Лётчик
Колька Макинтош друг настоящий, верный, интересный, умный. Мне с ним так здорово, что я жду - не дождусь, когда он приедет на каникулы. Ещё раньше, когда мы не ходили в школу, мы были неразлучны круглый год, а теперь лишь летом, на каникулах. Правда, за ним всегда хвостом ходит его младшая сестренка Ирка, она девчонка, иногда капризная, слабенькая, но куда ж её деть? Вот и берем мы её с собой на пляж, на рыбалку, в лес, на полигон гильзы собирать: ну, да везде. Мы всегда неразлучны, уже не один год. За это время мы все подросли: Ирка в этом году уже первый класс закончила, я четвёртый, а Колька пятый.
Колькин отчим офицер госбезопасности, и Колька тоже хочет учиться на чекиста, а Ирка – на врача. Но она маленькая, ещё сто раз передумает, а вот мы с Колькой - нет. Он будет чекист, а я – лётчик! Лётчик – истребитель. И учиться я буду у колькиного дома под носом, в Волгограде, в самом знаменитом на всю нашу страну военном училище – в Качинском! Вот, например: где находится Ейское училище летчиков? Правильно, в Ейске. А Чугуевское? В Чугуеве. А Борисоглебское? В Борисоглебске. А в Волгограде какое должно быть училище? Думаешь Волгоградское? Нет! В Волгограде находится Качинское высшее военное училище летчиков! Это потому, что оно самое старое, раньше это была школа летчиков и располагалась она в Каче – в Крыму. Потом переехала в Сталинград, но гордого своего имени не сменила. Вот в каком замечательном училище я буду учиться.
На зимние каникулы в этом году приезжал одноклассник моего старшего брата – Виталик Артамонов. Он заходил к нам домой, в военной форме курсанта Качинского училища. Он сидел на нашем кожаном диване, меня все время обнимал, ерошил мой чуб, улыбался, но говорил с мамой и Славкой – моим старшим братом. Но это ничего, мы с ним уже заодно – летчики. Конечно, я потрогал его замечательные голубые погоны с золотистым галуном по краю, его значки на груди, особенно с парашютом. А потом я отошел от Витальки в прихожую и понюхал, как пахнет висящая на нашей вешалке его курсантская шинель. Конечно и морозным воздухом, но и кожей, и оружейной смазкой, и еще чем-то таким чудесным, волшебным – небом, наверное.
Когда Виталька уже уходил, я спросил его, чему мне надо учиться, чтобы стать, как и он – лётчиком. Он присел на корточки, выставив вперед красивый, щегольски начищенный, хромовый сапог, снова обнял меня и сказал: «Учи математику, физику. Занимайся всеми видами спорта, особенно лыжами, хоккеем, футболом. А еще вырабатывай меткость». Он наклонился, скатал крепкий снежок и бросил его в стоящий далеко за забором нашего дома фонарный столб. И попал! Он ушел, как настоящий хозяин неба, помахав мне рукой в лайковой перчатке.
Ты, конечно, понимаешь, что быть таким же, как Виталька стало для меня просто смыслом всей моей жизни. По утрам я вскакивал и делал зарядку, как никогда до этого учил математику и ждал, когда же у нас в пятом классе начнется физика. Я бегал на лыжах по несколько часов в день, а вечером носился с клюшкой по катку нашего стадиона. Я уж и не говорю о том, что целые сугробы снега из нашего двора я перекидал в тот фонарный столб и был очень горд, что он весь пестрел отметинами метких попаданий.
Когда наступила весна, я стал бегать кроссы, швыряя по дороге щебенку, во время футбольных матчей я носился пулей и с мячом и без мяча. Никто не видел золотого пропеллера перед моей грудью и парящих крыльев за спиной, но они были. Как на эмблеме военной авиации, только воображаемые.
Приехавшие на каникулы Колька с Иринкой удивились переменам, произошедшим со мной, обрадовались, что когда-то я приеду к ним в Волгоград. Да я и сам, разговаривая с ними, то и дело тарахтел про авиацию, самолёты, авиаконструкторов и лётчиков. Показывал книги, журналы, рисунки. Рассказывал им про Витальку Артамонова и про то, чему я стараюсь учиться: бегать, играть, тренироваться. Но больше всего они удивлялись моей способности метать камешки на самые далёкие расстояния и очень метко. Конечно, мне было приятно похвастаться такой способностью, и я стремился развивать её все лето. В лесу я кидал старые жёлуди, а на реке собирал кусочки ила и кидал в каждую, отдельно стоящую тростинку камыша.
В тот день мы пошли в Типикинский сосновый лес за рыжиками и маслятами. С нами пошли ещё и Женька, и Витька Черкасов со своей сестрой - Танькой, и Серега Трушков. Грибов было мало, а маслята сплошь червивые. Мы скучно брели опушкой леса в сторону озера, отплевывая косточки боярышника.
Вдруг Серега, шедший впереди сделал нам рукой предостерегающий жест, показывая, чтобы мы зашли в лес. Мы потихоньку подошли к нему лесом и увидели то, что было скрыто за кустами тальника. На поляне две вороны и несколько галок пировали, растаскивая брошенную кем-то ковригу хлеба. Они бранчливо каркали, ворчали, ссорились, воровали друг у друга оторванные ломти. Подпрыгивали, запугивая соперника крыльями и когтями ног. Вороны были спокойнее галок, вальяжнее: сила была на их стороне.
«У, заразы, пришить бы их, да ружья нет»,- тихо проговорил Серега. Что его так разозлило, не знаю, но, во исполнение этой его недоброй воли, я потихоньку наклонился и поднял с земли камень. Показав всем, чтобы притихли, я медленно прицелился и со всей силой швырнул свой снаряд по ничего не подозревавшей, стае. Сильно пущенный, с острыми краями булыжник свалил с ног и отбросил от места трапезы большое серое тело вороны. Вся стая, испуганно заорав, поднялась, и в их сторону посыпались камни, брошенные Серегой, Витькой, Женькой и Колькой, но вреда птицам они никакого не причинили. Все мальчишки, промазав, конечно, завидовали мне. Поздравляя, толкали, восхищенно вопили: «Ну, ты дал! Класс!»
Подойдя к месту былого пиршества, мы примолкли, увидев остатки заплесневевшей краюхи хлеба и лежавшую в стороне ворону с раскровавленой головой. Серега приподнял за крыло черно-серое, траурное тело вороны с дергавшимися в конвульсиях, скрюченными лапами, посмотрел на нас взором человека, опаленного близкой, только что свершившейся смертью, и отпустил крыло. Леденящий душу вздох смерти дотронулся и всех нас.
В зазвеневшей тишине к нам подошли девчонки – Танька с Иринкой.
- Мишка, ну зачем ты это сделал? – чуть дрогнувшим голосом произнесла Иринка.
- А я что? Я как все. Все кидали и промазали, а я попал. Вот и все, – неуклюже попытался оправдываться я. Радость от меткого попадания куда-то испарилась.
- Они все никто, а ты будущий лётчик. Ты профессионал. Ты чему учился? Убивать? Ты добился своего. Ты - не летчик и никогда им не будешь. В Качу таких не берут. Ты убийца! Ты противен мне.
Все ребята стояли, слушали Иркины тяжелые слова. Никто не посмел что-то возразить ей, хотя была-то она - первоклашка, самая младшая среди нас.
- Оставайся здесь один и похорони её. А мы все уйдем, – очень серьёзно и властно произнесла Иринка.
Я только закивал головой, которая висела на моей груди уже так низко, что казалось, едва не упирается в сухую, каменистую землю.
Раздирая в кровь пальцы, я выкопал яму, застелил её травой полыни, а затем положил на дно труп птицы, крыльями вверх. По щекам моим текли едкие, как щелочь, слёзы стыда и несмываемого позора. Я размазывал их пыльными руками по грязным щекам.
- Ну и что, что она ворона, каркает, питается падалью? Зато она летает в небе, она лётчик. А я… Я – убийца.
Я засыпал яму. Я похоронил птицу. И похоронил там свою мечту о небе.
Лётчиком я не стал.
Прошло много лет, Серега теперь офицер-ракетчик, Танька преподает информатику в колледже, Женька – инженер-конструктор, Колька спился и работает грузчиком в соседнем «Гастрономе», Витька был прорабом, а теперь хозяин строительной фирмы. Ирка стала высококлассным врачом и моей женой. А я стал её мужем, отцом наших детей, а по профессии юристом.
Каждый день я вижу преступников, попадаются среди них и убийцы. Я сразу же вижу их, их пустые глаза, погасившие пламя чьей-то жизни, уничтожившие мечту. Свою и чужую. Почему я их так сразу отличаю? Наверное, потому, что я не лётчик…