Герман Михайлович распахнул дверь своего кабинета и с удовольствием подумал, что наконец-то все оставили его в покое, и он может снова приняться за работу. Он подошел к столу и первое, что бросилось ему в глаза, был странный, необычной формы и громадных размеров предмет.
Герман Михайлович не сразу решился прикоснуться к нему. Минуты две он стоял в нерешительности, размышляя, что это может быть, и как это сюда попало. Мелькнула идея: «Не вызвать ли грузчиков да убрать эту банудру?». Но эта мысль была сразу же оттеснена другой, более сильной, от которой у Германа Михайловича затряслись руки и ноги, а глаза загорелись адским огнем: а что, если этот предмет – какой-нибудь ценный металл. Германа Михайловича не смутил даже цвет, в который был окрашен предмет.
Выскочив в коридор, Герман Михайлович подбежал к уборщице, безо всяких слов отобрал у нее ведро и тряпку и, наглухо закрывшись в своем кабинете, стал отмывать таинственный предмет. Он так усиленно тер, что вскоре довольно крупные куски, напоминавшие с виду гранит стали откалываться от громадины.
Герман Михайлович был так увлечен работой, что не заметил ни стуков дверь, ни требовательного голоса директора пионерлагеря впустить его. После десятиминутной работы замполит увидел яркий свет, исходивший от предмета. Герман Михайлович зажмурился и попытался закрыться руками от режущего глаза сияния. Когда же он вновь смог открыть их, то увидел, что перед ним уже не странный, необычной формы и огромных размеров предмет, а памятник… Иосифу Виссарионовичу Сталину.
Герман Михайлович попятился назад, к двери, но не успел он сделать и нескольких шагов по направлению к выходу, как «вождь» добродушно усмехнулся и сказал с заметным кавказским акцентом: «Зачем уходишь? Чего искал, то и нашел! Чем я тебе не золото? Рожой, что ли, не вышел?»…
В тот же миг дверь пала, и в кабинет ворвалась толпа работников лагеря во главе с директором. Герман Михайлович покраснел и, неуклюже пытаясь найти слова оправдания, пробормотал: «Он… он сам сюда пришел…».
Все дружно поинтересовались, кто именно. Герман Михайлович с дрожью обернулся в ту сторону, где находился вождь. Место на столе, где стоял памятник, было пусто. Вместо него по столу расползлась огромная лужа мочи.
Позже рассказывая мне эту поучительную историю, Герман Михайлович просил меня не предавать эту историю огласке до его смерти, однако сгораемый нетерпением я решил довести рассказанное замполитом до читателя раньше срока. Кто знает, сколько отпущено жить человеку?
(июнь 1992 г., пионерлагерь «Зеркальный»)