Автор заранее просит прощения за некоторую наигранность, фальшивость и сентиментальность. Тема данного опуса была навеяна всей его жизнью.
Я сижу на берегу и смотрю в мутную речную воду, что протекает мимо меня. Вода несет в себе грязь, водоросли, обрывки бумажек и прочий мусор. Но эта река – это моя жизнь. И я вынужден быть здесь, сидеть именно на этом, а не на том берегу, иногда прогуливаться взад и вперед, иногда, раздевшись, боязливо заходить в воду, проплывать несколько метров и тут же замерзнув, возвращаться обратно на берег, чтобы согреться.
Где-то по берегам реки, возможно, тоже есть люди. Но я их не вижу, они меня не интересуют, поскольку их берег – это их река, это их жизнь. И мне ничего больше не остается, как только сидеть задумчиво, глядя в воду и мечтать, как что-нибудь произойдет, что-нибудь нарушит спокойное и мутное течение моей жизни. Иногда что-то случается. Река – она как живой организм, непостоянный и непредсказуемый. Может быть то теплой и ласковой, то обжигать ледяным холодом, как бы требуя вернуться обратно. А иногда по реке проплывают лодки.
Я мог бы сесть в лодку, и поплыть по мутной реке жизни. Стронуться с места, совершить главный поступок моей жизни. Но обычно речная гладь пуста. В тишине слышно только журчание воды на перекате и шорох прибрежных камышей. А мне страшно перестать быть одному. Я так привык сидеть тут на бережку, быть самим с собой и отвечать только за самого себя. А лодку надо вести куда-то, надо рулить, грести, вычерпывать накапливающуюся на дне воду, конопатить, красить и оберегать ее от коварных мелей и каменистых перекатов. И все-таки, каждый день я вглядываюсь в речную даль, высматриваю, не плывет ли что-нибудь мимо моего берега.
Название на борту я прочел не сразу. Лодка была старая, но хорошо просмоленная. И название, написанное черной краской на ее посеревшем от времени давно некрашеном борту сливалось с серым цветом досок: «Вера». Я тогда был еще молодым и неопытным юношей. И возможность совершить путешествие к дальним неведомым берегам и удивительным странам сразу заинтересовала меня. Надоело сидеть на одном и том же опостылевшем месте. Захотелось каких-то новых изменений и приключений. Тогда я сел в эту лодку и поплыл вниз по течению. Плыл я довольно долго. Не помню уже, сколько прошло дней, ночей, месяцев. Мимо проплывали незнакомые берега, и мне стало тоскливо и неуютно. К тому же лодка начала проявлять своенравный характер: плохо слушалась руля, рыскала без причины, отклонялась от фарватера. Мне стоило больших усилий держать верный курс, рулить в том направлении, в котором мне хотелось. Тогда я решил сойти с этого транспортного средства, тем более, оно по своей старости выглядело уже весьма разбитой и гнилой посудиной, а мне, все еще молодящемуся хотелось прокатиться на более свежих, новых и современных судах.
Вторую лодку я заметил довольно быстро. Прошло не так много времени с тех пор, как я отпустил лодку со странным названием «Вера». Она, покружившись в небольшом водовороте, как бы попыталась вернуться назад, описав небольшой круг. Но тогда я оттолкнул ее посильнее, чтобы не крутилась она перед глазами и не напоминала о быстротечности и переменчивости моей жизни. Вторая лодчонка была маленькой, верткой, а главное, новенькой и носила не менее странное имя «Надежда». Впрочем, я по своей молодецкой разухабистости прозвал ее Надюхой. Плыть стало интереснее, плыть стало веселее. Новая лодка выписывала по водной глади замысловатые виражи, вихляла кормой, крутила носом. Она, впрочем, также не очень охотно слушалась руля, хотя пара хороших гребков быстро возвращали ее на правильный курс. Однако вскоре веселость путешествия мне стала надоедать. Какое-то оно стало однообразное и монотонное. Лодка все чаще и чаща стала пытаться пристать к чужим берегам, безо всяких моих команд на это, все вихлястее и проворнее переваливалась с борта на борт, норовив накрениться и выбросить меня за борт. Я не стал дожидаться такого поворота событий и сам списал себя на берег. Впрочем, Посидев некоторое время на берегу, я вдруг почувствовал запоздалую тоску и приступ сосущего одиночества. И я побежал вдоль берега вдогонку за лодкой, пытаясь снова поймать ее, надеясь, что она вдруг опять пристанет к моему берегу, и смогу снова впрыгнуть в нее и продолжить свое путешествие по реке. Но тщетно. Лодка удалялась в туманную даль, а я все никак не мог ни догнать ее, ни поймать ее близко у берега. И я вернулся обратно, пешком, ощущая усталость в непривычных к бегу ногах.
Долго ли, коротко я сидел на берегу. Трудно сказать. Немало. Мимо, как обычно, изредка проплывали какие-то щепки, ветки, пучки травы и грязные бутылки. Делать было совершенно нечего, идти было некуда. Вокруг была абсолютная темнота, за которой скрывались неведомые ужасы ночи. И только блестящая полоска отражения луны от поверхности воды давала хоть какое-то подобие света, позволяя хоть немного разглядеть, что происходит на воде и ближайших метрах берега. Было холодно и мрачно. Я сидел и глядел вдаль, пытаясь разглядеть что-нибудь большое, даже плавучее полузатопленное бревно, на которое можно было бы забраться и уплыть прочь от этого негостеприимного места. Да, был момент, когда я был готов уплыть хоть на чем угодно, только бы не сидеть на месте. Все достало. И вот, наконец, мое терпение было вознаграждено. Однажды, уже совсем отчаявшись ждать, я увидел вдали темный силуэт. Мне пришлось даже броситься в воду и проплыть некоторое расстояние, боясь, что в этот раз лодка проплывет мимо. Но я успел. Уже подплывая ближе и перелезая через борт, я прочитал надпись на нем: «Любовь». Это слово всколыхнуло что-то в глубинах моего подсознания: как будто, что-то щелкнуло, включилось и разбудило забытые ассоциации. Уже согревшись на борту и успокоившись, я стал обдумывать дальнейшие планы и направления, куда плыть. Поскольку, к этому месту, моя река уже заметно расширилась. Это была уже не мелкая каменистая речушка моего детства, а величественный спокойный поток, имеющий на своем пути проливы, протоки, островки и острова. Какой путь выбрать? Чтобы протока не привела меня в тихую гавань, заросшую кувшинками и тиной, или к порогу или водопаду, которой мог бы разбить о камни мою лодку и меня. Но лодка была умной и послушной. Она плыла, как бы повинуясь моим невысказанным инстинктам, одновременно поправляя мой курс так мягко и деликатно, что я даже не замечал этих поправок, а считал, что это так и надо. Это было замечательное время, когда плавание было одновременно и завлекательным, и тихим и безопасным. Это был очень плодотворный союз, если рассматривать его с точки зрения оптимального прохода по реке. Но вот однажды случилась беда. Проплывая ночью недалеко от берега лодка натолкнулась на полузатонувший топляк. Удар о дно был настолько силен, что от неожиданности я вывалился за борт, а лодка, подхваченная течением, мгновенно исчезла в темноте. С большим трудом, мокрый и замерзший, я выбрался на берег. Переход от тихого привычного теплого комфорта к дикому темному берегу был ужасен. Первое время я просто бегал взад и вперед по берегу, то вглядываясь в даль, пытаясь увидеть там свою любовь, то просто пытаясь согреться. Но тщетно. Больше с тех пор никто не проплывал мимо моего берега.
И я так и остался сидеть около костра на темном берегу большой реки посреди бесконечной ночи. Изредка течение выбрасывало на берег обломки досок, которые я ломал об колено и подбрасывал в огонь, который тут же радостно начинал облизывать раскаленными языками эти дощечки, превращая их в уголь и выделяя столь нужное мне тепло. Чтобы не замерзнуть, чтобы дотянуть до рассвета.
7 августа 2004 г.