Когда мне хочется побыть одной, непременно кто-нибудь приходит. И наоборот. Бывает, что необходимо повидаться с кем-нибудь из друзей, хоть с кем-нибудь, чтобы ощутить собственную причастность, но все заняты. В такие дни я беру плеер и иду гулять с ним. Правда, скорее всего, минут через 10 после выхода из дома у него садятся батарейки, и я остаюсь один на один с шумом города. Он звучит тоскливыми ветреными подвываниями, пока я иду по набережной Смоленки, превращается в суетливый гул машин и, наконец, растворяется в монотонной ритмичности подземных вестибюлей. Мне хочется потерять себя, разбросать все мысли, которые не дают покоя, по полированным полам подземного города, забыть свое имя. Я тревожно вглядываюсь в лица попутчиков. Мне кажется, что пожилая женщина с печальными и необычайно мудрыми глазами смотрит прямо мне в сердце. Я представляю, как она садится рядом и говорит мне слова утешения, предсказывает счастливое будущее и медленно выходит на «Гостином дворе», оборачиваясь и обещая избавление от наваждений, ранних пробуждений и нелепых надежд. Я почти готова поверить в то, что на свете есть кто-то, понимающий меня лучше, чем я сама.
Однажды, когда мне было года три, мама повела меня гулять в садик на одной из линий Васильевского острова. В садике стояла большая горка в виде дракона с облупившимися боками и грустным выражением лица. По дракону всегда ползали беспокойные дети, повисая на хвосте печального монстра, обвивая лапы, вмонтированные в бетонные плиты, бесстрашно трогая игрушечные драконьи зубы. Я решила приобщиться к детским играм и начала восхождение на горку. Мне предстояло вскарабкаться на спину дракона по хвосту. Когда успех был уже совсем близко, и я почти покорила крутой хвост, координация движений меня подвела, и я, под испуганные предыхания заботливых мамаш и бабушек, свалилась вниз, прямо на бетонные плиты. Самого падения я не помню. Моим главным впечатлением стало то, что я увидела все происходящее сверху. Мне казалось, что меня поднимают над землей все выше и выше. Дети перестали карабкаться на равнодушного дракона и с интересом стали ждать развития событий. Несколько женщин бросились ко мне, впереди всех – моя мама с перепуганным лицом и в бежевом пальто. А я лежала на спине – маленькие перепачканные ручки и яркие клетчатые брюки. Удивительно, подумала я, почему я лежу там, и в то же время вижу все сверху? Я не успела как следует обдумать ситуацию, потому что все происходящее на земле стремительно отдалялось от меня, мне стало очень одиноко и захотелось к маме. В следующий момент я встала с земли и порадовала маму и остальных собравшихся оглушительным ревом. Дома, при тщательном осмотре моего трехлетнего тельца, родителям удалось найти лишь маленький синяк на животе – след от крепления подтяжки. И больше никаких травм. Мы с мамой потом часто вспоминали эту историю, и нам так и не удалось понять: как же так, ребенок упал с двухметровой высоты на бетонные плиты и не получил никаких серьезных повреждений?
Позднее, когда я подросла, я узнала о таком явлении, как клиническая смерть. Люди, пережившие ее, упоенно рассказывают о тоннелях, по которым они летали, воздушных потоках, которые влекли их к свету, и прочих чудесах, которые специалисты классифицируют как переход в мир иной. Если верить этим рассказам, умирающий в первые секунды смерти видит себя и все, что с ними происходит, со стороны, сверху. Поразмыслив, я пришла к выводу, что тоже познала сущность клинической смерти – тогда, в трехлетнем возрасте, упав с высоченного дракона. Я упоенно рассказывала о своем героическом прошлом друзьям и родственникам, но почему-то никто не проникся важностью моего открытия. Я же, напротив, уверовала, что жизнь мне была оставлена не случайно, и мне наверняка предстоит совершить что-то необычайно важное. Иными словами, я не просто живу, а выполняю какую-то миссию. Так я и жила, помня о своем особом предназначении.
В тот день, когда в моем плеере сели батарейки, и я вынуждена была слушать звуки большого города, прогулка не принесла мне ожидаемого облегчения. Я шла по Невскому, быстро, четко, уверенно, сочиняя клипы о своей несуществующей жизни, пугающе равнодушно замечая взгляды мужчин и нигде не находя покоя. В кофейне я встретила приятельницу, мы выкурили по паре сигарет и посокрушались о несовершенстве мира. Она рассказала мне о своих проблемах с мужчинами, я поведала ей о своем отсутствии проблем. На углу Невского и Дворцовой площади я встретила однокурсника, с которым мы поговорили о том, как удачно у каждого из нас все сложилось после окончания института и обменялись последними новостями об успехах тех, кто тоже учился с нами и чьи судьбы мы пока еще не упустили из вида. Мы договорились, что надо непременно встретиться, как-нибудь, всем вместе, да-да-да, это будет супер. Мы обменялись последними номерами наших мобильников, твердо зная, что никогда не позвоним друг другу. Пока я шла по Дворцовому мосту, я пыталась вспомнить фамилию этого однокурсника, с которым непременно надо как-нибудь встретиться. Не получилось. Не важно.
Шла по Ваське и вдруг оказалась рядом с тем самым двором, где когда-то стоял грустный дракон, где я упала на бетонные плиты, осталась жива и поверила, что жизнь оставлена мне не случайно. Я зашла в тот двор. Конечно, никакого дракона там уже не было. Вместо этого двор был вымощен аккуратными узорами декоративной плитки, украшен фонариками и уставлен легкомысленными скамеечками для удобства отдыхающих. Я села на скамеечку и заметила, что начинает темнеть. Подумала о двадцати годах, которые отделяют меня от той памятной прогулки и грандиозного падения. Вспомнила о том, что все это время считала себя призванной выполнять какую-то миссию, а вместо этого только и делала, что глупо влюблялась, самозабвенно страдала, улыбалась чужим людям и верила в чудеса. Глядя на пустой двор, где не осталось и следа от нелепой горки-дракона, я заплакала горько и неотступно, беззастенчиво, только для себя. На небе уже появлялись звезды, а я все плакала, и от макияжа наверняка остались лишь клоунские подтеки.
Жильцы дома, выходившие гулять со своими собаками, смотрели на меня и недоумевали.