучить. Автомобиль это, как минимум, четыре колеса и крыша. Хорошо бы к этому иметь мотор. Это такая штука, она гудит, когда ее заводишь. Правда моя тоже гудит, если ее завести, но я бы не стал ее называть мотором. Лучше если мотор хороший. А в принципе все равно. Еще нужна выхлопная труба. Потому все это должно же куда-то деваться. Я имею в виду выхлоп. А вы что подумали?
Руль. Совсем забыл. Чтобы поворачивать надо иметь чем, как минимум. Еще, правда, надо знать куда. Но именно этому и учат на тех курсах, которые какой-то остроумный человек назвал водительскими. Интересно, а что конкретно он имел в виду?
В машине надо на чем-то сидеть. Как прапвило это сиденья. Но совершенно не обязательно. Может быть и что-нибудь иное. Зависит от ваших личных вкусов. Главное, чтобы руль доставал до подбородка, иначе будет плохо видно дорогу. А на нее надо хоть иногда смотреть, а не так, как в американских фильмах. А опыт, сын ошибок трудных, показывает, что дорогу более-менее видно, если руль достает хотя бы до подбородка.
Об остальных мелочах мы с вами еще как-нибудь вспомним по ходу пьесы. Главное не переторопить, как говорил герой Советского Союза Штирлиц. Чуть не забыл, чтобы учиться ездить не обязательно иметь автомобиль, главное быть интеллигентным человеком.
Ездить учат на курсах. Это такие учебные заведения. Там преподают теорию и практику. То есть учат правилам и мастерству, прошу прощения, вождения. Правила есть правила. Куда же без них. Правила надо знать. Их не обязательно соблюдать, простите за банальность. Но знать надо. От этого в организме исчезает дискомфорт. И ты, по крайней мере, знаешь, что нарушаешь. И если нарушил, а тебя поймал автоинспектор, то имеешь полное моральное право ему сказать не "откуда я мог знать", а мило и интеллигентно:
- А я вас просто не заметил.
Намекая ему таким образом, что правила вы знаете.
Что можно сказать о правилах? Скучно и занудно. Но деться не куда. И вы их выучите, никуда не денетесь. И без моей помощи, и с моей. Но лучше без моей помощи. Учеба правил это самая неинтересная часть обучения. И я не хочу на ней останавливаться без крайней необходимости. А сейчас я таковой не наблюдаю. Собрались, сели, вокруг по стенам развешены плакаты, на них размалеваны разные правила, в основном движения. И внутренности автомобиля. Только не надо сравнивать те, что на плакате с теми, что в вашем автомобиле. Жизнь и искусство - это две большие разницы.
Как правило тот, кто учит вас правилам не учит вождению. Как на войне: тот, кто учит роту строевой в тылу не ведет ее на фронт. Поэтому по вождению у вас другой. Он самый главный. но и тот. который учит правилам, тоже не последний. Надо с ними жить в мире. С обоими.
Лично для меня все началось не в классе с плакатами по стенам. Я там тоже посидел первую неделю. Для меня все началось в первый день вождения. Мой инструктор оказался наредкость простым человеком. Он вывел меня во двор автошколы, завел куда-то за сарай, где были припаркованы Жигули тройка.
Кстати, а почему припаркованы? Это как на парке, под парком или около парка? Где это? Просто стояла за сараем машина, по внешнему виду напоминала Жигули третьей модели.
Инструктор просто подвел меня к машине, открыл левую переднюю дверь и сказал:
- Присаживайтесь за руль.
Я присел.
- Тут на ручке есть схема. Попереключайтесь немного.
И ушел.
Хорошо, я глубоко интеллигентный человек. И не стал уточнять, что он конкретно имел в виду. А просто сел на место водителя и выжал сцепление. Потом внимательно рассмотрел набалдашник на рукоятке переключения передач, то бишь скоростей. Там и в самом деле была набросана некая схемка с номерками. Что подразумевало передачи, то есть скорости. В соответствии с этой схемкой я и врубил первую без особых последствий для себя и авто.
Все это как-то неназойливо напоминало мне ситуацию в сумасшедшем доме. Там руководство тоже построило бассейн. Дальше вы знаете. "Если будете хорошо себя вести, мы нальем в бассейн воды". Если я буду себя хорошо вести, инструктор включит мне мотор. Ну, не мне, конечно, а машине.
Потом я попытался тем же образом включить вторую, третью и четвертую. Все прошло нормально. Двадцать минут - полет нормальный. Тренажер не развалился. Мотор сам не завелся. Я уже почти без усилий и с первого раза попадал левой ногой на педаль сцепления. В этот момент подошел инструктор и занял место пассажира. Вынул из кармана ключ зажигания и протянул его мне:
- Заводите.
Дрожащей рукой я вставил в замок ключ и повернул его в гнезде. Мотор заурчал и не погас, как я надеялся, а наоборот, начал мерно тарахтеть.
- Поехали, - спокойно сказал инструктор.
Я выжал педаль сцепления и спросил:
- Куда?
- Вперед.
Я врубил первую и отпустил педаль. Машина прыгнула, остановилась и мотор заглох.
- Сразу не отпускай, - сказал инструктор, - придержи, когда машина тронется.
Я снова завел автомобиль, выжал сцепление и врубил первую. Медленно стал отпускать педаль и когда машина тронулась с места попытался придержать педаль. И не смотря на дрожь в ногах это сработало. С перепуга наверное. И машина не прыгнула, а поехала вперед.
- Вторую, - сказал инструктор, и я послушно врубил вторую.
Мы подъезжаем к воротам на улицу.
- Выезжай, - коротко скомандовал инструктор.
Эти широкие ворота казались мне настолько узкими, что я вовсе не был уверен в том, что моя машина сможет протиснуться мимо боковых столбов.Тем более, что ширина ворот три метра, а ширина машины - метра полтора. Поэтому я закрыл глаза, сжал плечи и машина проскочила в ворота. Это просто чудо.
Я повернул направо и поехал по шоссе. Переключаясь на третью, четвертую передачи. Вот так совершилось таинство. И я первый раз поехал на машине. Дальше все было проще и не так интересно.
Машине едет прекрасно, встречного транспорта нет. Такое впечатление, что кто-то их всех предупредил. И слава Богу! Погода прекрасная, солнышко светит. И тут инструктор командует:
- Остановись на обочине.
И я начинаю лихорадочно вспоминать что это такое, искать эту обочину, потом педаль тормоза. И наконец, останавливаюсь.
- Ты знак видел?
- Останока запрещена?
- Да.
- Почему остановился? Ты нарушил правила.
- Но вы же сказали.
- Ну и что? Если так будешь делать на экзамене - не сдашь.
Вот так улетучивается эйфория из организма.
- Иди и посмотри, какой был знак.
Я сижу.
- Иди, иди.
А проехали уже прилично за этот знак. Пока я сообразил, пока вспомнил, на что надо нажать и в какой последовательности, проехал метров двести. И теперь мне надо все это расстояние идти пешком в обе стороны! Ну, попал! А что делать? Выхожу из машины, и, зажав самолюбие в кулак, иду назад, до того самого знака. Остановка запрещена. Возвращаюсь. Докладываю. Инструктор доволен, кивает:
- Поехали дальше.
Подразумевается, что теперь-то я буду внимателен ко всем знакам, которые проезжаем. Как бы не так! Нет, на самом деле я стараюсь. Но приэтом надо еще смотреть по сторонам, точно помнить что за чем надо нажимать и включать в автомобиле. Например, повороты надо включать не после а до. Как было у Веры. Едем мы с ней, и нам надо поворотить на лево. Она спокойно переходит из правого ряда в левый и готовится поворачивать в нужную сторону. Ее догоняет водитель на автобусе, высовывается из окошка и кричит:
- Поворот показывать надо!
Вера нисколько не смущаясь ему в оборотку:
- Шая, надо же еще знать как!
Это же так просто!
Вот так прошел мой первый водительский день. Как я его закончил, не помню. Память услужливо не сохранила. Наверное меня просто инструктор высадил из машины и сам поехал на базу. Инструктор он тоже человек. И ничто человеческое ему не чуждо. Как, например, нервы, желание жить. Нежелание ремонтировать автомобиль. Не знаю. Но с тех пор я упрямо счтаю себя водителем автомобиля.
И потянулись серые будни вождения по графику. Для тренировкм мы выезжали в соседний большой город. Имелось в виду, что наш городишко маленький - двадцать тысяч жителей. А соседний - большой -сто двадцать. Там уже все было, даже на перекрестках висели настоящие светофоры. И они по-настоящему переключались: красный, желтый, зеленый. Для меня, дальтоника - это было просто находка. Порядок никогда не нарушался ни на одном светофоре: красный, желтый, зеленый; сверху - вниз!
Что вы? Как я получил медсправку с таким багажом? Хороший вопрос. Нет, не так. Спасибо за вопрос. Вот как. Очень просто. Это отдельная история.
А дело было так. Когда я задумал идти на курсы вождения, сразу во всю свою величину встал вопрос медкомисси. Я же знал, что дальтоник, и все что из этого вытекает. Это ошибка думать, что у дальтоника весь мир черонбел. Он цветной. Очень даже цветной. Просто я не знаю всех этих названий цветов. Могу спокойно обозвать коричневый чем-то непотребным. А зеленый еще лучше. Но жить это мне ни скем не мешает. Но почему-то какой-то придурок придумал цветные светофоры на перкрестках. Как будто нельзя было выкрутиться как-нибудь иначе. И не ставить вне закона нас дальтоников. Я считаю, это нарушение прав человека и когда-нибудь, со скуки, подам в Гаагский суд по их правам. Никогда не был а Гааге.
Так вот пришел я в поликлинику на предмет прохождения медкомиссии. Куда с самого начала меня направили. К глазнику. Или по культурному к окулисту. А окулист у нас был очень забавный человек. Он закончил с отличием одесский мединститут по классу профессора Филатова и считался надеждой курса. Но, начитавшись плохих книжек, решил начать с самого начала, как его любимый профессор, с деревни. Он считал, что этот город ( я не побоюсь такого слова) станет для него стартовой площадкой для достижения заоблачных высот в науке. А он стал могилой для его личности. Вещь весьма распространенная и заурядная. Но это страшно обозлило окулиста. Он стал нетерпим к симулянтам и проходимцам. Спал зимой во двре, чем закалял свой организм и возбуждал ненависть высших кругов интеллигенции городка. То есть вел себя неправильно. Славился умением вылечить практически лубую болячку глаз, за что его терпело медицинское начальство. И хамством к пациентам, если они пытались что-либо симклировать. Это ему медицинское начальство прощало за то, что он мог вылечить такое, что вылечивал не всякий столичный окулист.
Так вот, захожу я к глазнику. Он пристально смотрит на меня:
- По какому вопросу?
- Медкомиссия на права.
Глазник молча берет со стола потрепанную книжку, открывает ее рывком посередине:
- Что ты видишь?
А там сплошные разноцветные квадратики и кружочки. И я ясно вижу цифру семь.
- Что? - перспрашивает глазник.
- Семь.
- Вон отсюда!
И я, естественно, вышел вон. Стою посредине коридора поликлиники и грущу. Вот так я славно закончил, не начав, учебу на курсах по вождению. Мимо идет мой знакомый врач Валера. Видит мое неадекватное состояние и останавливается.
- В чем проблема?
Коротко рассазываю. Смеется. Забирает у меня листок медкомиссии:
- Жди здесь, никуда не уходи.
Возвращается через пять минут, возвращает листок. Все врачи подписали, даже окулист.
- Вот как надо было сразу, - назидательно говорит он и хлопает меня по плечу.
А вы говорите дальтонизм! Главное знать в каком порядке сигналы на сфетофоре!
Но не будем отвлекаться на пустяки. Мы же о главном. Сегодня у нас практика в большом городе. До него от нашего - тридцать пять километров. То есть существует конкуренция кто поведет машину на этом запредельном для нас, простых курсантов, расстоянии. Выпало не мне. Сижу с еще двумя на заднем сидении простым пассажиром. А за рулем впереди на левом сидении Валентина. Она счастливая обладалеьница возможности прокатиться подряд тридцать пять километров не отрываясь от руля, и без этих глупых окликов: какой знак проехали. Для удобства пилотирования болида она сменила модельные туфли на высоком каблуке на мягкие домашие тапочки. Чтобы чувсвтвовать педали. Я ее понимаю. Я сам сменил любимые туфли на толстой подошве на на тонки летние. Через толщину резины совершенно не ощущаешь хода педалей. А инструктор смотрит на нас и смеется. Ему бы только смеяться. Забыл как сам учился?
Моя очередб ехать последним. Поэтому я стою на базе и терпеливо ожидаю очереди поиздеваться над машиной и инструктором. Тоскливым взглядом каждый раз провожаю на вождение очередного курсанта, как они нас называют. Автошкола ДОСААФ, не как-нибудь что, а что-нибудь как!
Наконец подходит и моя очередь. Сажусь в еще теплое от предыдущего кресло водителя. Ну, как вам сказать теплое? Я просто своей пятой точкой ощущаю всю гамму чувство и переживаний, которую пережил предыдущий водитель. И даже то, что он не смог перебить от тех, после кого он садился за руль. Думаю после наших рулевых упражнений инструктор проветривает машину минимум часов пять. Так, теперь надо сделать вид, что крутой водила, то есть подогнать зеркало заднего вида на моей левой дверце под свои глаза. Инструкторам это очень нравится. Считается, что если ты подогнал зеркало под себя, значит уже что-то смыслишь в вождении. Не знаю. Я, в крайнем случае, могу и немного скосить голову набок, и не играться с этими настройками. Но имидж прежде всего. Поправляю зеркало под одобрительный кивок инструктора.
Завожу мотор ключом и трогаюсь. Вот для чего мне понадобились туфли на тонкой подошве. Что поймать тот момент, когда машина начинает движение и не отпустить педаль сцепления, а придерать ее. Чтобы он не прыгнула и не заглохла, а плавно поехала вперед. Иначе наслушаешься от него! А чтособственно случилось? Да, ничего. У меня все получилось с первого раза. И машина плавно тронулась с места. Поехали, как сказал когда-то Гагарин, но по другому поводу. Я не Гагарин. Хотя, смотря в каком смысле. Все мы когда-нибудь гагарины. Или титовы.
Мы едем по настоящему городу, то есть здесь есть все: автобусы, пешеходы и автоинспекторы. Автоинспекторов надо беречь и стараться правил не нарушать. А то они сразу начинают нервничать и махать руками, свистеть в свистки еще не дай Бог! Не надо. Едем аккуратно.
- Какой знак проехали?
- Осторожно дети.
Здесь семь знаков из десяти "Осторожно дети". Можно говорить наугад, вероятность велика. Ипять раз мне это сходит с рук. На шестой:
- Останови машину.
Останавливаю.
- Сходи посмотри.
За все приходится платить. Выхожу из машины и иду назад метров сто пятьдесят, смотреть на знак. "Переход". Надо же так наколоться! Возвращаюсь и докладываю. Едем дальше. Улица с односторонним движением; на остановке стоит автобус из породы "Икарусов". Начинаю его объезжать. И в тот момент, когда я попадаю в мертвую зону его зеркалов заднего вида, автобус начинает движение. То есть резко берет влево и мне не оставляет никакого жизненного пространства. То есть щас он прижмет меня к бордюру и просто раздавит, как козявку.
- Жми! - орет инструктор, мгновенно вспотевший как мышь.
И я изо всех сил давлю на педаль газа и выскакиваю перед ошалевшим водителем автобуса в самый последний момент. Проехав метров пятьдесят, останавливаюсь. И мы стоим минут пять, молчим и только смотрим с инструктором друг на друга.
- Поехали, - говорит он после паузы.
Завожу машину, медленно трогаюсь с места, спасибо подошвы у меня тонкие.
Следующий номер нашей программы - трогание с места в гору. Ну не совсем в гору. На подъем. Это делается так. Нет, не подумайте, это не инструкция по вождению, это линые переживания, только и всего.
Это делается так: надо поставить машину на ручник. Подразумевается, что он у вас работает как надо. Но это не моя забота, а инструктора. Дальше надо сделать почти цирковой номер. Почему почти? Просто цирковой. То есто все одновременно: снять машину с ручника, включить передачу и отпкстить педаль сцепления. И еще чтобы при этом машина не покатилась назад, потому создашь аварийную обстановку на перекрестке. Вы когда-нибудь видали, чтобы нормальные водители так трогались под гору? Никогда! Держишь машину на пробуксовке сцепления и все!
- Получишь права, будешь делать как захочешь, - зло бурчит инструктор, - а сейчас делай как положено.
Делаю. И машина почти не катится назад. Ну, можно не считать. Это первый раз и с перепугу. Повторить не удастся низа какие деньги. Это понимает и инструктор. Поэтому и не пытается меня заставить повторить. Он просто говорит мне:
- На базу.
Еду на базу, забираю остальных попутчиков. Сейчас моя очередь рулить домой. Я практиковал в городе последним. Поэтому мне и достается этот сладкий пирог - длинный путь по шоссе. По загородному шоссе. А вы как думали? Каждый пуп Земли - город, тогда и шоссе будет загородное. Хорошая машина "Жигули". Быстрая. Я почти и не жму на педаль, а она уже разогналась до ста десяти километров. Ощущение необычайно приятное. Паришь над шоссе. Исчезают все постронние звуки. Только мерное урчание мотора. И дикий, невразумительно резкий и нервный крик инструктора:
- Кто тебе разрешил ехать с такой скоростью! С какой скоростью ты должен ехать!
Видимо здорово испугался. Теперь и я тоже испугался. Третий раз за рулем - сто десять! С ума сошел. Но и инструктору я тоже устрою! Что он там сказал? С какой скоростью мне положено ехать. Пятьдесят километров в час! И пусть он задавится. Любитель спокойной езды. Он же терпеть не может медленной езды. А не надо кричать на курсантов. Получи по полной программе, по всем дорожным правилам вместе взятым.
Вот так мы и плетемся, самосвалы обгоняют. Но я держу характер. Он - тоже. Сжал губы и молчит. Молчи. А только скажи мне: едь быстрее, только скажи!
- Не гони, - как кнутом прерывает он мои мысли.
А я и не гоню, оно само так получается. Эти "Жигули" такие заводные! Я даже и не жал вовсе на педаль, она сама иак поехала.
- Я тебе покажу сама!
Но все равно я получил удовольствие. И с ветерком прокатился, и по загородному шоссе тоже.
Кафе Лада.
И вот только не говорите мне, что вы ничего не знаете об этом кафе. И вот только не говорите мне этого. не надо. Кто вам поверит. Никто. Это такая себе забегаловка на Ришельевской. Почти на углу Еврейской, если это вам о чем-нибудь говорит. Стоячий сервис. Чтобы контингент остограммливался по быстрому. Чтобы, значит, побольше пропустить народу в единицу литро-времени. Там стоит штук шесть таких столиков на длинных тонких ножках, нормальному человеку по грудь. вы понимаете. что именно я имею в виду. Но конечно и безусловно для особо дорогих или особо нудных, что в конце концов одно и тоже, практически, имеется и один нормальный общепитовский столик на четверых.
Безусловно, заведение держится на завсегдатаях. Но основной доход имеет с залетных. В принципе, теория содержания заведений данного профиля не есть предмет нашего рассказа. Поэтому и не будем углублять. Вот такая арифметика у этой математики.
Кто не знает тетю Раю? Начиная с участкового - все. Даже залетные, допивая в граненном стакане свои сто грамм, к концу глотка познают тетю Раю. Потому что это, да, искусство, налить сто граммов. И этому, и тому, и тому очкарику тоже. А забьем, что если они втроем вдруг, ну, вдруг, захотят прокалибровать три своих порции каждый, у каждого будет разный калибраж. Конечно, я с вами согласен, что нет на земле ничего постоянного и совершенно одинакового. Кто же с этим будет спорить. Не в этом дело. А забьем, что ни у одного из них троих он не будет совпадать с эталонными ста граммами, которые хранятся в парижской палате мер и весов. Но зато точно соответствуют общественному положению каждого из тех кому наливалось.
Во-вторых, тетя Рая - это фигура. Это бюст, в конце концов. Это голос, без сомнения. Это всегда чистый и накрахмаленный халат. Работа же с людьми. И это взгляд, под которым трудно не заплатить.
А ассортимент в буфете! А то, что они еще могут приготовить на кухне, если вы им сильно понравитесь. Яичницу, как минимум. И нальют, и закусишь.
А вообще-то, пьянка - это побочный эффект общения. Мы же не теряем человеческий облик. Мы вполне интеллигентные люди из хороших одесских семей, что немаловажно. Просто у нас - дефицит общения. И этот дефицит необходимо каким-то образом восполнять.
И если ты, выпив рюмку покидаешь компанию, которая дала тебе такую возможность, тебя обязательно остановят фразой: а поговорить? Ну, в самом деле, не пить же ты сюда пришел. На, забирай свой рубль и уходи.
Следовательно разговор - основная составляющая выпивки. Нами был проведен ряд исследований. Опыты показали, что тема разговора от марки напитка не зависит. А если и зависит, то это исключение. которое только подтверждает правило. Конечно, под Портвейн о любви много не поговоришь. Хотя, кто что под этим понимает.
Имеется зависимость, правда не прямая, от места, в котором проводится мероприятие. То есть и подвал подойдет, но тогда нужно больше водки. То есть интерьер облагораживается дозой. А величина дозы зависит от качества интерьера. И только после того, как доза облагородила интерьер, и начинается собственно мероприятие. Поэтом
бру кровь! Поэтому мы и были постоянными посетителями. И нам благосклонно разрешалось занимать сидячие места. А так как тяга к общению у нас была сильна, то и времени в кафе мы проводили много. Но не каждый день. Нет, не каждый день. А почему, собственно, не каждый день? Но это был наш клуб по интересам. А интерес был один - посвистеть за жизнь, которую мы не могли адекватно воспринимать на трезвую голову.
Мы люди приличные и имеем кое-какое положение в этом обществе. Поэтому стараемся раньше обеда не начинать. Хотя, безусловно, нет правил без исключений. И трудно иногда бывает вытерпеть до обеденного часа. То есть для разгона организма то там, то сям перехватишь. Просто, чтобы гормоны не застаивались.
И где-то к часу дня подтягиваешься к кафе. Занимаешь любимый, он же единственный, столик. И Гриша идет заказывать:
- Значит так, тетя Рая, бутылку "Русской". Для начала. Четыре этих бутерброда с колбасой. И, если можно. пожарьте нам три яичницы.
И мы втроем приступаем. Вадик откупоривает, Гриша наливает. а я пью. Конечно же вместе с ними.
- За нас с вами, - говорит Вадик, и не первой и даже не второй свежести стаканы переливают в нас свое содержимое.
Далее следует пауза на усвоение пройденного материала. Не длинная. Потому что не должно быть большого перерыва между двумя первыми порциями. Это - постулат. То есть аксиома. В смысле: истина не требующая доказательства. И в самом деле, не кушать же мы сюда пришли. Или, как говорил Вадик, от закуски голова болит. И Гриша разливает по второй.
- За черт с ними, - говорит Вадик и мы выпиваем.
И Вадик снова начинает рассказывать, как он служил срочную моряком на береге. Точнее, под землей.
- Обычно моряки плавают, - не могу я сдержаться. - На воде или под водой.
Но мое замечание не может остановить плавного течения речи Вадика.
- Пусть посвистит, - благодушно машет рукой Гриша.
- Почему свистит, - возмущается Вадик. - Все же чистая правда.
- Или мы не служили срочную, - мрачно замечает Гриша.
Но Вадик не обижается. Он просто продолжает воспоминания с того места, на котором его прервали. Под неторопливое журчание речи моряка мы накатываем еще по соточке. И в это время в Ладу входит Виталик, человек без определенных занятий. Но с определенно хорошим заработком. "Волка ноги кормят", - любит он отвечать на неприличные вопросы о средствах добывания денег.
Виталик с порога замечает нашу троицу за единственным столиком в заведении. Такое впечатление. что именно нас он здесь и искал.
- Кого я вижу, - говорит Виталик и направляется в нашу сторону.
- Посидишь с нами? - спрашивает Гриша.
- Конечно, - имитируя товарища Сталина, отвечает Виталик и направляется к барной стойке.
- Тетя Рая, бутылку "Русской" и пару бутербродов.
Виталик высокого роста и широк в плечах. Что ему будет с одной бутылки? Укус комара. Да и первая ли у него сегодня эта бутылка? Лично я в этом сильно сомневаюсь. И не без оснований.
С бутылкой водки в одной руке и с бутербродами в другой, Виталик подходит к нашему столику. Я предлагаю ему стульчик. Вадик принимает на баланс бутылку водки и бутерброды. Сервирует закуску, вскрывает емкость. Гриша разливает по стаканам.
- Со свиданьицем, - произносит Виталик свой дежурный тост.
И мы употребляем во внутрь еще одну порцию алкоголя.
- Говорите, - произносит Вадик, глядя Виталику прямо в глаза.
- Дай закусить, - просит Виталик отсрочки.
- Ты не жрать сюда пришел, - не отстает Вадик. - Ты пришел сюда общаться. Говори.
- Ладно, - сдается Виталик, - слушай. Мне сегодня утром рассказали новый анекдот.
Анекдоты Виталик рассказывать умел. И знал об этом. И любил их рассказывать. Рассказывал Виталик анекдоты сериями по пять-шесть штук. Вот и сейчас он зарядил серию из пяти анекдотов. Что? И вам рассказать? Для этого надо быть как минимум в Ладе. В той самой компании, и в той же самой кондиции. Это необходимые и достаточные условия.
И мы со смаком поржали. Потом Вадик рассказал пару анекдотов. И мы тоже посмеялись. В перерывах не забывали накатывать. Главное же не алкоголь, а общение.
- Нет, - сказал Виталик, - не могу я на эту жизнь смотреть трезвыми глазами.
И ушел в проем входной двери прямо на улицу. В гущу ой жизни, на которую он не может смотреть трезво. А мы втроем остались в щадящей обстановке алкогольных паров.
- Он не может! - возмутился Гриша. - Как будто я могу. Я тоже не могу.
- Вот за это и выпьем, - предложил я.
Предложение
вно, и четверг, и пятницу, воспринимать без возникновения отрицательных эмоций.
И именно в это время появляется Боря.
- Ура, - тихо сказал я.
- И что? - повернулся ко мне фасадом Вадик.
- Ура, - повторил я, - Боря пришел.
- Вижу, - сказал Вадик. - Конкретнее.
Я им горжусь, потому что Вадик смог произнести слово конкретнее с первой попытки и без ошибок в правописании.
- Боря пришел, - терпеливо повторил я.
- Пусть присаживается, - кивнул Вадик. - Боря, присаживайся.
Боря присаживается.
- Вадик, - говорит Гриша, - пойди и возьми еще бутылку.
- А бутерброды? - канючу я.
- Хватит жрать, - обрезает меня Гриша.
- Закусывать, - тихо поправляю я его.
- Ладно, - после паузы соглашается Гриша, - но только если закусывать, а не жрать. Возьми этому прожорливому пару бутербродов.
- ? ?????? ??? ?? ???????, - ??????? ????, - ? ??? ???...
- Не спеши, - просит его Гриша, - выпьем - расскажешь обо всем. Я не могу слушать об этой стройке на трезвую голову.
- А я - говорить, - согласился Боря.
- Тогда зачем было начинать? - не к месту вылез я.
Вернулся Вадик, принес бутылку и пирожки.
- Что это? - Гриша мизинцем показал на пирожки.
- Пирожки, - растеряно сказал Вадик.
- Я вижу, что не презервативы. С чем они?
- С капустой.
- С капустой я люблю, - великодушно кивнул Гриша.
Все идет по апробированному ранее и неоднократно пути. Вадик вскрывает тару, Гриша производит налив по стаканам. Чокаемся стаканами с глухим стуком. Выпиваем. Молча. Как сказал Вадик, в рабочем порядке. Закусываем. Сидим немного молча.
- Говори, - разрешает Гриша Боре.
- Значит, был я утром на стройке, - начинает Боря.
Пока он рассказывает Грише, как он утром был на стройке. И что он там увидел или не увидел, мы с Вадиком немного пообщались за литературу. Гриша вполуха слушал борю, а вполуха нас с Вадиком.
А мысль же начинает в голове биться и сверкать жемчужинами и глубины и обобщений. Верностью и тонкостью наблюдений, остроумием сравнений и парадоксальностью определений. То есть организм начинает набирать тот нужный градус, и попадать в дозу, что не может не радовать. Игра ума холодных наблюдений и сердца горестных замет. Пушкин наш человек. Я думаю, не люби он приложиться к рюмке. В разумных, естественно пределах, не получила бы отечественная культура ни "Евгения Онегина", ни "Руслану и Людмила", ни "Капитанскую дочку".
Вот собственно о чем мы с Вадиком умничали, пока боря рассказывал Грише про стройку.
- Бам, бам, бам, - сказал Вадик громко.
- Что? - удивленно переспросил Гриша.
Он был занят дискуссией с Борей о качестве краски и сразу не врубился.
- Я говорю: Бам, бам, бам, стройка века.
Гриша покачал головой, но ничего не сказал. А Боря по инерции продолжал о своем:
- Я им растворитель не даю. Держу на контроле.
- Зачем? - снова влез я не к месту.
- Чтобы краску не разводили и не продавали, - пояснил мне Боря.
- А что краску надо растворителем разводить? - продолжал я придуриваться.
- А чем? Удивился Боря.
- А водой? - вдруг сказал Гриша.
Боря непонимающе уставился на Гришу.
- Повтори, - попросил он после паузы.
- Водой.
- Водой краску развести нельзя.
- Можно.
- Старик, есть такая наука - химия.
- Есть, - согласился Гриша.
- По химии вода не растворяет краску. Согласен? - Боря вопросительно посмотрел на Гришу.
- Нет.
- Как?
- А вот так! Забьем, что я разведу краску водой?
- Нет. Никогда это у тебя не получится.
- Он мне будет говорить! - возмутился Гриша. - Я же разводил.
- И получалось? - не верит Боря.
- Получалось.
- И что?
- Продавал. Целую бочку половой краски.
- Этого не может быть, -категорически рубанул воздух ладонью Боря.
- Может не может, - засмеялся Гриша, - я же делал.
- И продавал?
- И продавал.
- И покупали?
- И покупали.
- Все равно этого не может быть. Как ты это делал?
- Делал. Коммерческая тайна.
- У меня тост, - прервал их ученый спор Вадик.
Боря и Гриша повернулись в сторону Вадика.
- Говори.
- У меня есть тост, - повторил Вадик.
- Говори, - еще раз разрешил ему Гриша.
Он разлил по стаканам.
- Выпьем за химию. Если бы не она, мы бы не смогли химичить. Нам тост показался очень смешным, поэтому мы громко рассмеялись и смачно выпили.
- И все равно я тебе не верю, - не соглашался Боря. - Химия - наука точная. Этого не может быть.
- Забьем? - предлагает Гриша. - Ты даешь мне бидон краски, и я развожу ее водой.
- Не получится, - повторяет Боря.
И в это время в кафе входит Миля.
- Привет честной компан
двух с половиной часов. Пусть даже и Миля еще по трезвому. То есть, что значит по трезвому? Значит, что с нами он еще не пил. Значит еще трезвый. А где он там, и что он там, и сколько он там, кого волнует чужое горе.
- Присаживайся, - приглашает Гриша Милю
- Я на секундочку, - суетится Миля у входа, но не уходит.
- Слышишь, швицер! Он на секундочку! - возмущается Гриша. - Присаживайся.
- Я не могу, я уже принял, - оправдывается Миля.
- Кого скребет чужое горе - меланхолично говорит Вадик и подвигает Миле свободный стул. - Присаживайся.
- Ладно, - соглашается Миля, - но я на секундочку, - и присаживается. - Но пить не буду.
- Это мы уже слыхали, - говорю я.
- Слышишь! - говорит Гриша. - Он пить не будет. А что ты еще не будешь? С женщинами будешь?
- Ладно, но чуть-чуть.
- Конечно чуть-чуть. А ты что хотел, всю бутылку? - интересуется Вадик. - Ну ты и гусь.
И Гриша разлил по стаканам.
- Я же просил чуть-чуть, - скулит Миля. -Мне еще на работу надо.
- Всем еще не работу надо, - кивает Вадик, - пей.
Выпили.
- А мы, что же, не работаем? - поинтересовался я у Гриши.
- Работаем, - кивнул Гриша.
- Еще как работаем, - поддержал Гришу Вадик.
- Так, я побежал, - сказал Миля поднимаясь со стула.
- Как? - удивился Вадик, - а посвистеть?
- Святое дело, - кивнул я.
- Или ты нас не уважаешь? - задал вопрос в лоб Гриша.
Миля помялся и после паузы сказал:
- Ладно, наливайте.
- Это другое дело, - одобрил Вадик Милино решение.
- Слышишь, наливайте! - возмутился Гриша. - А бутылку поставить? Западло?
Миля покрутил головой, встал, подошел к барной стойке.
- Бутылку "Русской" - сказал он продавщице.
Взял за горло бутылку и подошел к нашему столу.
- От нашего стола вашему, - сказал он и со стуком поставил бутылку перед Гришей.
- Молодец, - похвалил Милю Вадик.
- Способный еврейчик, - согласился с ним Гриша.
Он откупорил бутылку и разлил.
- За умение исправлять свои ошибки, - предложил тост Вадик.
- Ошибки надо не исправлять, - не согласился с ним я, - а смывать.
- Вот за это и выпьем, - подвел итог Гриша и мы выпили.
- Теперь свободен, - сказал Гриша Миле после небольшой паузы.
- Да? - обрадовался Миля, - Спасибо вам, а то я уже и не знал, что мне делать.
Мы засмеялись и Миля ушел, оставив нас втроем. Вадик задумчиво посмотрел на дверь, в которую только что вышел Миля, и задумчиво произнес:
- Жмот.
- Не жмот, а бережливый, - не согласился я.
Гриша громко хмыкнул, покачал головой и налил еще по одной из Милиной бутылки.
- Не пьянки ради, - сказал Вадик, поднимая стакан.
И мы, солидаризируясь с ним, тоже подняли стаканы. Дружно чокнулись потными гранями и выпили.
- Сколько мы уже сидим? - вдруг поинтересовался Вадик.
- А у тебя, что времени нет? - агрессивно отреагировал Гриша.
- Есть, - сказал Вадик.
- Сиди и пей, - категорически отрезал Гриша и снова налил.
То есть от производственного процесса мы не отвлекались ни на минуту. И главным тут был спортивный настрой. А как иначе справиться с теми задачами, которые мы поставили перед собой. Какие задачи? Ну, я устал повторять. Быстрее, больше, крепче. И если человек поставил пере собой цель - нет такой силы, смогла бы его остановить. Кроме жены. Но наших жен в данный момент здесь не было. А это уже другая история.
Приключения одессита в Карпатах.
Карпаты - это красиво и зимой, и летом. А одессит в Карпатах, да еще зимой... Но не будем забегать вперед. Тем более, что зима в Карпатах всегда ассоциируется с катанием на лыжах с гор. А когда одессит, снег, лыжи и горы встречаются, вот тогда это и может называться приключениями одессита зимой в Карпатах.
1. Сборы были недолги.
Долгие сборы не нужны никому. Они истощают организм того, кто собирается и подрывает нервную систему членов его семьи. Поэтому мои сборы в ту зиму в Карпаты были не долгими.
Что нужно человеку для полного счастья зимой в Карпатах? А если он еще и называет себя, извините за интимность, альпинистом? Рюкзак, ботинки системы «Вибрам» и лыжи. Если вы не знаете, что такое система «Вибрам», то и не надо. В рюкзак складываются личные вещи, в Вибрамах можно ходить всюду, даже на танцы. На танцы еще лучше. А лыжи - этот такое приспособление, что если их одеть на ноги... Но не будем торопиться.
- Лыжи - это очень просто, - сказал Виталик, чудик лет двадцати, рост метр девяносто, манеры беспорядочные, образование неоконченное высшее, что ему абсолютно не мешает. Альпинист с двухлетним стажем. - Лыжи мы в Львове возьмем. Дешево и сердито.
Если бы я тогда мог знать, как Виталик был прав, особенно в отношении «сердито». Но не будем спешить.
Рюкзак надо наполнить личными вещами. Если кто-то думает, что это просто, предлагаю ему попробовать самому, а потом мы поговорим на эту тему.
Дама сдавала в багаж: диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и перед этим она же все упаковала дома.
- Бери только самое необходимое, - сказал мне Виталик.
Я так и поступил. Получилось на три рюкзака вещей. Провел утруску и усушку. Отпало половина рюкзака. Но два с половиной остались. Сел и задумался: что же мне делать? И тут в голову пришла гениальная мысль: ведь все это мне нести собственном горбу! Не зря же кто-то так остроумно приспособил к рюкзаку лямки. Это нарочно, что я его мог одеть на плечи. И вот здесь в свои права вступила теория Дарвина о естественном отборе, спасибо тебе Дарвин. И я легко уложил рюкзак.
Вибрамы мы пошли торжественно покупать с Виталиком вместе. Он сказал, что не может мне, салаге, доверить такое важное дело, как покупку обуви. Потому что для альпиниста обувь - это второе лицо.
Как Виталик выбирает вибрамы надо писать отдельно и не здесь. Мы провели в магазине ровно сорок четыре минуты по моим часам. Мы пересмотрели все ботинки, до которых только смогла дотянуться симпатичная девушка-продавец. А купили именно те первые, которые осматривали, как только вошли в магазин.
Трагедия родителей, отпускающих свое чадо, которое учится на первом курсе института, среди зимней вьюги в Карпаты, описанию поддается с трудом. В зимнюю стужу в Карпаты! Есть у нас такие слова, умеем мы их употреблять, но не хватает гражданского мужества, чтобы расставить их в нужном порядке на листе бумаги.
2. Вокзал.
Поезда приходят и уходят, а вокзалы остаются. И это не удивляет никого. Как не удивляет и массовое скопление народа на платформах. Неужели так тяжело прийти на вокзал за пятнадцать минут до отхода поезда и занять свое место в вагоне? Неужели так вот необходимо жить сутками на полу в зале ожидания и питаться тем, чем в развитых станах травят вредителей сельского хозяйства. Тогда становится понятным, почему у них растут урожаи, а у нас падает рождаемость. Загадочная русская душа. Загадочная украинская душа. Загадочная еврейская душа. Нужное подчеркнуть.
Пирамида Хеопса сложена из наших рюкзаков прямо на асфальте перрона, около рюкзаков стоим мы в полуспортивной одежде. Мы - это альпинисты в ожидании поезда на Львов. И в ожидании Босса. А Босс, как истинный Босс, прибудет на вокзал за двадцать минут до отхода поезда. Пересчитает нас и даст команду на посадку в вагон.
Если вы читали про монголо-татарское нашествие на нашу землю, то это детский лепет по сравнению с тем, что мы им устроим, когда пойдем.
Явление Босса народу. Элегантный мужчина лет семидесяти шести, абсолютно седые аккуратно зачесанные на косой пробор волосы, абсолютно импортная штормовка, абсолютно иностранные, чуть ли не финские, лыжи. Босс подошел к нам. Рюкзак и лыжи за ним несли его оруженосцы. Еще бы Босс сам носил свои рюкзаки! Босс свои рюкзаки уже относил.
Босс внимательно, с ленинским прищуром, осмотрел нашу толпу, которая притихла при его приближении.
- Я не вижу Виталика, - сказал Босс, закончив осмотр контингента.
- А он, как всегда, - хохотнула Светка, чудачка лет восемнадцати-девятнадцати в желтой вязаной шапочке, - будет прыгать в последний вагон.
- Понятно, - кивнул Босс. - Ну, мы его ждать не будем. - Он повернулся к одному из своих оруженосцев и сказал, - Вадик, командуй посадку.
Значит в этом походе у нас главный Вадик. Вадик - оруженосец, с двумя рюкзаками, по одному на каждом плече. Он бы и еще пару штук мог на себя взять, но не надо было сейчас этого от него. Вадик скомандовал нам посадку, и мы им ее устроили.
Билеты, конечно же, у нас были. В плацкартный вагон. Босс ехал в купейном. На то он и Босс. А мы - в плацкартном. Во-первых, так дешевле. И во-вторых, можно не брать постель. В самом деле, на фига постель, если у каждого есть спальный мешок. Правда, это может не очень понравиться проводникам. Но кого волнует чужое горе?
Вагон мы брали приступом через двери и окна, не смотря на зиму и холода. Пятьдесят человек не то, чтобы молча, но стиснув зубы, и неся рюкзаки впереди себя смели со своего пути всех, кто попытался воспротивиться. Штурм был скорым и беспощадным, как тайфуны Японии.
3. Дорога во Львов.
Колеса стучат на стыках рельсов - это и есть романтика. За окном - однообразие меняющегося пейзажа - и в этом есть романтика. На столе в нашем купе лежат вареные в крутую яйца, вареная колбаса, голландский сыр и жареная курица. А в бутылке - водка. И в этом тоже есть романтика. А все вместе - дорога.
После того, как поезд отошел от перрона вокзала, Босс зашел в наш вагон. Он внимательно осмотрел территорию и контингент и сказал Вадику:
- Чтобы был порядок.
И ушел в свой купейный вагон. Барин сел в карету и уехал в Питер.
После ухода Босса, мы путем несложных комбинаций выжили из вагона всех не наших, и остались хозяевами положения. То есть зажили в вагоне своей дружной альпинистской семьей.
Минут через пятнадцать после отхода поезда в нашем вагоне появился Виталик. Шапка набекрень, лицо лоснится от пота. И сияет улыбкой.
- Всем привет, - весело крикнул он на весь вагон. - И вот я снова с вами.
- Пробирайся к нам, - крикнула ему Светка, - мы тебе место держим.
- Значит ты в меня верила, раз место и после отхода поезда держала, - сказал Виталик, когда пробрался в наше купе. - Это радует.
- Продолжайте, - поощрил я Виталика.
- Ты о чем? - не понял он.
- Как посадка? Мягкая? - подсказала тему Светка.
- Еле успел, - кивнул нам Виталик.
- Не может быть, - всплеснула руками Светка.
- Представь себе. Догонял последний вагон.
- Какой ужас! И догнал?
И мы втроем дружно засмеялись.
Дорога - это, в первую очередь, еда и выпивка.
Стол сервировали вместе. И получилось довольно неплохо. Жареные пончики от Светки, жареная курица от Виталика, вареная колбаса от меня. Хлеб, сыр, мясо, вареные в крутую яйца, и бутылка водки. Выпьем для запаха, а дури у нас своей хватит. Да и Босс сказал: чтобы был порядок! То есть, все можно, если осторожно.
Под стук вагонных колес играет гитара, и поются песни. А что еще нам делать? До города Львова дорога далека. Впереди еще весь вечер и вся ночь. Надо же чем-то занять наши молодые организмы. Направить энергию в мирных целях. Например, песни попеть под гитару.
А за окном вагона уже темная ночь, только поезд свистит по степи, если мне будет позволена такая метафора. То есть наступает то время, когда все благонамеренные альпинисты отходят ко сну. Мы достаем из своих рюкзаков спальные мешки и укладываемся прямо на голые полки вагонов. Это, естественно, не нравится нашим проводникам. Но что они могут сделать? Нас много, а их всего двое во вражеском лагере альпинистов. А нас только тронь! Нет, нас лучше не трогать.
Мы укладываемся спать с надеждой на светлое будущее. Завтра - Львов. А это означает, что сказка с приключениями в горах начинается.
4. Львов - туда.
В Львове гор нет. Я это понял в тот самый момент, как наш локомотив причалил на перроне Львовского вокзала. Об этом самом нам сказал и Босс, когда мы бойко выгрузились из вагона на асфальт Львовского вокзала. Вся орава с рюкзаками, с шумом и гамом поперла прямо в зал ожидания, и распугав порядочных граждан, если таковые имеются в залах ожидания наших вокзалов, обосновалась прямо на полу, давно не мытом. Но это нас не смущало. Такой возраст, когда вообще мало что смущает.
- Поезд до станции Зимир отходит в двенадцать тридцать, - сообщил нам Босс. - Не надо на него опаздывать. Не надо прыгать в него на ходу, в последний вагон. Впрочем, Виталику можно.
И все рассмеялись.
За что поляки не полюбили Ивана Сусанина? За то же самое и я Виталика повел не туда, вы помните?
— Мы лыжи в Львове возьмем на прокат.
Это сказал мне Виталик в Одессе. И я наивно решил: раз он так уверено говорит, значит что-то знает. Дулю он что-то знает! Он даже Львова как следует, не знает. А до поезда еще три часа. И за это время мы с Виталиком должны успеть выучить Львов, найти пункт проката лыж и потом не заблудиться на обратном пути.
Как оказалось, это нам по плечу. Правда, лыжи мы нашли в четвертом по счету пункте проката, спасибо, что их в Львове оказалось так много. Мог ли я себе представить, что зимой в Львове лыжи будут так популярны? И когда мы совсем потеряли надежду найти лыжи, мы их таки нашли. Такое незаметное здание в центре старого города. За простым ободранным письменным столом сидит тетка в телогрейке. И на наш вопрос есть ли у нее лыжи, она улыбается и отвечает: есть.
Я выбрал для себя лыжи системы "Турист" с металлической окантовкой. На мой немой вопрос, Виталик деловито сказал:
— Чудак, во время спуска с горы будешь ребром лыжи цепляться за спуск.
Это же надо! А я как-то не ассоциировал до сих пор себя, лыжи и спуск с горы, как что-то единое целое, как некий ансамбль. А это видимо неотвратимо и надвигается, как по реке ледоход.
Сдал паспорт, взял лыжи, и мы пошли на вокзал. Пошли пешком по красивому древнему городу здесь улочки такие узкие, что если кто-то чихнул в людном окне, через дорогу пожелают не болеть. То есть эту улицу переплюнуть легко. А в это время из-за крутого поворота с визгом и звоном вываливается трамвай. Скрежет колес о рельсы и трезвон звонка, мол, разбегайтесь все! Успевай уворачиваться. Европа! В центре города указатель: сколько километров до Варшавы. На польском языке. Ну?
А кладбище? Правда, с лыжами по нему ходить не очень удобно. Зато, какая красота! Архитектура. Склепы, статуи. Вокруг мрамор и вечный покой. Умиротворяет. Аккуратные дорожки, ухоженные участки. Достопримечательность.
Но времени у нас мало. Надо уже идти на вокзал. Поезд Львов - Рахов, общий вагон, нас ждут. Потому что нам надо ехать в горы. Потому что в Львове гор нет.
5. Поездка на станцию Зимир.
Станция Зимир, где это? На какой карте можно ее увидеть? Это где-то в Карпатских горах.
Как и на вокзале в Одессе, в Львове штурм поезда был скор и беспощаден. Результат: в вагоне только мы и прочка ни на что реагирующих местных. Проводники тоже по началу затаились, но потом, увидев, что мы мирные люди, только очень шумные, и они приступили к исполнению своих обязанностей. Хотя, какие там у них обязанности? Но выползли из своего купе на волю.
Вы уже знаете, с чего начинается поездка в поезде? Правильно, с еды. Расстелили газетку, разложили колбасу, сыр, хлеб, остатки курицы, вареные яйца. Джентельменский набор путешетвенника.
Народ разбился на кучки по интересам и припасам. И аппетиту. Я, Светка и Виталик удовлетворяли свой аппетит вместе. Удовлетворили и стали смотреть в окошко поезда. Пейзаж однообразен и в этом его притягательность и сила.
— Играем в карты? - предложил Виталик.
— А есть? - переспросила Светка.
— Есть.
— Играем, - кивнула Светка.
— В дурака? - уточнил я.
— Нет, - засмеялась Светка, - в умного.
— Вот и проверим, - добавил Виталик, - кто у нас есть кто.
Виталик сдал на троих. Светка выиграла, я проиграл. Неправильно. Сыграли еще раз. Светка выиграла, я проиграл. Неправильно. Сыграли еще раз. Светка выиграла, я проиграл.
— Не отчаивайся, - сказал мне Виталик, - повезет в любви.
Интересно, а на что он намекает?
Остановка поезда, маленькая станция. Несколько домов деревня. Лес. Вдали уже видны горы.
— Потянуло горным воздухом, - сказал Виталик, шумно втягивая ноздрями протухший от пота воздуха вагона.
Мы со Светкой смеемся.
— Сдавай, эксперт по горному воздуху, дай отыграться, - сказал я сквозь смех.
— Дурак и сдает, - отпарировал Виталик.
— А дураку закон не писан, - в оборотку ответил я.
— Ничего, - успокоил меня опять Виталик, - повезет в любви.
Интересно, а на что он постоянно намекает? Как бы ему потом об этом не пожалеть. Но не будем торопить события.
Снова остановка поезда. Снова маленькая станция. Опять деревня в несколько домов, снова горы вдалеке. Поезд тронулся, в купе вошла чудачка с лыжами в руках. Она была высокого роста, крепкая с обветренным широким лицом. И говорила с украинским акцентом. Одета чудачка была в синие спортивные брюки и короткую теплую куртку.
— Можно? - спросила она нас и положила лыжи на третью полку, не дожидаясь ответа.
— Пожалуйста, - поторопился Виталик, подскочил с сидения и дал ей место. Девушка оказалась по диагонали напротив меня.
— Валя, - сказала девушка, усаживаясь.
Мы тоже ей представились.
— А зачем вам лыжи? - очень вежливо поинтересовался я.
— А вам для чего?- ответила она вопросом на вопрос.
— А вы что с Одессы? - снова вежливо поинтересовался я.
— Я? А почему вы так решили?
— А вы вопросом на вопрос, это только у нас так делают.
— Значит вы из Одессы?
— Конечно, - кивнул Виталик. - Еще как из Одессы. Альпинисты мы. Едем кататься на лыжах с гор.
— В Ворохту?
— Почему именно в Ворохту? Станция Зимир, - сказал Виталик.
— А, - засмеялась Валя, - Говерла, Петрас. Ну, ну.
— И все-таки, а вам зачем лыжи? - не выдержала Светка Виталикиных заходов.
Валя внимательно посмотрела на Светку и медленно сказала:
— А я лыжница-гонщица. Еду в Ворохту на сборы.
— Да, - сказал Виталик, - я заметил, у вас хорошие лыжи.
Светка недобро стрельнула в Вталика глазами. Валя заметила и улыбнулась одними губами.
— Дрова, - сказала Валя. - На один раз. Мы их выкидываем после гонки. В карты играете? Можно с вами?
— Конечно можно, - закивал Виталик.
— Как играем? - сказала Валя, - на пары?
— На пары, - кивнула Светка.
— Значит я с этим молодым человеком, - сказала Валя и показала пальцем на меня.
Валя по-хозяйски взяла у Виталика колоду и стала ее тасовать.
— Что тебе сдать? - спросила меня Валя, не переставая тасовать карты.
Я от неожиданности замер. Валя перестала тасовать колоду, посмотрела на меня и повторила еще раз:
— Так что же тебе сдать? Говори, не задерживай игру.
— Конечно козыри, - спохватился я.
— Принято, - деловым тоном сказала Валя и начала сдавать карты.
При сдаче я получил все шесть карт козырными сверху вниз.
— А как это? - удивленно спросил я.
— А, на сборах практикуемся, - улыбнулась Валя.
Не смотря на такие хорошие карты, которые мне сдала Валя, мы проиграли. И все из-за меня. Я потянулся к колоде сдавать.
— Дай-ка лучше я сдам, - сказала Валя и отобрала у меня колоду. - Что тебе?
— Тузы и короли, - понял я ее сразу.
И получил четыре туза и два короля, пиковый и червовый.
— Нормально? - просто для проформы переспросила меня Валя, когда я раскрыл свои карты.
— Нормально, - кивнул я ей.
Жаль, что Валя ехала только до Ворохты. Иначе мы бы с ней, в конце-концов сыгрались и показали этим противным Светке и Виталику. Правда проигрышы Валя переносила стоически и ни разу меня ни в чем не упрекнула, хотя и я ошибался направо и налево. Когда в окгне вагона показалась станция Ворохта, Валя поднялась со скамейки. Виталик тот час же подскочил, помог даме надеть курточку и достал с третьей полки ей лыжи. И все это под скептическим взглядом Светки.
— Даму надо проводить, - не сдержался я и сказал Виталику.
— Не стоит даму провожать, - засмеялась Валя, - тут недалеко.
И она растворилась в вагонной суете.
Темнело. За окном давно уже был горный пейзаж. Склоны в снегу и в елях. Но до станции Зимир мы еще не доехали, и по всему видно, что не скоро доедем. Наверное эта железнодорожная станция на какой-то иной планете. Карты надоели. Да после Вали в них стало не интресно играть. Поезд надоел. Говорить надоело. И пейзаж за окном тоже надоел. Надоело все. Хочется, чтобы сейчас же, немедленно была станция Зимир.
Хочется? Получите!
— Станция Зимир! - оруженосец Вадик шел по вагону и верещал, как зарезанный. - Приготовиться к высадке.
Где он увидел станцию Зимир в этой кромешной тьме? И даже поезд еще не остановился. И тем не менее. И поезд остановился, и какая-то станция за окном образовалась. А раз Вадик сказал Зимир, значит Зимир. Выгружаемся. И мы прыгаем из вагона куда-то в темноту на железнодорожную насыпь. Потом ловим рюкзаки, потом ловим своих девочек. А Вадик все надрывается:
— Быстрее! Поезд стоит всего две минуты.
Какие две минуты? Он будет стоять столько, сколько нам надо, чтобы нормально выыгрузиться. Это же ясно. Начальник!
После выгрузки нас построили в колонну по одному и три раза пересчитали в полной темноте, потому что на этой долбаной станции никто не имел никакого понятия об электричестве. Эдиссон до них не докатился.
Потом нас куда-то вели в темноте. Сначала по насыпи железной дороги. Потом через рельсы. Потом по улице села, если это можно так назвать, чтобы никого не обидеть. И привели в большую хату, в болшой пустой дом, в огромную пустую комнату в нем. И Вадик торжественно произнес:
— Ночуем сегодня здесь.
Мы вынули из рюкзаков спальники и разбили бивак. До утра.
6. Дорога в горы.
Утро красит нежно Свету. Это точно. Люблю девушек, по утрам выползающих из спальиков. В этом есть что-то интимное.
Большой и пустой дом. Огромная комната в нем. Тоже пустая. Беленые стены и потолок. Свежевыкрашенный пол. На полу лежат в живописном беспорядке спальные мешки альпинистов. А у входа в дом, прямо в снег вокнуты наши лыжи.
Дежурные, слава Богу это не я, уже встали как положенно раньше всех часа на два, и приготовили завтрак. Некоторые придурки, типа Виталика, умываются снегом, и при этом весело пофыркивают, мол, хорошо то как, Господи! По пояс голым! Да я бы удавился, но ни за что не стал так издеваться над своим организмом. Даже ради того, чтобы перед девочками весело пофыркать.
После водных процедур - завтрак. Позавтракали. Перед самым концом завтрака оруженосец Вадик объявил:
— В девять часов построение. Босс будет говорить.
Девять часов. Строимся. Босс выходит к народу. Осматривает личный состав. Могу себе представить, что он при этом думает, но вслух говорить не решаюсь.
Цель построения - организационная. Вадика Босс назначает командиром отряда. Так теперь называется наша неорганизованная масса. А Вадик-то дослужился! После этого Вадик разбил нас на отделения. В отделении десять человек. Во главе отделения - командир. Армия, а не отдых, елки-моталки. Я конечно попал в одно отделение с Виталиком и Светкой. Кто-то постарался. Наверное Виталик. Потому что его-то и назначают командиром нашего отделения. А что? Боссу виднее. На то он и Босс.
Когда публика перестроилась согласно вновь обретенных отделений, и отряд принял хоть какие-то организованные формы, Босс внимательно посмотрел на творение своих рук, помолчал, осмысливая произошедшее и то, что еще должно произойти, и сказал, после паузы:
— Завтра в девять часов утра выход в колыбы под Говерлу. Ночевка в этих колыбах и утром - на восхождение на Говерлу. Вторая ночевка в колыбах и на следующее утро возвращаемся. Но не сюда, а в Депо. В Депо ночевка и день отдыха. На следующее утро после дня отдыха восхождение на Петрас прямо из Депо. Там вас ждет море удовольствий: серпантин, катание с гор, - при слове "серпантин", те, кто знал, заулыбались и загоготали, - Спокойно, не надо пугать новичков, - прервал их Босс, помолчал и проджолжил, - возвращаемся и ночуем в Депо. На следующий день возвращаемся на базу, то есть сюда. День отдыха и по домам. Ясна программа?
— Ясна, - дружно ответили мы.
Что и говорить, программа прекрасная. На дворе минус пятнадцатьи судя по всему потепления не ожидается. Правда ни ветерка. Правда ели утопают в снегу, горные красавицы. И мы утопаем в снегу. Зимняя сказка! Снежные равнины, горы в снегу. Дома карпатских лесорубов, или кто они там, тоже в снегу.
Хотя и минус пятнадцать, но, правда, не холодно. Это потому что ветра нет. Игорная речка вдали, за огородом нашего дома, которая называется Черная Тиса. Вода в речке не замерзла, потому что речка горная.
До обеда далеко, обед в два часа. Ужин в семь часов. Что делать? Свободное же время перед выходом, который завтра. Надо что-то делать. Пошли прогулялись на железнодорожную станцию. Прошлись по селу до околицы. Но не далеко. Взяли лыжи, покатались с окресных гор. Вымазались в снегу по уши. Но не сильно, потому что все еще впереди. Во-первых, катание на лыжах - это отдельная тема. Здесь мы просто кувыркались с небольшой горки. Больше пяти метров с первого раза проехать не удалось.
Вернулись на базу, стали готовиться на завтра. Конструировали бахилы. Это такие штуки от снега. Прибор для борьбы со снегом. Проще говоря, мешки с завязочками для одевания на ноги. Поверх вибрам. И завязываешь вверху. Вот снег и не попадает во внутрь. Самые качественые бахилы и з материи. Но можно использовать и полиэтиленовые мешочки. Правда в них потеют ноги. Но кто же их будет нюхать на таком морозе?
Процедура одевания на выход простая: на голые пятки натягиваются простые нитяные носки от пота. Поверх них - шерстяные носки для тепла. Поверх шерстяных носок - эластичные, чтобы шерстяные не протирались. На все это дело одваешь ботинки. И только на ботинки надеваешь бахилы. Ноги готовы к борьбе с дорогой.
На себя надеваешь три пары штанов и четыре рубашки, включая свитер и штормовку. И ты готов к штурму неприступных вершин Говерлы и Петраса. Об их неприступности - в своем месте.
На следующее утро Вадик построил нас в девять утра после сытного завтрака и строем, по отделениям, повел.
Идем колонной по одному. За плечами рюкзаки. На плечах – лыжи. В рюкзаках лежат личные вещи и общественный груз: кастрюли и продукты. И пока не мы на лыжах едем, а они на нас.
— Не тушуйся, – сказал Виталик,– это не надолго. Вот только войдем в лес и сразу наденем лыжи. И на лыжах пойдем прямо до самых колыб.
Мы шли по хорошо укатанной и плотно утрамбованной дороге. По обе стороны дороги идут заборы из двух брусьев параллельно земле. За заборами – редкие дома. И еще дальше – лес и склоны Карпатских гор. Идиллия. Швейцария.
Минут через тридцать-сорок пути, а может быть и через час, это смотря, как идти, то есть с какой скоростью, справа по ходу, показалась усадьба горного помещика.
— Это Депо, – сказал мне Виталик.
Идем дальше. Через часа полтора пути дорога начинает понемногу подниматься вверх. И еще через час мы пришли на опушку елового леса.
Ели в снегу – красота!
— Надеть лыжи! – командует Вадик.
Надеваем.
— Вперед! – командует Вадик.
В лесу лыжня только наша. Снега – по пояс, по колено. Без лыж идти просто невозможно. Поэтому иду на лыжах. Лыжи длинные, ими трудно шевелить. А надо. Попеременно левой, правой, левой, правой. И при этом еще надо успевать помогать себе лыжными палками. Только я очень сомневаюсь, что палки – это большая помощь. Левой, правой, левой, правой. Это же так просто. Конечно для того, кто умеет. А для меня? Я сразу отстал от отряда. Греет только одно, я не одинок. Хочу догнать тех, кто идет чуть впереди меня. Набираю хороший ход. Не замечаю пенек под ногами. Очнулся в снегу.
Встаю. Отряхиваю с одежды снег. И снова вперед. Надо догонять тех, кто ушел вперед. Вы думаете, что на моей дороге опять стал пенек? Нет, это крутой поворот вправо. Падаю на повороте. Встаю. Отряхиваю снег. Этот снег у меня уже везде. И не смотря на бахилы и внутри ботинок тоже.
В лесу еще не темно. Но скоро уже стемнеет. Вперед меня ведет лыжня, проложенная по снежной целине моими товарищами по походу. С пути сбиться невозможно. И надо догонять своих. Набираю крейсерскую скорость и теряю контроль над лыжами. Это не я еду на лыжах, это они на мне едут. А вот сейчас эти лыжи отказываются меня вести. И я падаю.
Встаю и отряхиваюсь от снега. Проклинаю лыжи, снег, лыжню и Карпаты. Будь проклят тот день, когда я решился ехать в горы. Зимний отдых!
После сто двадцать восьмого падения на последних ста двадцати восьми метрах пути по снежной целине, я отстегиваю лыжи, кладу их на плечо и несу их на своем горбу. Как Амундсен к южному полюсу, по пояс проваливаясь в снег. Но зато я уже больше не падаю с лыж.
Я иду последним. Все – далеко впереди. Лес прямо по курсу начинает редеть. Значит, как учит учебник, скоро опушка. Мне навстречу едет какой-то лыжник. Ба! Да это же Вадик.
— Идешь пешком, – спокойно констатирует Вадик.
— Иду, – зло отвечаю ему.
— А на лыжах не пробовал?
— Пробовал.
— И что?
— И ничего! И так дойду.
— Ну, ну. Счастливого пути. Не далеко осталось.
И Вадик укатил от меня на лыжах в ту же сторону, откуда прикатил.
И остались: я и снег, я и белое безмолвие, я и лес в снегу..
Наконец выхожу на опушку леса. Вдалеке, рукой подать, метрах в пятистах, стоят домики, штуки три. Вокруг домиков суетятся люди. И дым костра вьется над домиками. Тот самый дым костра, который создает уют. А у меня просто дольше нет сил. Просто нет больше сил идти. И я падаю прямо в снег.
7. С лыжами надо дружить.
Нет я сознания не потерял. Я просто остался лежать на снегу без сил и все. И вижу цель своего пути, и не могу двинуться с места. До костра и до людей подать рукой, а я, как мешок, лежу на снегу и мне все равно, что со мной будет дальше. У меня просто не сил ни на что: ни на движение вперед, ни на эмоции, по поводу того, что у меня нет сил для движения вперед.
Подобрали, обогрели. Подошел Вадик, внимательно на меня посмотрел.
— Не хочешь ты с лыжами дружить, – только он и сказал.
— Сгинь! – тихо, но внушительно сказала ему Светка и протянула мне кружку с горячим чаем.
А потом был костер. И ужин у костра. И песни под гитару у этого же костра. И едкий дым, который почему-то создает уют. И я размяк и пришел в себя.
Блики от пламени костра на лицах ребят.
— Света, пошли погуляем, – это мой голос произнес.
— На лыжах, – встрепенулась она.
— На санках, – не сдержался и нагрубил я девушке.
— Пошли, – согласилась Светка.
Мы встали и пошли в сторону противоположную от той откуда я сегодня пришел. В сторону Говерлы.
Должен вам сказать, что на морозе целоваться нельзя. Но если очень хочется, то можно. И тогда температура окружающей среды значения не имеет. А у Светы было плотно сбитое сильное тело и полные мягкие губы. А вокруг наблюдались Смерички и снег. И где-то там, за поворотом, была Румыния. Или Венгрия. Для нас это сейчас никакого значения не имело. Романтика, чтоб я сдох!
Назад мы возвращали на свет костра. И когда пришли, оказалось, что вся публика уже устраивается на ночлег. Один Виталик сидит у костра и грустит.
— Пришли? – он вопросительно посмотрел на Светку.
— Пришли, – сказал я.
— Я тебе, Света, занял место, – не реагируя на меня, сказал Виталик.
— А мне? – поинтересовался я.
Виталик внимательно посмотрел на меня. Но ничего не сказал.
Мы втроем немного посидели, посмотрели, как догорает костер.. сидели молча, потому что костер не очень располагает к болтовне. Потом Светка встала и сказала:
— Пора спать. Завтра восхождение.
Колыбы – это такое архитектурное сооружение. Как вам попроще объяснить. Летняя хижина пастуха в горах. Но нам надо было в колыбах ночевать зимой при минус двадцать в тени. А что? Домик как домик. Да стены есть, только все в дырах. Да, крыша есть, только она тоже дырявая. Зато сквозь нее можно смотреть на звезды, если тебе нечего делать, или не хочется спать. Двери, кстати, тоже есть. Правда без коробки. Но на фига нам коробка? Вы мне не скажете?
Мне досталось спальное место под нарами в углу. И я, как Матросов, закрывал своим телом амбразуру в стене.
— А не будешь керосинить, – злорадно сказал Виталик.
Завидует.
Кстати о «керосинить». Это есть такая легенда, что однажды группа альпинистов пошла в поход. И у них как-то резко закончился бензин для примусов. Надо было сбегать в базовый лагерь за бензином. Вызвался сбегать один парень. А чтобы ему не было скучно, его вызвалась провожать девица. Договорились, что группа подождет их сутки. За это время налегке можно было сбегать в лагерь три раза туда и обратно. Но прошло трое суток, а парочки нет. Тогда командир решил, что надо идти их искать. Пошли и нашли. В пещере. Занимаются любовью. Керосинят.
Утро. Встаем. Завтракаем, тем, что нам приготовили дежурные. Вадик строит нас в колонну по одному, одеваем лыжи – моя любовь – и вперед на покорение горной вершины по фамилии Говерла. Самая высокая точка на Карпатах. Чуть больше двух километров в вышину.
В отличие от вчерашнего дня, сегодня небо затянуто тучами. И солнца не наблюдается даже в проекте. Мы идем на лыжах. Чуть вверх и наискосок, чтобы не в лоб. Разгоняться не получается. Это меня и спасает. Я могу держаться в группе. Но все равно надо себя постоянно контролировать, чтобы лыжи работали как надо попеременно. И чтобы я неожиданно не уехал назад. Иногда, чтобы не уехать, приходится переходить на елочку. Никогда бы не подумал, что мне это доступно. Периодически строй альпинистов объезжает Вадик. Проезжая мимо меня он обязательно притормаживает, качает головой и говорит:
— Не любишь ты лыжи.
Ну и что? А они меня любят? Так почему же я должен их любить? Логично?а если я умнее?
Странная закономерность, чем мы ближе подходим к вершине, тем погода становится хуже.
Вадик командует остановку. Останавливаемся. Снимем лыжи. Вадик вещает:
— Перед нами Говерла, – как он ее увидел в этом тумане и снегу, – предвершинный гребень. Идем без лыж. Для страховки каждый берет по лыжной палке в руку. Для сведения, восхождение на Говерлу зимой оценивается в «один б» категорию сложности.
Вадик снова строит нас в колону по одному и мы идем вперед, если ему верить, то по предвершинному гребню. Дует ветер, срывая снежную пыль и бросая ее нам в лицо. Не спасают и капюшоны штормовок. Однако не холодно. Просто тяжело и противно. И ничего не видно на четыре шага вперед. Вот таким макаром мы и пришли к небольшому каменному обелиску.
— Поздравляю, – сказал Вадик, когда мы сгрудились вокруг памятника, – мы взошли на вершину. К сожалению, я не смогу сделать для вас обзор горного района, просто потому что ни хрена не видно. Просто мы сейчас снимем записку. И взамен положим свою. Прошу запомнить, что восхождение на вершине не заканчивается. Восхождение заканчивается после того, как вы спустились в лагерь.
Вот же нудник этот Вадик. Вадик. Амбал, четыре меня, а все Вадик. А мне –то что. Он согласен, мы его так и называем.
Положили записку и назад. Туда, где мы оставили свои лыжи. Назад почему-то идти всегда быстрее. Путь знаком. И потом, это же домой. И ветер в спину, в отличие от пути туда. Поэтому до лыж мы добираемся довольно быстро и просто. Одеваем лыжи на ноги и – вперед и вниз с горы домой. При помощи лыж и пятой точки. У кого, что легче получается.
И что удивительно – распогодилось. Солнышко как-то незаметно вылезло из-за тяжелых и неповоротливых туч. И разогнало наше пасмурное настроение.
Не скажу, что я подружился с лыжами. Далеко нет. Скажем так, лыжи просто стали меня реже отвергать. И мне за один раз иногда удавалось проехать целых пятьдесят восемь метров. Это для меня было достижением.
В принципе, горный ландшафт располагает к катанию на лыжах. Особенно, если уметь это делать. Но и так неплохо. Поэтому разойдись сосны, усните птицы, на лыжах едут одесситы! А это всегда сюрприз. Или неожиданность. Как кому легче воспринимать.
Орда спускается по снежному склону. Татаро-монголы на лыжах. Вы когда-нибудь такое видели? Тогда вы не были зимой в Карпатах . я был. И видел. Что там видел, я сам в этом участвовал. Незабываемое зрелище, чтоб я сдох. Сносим все сосны на своем пути. Кроме тех, что сносят нас. Снежная целина исчерчена неправильными зигзагами лыжни. Мелкий кустарник пропал безвозвратно. Все лыжники одинаково белого цвета. И это, не смотря на разноцветную одежду в начале пути.
Снег. Он во мне везде. И на мне везде. И вокруг меня везде. Потому что я на лыжах спускаюсь с Карпатских гор. Вот впереди две елки. Они успели перебежать мне дорогу. А третья – не успела. Я не буду тормозить.
Светка раскраснелась ее личико стало одного цвета с помпончиком на ее шапочке. Весело. И если бы не Вадик с его сакраментальным:
— Не дружишь ты с лыжами, – можно было бы неплохо…
но каждой бочке необходима своя ложка дегтя. Хотя, если разобраться по большому счету, то с лыжами, конечно же, дружить надо.
Минус восемнадцать, а нам не холодно. И даже где-то, в каких-то местах, жарко. Ни ветерка. Небо ясное, солнышко яркое, снег искрится на солнышке. И чуть внизу и влево – родные колыбы. В количестве трех. И дым от костра вьется прямо в безоблачное небо. А это может означать только одно: обед готовится. Значит, жизнь продолжается.
Ботинки не любят, когда их сушат у костра. Они от этого коробятся, а иногда и горят. А если ботинок сгорел, то, хотя он и сухой, его на ногу уже не наденешь. Уголек. А если ботинок покоробился, то есть согнулся в дугу, он тоже сухой, но его опять же не наденешь на ногу. По двум причинам. Во-первых, я же не йог, чтобы вот таким колесом делать свою стопу каждый раз при одевании ботинка. Не говоря уже о том, что за счет изгиба ботинок теряет пару номером из своей номинальной длины. А это – во-вторых. И если, к примеру, до потери девственности, ботинок был сорок второго размера, то после дефлорации он вполне может стать тридцать девятого. Сие зависит от продолжительности сушки.
По этим причинам ботинки лучше всего сушить на себе. Впрочем, как остальные вещи. Носки рекомендуется сушить на голом животе. Это только первые пять минут неприятно, потом все равно. Зато на утро вы имеете совершенно сухой продукт. Остальные рекомендуется сушить на тех местах, которые принадлежат им по праву рождения.
А все вместе это называется холодной ночевкой. Нас приучают к тому, что в горах нет отелей. Вернее, они есть, но не для нас. Для нас – холодные ночевки. Снег, мороз, скалы и лед. Это идея Босса – две холодные ночевки в колыбах под Говерлой.
Причем Вадик демонстрирует чудеса закаливания. Я вам это точно говорю. Я видел все своими глазами. Я с ним спал две ночи под одними нарами. На нарах спали наши девочки. А мы с Вадиком закрывали своими телами амбразуры в стенах колыбы. Причем, он добровольно, как командир. А я по недоразумению и собственной нерасторопности. От этого, правда, мне теплее не становилось.
Перед тем, как залезть в спальник, Вадик раздевался до нательного белья. И на мой удивленный взгляд пояснял:
— Так теплее.
— Что главное в холодной ночевке, – поучал меня Вадик, раздеваясь, – не спать на спине. Замерзнешь. Спи на боку – не замерзнешь.
Не спать на спине – это мне доступно. А вот раздеться до нательного белья при минус двадцати – нет. И я не вижу в природе такую силу, которая бы смогла меня заставить это сделать. Наоборот, я надеваю на себя все, что у меня есть, чтобы я еще мог поместиться в спальный мешок. После этого вползаю в спальник и пытаюсь застегнуть молнию. Иногда это удается, но не с первой попытки. Потом я ложусь на левый бок, спиной к амбразуре, и закрываю глаза. Будь что будет. Не проснусь утром, так не проснусь.
Но сон не идет. Потому что не прямой уверенности, утро завтрашнего дня для меня настанет. Но потом все равно засыпаю. И, как это ни странно, на утро просыпаюсь совершенно живой и абсолютно выспавшийся.
8. Глинтвейн, как средство борьбы за здоровье.
Из лагеря в колыбах мы вышли часов в двенадцать. А куда спешить? Сегодня и завтра – отдых. Лыжи одели прямо у колыб. А снимем их уже в Депо. Мы совершаем лыжный марш-бросок, как выразился Вадик на пред матчевой пресс-конференции.
Вадик махнул рукой и мы пошли вперед, то есть в Депо, место нашей двух дневной стоянки. Но я уже почти не отставал от своих. Все-таки третий день на лыжах. Но это по лесу. Там, между соснами не разгонишься. А вот когда мы вышли из лесу на просторы карпатских дорог… Мы из лесу вышли, был сильный мороз. Да еще и гололед на дороге, которая вела в Депо. То есть лыжни никакой. Только скользкий глянец укатанного машинами снега.
Каких-то два с половиною часа, и я доскребся до Депо. Без слез вспоминать невозможно. Помещичья усадьба на опушке соснового леса.
Но две холодные ночевки нам даром не прошли. В народе появился насморк и другие простудные заболевания. Но не сильные, а так. Но, все равно, лечиться-то надо и даже просто необходимо.
— Сдавайте по рублю, – распорядился Вадик.
— Это еще зачем? – поинтересовалась Светка.
— Пятьдесят человек по одному рублю – это сумасшедшие деньги, – поддержал ее Виталик.
— Простуду будем лечить, – ответил им Вадик. – На лекарство собираю.
И тайфун унес из буфета Депо весь трехмесячный запас Портвейна красного.
— Чернила! – заявил Виталик.
— А чернила не могут быть лекарством, – категорически высказался я. – Им травят тараканов.
— Увидите, – не стал с нами спорить Вадик.
В Депо было две комнаты: побольше и поменьше.между комнатами небольшая прихожая. В ней мы оставили свои лыжи. В комнате побольше была печка с плитой. А в меньшей комнате – просто груба. За домом – поленница дров и еще не разрубленные колоды для любителей рубки дров. Таких у нас было достаточно. Это же раздеться до пояса на морозе рубить эти самые дрова, и красоваться этим самым перед девочками! Что может быть приятнее для одесского альпиниста.
Нарубили, растопили, разогрелись. Пришел Вадик с большим ведром. За ним три оруженосца несли бутылки с вином. Много. Одни открывают бутылки. Другие выливают их содержимое в ведро, третьи относят пустую тару обратно в буфет. Наполнили ведро вином, добавили туда сахару и каких-то специй.
— Глинтвейн будет, – сказал Вадик и поставил ведро с вином на плиту.
И напиток начал вариться. От этого по всей комнате пошел такой запах! Словами этого не передать да и не надо. Кому интересно – сварите сами. Понюхаете. Мало не покажется.
Когда напиток сварился. Определял этот момент Вадик после неоднократных проб. Когда напиток сварился, народ выстроился перед плитой с кружками в руках – под раздачу. Вадик разливал по кружкам горячее вино и его душистый запах заполонил вс комнату. Мы пили глинтвейн. Он был необычайно вкусен. Наверное это от неудобства походной жизни, я знаю. Но из чернил получилось неплохое вино с сахаром. Хай выйдет нечиста сила, останется чистый спирт. Это про глинтвейн. Из него вся гадость улетучилась при варке. И он стал необычайно вкусен. Или нам это только так казалось. Но напиток приятно согревал внутренности, заставляя организм потеть. И в самом деле – лекарство от простуды.
И еще один побочный эффект от принятия глинтвейна во внутрь организма. Легкое и поэтому приятное опьянение. На той стадии, когда становятся вечными друзьями все, кто вместе пьет. То есть до следующего сеанса глинтвейна.
Я посмотрел на Свету и глупо улыбнулся. Она кивнула мне и встала со своего места. Я подошел.
— Не плохо бы ознакомиться с окрестностями, – предложил я ей.
Не плохо бы, – согласилась со мной Света.
Как приятно целоваться на морозе после трудового дня! А после порции глинтвейна! Я вам говорю. Не пробовали? Мне вас искренне жаль. Этот фон Карпатских гор. Этот белый снег. Этот мороз, в конце концов. Не говоря уже о Свете, потому что без нее и ее полных мягких губ мне не нужен был бы ни этот мороз, ни этот снег, ни этот фон Карпатских гор. Карпаты, зимняя сказка.
И в этот момент Светка оторвала губы от моих и сказала:
— Тройка б.
— Что? – я немного ошалел от перехода.
Светка засмеялась и повернула рукой мою голову по направлению к опушке леса в дальнем конце двора:
— Дорога на Шхельду.
Я посмотрел туда, куда меня повернули. Дворовой туалет стоял на небольшом возвышении. Подъем к нему заледенел, что, естественно, затрудняло восхождение, особенно если особенно.
— Нет, – я не имел права соглашаться со Светой сразу, - это минимум маршрут пятой б категории сложности.
И мы с ней засмеялись.
— Зависит от того, прижало уже или еще нет, - смеясь сказала Света.
На сленге альпинистов Шхельда – это туалет. Бывает мужская Шхельда, бывает женская. А вообще-то это красивейшая вершина на Кавказе. Сам видел.
На следующий день – отдых. Но Вадик же не может этот процесс пустить на самотек. С нами только пусти хоть что-то на самотек, потом контингент не соберешь. Поэтому он придумал лыжный кросс. Участвуют все. Щас я ему буду участвовать в лыжном кроссе. Я этих лыж наелся по самое некуда. Я Вадику так и сказал. Может через чур откровенно? Может. Зато правда.
— Не дружишь ты с лыжами, – в ответ мне сказал Вадик, махнул рукой и отвернулся.
Обидно, конечно, честное слово.
Сразу после завтрака – прокладка трассы. Старт в центре двора. И в лес. Потом петляем по лесу между сосен. Представляю то удовольствие, которое получат кроссмены и кроссвумены, петляя между сосен и елок. Так им и надо. Ведь они же с лыжами дружат. А я за них поболею. Кстати, не один я решил не совершать подвиги на лыжне. А еще говорят, что умных мало. Потом трасса выходит из лесу. Я из лесу вышла. И как раз у дворового туалета. То есть кто уписался во время проезда по лесу, не далеко. И спуск во двор. Финиш на месте старта.
Длина трассы километра четыре. Так нам сказал Вадик. Знаю я его четыре километра. Минимум шесть. Да мне-то что, я ведь не бегу. Я болею за бегущих Светка бежит. Она у нас спортсменка. И Виталик бежит. Он собирается выигрывать. Палки ему в руки.
В два часа дня старт. И где Вадик оторвал кусок красного материала, чтобы сделать флажок, это его тайна. Руководитель имеет право на свои маленькие хитрости. Вадик – главный судья соревнований. Его оруженосцы – судейская коллегия. Самые умные – болельщик. Нас человек двадцать. Остальные – соискатели наград соревнований. Первый приз – буханка хлеба. Второй и третий банка сгущенки. Нормально при нашем житие.
А что? Погода хорошая, снег искрится под ногами и лыжами. Что еще надо для кросса по неизведанным просторам Карпатских гор? Только молодость и дурь в наших головах. А этого хватало.
Вадик выстроил всех соискателей призов на линии старта. Старт смешанный, а зачет раздельный. То есть мены и вумены бегут вместе, а призы получают отдельно. Так всегда. Как что-то делать, то вместе, а как отвечать, так отдельно.
Вадик взмахнул красным флажком и включил секундомер, где он только его взял. И нестройные ряды лыжников рванули со старта. Болельщики побежали рядом с ними по параллельной лыжне. Пелетон втянулся в лес. И свитера замелькали между елками. И скрылись в глубине, ведомые лыжней.
И вот на спуске возле дворового туалета показались первые лыжники. Впереди лихо размахивая палками, бежал Виталик. Он шагал широко и почти красиво. Пересек линию финиши и остановился, тяжело дыша., опираясь на палки и наваливаясь всем телом вниз. Победы легко не даются. У дам победу одержала Люда из второго отделения. Высокая, гибкая и сильная, она пробежала дистанцию быстрее половины ребят.
— Конечно, – зло сказала Светка после своего финиша где-то в конце, в предпоследних номерах, – она из Белоруссии и там занималась лыжным спортом.
Конечно. Победители получили заслуженные призы.
А вечером снова глинтвейн, как средство борьбы с простудными заболеваниями. И опять легкое опьянение от этого лекарства. И от Светки. И секс со Светкой в маленькой комнатке у теплой грубы, пока все остальные допивают в большой глинтвейн и поют под гитару разные песни. Славка Пархоменко дает на спор концерт. Условие: он поет четыре часа без перерыва и ни разу не повторится. Глоток глинтвейна между песнями перерывом решено не считать.
Часы показывали уже тридцать минут сверх установленного срока, а Славик и не думал останавливаться. Его, как говорится, понесло. И он пел. А пел он хорошо, кто же спорит. И поэтому никто не возражал. Пусть поет, сколько может. Это наверняка вдохновение. А может и глинтвейн. Кто разберет, где кончается одно и начинается другое.
Лыжи у печки стоят,
Гаснет закат за горой,
Месяц кончается март,
Скоро нам ехать домой.
А у нас на дворе – январь. И домой нам ехать еще не скоро. Мы еще сбегаем на Петрас. Это тоже гора. Она находится возле Говерлы. Между ними даже есть перемычка. Но мы на Петрас пойдем с другой стороны, по серпантину.
9. Серпантин – это что-то.
На утро подъем в шесть, завтрак в половину седьмого и выход в семь часов. Та же дорога, укатанная какими-то машинами, которых мы за все время пребывания в Карпатах, не видели ни одной. Идем в кромешной тьме. Лыжи тащим на своем горбу. Это такая традиция в Карпатах. И я уже не знаю, что же лучше, ехать на этих лыжах, или тащить их на своем горбу. Приятно и то, и другое.
Подходим к развилке. На развилке стоит домик лесника. Прямо мы уже ходили, это дорога к колыбам под Говерлой. Теперь мы идем направо. это дорога на серпантин. Серпантин ведет к Петрасу.
Серпантин он и есть серпантин. Дорога вьется змейкой вверх. Топаем молча. А о чем говорить? Что надоело, что эти лыжи ездят на тебе? Если я озвучу это соображение – засмеют. Поэтому я молчу. Почему молчат все остальные не знаю.
Наконец, небо над нами начинает сереть. Рассвет уже все заметнее. Лес тоже начинает редеть. Опушка близко. И когда окончательно рассвело, мы вышли из лесу и сошли с серпантина. И по длинному пологому и широкому подъему – лесной просеке шириной метров сто-сто пятьдесят, пошли вверх. По центру этой просеке у самого ее подножия, где мы вышли из лесу, стоит телеграфный столб без проводов. Но не будем забегать вперед.
По подъему мы поднимаемся не очень долго и выходим к перемычке между Петрасом и Говерлой. И вот она, цель нашего сегодняшнего восхождения. Пуп посреди вселенной. Крутой и длинный склон – это наш путь вверх. Вадик собрал около себя контингент. И вещает:
— Лыжи и рюкзаки оставляем здесь, у подножия горы. Каждый берет по одной лыжной палке для страховки вместо ледорубов. Вершину берем в лоб. Идем след в след. Первым идет отделение Виталика. Вы, ребята, бьете ступени. Остальные идут аккуратно, чтобы не рушить готовые ступени. Склон не подрезать. Понятно?
Виталик обвел народ командирским взглядом. Все молчали, сосредоточенные перед решительным штурмом.
— Тогда вперед, – скомандовал Вадик.
И мы пошли вверх. В смысле вперед. Мы топчем ступени, ни шагу назад. То есть собственно ступени топчет Виталик. Мы же стараемся их портить как можно меньше. На нашем языке это называется улучшать.
Светит приветливое Карпатское солнышко, сияет приветливое Карпатское голубое небо. Погода совсем не такая, как при восхождении на Говерлу. И это вдохновляет нас на подвиги. Нет, серьезно, просто приятнее идти, когда природа вокруг шепчет приятные слова.
Мы упрямо топаем вверх, к вершине. Примерно на половине пути – скалы. Они прорвали снег и вылезают из белого покрывала черными гранитными боками.
— Когда будем спускаться, – говорит Вадик, – внимательно мимо скал. Можно побиться.
То есть мы должны понимать, что восхождение – это дело серьезное.
А так как сегодня нам с погодой повезло больше, чем тогда на Говерле, то чем выше мы поднимаемся, тем красивее панорама открывается перед нами. Слева – Румыния, справа – Украина. Посередине мы. Красота! Наконец мы поднялись на вершину. Она оказалась довольно плоской. И на ней лежит желтая табличка «Остановка автобуса №5». Вот так. Называется пришли. А мы-то думали, что штурмовали гору. А пришли на автобусную остановку. Вот и все.
Красивый вид открывается с вершины Петраса. Вершины Карпат покрытые снегом и лесом. Мы расселись на плоских камнях на вершине, чтобы отдохнуть перед спуском. В это время Вадим снял записку из тура. Взамен положил нашу. Зафиксировал факт взятия горы отрядом одесских альпинистов. Потом попросил нас подойти к нему поближе. Он не упускал момента почитать нотацию контингенту. То есть именно в этом он понимал свою роль руководителя. И попробуй ему скажи, что он не прав. Я не хочу даже и пробовать.
Когда публика сгрудилась вокруг вождя, Вадим повел рукой вокруг горизонта и сказал:
— Посмотрите, какая красота. Вот тут, за моей спиной – Румыния. Впереди гора Говерла, на которой мы были с вами недавно. Вот эта гора Поп Иван. Ну, и так далее. Теперь о главном. Нам с вами предстоит спуск. Восхождение заканчивается только после окончательного спуска с горы. Запомнили?
Запомнили. Надоел.
— Хорошо. Спускаемся по пути подъема. Очень прошу не глиссировать. Спускаться осторожно. Особенно возле тех скальных выходов. После спуска надеваем лыжи и едем на базу, в депо. Ясно? Тогда вперед.
Вперед это значит вниз. Глиссировать – это означает изображать горного лыжника без лыж. Их обычно заменяет пятая точка, хотя по правилам глиссировать надо на ногах. Две ноги и третья – лыжная палка вот, как надо глиссировать. Щас! Он нас просит не глиссировать. Щас я ему буду топтать этот снег тупо и противно. Я буду глиссировать по двум причинам. Во-первых, это веселее. И во-вторых, это гораздо быстрее.
Конечно первые пару десятков метров мы глиссируем как положено. Не очень разгоняемся, рулим лыжной палкой, притормаживаем. Но потом жизнь входит в свои права. Садишься на пятую точку и отдаешься во власть удачи и скорости. Не надо заботиться о равновесии. Знай себе скользи.
Веселое это занятие – скольжение с горы на пятой точке! С шумом и криками, задрав ноги в голубое небо, презрев все правила глиссирования, мы летим по склону вниз. Нельзя на пятой точке! Да, на пятой точке гораздо проще и веселее. И безопаснее. И быстрее. Так и влетаем в кусты, которые растут у подножия горы Петрас. И где мы оставили свои лыжи перед началом восхождения. Мы тормозим в кустах и встаем на ноги. Восхождение окончено.
Нет, Вадик же сказал, что восхождение завершается только после окончательного спуска с горы. То есть в Депо.
— Надеваем лыжи, – командует Вадик, – выход по готовности. Да тем, кто с лыжами не дружит, – добавляет Вадик и ехидно смотрит на меня.
Пусть смотрит. Я все равно надеваю лыжи. Я не Амундсен и даже не Нансен, чтобы переть по снежному полю по пояс в снегу. Я буду идти на лыжах назло им всем.
Выход по готовности. То есть, кто первый надел лыжи, тот первый и вышел. Сначала немного по перемычке между Говерлой и Петрасом. А потом резко вниз, по просеке. Вперед и вниз, в Депо, где нас ждет глинтвейн и отдых.
И солнышко светит, и снежок белый-белый. И орава лыжников рвет девственную белизну снега рваными полосами лыжни. Этот тот самый спуск, который для нас был подъемом еще три часа назад, когда мы вышли из серпантина. Та же самая широкая просека в лесу. Это у его подножия сиротливо стоит телеграфный столб без проводов. Какая судьба его закинула в эти Карпатские леса? Кому он тут нужен без проводов? А ведь стоит. И стоит в самом низу длинного, почти в километр спуска. Или мне так только казалось, что спуск длиной почти в километр. Поскольку не было такого метра, чтобы я не упал в снег.
И стоит этот столб в самом низу посередине широкого спуска. И что интересно и удивительно, как бы ты ни ехал: слева, справа, посередине, – какую бы ты замысловатую траекторию не выбирал, все равно твой финиш у подножия этого столба. Он – энергетический центр в этом месте Карпатских гор. Вы думаете, что это только я такой бестолковый? Ошибаетесь. Все сто процентов спускавшихся лыжников так или иначе заканчивали свою лыжню у этого столба.
Да. И тут уж все зависело от квалификации. Я имею в виду способ остановки. Если ты крутой лыжник, значит делаешь плавный вираж и останавливаешься у этого столба и просто обнимаешь его руками. А если такой как я и хоть чуть-чуть лучше, у тебя выбора нет. Хотя нет, выбор всегда есть. Но упасть придется. Потому что иначе не затормозишь. Ведь скорость со спуска ты уже набрал приличную. Даже я. Выбор заключается в том, как упасть: на правый бок, на левый бок или еще как-нибудь. Зависит от фантазии лыжника.
Этот столб просто Великая Китайская стена на нашем пути в Депо. И меня радовало, что я был не одинок. Это Вадик с его горнолыжными замашками оказался одиноким. Основная масса, не решаясь испытывать судьбу, кулем валилась в снег у подножия столба.
Волшебные силовые линии этого спуска вели к телеграфному столбу. Зато весело. И куча мала под столбом.
Но в нашей жизни так не бывает, чтобы только весело. Поэтому альпинизм – спорт мужественных людей. Так нас учит книжка. Я это понял, когда, отряхнувшись от снега, после приземления под столбом, вышел на серпантин, чтобы ехать вниз в Депо.
Серпантин – это когда много поворотов под прямыми и острыми углами. То есть только-только ты разогнался, и радуешься жизни и своему умению ехать на этих строптивых лыжах, как под тебя подкатывается поворот. И надо делать вираж. А сам серпантин довольно крутой спуск вниз. Так что к повороту ты успеваешь хорошо разогнаться. Да и сам поворот чуть ли не путь обратно. Тут уж как повезет. Либо ты вписываешься в поворот, либо не вписываешься.
Мне лично чаще не везло. Вставал, ставил лыжи поперек склона, чтобы не уехать несанкционированно. И делал акробатический этюд. Впрыгивание на лыжню с одновременным удержанием равновесия. Тут уж как повезет либо удается либо не удается с первого раза. И чем дальше, тем реже мне удавалось это с первого раза. Вы меня понимаете. Я мог на одном повороте упасть и два, и три, и четыре раза. Прелесть.
Но это еще не вся прелесть. Главное заключалось в том, что на дворе был мороз. Когда по земле пройдет небольшая оттепель, а потом ударит мороз, то снег почему-то замерзает именно в том виде, в котором его подготовили к замерзанию во время оттепели. И еще и покрывается железобетонной корочкой льда. И по всему серпантину шла обледеневшая лыжня. А это не то же самое. Что автомобильная колея на бездорожье. Это гораздо хуже. И мои лыжи ни за что не хотели держаться в этой лыжной колее. Ну, не хотели и все.
И, конечно, Вадик, проезжая мимо меня, лежащего, не преминул сказать:
— Нет, не дружишь ты с лыжами.
Да. Нет, не дружу я с лыжами. И не дружил я с ними никогда. И не собираюсь я с ними дружить. Есть у меня другие интересы. Но другого пути, кроме как на лыжах, в Депо у меня нет. Поэтому я падаю, встаю, опять падаю и снова встаю.
10. Возвращение на базу.
Депо – родной дом. Здесь наверное за много лет не выпивали столько портвейна, сколько выпили мы за несколько дней пребывания в Депо. Мы истощили их запасы портвейна до того, что нам самим еле хватило на лекарство.
Лес, зима, Карпаты, лунная ночь. Глинтвейн. Что еще надо для любви? Одиночество. Но это в лесу. А в Депо нет и не может быть одиночества. В Депо есть коллектив. А глинтвейн так вставляет, что тянет к общению, к гитаре у теплой печки вместо костра. А репертуар народу известен. И это только помогает исполнителям. А за сезон появляется одна, максимум две новые песни. Их все быстро выучивают.
И мы пьем глинтвейн, сушимся у печки и поем. Кто-то играет на гитаре. У всех сосредоточенные лица, разгоряченные выпитым и обстановкой. Публика старательно поет, стараясь попасть в ноты или в то, что они под этим понимают. По силе возможности, конечно.
Сижу на полу и рассматриваю комнату. Все стараются устроиться поближе к печке. У всех лица серьезные, как во время выполнения ответственной работы. Потому что песню портить нельзя. Поэтому и Виталик так старается. И Света старается. Но почувствовала на себе мой взгляд и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул и встал. Вышел из дома во двор. На улице мороз. Под ногами скрипит снег. Безветренно. И звезды как глаза у маленьких детей большие и яркие. Ко мне подходит Света.
И эти ели, высоченные, до самого неба. И этот снег, и горы вокруг. И Света, пахнущая собой и глинтвейном, дымом костра у колыб. Мы целуемся, потом идем в маленькую комнату, пока все заняты вокалом. Я закрываю дверь на задвижку и растворяюсь в ней.
Потом мы со Светой долго гуляем по морозу. И целуемся. Потом возвращаемся в коллектив и поем вместе со всеми.
А на утро – выход. Возвращение на базу. Вадик объявляет построение на девять утра. В половину десятого выходим. Идти недалеко. Чуть более часа. Рюкзаки за плечами, лыжи на горбу. Идем в колонну по одному. Наше отделение замыкает шествие. Впереди Света, за ней я. За мной идет Виталик. Идем быстро. Солнце светит ярко. Мороз стоит хороший. Ели стоят в снегу. Впрочем, как и горы.
Приходим мы в тот же самый дом, из которого неделю назад ушли в горы. Расположились. Дежурные сварили обед. И мы поели.
После обеда пришел Вадик и чтобы вы думали? Объявил построение. Куда деваться, построились. Такая радость, пришел Босс. Встретиться с опытными альпинистами, прошедшими две вершины и две холодные ночевки. Выпившие море глинтвейна и покорившие один серпантин. Босс со станции никуда не уходил. Он жил рядом с железнодорожной станцией в небольшом домике. И с ним было несколько его верных оруженосцев.
Пока мы ходили на Говерлу и Петрас, Босс отдыха и катался на лыжах. А так же обеспечивал экспедицию всем необходимым.
Босс обошел строй и внимательно всех осмотрел. Да, за неделю жизни в горах мы изменились. Пропахли дымом костра. Пообносились, позарастали щетиной ребята. Понатирали ноги, пообмораживали пальцы на ногах. Все нормально.
— Значит так, – сказал Босс, закончив осмотр личного состава, – поздравляю всех с двумя горами. Молодцы. Разбор похода проведем в Одессе. И по поводу глинтвейна тоже, – Босс посмотрел на Вадика, лицо у Вадика стало морковного цвета, – отъезд сегодня вечером. Вернее сказать завтра. Поезд в половину первого ночи. Построение в половину двенадцатого. Есть просьба не опаздывать и не прыгать на ходу в последний вагон. – Босс посмотрел на Виталика. – Ясно?
— Ясно, – прогудела толпа.
Босс еще раз посмотрел на нас, повернулся и пошел к себе в домик. Наверное собираться в дорогу. А Вадик, подождав пока Босс не скроется за поворотом, вышел вперед строя и сквозь зубы произнес:
— Узнаю, кто заложил, разберусь! Ясно!
А мы молчим. Кто же заложит такое! И в самом деле, а как же Бос узнал про глинтвейн?
— Мало ли откуда он узнал, – встрепенулась Светка.
— А ты помолчи, всеобщая защитница, – оборвал ее Вадик. – Сделай им приятное на свою голову. Так, все. Сейчас два часа дня. Свободное время до десяти вечера. И чтобы я никого не искал перед построением. Если кого не найду в десять вечера, в Одессе уши оборву! Ясно?
Ясно. Что делать с двух до десяти, или до двенадцати ночи?
— У меня есть предложение, – встрепенулся Виталик.
Ох, как я боюсь его внезапных предложений. И это у меня чисто интуитивное и основанное на небольшом опыте общения с Виталиком.
— На лыжах кататься я не пойду, – сказал я на всякий случай.
Светка рассмеялась.
— Успокойся, – махнул рукой Виталик, – у меня совсем другое предложение.
— И что же это за предложение? – вежливо поинтересовалась Светка.
—Хорошее предложение.
— Виталик, не тяни, – попросил я, – я же не железный.
— Тут недалеко, километров пять, Яблонецкий перевал.
— И что?
— Вот бы сходить и посмотреть.
— Что там смотреть, – мне было не понятно.
— Ты странный, – засмеялась Светка, – сказано же – перевал. А перевал это когда между двумя горами. Усек?
— Усек.
— Там красиво, – сказал Виталик, – там гостиница.
— Зачем нам смотреть на гостиницу? – снова не понял я.
— А поезд в двенадцать часов ночи, – напомнила Светка.
— Вот я и говорю, – оживился Виталик. – Время убить надо? Надо. Пойдем на Яблонецкий перевал, посмотрим на эту гостиницу. Погода на дворе хорошая. Сидеть тут и киснуть?
Очень длинный монолог, как для Виталика. И это подействовало. Что же, и в самом деле, сидеть тут, на станции Зимир, и киснуть до отхода поезда? Лучше уж пройтись по зимней дороге. Хотя, знаю я эти пять километров Виталика. Минимум шесть-семь. Чистое здоровье.
— Принимается, – сказал я.
— Тогда иди к Вадику и получи увольнительную на берег.
— Почему я? Почему все время я? Ты командир отделения, ты и иди получать увольнительную у Вадика.
— По двум причинам, – вздохнув, сказал Вадик, – во-первых он тебя любит.
— Особенно на лыжах, – вставилась Светка.
Но успела увернуться. Выучка альпинистки помогла.
— А во-вторых? – спросил я угрожающим тоном.
— Во-вторых, все знают мою способность приходить к поезду вовремя. В последний вагон. Он мне просто не разрешит.
— Ладно, – изобразив размышление, согласился я после паузы. – Света пошли.
— А Света тебе зачем? – удивился Виталик.
— Для поддержки. Моральной, – добавил я, подумав.
— Ах, моральной, – кивнула Светка. – Ну разве что моральной. Хотя морали у меня на вас обоих хватит. И еще останется.
— А никто и не сомневался никогда, – как бы про себя сказал я и тут же получил по затылку.
Вадик стоял как всегда в окружении публики. И народ с открытым ртом слушал как он что-то красиво рассказывал про Кавказ. Ну, положено стоять и слушать инструктора с открытым ртом. Это признак хорошего тона в альпинизме. Иначе ты невоспитанный баран. Мы со Светкой подошли и стали так, чтобы броситься ему в глаза.
— Чего вам, гвардейцы.
Хорошее настроение. Это нам на руку.
— Мы это, – сказал я.
— Он хочет сказать, – засмеялась Светка, – что мы втроем хотим сходить на Яблонецкий перевал.
— И зачем же, интересно?
— Посмотреть, – сказал я.
— Что посмотреть?
— Там красиво, – ушел я от прямого ответа.
— Исчерпывающе, – усмехнулся Вадик. – И кто же третий?
— Виталик, – сказала Светка.
— Ой, Света, а я чего-то боюсь.
— Не бойся, – засмеялась Света, – я за ним присмотрю.
— Но чтобы в одиннадцать ноль-ноль были на базе, – сдался Виталик. – Ясно?
— Ясно, – ответил я.
Сначала мы шли по селу. Потом по дороге. Потом еще по одному селу. Потом снова по дороге. И все время вдоль неширокой. Но очень быстрой горной речки. Даже в этот мороз речка не замерзла, такое быстрое течение. И приятный, успокаивающий шум воды. Черная Тиса.
Однообразие пейзажа Карпатских гор, который не может надоесть. Лес и горы в лесу и снеге. Лента дороги наутюженная до глянца. Заборы из двух параллельных земле брусьев. За заборами редко дома и стога сена, накрытые крышей, которая перемещается на четырех врытых в землю столбах. Защита от дождя. И чем больше сена в стогу, тем выше крыша у этого домика. Вот такая архитектура малых форм.
Часа через полтора довольно бодрой ходьбы впереди, за перегибом дороги, показалась черепичная крыша. Двускатная русская изба из сказки. Которая на курьих ножках. Скаты крыши доходят до самой земли. И над входом горит неоновая вывеска: ресторан «Беркут».
— Прошу, – Виталик сделал рукой приглашающий жест, – ресторан «Беркут», Яблонецкий перевал пере вами.
— И что же мы с вами сможем тут увидеть, в кромешной темноте? – поинтересовался я в пространство.
— Вот, – Виталик повел рукой в сторону, – ресторан.
— Какая красота! – сказала Светка.
И в самом деле, необычная архитектура, удачное расположение. Очень красиво.
— Деточка, – сказал я Свете, – на ресторан нужны деньги.
И это было моей ошибкой. Иначе им бы такое в голову никогда не смогло прийти.
— А у меня есть деньги, – сказала Светка и полезла в карман штормовки.
Когда ей было нужно, Света умела быть предельно непосредственной особой. И маленькая крепенькая ручка извлекла из кармана штормовки мелочь на сумму сорок восемь копеек медью и серебром.
— У меня тоже есть деньги, – вдруг завелся и Виталик.
И он вынул из кармана своей штормовки сумму в пятьдесят шесть копеек медью и серебром. Уж от него я такого не ожидал.
— Рубль уже есть, – весело сказала Светка.
— Рубль и четыре копейки, – поправил Светку Виталик.
— Что вы имеете в виду? – я еще пытался как-то спасти ситуацию. – Так, спокойно. Что вы хотите от меня? Не дам!
— Дашь, – вежливо, но с металлом в голосе сказала Светка.
— Не дам.
— Виталик, подержи его, – индифферентно произнесла Светка.
Такого предательства я от нее не ожидал и поэтому зазевался. Виталик обхватил меня за плечи своими медвежьими лапами. А Светка деловито полезла в мои карманы.
— Есть, – сказала она, выгребая из кармана штормовки мелочь. – Шестьдесят пять копеек!
— Куркуль! – сказал Виталик, отпуская меня из дружеских объятий.
— Итого, – подбила баланс Светка, – один рубль шестьдесят девять копеек.
— На троих, – удовлетворенно сказал Виталик.
Обобранный, но не побежденный, я смотрел на них с презрением.
— И что вы собираетесь делать на эти деньги?
— Мы, – отрезала Светка.
— Что «мы»? – не понял я ее.
— Мы собираемся, – она сделала ударение на «мы».
— Вы, – не согласился я.
Светка внимательно посмотрела на меня, вздохнула и просительно сказала:
— Виталик…
— Мы, – поспешил согласиться я.
— Вот видишь, как хорошо, – успокоительным тоном сказала Светка.
— Подчиняюсь насилию! – заявил я.
— Подчиняйся, подчиняйся, – кивнула Светка.
— Мы идем в ресторан, – сказал Виталик. – Эту красоту надо увидеть изнутри.
— Пионер, помни, – назидательным тоном сказал я, – вечером в ресторан без галстука не пускают.
— Тебя пустят, – сказала Светка, отметая последние попытки сопротивления.
— Как?
— А я скажу, что ты со мной, – ответила Светка.
И мы пошли к входу в шикарный ресторан «Беркут».
— Это со мной, – небрежно бросила Светка швейцару на входе в ресторан.
Ветеран боев за свободные столики ошалело на нее посмотрел, но возразить не успел, потому что скорость проникновения на закрытый объект была стремительной.
Швейцар огорошено смотрел на троицу вошедших. В штормовках и вязаных шапочках, в грязных вибрамах, в пропахших костром брюках. А руки, которые неделю не видели мыла и воды. А лица, которые неделю не знали бритвы.
Мы остановились у входа в зал, чтобы оценить ситуацию. Ситуация развивалась нормально. Мы выбрали столик у стены и сели. Зал ресторана был великолепен. Ради такого ресторанного зала стоило пройти пешком то, что мы прошли. Карпатские мотивы. Отделка деревом. Я не знаю, может быть и ценными породами дерева. Не уверен. Но выглядело все именно так. Резьба по дереву. Карпатские рушники развешены по стенам в художественном порядке. Скатерти, стилизованные под карпатскую культуру, если таковая есть, на столах. И зал ресторана наполовину пуст. То есть сплошной комфорт. Плюс тихая ненавязчивая музыка. Не мешает отдыхать. Сидим минут двадцать и осматриваемся. Подходит официант.
— Что будем заказывать?
— Шеф, нам бутылку минеральной воды, печенье и пока все, – сказал ему Виталик с таким видом, как будто он всю жизнь заказывает в ресторанах только минералку и печенье.
Официант кивнул и ушел чуть пошатываясь от неожиданности нахлынувших впечатлений. А мы трое продолжали созерцать интерьер. Псевдокарпатские мотивы радовали глаз и какая-то неземная, почти интуристовская, благодать снизошла на нас. И наши, обветренные на Говерле и Петрасе, души разомлели до неприличности и растеклись от блаженства.
Официант принес заказ минут через двадцать видимо это у них был стандартный срок выдержки посетителей. Виталик разлил минеральную воду по красивым бокалам из тонкого стекла и, пригубив напиток, повел неторопливую светскую беседу со Светой.
11. Львов, обратно.
«Беркут», зимняя сказка. И как всякая сказка, и эта, рано или поздно, должна была закончиться. И она закончилась. Минеральную воду мы допили. Все печенье доели. Посидели немного для приличия. Потом Виталик подозвал официанта.
— Сколько с нас? – спросил он официанта, когда тот подошел к нашему столику.
— Один рубль сорок восемь копеек, – сказал официант строго официантским голосом и глядя поверх наших голов.
— Сдачи не надо, – сказал Виталик и отдал официанту вся нашу наличность.
Правда звучит шикарно: сдачи не надо.
Назад идти всегда проще и быстрее. И не только потому, что дорога известна. Просто почему-то обратная дорога кажется короче. Как в старом анекдоте. Экскурсия по зоопарку. Экскурсовод говорит:
— Перед вами крокодил-аллигатор. От головы до хвоста шесть метров, от хвоста до головы один метр.
— Почему?
— Почему, почему. От понедельника до субботы шесть дней. А от субботы до понедельника? Один.
А если прибавить сюда еще и эйфорию от только что проведенных полутора часов в средоточии комфорта и уюта. А организмы, отдохнувшие в цивилизованных условиях. А эмоциональное воздействие псевдокарпатских мотивов. По всем этим причинам на обратном пути нам шагалось легко и весело. И непринужденно.
Как все таки хорошо. Из пучины горных высей низринуться в объятия цивилизации. Немного там посидеть и назад.
Поэтому мы шли по дороге и в сиянии звезд и луны на абсолютно безоблачном небе горланили разнообразные песни. Для чего, как известно, голос и слух совершенно необязательны. А важен психологический настрой. Пели мы в основном наш, альпинистский репертуар. И даже хит нынешнего сезона:
Увяли розы,
Уходят грезы.
И мать –старушка
Сына бедного ждет.
Программа, надо прямо сказать, неплохая. И пришли на базу даже на пол часа раньше назначенного срока. И этим ужасно удивили Вадика.
И сразу попали в предотъездную суету. Лагерь сворачивается в одиннадцать, построение отряда в половину двенадцатого. Поезд в половину первого ночи. Стоянка поезда – одна минута. То есть пока последний пассажир не впрыгнет в вагон.
А насыпь от нижней ступеньки вагона на уровне моей груди. О Свете я вообще молчу. Ступенька почти в ее рост.
— Восхождение на поезд, – сказал я.
— Веревку вешать? – поинтересовался Виталик, подтягиваясь на руках на поручнях вагонной двери.
— Ты у нас будешь вместо веревки, – сказала Света.
— Тогда давайте свои вещи, – согласился Виталик.
И мы начали забрасывать ему наши рюкзаки, а он передавал их дальше в вагон, ребятам. Потом мы галантно помогли нашим девочкам взобраться в поезд. Потом, с грехом пополам взобрались и сами. Потом Вадик нас три раза пересчитал, потому что цифры не сходились. А какой смысл в этом пересчете, если поезд давно отошел от станции Зимир? Но такова жизнь руководителя. С четвертого раза цифры сошлись и Вадик успокоился. Мы разошлись по своим местам.
Вагон, в который мы попали, оказался сидячим. Кресла как в самолете. Можно спинку кресла отрегулировать как угодно вашему измученному альпинизмом телу. Я сел рядом со Светкой. Колеса однообразно перестукиваются на стыках рельсов, свет в вагоне тактично приглушен до полутьмы. Так что мы могли целоваться без помех. И мы целовались и перемежали поцелуи дремотой. Так в полусне и поцелуях мы и приехали рано утром в город Львов.
Прыгать никуда вниз уже не надо было, потому что перрон был на одном уровне с подножкой вагона. После выгрузки народа из поезда, нас собрал Босс. Он сказал:
— Поезд на Одессу отходит в шесть часов вечера. Поэтому до пяти все свободны. Личное время.
Прекрасно. Личное время. А куда его девать. И на что оно нам нужно?
— Ясно? Разойдись, – скомандовал Вадик.
— Хотел бы я разойтись, – пробурчал я себе под нос.
— Так в чем же дело? – с искорками в глазах поинтересовалась Светка.
— Заратустра не позволяет, – отбрыкнулся я.
— А-а-а! – протяжно пропела Светка.
И в этот момент нарисовался Виталик. Как он умел во время нарисовываться. Это особенная способность мальчика Виталика меня начинала утомлять. Но не долго осталось терпеть.
— У меня деловое предложение, – сказал Виталик в ответ на наши со Светкой вопросительные взгляды.
— Предлагай, – разрешила Светка.
— Есть свежее предложение. Экскурсия по городу.
— Чего? – я оторопело посмотрел на Виталика.
— Ну, к примеру, Высокий Замок.
— А что это? – поинтересовалась Светка.
— Колхоз не асфальтированный, это гора такая. Прямо в городе Львове.
— Ну, конечно, что же мы будем за альпинисты, если во Львове не найдем хоть какой-то горы. И не сделаем ее.
Кстати, альпинисты горы делают. Точно так же, как корабли по морю ходят.
— Ты прав, как всегда, – не могла промолчать Светка.
Радовало хотя бы то, что и во Львове есть горы, или хотя бы одна гора. Вот на нее мы и пошли. Может быть вам интересно, как мы искали эту гору Высокий Замок? Очень просто. На ее вершине стоит их телебашня. Просто смотришь на телебашню и идешь. По азимуту, если вас не напрягает такая терминология. Меня напрягает.
Когда мы, наконец, после долгого блуждания по кривым Львовским улицам, подобрались к подножию Высокого Замка, то перед нами возникла простая, как жизнь проблема: как на гору идти? Проблема во всей своей альпинистской непосредственности. То есть нам предстояло обсудить маршрут восхождения.
— По шоссе, – предложил я, – и чище, и проще.
Светка ехидно посмотрела на меня и сказала:
— И какими же мы будем после этого альпинистами? Мы просто обязаны делать эту гору в лоб.
— Безусловно в лоб, – согласно закивал головой Виталик.
— Тебе бы только в лоб, – недовольно буркнул я, но не мог не признать справедливость Светкиных слов.
А попробовал бы не признать. С женщиной только свяжись.
— Нет никакого сомнения, что в лоб, – засмеялась Светка, перескочила через невысокий каменный заборчик и пошла вверх по склону.
А мы оба за ней.
Шли мы долго, скользя по грязи и обледенелым травянистым склонам. Преодолевали невысокие каменные бордюрчики и ленту шоссейной дороги несколько раз. Так как это шоссе, петляя и извиваясь вело прямо на самый верх горы. И в конце концов уперлись в высокий каменный забор стиля социалистического барокко. Забор, за которым было видно подножие телебашни. То есть цель достигнута.
— Вот и пришли, – сказал я, констатируя свершившийся факт.
— Обзор горного района, – сказал Виталик, – я вам делать не буду.
— Потому что ты не знаешь этого горного района, – не мог я промолчать.
А пускай не подставляется.
Но вид с горы открывался прекрасный. Львов с высоты птичьего полета. С высоты горы Высокий Замок. Я вам говорю: это красиво. Не красивее, чем Одесса, но тоже ничего.
И спуск по пути подъема с применением навыков, только что полученных в горах Карпат.
А потом коротание времени в зале ожидания вокзала. Запахи вокзала: чуть бомжеватые, немного криминальные, впитавшие в себя пот сотен тысяч пассажиров, так называются обыкновенные люди, попавшие на вокзал. Запахи, несущие в себе перегар, безденежье, голод и неустроенность, тоску и радость, любовь и ненависть, встречи и, простите, разлуки.
А что такое? Это же вокзал. И ему так положено. Отсюда уезжают и сюда приезжают. И все, что с этим связано. Здесь ожидают поезда. И все, что с этим связано. Это ворота. В куда это ворота? В туда, в куда кому надо или хочется. Лично для меня сегодня это ворота домой. Поэтому и тоска на сердце. Поэтому и грусть в глазах.
Зимняя сказка – прощай.
Оглохшие от ожидания времени отправления поезда, идем, наконец, на посадку. Садимся в вагон. Мы суровы и молчаливы. Мы обветрены горными ветрами и ими же обморожены. У нас суровый и мужественный вид, которым мы гордимся, и, может быть не без основания. Очень хочется в это верить. Наверное, поэтому проводники нас не трогают. Они вдыхают запах костра, который исходит от нашей одежды и прячутся по своим норам.
А мы, солидные и усталые от преодоленного, идем походкой первопроходимцев по вагону к своим местам. И устраиваемся на бивак. Потом едим то, что еще осталось, раскладываем на полках спальные мешки и ложимся поскорее спать. Скорее ляжешь, скорее приедешь. Пускай поскорее наступит утро и Одесса. Если уж чему-то суждено закончиться, пусть это закончится поскорее.
Утро. Вокзал. Одесса. Расставание. Но не навсегда. А как поется в одной альпинистской песенке:
До после восхождения,
До будущей горы.
До будущей горы…
Прощайте вы прощайте,
Писать не обещайте,
А обещайте помнить
И не гасить костры,
До после восхождения,
До будущей горы.